Айла Даде
Мы разобьёмся как лёд
– Нокс, он же новенький. Не пугай его так сразу, – укоряет одна из девушек с ниспадающими на бёдра густыми каштановыми волосами. Она сидит на одном из импровизированных стульев из сена, к которым мы как раз приблизились, а её руку держит загорелый парень в надетой задом наперёд кепке.
– Извини. Ария права, – обращается ко мне другая девушка. У неё светлые волосы, огромные голубые глаза и совсем как у меня немного оттопыренные уши. – Кстати, привет! Я Пейсли, и я тоже когда-то была новичком. Так что имею представление, насколько это пугает. – Она бросает на Нокса укоризненный взгляд. – И иногда он может прямо-таки атаковать тебя.
– Ну конечно! – Нокс притягивает её за мочку уха, чтобы через секунду наклониться к ней и поцеловать. – Я поступаю так не со всеми, малыш. Только с тобой.
– Это точно. – Она закатывает глаза. – Не позволяй его обаянию вводить тебя в заблуждение. Всему виной экстравертные гены сноубордиста.
При слове «сноубордист» всё становится на свои места. Пазл складывается. Имя, внешность, вид спорта…
– Так ты та звезда сноуборда! – восклицаю я, обращаясь к Ноксу и усаживаясь на свободное место рядом с Арией.
– Был «той звездой сноуборда», – хмыкает парень в кепке. А потом берёт с пола коричневую картонную коробку и, наклонившись вперёд, начинает запихивать китайскую лапшу в рот. Половина падает на сапоги Арии.
– Мне нравится твоя манера есть, Уайетт, – говорит она, сбрасывая на пол подошвой одного сапога лапшу с другого.
– Если хочешь, я могу положить тебе лапши и в носки.
– Это было бы особенно горячо.
– Знаю. А после мы достанем её вместе. – Он шевелит бровями, между тем лапша продолжает падать на пол. – Когда останемся наедине. Только ты, я и лапша.
– Тебе известны мои самые сокровенные желания.
– А моё самое сокровенное желание – не слышать сейчас всё это, – произносит женский голос, который я уже как-то слышал.
Подняв глаза, я узнаю Харпер Давенпорт, рыжеволосую девушку с благотворительного мероприятия. Из-за холода её бледные щёки покраснели. Она быстро улыбается мне, прежде чем жестом просит подвинуться. Я делаю это, и Харпер грациозно устраивается между мной и Арией.
– Привет. Не думал встретить тебя здесь.
Она хмурится.
– Почему? Ты же знаешь, что я здесь живу.
– В сарае?
Она бросает на меня скептический взгляд.
– Остроумно.
Я смеюсь.
– Но ты же собиралась следующие десять лет киснуть на том мероприятии.
– Передумала, – пожимает она плечами.
– Оказалось не так круто, как ты ожидала?
– Оказалось не так круто, как я ожидала.
– Жаль.
– Сойдёт.
Харпер открывает свою маленькую дизайнерскую сумочку из змеиной кожи, наверняка собираясь достать расчёску, ручное зеркальце или ещё что-нибудь соответствующее данной вещице. Но потом я слышу какое-то потрескивание, и всего через несколько секунд в тусклом свете замечаю фольгу. Харпер облизывает губы, сдвигает серебристую бумагу в сторону и открывает картонную коробку с жирной картошкой фри. Когда Нокс проталкивается мимо нас, чтобы сесть рядом с Пейсли, он ухватывает горсть, измазав пальцы смесью кетчупа и майонеза.
– Свинья, – припечатывает Харпер.
– Я думаю, он больше похож на обезьяну-носача, – возражает Ария, тоже угощаясь картошкой.
Где-то в районе её коленей выныривает Уайетт, изо рта которого до сих пор свисает лапша.
– Чёрт, что ещё за обезьяна-носач?
– Это обезьяны с членом на лице, – сухо отвечает Нокс. Он наклоняет голову, как будто обдумывает сравнение, и наконец пожимает плечами. – Точно. Так и есть.
Ладно. Промежуточный результат таков: в пальто от Диор и чудаковатых туфлях я сижу в сарае, зажатый между пятью очень странными, очень симпатичными, очень непугаными людьми на сидушке из сена, и болтаю об обезьянах с членом вместо носа. Будь я персонажем Sims, моя полоса потребностей в категории «Настроение» находилась бы в зелёной зоне. Пока что всё круто.
– Где Гвен? – интересуется Нокс, обращаясь к Пейсли. – Она придёт?
Пейсли достаёт телефон из кармана и, нахмурив брови, смотрит на дисплей.
– Без понятия. Вообще собиралась. Моё сообщение она не прочитала. Наверняка выключила телефон.
– Это так типично для Гвен, что я даже не удивляюсь, – ворчит Уайетт, но на его лице задумчивость, как будто парня что-то беспокоит.
Я не в силах перестать читать людей. Они упрощают мне задачу, демонстрируя свои мысли так явно, что я просто не способен оставить их без внимания. «Вот, мол, я себя выдаю. Посмотри, я действительно такой. Я всё тебе покажу. Бла-бла-бла, бери мою манеру поведения и анализируй, пожалуйста. Спасибо, пока».
Харпер тычет меня локтем в бок.
– Сексуальные туфли.
– Угу. – Я вытягиваю ноги вперёд и трясу ими. – Почти такие же сексуальные, как обезьяна-носач.
– О, Уильям здесь, – шипит Ария. – Начинается. Кто-нибудь ещё хочет сделать ставку?
– Пять минут, – бормочет Пейсли, выхватывая у Нокса лакричный батончик и откусывая его.
– Звучит оптимистично, – отзывается Уайетт, зажимая коробку с лапшой между коленями. – Я считаю, две.
– Посмотрим, – негромко говорит Харпер, не отрывая глаз от пузатого мужчины с седой бородой, который входит через заднюю дверь сарая.
На его клетчатом жилете лежит снег, а на голове зелёная вязаная шапочка в форме ёлки. Разноцветные шерстяные точки изображают рождественские шары, а помпон сделан в виде жёлтой звезды. Мужчина не натянул шапку на свои большие уши, так что они оттопырены в стороны и напоминают паруса.
Я сижу на своем месте и не могу перестать пялиться на парня по имени Уильям, который выглядит как сумасшедший Санта Клаус. Губы непрерывно дёргаются, когда он поднимается на возвышение перед кафедрой, чтобы оглядеть нас. Присмотревшись, я понимаю, что это разрезанная пополам бочка, стороны которой приклеены друг к другу. Аккуратно озираюсь по сторонам в поисках скрытой камеры. Создаётся впечатление, будто моё усыновление – своего рода пародия, розыгрыш для «Нетфликс», потому что мои туфли и сарай, обезьяна с членом вместо носа и Санта Клаус, бочка и тюки сена – всё это кажется таким одновременно ненормальным, странным и гармоничным, словно я попал в фильм «Сумасшедшее Рождество».
Но никаких камер я не замечаю. Вижу только местных, которые тайком запихивают в рот закуски и заворожённо следят за Уильямом.
Ладно, промежуточный результат номер два: я сбит с толку. Полоса потребностей из Sims в категории «Настроение»: зелёный цвет. Позывы к мочеиспусканию: красный цвет. Мне нужно отлить.
Уильям прочищает горло.
– Добрый вечер, община. Есть следующие темы, которые я хотел бы обсудить сегодня с вами.
Он наклоняется, чтобы снять со школьной доски пожелтевшую скатерть. При этом Уильям едва не падает со своей бочки, заставляя весь сарай затаить дыхание. Этакий манёвр в стиле Санты. Далее он продолжает как ни в чём не бывало, и народ выдыхает. Даже я. Безумие, этот город что-то делает со мной.
В воздух поднимается клуб пыли, когда Уильям наконец-то сдёргивает ткань с доски. Чихает, по меньшей мере, половина первого ряда. Он вытягивает один из своих похожих на колбаски пальцев и указывает на точки, нарисованные зелёным мелом.
– Начало для рождественских песен Вона, Сочельник, расширение запрещённой для парковки зоны, тема танцевального представления Сьюзан…
– Я не собираюсь менять свою тему, Уилл! – кричит женщина с пергаментной кожей и пушистыми белокурыми кудряшками. На её плечах шёлковый палантин, и женщина так сильно его натягивает, что я боюсь, как бы не задохнулась. – Это дело решённое, я подала заявление, и ты не имеешь права вмешиваться!
Уильям покраснел. Мне интересно, почему он не снимет свою шапку-ёлочку. В ней, наверное, жарко.
– Устав чётко и ясно гласит, что ты подаёшь заявку, а я должен её одобрить!
– Начинается, – бормочет Ария и, порывшись в сумке, достает жёлтую коробку для завтрака. Когда открывает её, внутри оказывается попкорн. С сосредоточенным выражением лица Ария запихивает его в рот, переводя взгляд с задыхающейся Сьюзан на Уильяма.
– Этот устав неофициальный, Уильям, НЕОФИЦИАЛЬНЫЙ! – Сьюзан вскакивает. – Своим отказом ты покушаешься на свободу творчества, ты это понимаешь?
И тут пошло-поехало. Чёрт возьми, полный кайф, я даже забываю о своих туфлях.
Уильям топает по своей бочке ногой, обутой в странные эскимосские сапоги.
– «Кэрри» Стивена Кинга – это не рождественская сказка, Сью!
– Кто сказал? – возражает она.
Непроизвольно смотрю на Джорджию и Тимоти, которые обмениваются взглядами и кивают, как будто по серьёзному вопросу соглашаются со Сью.
– Существует много ярких красок, Уилл!
– Потому что эта девочка подожгла школу с помощью электричества! – ревёт Уильям.
– Всё ясно, – бормочет Уайетт, покосившись на свои эпл вотч. – Минута двадцать секунд. Я победил, Пейс.
Пейсли корчит рожицу, в то время как Уилл и Сью продолжают спорить.
– Ну и что ты хочешь?
– Пять бутербродов с авокадо и одну уборку в комнате Камилы.
– Только не комната твоей сестры, пожалуйста.
– Я беспощаден.
– Но там так грязно!
– Вот именно.
Она расстроенно вздыхает.
– Прекрасно.
На самом деле, мне не хочется пропускать драматичный спор между Сью и Уильямом, но, чёрт, мне действительно нужно отлить.
– Здесь есть туалет? – интересуюсь у Харпер.
Она качает головой.
– Тебе придётся выйти.
– Серьёзно? – Я приподнимаю брови. – Я же отморожу себе…
Она ухмыляется.
– Задницу?
– В том числе. Но я имею в виду кое-что более ценное.
– Ну тебя.
Рассмеявшись, я поднимаюсь на ноги.
– Сейчас вернусь.
Покинув сарай, выхожу на жуткий мороз.
Даже отсюда сквозь щели в стене слышен громкий рёв Уильяма. Создаётся впечатление, будто я стою прямо за его спиной, а потому, чтобы отлить, надо хорошенько сосредоточиться.
Застегнув ширинку, собираюсь вернуться, но тут улавливаю вибрацию в кармане джинсов. Я достаю свой новенький айфон. Гладкий материал едва не выскальзывает из негнущихся от холода пальцев, прежде чем я успеваю прочитать имя абонента.
Брайони. Она звонит по фейстайм.
На мгновение я прикрываю глаза и делаю глубокий вдох. Во всяком случае, пытаюсь. Убеждаю себя, что процесс довольно прост: достаточно втянуть воздух и выпустить. Но как это сделать, если его не хватает?
Безумно хочется сбросить вызов. Я больше не желаю быть Оскаром Джонсом, но Брайони будто бы обвивает меня этим именем и душит, словно удав.
«Проблема легко решается, – говорит внутренний голос. Он явно исходит из рациональной части, а не из эмоциональной. – Всего три действия, Оскар. Быстро и просто. Так, как тебе всегда нравилось. Берёшь палец, нажимаешь на красную трубку, блокируешь её, и дело с концом».
Внезапно на языке появляется металлический привкус. Только сейчас до меня доходит, что прикусил губу. Я вытираю её пальцем. Кончик в крови. Красной, как моя совесть. Красной, словно вина. Это мой грязный палец, который свёл с ума немало девушек. В том числе Брайони. Очень, очень часто Брайони.
Я сглатываю. А после принимаю звонок.
– Привет, Брай.
На экране появляется осунувшееся лицо. Брайони так близко, что, кажется, просто протяни руку и вытащишь её к себе. Между её губ зажат сигаретный фильтр. Брайони ставит телефон перед собой, держа в руке машинку для набивки самокруток. Невольно обращаю внимание на её желтые и грязные ногти. Когда мы познакомились, у неё были волосы как у Рапунцель – длинные, шелковистые и белокурые. Брайони ухаживала за ними дорогими средствами из парикмахерской. Теперь тусклыми и жирными прядями они свисают по обе стороны от лица. Интересно, почему такое чёткое изображение? Похоже, у неё новый телефон, и это меня беспокоит. Обычно данный факт не имеет особого значения, но если у того, кто живёт на улице, вдруг появляется хороший телефон, это всегда означает что-то плохое. Иначе откуда деньги?
Вопрос на засыпку, Оскар.
– Привет, придурок.
Сигарета загорается ярче, когда она затягивается. Затем Брайони выпускает дым через губы. Мгновение я ничего не вижу, пока она не начинает махать рукой. При этом мобильный телефон переворачивается. Я вижу матрас без простыней и шерстяное одеяло на полу какого-то полуразрушенного здания. Где-то на заднем плане лает собака. На матрасе пятна от мочи.
Она снова устанавливает телефон.
– Как дела?
– Никак. Зачем звонишь?
– Я всегда звоню.
Это правда. Брайони похожа на колонию блох. Если уж заведутся, не отделаешься.
– Откуда у тебя телефон?
Едва прислоняюсь плечом к сараю, передергиваюсь от холодного и резкого голоса Уильяма, который доносится сквозь щели в деревянной стене. Ситуация – полный сюр. Сталкиваются моя старая жизнь и новая. Обе как будто дёргают меня за руки, пока я мечусь между двумя вселенными.
Брайони искривляет губы в притворной улыбке, которая обычно появляется, когда ты радуешься тому, что другой человек видит больше. Смотрит глубже. Между тем она не торопится с ответом. Делает ещё одну глубокую затяжку, прежде чем затушить сигарету об стол. Интересно, кому принадлежит этот стол? Где, чёрт возьми, она торчит?
– Ты бы это знал, если бы был здесь, Джонс.
После каждого выдоха перед моим лицом возникают облачка пара.
– Ты снова встречалась с Тайроном?
– Возможно, – пожимает она плечами.
Я на мгновение прикрываю глаза, чтобы не слететь с катушек, и, только досчитав до десяти, снова их открываю.
– Что это значит, Брай? Этот парень – мудак.
– Такой же, как ты? – Брайони перегибается через стол, и на несколько секунд бутылка дешёвого холодного чая загораживает камеру, пока она пьёт. Закончив, она добавляет: – Тебя же не беспокоило, что я тусовалась с тобой. Конечно, с чего бы? Ты мог меня трахать, когда хотел. Где хотел. Так жёстко, как хотел. Но если я свяжусь с другим мудаком, кроме тебя – нет, ни хрена, так не пойдёт. Это может плохо кончиться для меня, не так ли? Для моего сердца, которое так важно для тебя? – Она издаёт горький смешок. – Оскар, морда моя, не выставляй себя дураком.
– Это немного другое. По-твоему, я мудак из-за того, что бросил тебя. Но Тайрон, несмотря на то, что всё ещё с тобой, такой благодаря своим поступкам, Брай.
– Благодаря своим поступкам, Брай, – раздражённо передразнивает она писклявым голосом. – Подумай ещё раз, Джонс. Мы живём в Бронксе. Здесь каждый день происходит какое-то дерьмо. Избежать его не удаётся никому.
– Брай, он…
Я прерываюсь, услышав, как под шагами скрипит снег. Оторвав взгляд от телефона, обнаруживаю девушку в свободном розовом пальто без рукавов и с белокурым лонг бобом[5].
– Фиби, – удивлённо произношу я, всё ещё держа телефон в руке.
Пальцем быстро провожу по дисплею, в то время как она приближается. Фиби ничего не говорит. Но это ей и не нужно. Я знаю эту развратную улыбку на её лице.
Через несколько секунд она подходит вплотную. В тот момент, когда она протягивает ладонь и кладёт мне на грудь, я наконец нахожу красную трубку на дисплее. Фиби толкает меня, пока я не упираюсь спиной в стену сарая. Мой айфон летит в снег. Порываюсь что-то сказать, но Фиби накрывает мои губы указательным пальцем:
– Тс-с-с.
Она так близко, что я чувствую её теплое дыхание на своей ледяной коже. Недоумённо моргаю. Что происходит?
Одну за другой Фиби расстёгивает пуговицы на моём пальто, а после спускается ниже и нащупывает застёжку джинсов.
– Фиби, это… нам нужно…
И в этот момент она рывком стягивает с меня брюки и трусы. Я задыхаюсь, когда холод касается самых чувствительных мест моего тела. Это не очень хорошая идея. Идёт снег, фоном Уильям орёт какую-то хрень о том, когда можно начинать петь рождественские песни, у меня в голове крутится Брайони, а я…
Ладно, всё это не имеет значения. Любая разумная мысль испаряется, когда Фиби губами обхватывает мой член. Глубоко заглатывая, она быстро согревает переохлаждённую кожу.
– Фиби, чёрт, да… – шепчу я, вцепившись пальцами в стену сарая.
Она ускоряется, впиваясь ногтями в мои бёдра. Это приятное жжение, которое сопровождается пульсацией внизу живота. Внезапно мне становится всё равно, увидят ли нас или услышат. Я не чувствую ничего, кроме стремления таким образом справиться с накопившимися заботами. Поэтому запускаю пальцы в волосы Фиби и надавливаю, жёстко проталкиваясь в её рот. Глубже, чем она способна принять. Судя по удивлённому выражению лица, мне не следовало бы быть таким резким. Но, чёрт возьми, я не в силах. Пусть и чувствую себя неимоверным засранцем, но пока Фиби демонстрирует, что всё равно хочет, что всё, что мы здесь делаем, в порядке вещей, мне это нужно. Другие колотят грушу, чтобы избавиться от мрачных мыслей, а я трахаюсь. Жёстко. Чем быстрее, чем более неконтролируемо, тем больше удовлетворения. Каждый толчок приносит облегчение.
Я обхватываю затылок Фиби и активно двигаю тазом. Резче, сильнее, бездумно, беззаботно. Пусть всего на несколько мгновений – без разницы, мне это нужно. Очень нужно. Постепенно я ощущаю нарастающее давление внутри и вскоре спускаю весь сгусток накопившихся эмоций ей в рот. Обмякнув, я сползаю по стене сарая, судорожно вдыхая и выдыхая.
Фиби вытирает рот и выпрямляется. Я знаю взгляд, которым она одаривает меня. У всех всегда одно и то же выражение: удивление. И желание. Желание снова почувствовать грязную похоть – такую запретную, немного садистскую, но определённо непохожую ни на что из того, что они испытывали до сих пор. Интересно, что они в этом находят? Почему ни одна из них даже не думает прерваться, когда становится понятно, что мне нужно пожёстче? Клянусь, я бы сразу прекратил, как только для партнёрши стало бы слишком. Но до сих пор они всякий раз сами желали этого. А потом снова и снова. Не знаю, изменилось бы что-нибудь, знай они, что при этом я не ощущаю по отношению к ним ни единой эмоции, просто пользуюсь возможностью, которую мне дают.
Фиби ухмыляется, пока я натягиваю штаны.
– Мы не закончили на этом, Оскар, – сообщает она, а потом поворачивается и исчезает за сараем.
После её ухода остаётся гнетущая тишина, которая заглушает биение моего сердца. Хотя, может, и нет. Не исключено, что у меня его больше нет. Я всегда считал, что сердца бьются только у хороших людей.
Мне не следовало сейчас допускать это с Фиби.
Я достаю сигарету из кармана пальто. Колёсико зажигалки дважды коротко щёлкает, перед тем как разгорается пламя. Оно яркое и с виду мирное, но если сунуть туда палец, обожжёшься.
Прикуриваю сигарету и делаю глубокую затяжку. Тёмный дым вьётся между падающими снежинками, оскверняя их сказочную чистоту.
Дым – это я.
Глаза-океаны
Гвендолин
Наверняка остальные как раз вернулись с городского собрания. Я прогуляла его, чтобы сбежать в Аспенское нагорье. Холодный пот капает с моего лба. Уверена, что он оставляет следы на снегу. Крохотные, едва заметные, как и всё, что происходит внутри тебя и что можно распознать со стороны, только если очень внимательно присмотреться. Я бегу и больше ничего. Бегу, бегу, бегу. Уже больше двух часов.
Я хочу устать. Чёрт возьми, очень хочу. Чувствую, как моё тело выбивается из сил, только вот энергия не иссякает. Она не желает убывать, и это вызывает у меня панику, буквально сводит с ума. Я несусь в гору по дорожкам, которые ведут в Аспенское нагорье. Мои ботинки тонут в снегу. Носки насквозь промокли. Я дрожу всем телом, хотя под пуховой жилеткой на мне два толстых свитера. Понятия не имею, как долго буду пробиваться сквозь всё прибывающую белую массу, но рано или поздно я упаду. Не от истощения. От отчаяния. От безнадёжности. От ощущения, что больше не контролирую ситуацию. Я уже по пояс в снегу. Неконтролируемые рыдания рвутся наружу. В перчатках немеют пальцы. Меня окружает тьма.
Но внезапно, рассеивая темноту, поблизости мелькает слабый свет от мобильного телефона. Вокруг нет ничего, кроме бескрайних просторов, белых снегов и тёмно-зелёных елей. Я бы хотела, чтобы даже такой слабый отсвет достиг меня. Осветил бы, как лист бумаги, который поднесли к лампочке. Но не выйдет. Я – тёмная стена.
– Всё в порядке?
Я медленно поднимаю глаза. И вглядываюсь в лицо парня, которого никогда раньше не встречала.
«Чёрт, а он горяч. Крутой. Очень крутой. Даже крутой в квадрате, – мелькает в голове. – И брови у него, как у Кары Делевинь, только более мужественные и аккуратные, очень тёмные и очень красивые на фоне светлого снега». Далее возникает мысль, что его губы розовые, с цветовыми акцентами самых разных оттенков красного и полные, как у цифрового реалистичного портрета на пинтересте. Интересно, что я испытала бы, если бы эти невероятно красивые губы коснулись моих?
Он тихо смеётся, когда замечает выражение моего лица. Ещё бы ему не веселиться. Не сомневаюсь, что выгляжу как сумасшедшая, которая промокла насквозь, валяясь в снегу, к тому же нескромно на него таращится. Свет от дисплея слепит, но мне нет до этого дела, потому что он прекрасно подсвечивает незнакомца. На фоне высоких гор он похож на ангела.
– Я застал тебя врасплох или как? Если да, мне очень жаль. Я пока не привык к девушкам, которые с восторгом валяются в снегу в темноте.
Поменяв позу, я сажусь на задницу. Термолеггинсы полностью промокли, но у меня покалывает в ногах, как будто под кожей бегают муравьи. Нужно вытряхнуть их, потому что это ощущение сводит с ума. Они хотят продолжить забег.
Бегите, муравьи. Бегите!
Парень переводит взгляд с моего лица на ноги и моргает. Посмотрев в его глаза, я вижу Индийский океан в том месте, где он переходит в Аравийское море. Сине-бирюзовое чудо, окружающее Мальдивский архипелаг – вот какие у него глаза. Мальдивские глаза.
– Это что, новый челлендж в тиктоке: лежать в снегу и дрыгать ногами?
– Нет.
– Так это нормально, что ты этим занимаешься?
– Нет.
– Ты всегда такая странная?
– Да.
– Хорошо. – Он наклоняет голову, и на привлекательном лице расплывается лёгкая ухмылка. – Встать хочешь?
– Но я снова упаду.
– Почему?
– Посмотри на себя, прекрасный принц.
Парень снова смеётся. Смех у него хриплый, искренний и какой-то усталый. Не знаю, почему, просто такое ощущение. Этот звук западает мне в душу, вызывая мурашки по коже. Возможно, конечно, дело в промокшей одежде, но, по-моему, нет. Парень слегка наклоняется вперёд и протягивает мне свою большую ладонь.
– Я постараюсь тебя удержать.
– А ты сможешь?
– Удержать кого-нибудь?
Я киваю. На мгновение взгляд парня становится слегка рассеянным. Как будто он смотрит сквозь меня. Видит то, чего нет. Что-то из нематериального мира.
– Нет, – наконец отвечает он. – Совсем нет.
– Хорошо. – Я хватаю его за руку, отчего по телу пробегает электрический ток. – Я тоже нет. Годится.
Парень ставит меня на ноги. Не в силах прервать телесный контакт, я продолжаю его держать. В голове громко звучит предупреждающий сигнал. Обычно я не делаю ничего подобного и в другой ситуации сразу же отпустила бы руку. Но не сейчас. Я знаю, что это только начало. Знаю, что произойдёт после. Знаю, что оно будет раздуваться и сжиматься вокруг меня, пока я не застряну в пузыре, который будет делать со мной всё, что захочет.
«Не обращай внимания, Гвен. Игнорируй сигналы тревоги, возможно, пузырь лопнет. Может, он и не поймает тебя».
Он первым отпускает меня. Испытывая желание вновь коснуться парня, я изо всех сил стараюсь подавить его. В голове ведут борьбу два голоса, которые нашёптывают мне, как я должна и не должна поступить. Разум против понятия не имею чего.
– Как тебя зовут? – Мой вопрос обусловлен, с одной стороны, необходимостью отвлечься, а с другой тем, что мне действительно нужно знать.
– Оскар.
И тут я понимаю, кто передо мной. Естественно. В течение нескольких недель его приближающийся приезд был главной темой для разговоров.
– Новенький, – констатирую я.
Он кивает.
– А ты?
– Я не новенькая.
На его лице расцветает улыбка.
– Это мне ясно. Я имею в виду твоё имя.
– О, прости! Меня зовут Гвен. На самом деле Гвендолин, но никто так меня не называет. Только мои родители и, может, еще Ария. Но только потому, что она ненавидит меня. Думаю, ситуация постепенно улучшается. Понятия не имею, произошло кое-что и… Ох, извини, я тебя забалтываю.
– Ты часто так делаешь?
– Говорю так много? Да.
– Нет, я имею в виду постоянно извиняешься.
– Поверь, да. Прости.
Свет его мобильного телефона гаснет. Парень проводит пальцем по экрану. Вот они и вернулись. Привет, мальдивские глаза!
– Круто. Ты знаешь, как ты выглядишь?
– Да. Пару раз в жизни видела себя в зеркало.
– Как Хейли Стайнфелд.
Я хмурюсь.
– Актриса на машине?
– Какой машине?
– Жёлтого цвета.
– «Жук»?
– Да.
– Точно.
Оскар поочередно поднимает ноги. На нём ботинки «Панама Джек», но он уже так долго стоит в снегу, что его ноги тоже должны начать неметь.
– Ты могла бы быть её двойником.
– Нет, лучше не надо. Мне нравится быть собой.
Внезапно он пристально смотрит на меня и даже не думает отвести глаза.
– Что такое? – поднимаю я брови.
– Ничего, Гвендолин.
Он произносит моё имя так хрипло и легко, словно это нечто особенное. То, к чему нужно бережно относиться. Кажется, сердце вот-вот выпрыгнет у меня из груди.
– Мне нужно идти, – произношу я. – Ещё увидимся, Рей Мистерио.
Сначала Оскар выглядит озадаченным, как будто я учительница, которая заявила, что он никогда не сможет поступить в колледж. Но затем, едва успев моргнуть – привет, океан, привет, зелёно-голубое чудо, – он громко смеётся. Звук чистый, как снег в горах, над которыми он кружит.
– Ну что ты такое говоришь! – На его симметричном лице расцветает широкая улыбка. – Ты ж не всерьёз сравнила меня с этим жирным рестлером?
Пожав плечами, отхожу назад. Возникает желание улыбнуться, и это странно, поскольку вообще-то весь сегодняшний день и всю прошлую неделю мне хотелось выть.
– Его настоящее имя Оскар, как и твоё. Он мускулистый, как и ты. – Я показываю на открывающиеся моему взору татуировки на участке кожи между перчаткой и пальто. – У него татуировки, как и у тебя. Всё сходится.
Он сверкает глазами.
– Ясно. Честно говоря, всегда надеялся, что кто-нибудь поймёт мою любовь к обтягивающим борцовским трусам с подтяжками.
– Какая удача, что ты встретил меня! – С этими словами я поворачиваюсь и начинаю спускаться с горы.
Звук моих шагов по снегу – единственное, что нарушает тишину. До тех пор, пока меня не окликает Оскар:
– Эй, Хейли?
Я оглядываюсь через плечо.
– Да, Мистерио?
Оскар продолжает стоять на месте, а фонарик на телефоне продолжает освещать удивительные брови а-ля Кара Делевинь. Чёрт возьми, если он ещё раз так на меня посмотрит, я просто не смогу оторвать от него взгляд. Это так же точно, как и то, что печенье «Орео» с белым шоколадом будет в моей тележке, как только я окажусь в радиусе менее десяти метров от него.
Оскар ерошит рукой волосы на затылке.
– Ты расскажешь мне, почему лежала в снегу?
Я наклоняю голову, как будто раздумываю.
– А ты расскажешь, почему в темноте бродишь по Аспенскому нагорью?
– Нет.
– Значит, и я нет.
Он продолжает улыбаться. Я тоже. Буду улыбаться, пока не приду домой.
Всё-таки красивая у него улыбка.
