Айлин Лин
Лозоходец
Глава 10
Вместе со Стёпкой пропадали мы на берегах Бормотухи, стараясь совладать с нашим даром. Объяснить сыну я ничего не мог, так что действовали, скорее, по наитию. Но за несколько дней научились «слышать» воду, потоки не только наземные, но и грунтовые.
Сегодня я разбудил Стёпку спозаранку и повёл в лес, хотелось проверить одну свою теорию.
Заходить глубоко в чащу мы не стали, устроились недалеко от опушки.
– Давай-ка, братец, попробуем пробить из-под земли родник.
Надо сказать, что в лесу было полно ручьёв, воды здесь залегали близко к поверхности.
– Всамделишный? – загорелись глаза сына.
– Конечно.
Мы устроились под раскидистой елью, которая прикрыла нас своими ветвями от любопытных глаз. Хоть и знают в деревне про наш родовой дар, но лишний раз афишировать его не хотелось.
Я прикрыл глаза и положил руки на землю. Вот он, поток. Отзывается. Это ощущение походило на некий отголосок морозной свежести, который чувствовали ладони. Пальцы слегка закололо.
Стёпка поглядывал на меня одним глазом, ждал сигнала.
– Нашёл? – спросил я его.
– Что искать, он ведь прямо под нами, – довольно ответил сын.
– Правильно, теперь зови его на поверхность. Так, будто он живой.
Вода ведь – это не просто жидкость, а вполне себе мыслящая, если можно так сказать, структура. Со своей памятью и силой.
Мы устроились поближе друг к другу, прижали ладони к земле и приступили к делу.
Вода будто только того и ждала: поток устремился вверх, пробивая себе путь, скоро под руками забурлило и зазвенел в траве поначалу мутный ручеёк. Вода пробивала себе дорогу, устремившись прочь из леса.
– Ох ты, Стёпка, этак с тобой весь луг затопим. Это мы, не подумавши, тут решили родник пробить.
– И чего? – почесал сын в затылке, – плохо, что ли?
– Плохо, братец. Зальём луг, нас за это не похвалят. Где коровам пастись потом? Давай назад поворачивать.
Мне самому стало интересно, получится ли? Одно дело «вытащить» воду не поверхность, а вот как «загнать» её назад?
Не мудрствуя лукаво решил поступить просто. Окунул руки в ручей и принялся объяснять воде, что надо вернуться, иначе плохо будет на лугу, заболотится.
Поток, будто призадумавшись, притих, а потом и вовсе ушёл на глубину.
– Папка! Ты видал?! – Стёпкины глаза сияли точно звёздочки. – Мы же настоящие колдуны! Как в сказке!
– Только давай договоримся, сынок, про это не будем никому рассказывать.
Я боялся за Стёпку, узнают, или обвинят в шарлатанстве, или, того хуже, упекут в лабораторию, подопытным кроликом.
– Почему? – недоумевал мальчонка. – Про тебя же все знают.
– Пусть думают, что дара в тебе нет. Поверь, так будет лучше, подрастёшь, поймёшь.
– Ладно, папа, – кивнул сын, – ну хоть Таньке можно сказать?
– И ей не стоит, – покачал я головой. – Это будет наш с тобой секрет.
Танюшка болтливой не была, но вдруг подруге проговорится, а та ещё кому?
– Ты видел, что случилось с тёткой Евдокией?
Стёпка кивнул.
– Вот и с нами то же самое может приключиться, если каждому болтать станем про волшебство наше, понимаешь?
– Папка, я не маленький, – надулся сын, – всё понял. Молчать буду. А зачем тогда нам этот дар?
– Тут хитро надо, – подмигнул я ему, – допустим, все знают, что я чищу колодцы старые. Приезжаю в деревню, лезу в него, убираю мусор, а сам, когда никто не видит, воды грунтовые возвращаю, если те ушли в сторону. И выходит, людям помог, а как, никто и не догадается.
– Так про тебя всё равно знают.
– Зато не ведают про твои способности и пусть так будет дальше.
Сын согласно кивнул.
– Ну, – поглядел я на исчезнувший в почве родник, – готово, можно и домой отправляться.
По пути, перейдя через речку, увидели мы сыновей Евдокии. Кузнец Фёдор, как и обещал, забрал семью к себе. Теперь парни таскали воду с речки в кузню.
– Пойдём-ка, глянем, как они устроились на новом месте, – махнул я Стёпке.
Мы пересекли небольшой луг и подошли к почерневшей приземистой кузнице. Навстречу нам вышел Демьян с ведром, старший сын Евдокии.
– Ну, как вы здесь? – спросил я поздоровавшись.
– Хорошо, – кивнул он, – дядька Фёдор не забижает и дом у него хороший, всем места хватило. Мамка поначалу плакала, а теперь вот успокоилась, хозяйством занялась.
– И то дело, – кивнул я, – кланяйся ей от меня, отвлекать попусту не буду.
Из кузни показался Фёдор:
– Здорово, Бугай. Ты чего здесь?
– Да вот, зашёл узнать, как устроилась Евдокия с детьми на новом месте. Смотрю, всё у вас на лад идёт.
– А то ж, – улыбнулся в бороду кузнец, – вона у меня сколько помощников теперь, работа спорится.
Мы поболтали ещё немного и пошли домой. По пути я подумал, что можно возле кузни вызвать родник, всё-таки до речки ходить далеко, а вода нужна Фёдору постоянно. Проберусь ночью, гляну, что там можно сделать.
Откладывать это дело не стал, стоило моим уснуть, я тихонько разбудил сына и, одевшись, мы направились к дому Фёдора.
Возле кузни осмотрели местность, старый пёс, учуяв нас, немного поворчал, но быстро замолк, не разбудил хозяев.
Я присмотрел хорошее место, позади постройки, земля там полого спускается к реке, ручей будет впадать в Бормотуху и не затопит двор.
– Давай, Стёпка, как в лесу.
Сын кивнул и подсел ко мне поближе. Воды здесь залегали близко к поверхности, оно и понятно, река рядом. Справились мы быстро. Вот проклюнулся небольшой родник, забулькал, замер, точно «осматриваясь», а потом устремился вниз, к Бормотухе. Я чуть увеличил его, в маленьком ручейке много воды не возьмёшь. Стёпка руками углубил исток, чтобы удобнее черпать было.
– Справно вышло, – полюбовался я на творение наших рук, – теперь можно и отдохнуть.
Умылись в новом ручье и отправились восвояси.
А поутру по деревне разнеслась весть, что-де высшие силы наградили Фёдора за доброту его, родник открыли возле кузни!
Мы со Стёпкой только посмеивались.
С утра с Дашей стали наводить порядок в погребе, овощи надо перебрать. Они хоть и высохли, а догляд нужен. Чтобы нигде гнили не образовалось, иначе весь урожай пропадёт.
Со двора послышался невнятный шум.
– Что там такое? – Дарья поднялась от большого ларя, убирая с лица налипшую прядку волос.
Люк открылся и показался отец:
– Вылазьте. Егор, к тебе там приехали.
Мы выбрались в избу. На пороге стояли братья Фатих и Салих из селения, где жили в основном татары-переселенцы. Деревня была недалеко от нашей, часа полтора, если на телеге.
– Доброго дня, – поздоровались они, – беда у нас, Егор, колодец обмелел совсем.
Я выбрался наружу, отряхнул руки.
– Что же, поехали тогда, поглядим, что за напасть такая.
Отец глянул на меня с укоризной, а я только пожал плечами. Глупо сейчас отрицать своё умение, не раз бывал ведь у них. Воды там капризные, что девица на выданье, и залегают глубоко. Раз в пару лет приходится ездить, восстанавливать колодец.
Переодеваться не стал, всё одно в грязи работать, накинул телогрейку и вышел во двор. Время к обеду, нужно поторопиться, чтобы домой посветлу попасть.
Дарья наскоро собрала нам узелок в дорогу, сложила выпечки и флягу с молоком. Мы забрались в телегу и отправились в путь.
Пыльная колея, выйдя за околицу, терялась где-то в степи. Утренние заморозки уже «побили» пожелтевшую за лето траву, она лежала теперь сплошным ковром, только кое-где торчали кусты колючей расторопши. Прохладный ветерок всё норовил забраться под полы телогрейки, ерошил волосы.
Мы вели с братьями неспешную беседу. Семья их была большая: старик-отец, три взрослых сына, их жёны и двенадцать детей на всех. Осели в этих краях они давно, дом справили в два этажа. Такую ораву где-то расселять надо. Занимались производством войлока. Валяли валенки, что славились даже в ближайших городах, так же как потники под сёдла, одежда и ковры. Богатеями их не назовёшь, но хозяйство было крепкое, справное.
– Что за напасть у вас приключилась? Просто ушла вода?
– Ты и сам знаешь, – кивнул Фатих, – колодец у нас своевольный, никак не хочет покориться, всё норовит нас без воды оставить.
– Если бы не ты, пришлось бы нам всё вокруг деревни изрыть, отыскивая источники, – подхватил Салих.
– Рыть тоже знаючи надо, – усмехнулся я.
– А кто спорит, – развёл руками Фатих, – потому к тебе и едем.
Салих был младше брата на три года, но выглядели они как близнецы. Оба крепкие, коренастые, с тёмными волосами и зелёными глазами.
За беседой дорога прошла незаметно, вот уже показались купы деревьев, что окружали село, забрехали собаки, на улице появился народ.
Мы подъехали к дому братьев, во дворе, под раскидистой урючиной, к этому времени уже давно пожелтевшей, сидел их отец.
– Здравствуй, Егор, – поднялся мне навстречу старик.
– Здравствуй, абый (прим. автора – уважительное обращение к старшему у татар) Сахиб, – поклонился я ему.
– Опять наш колодец заупрямился, – покачал он головой, – без тебя никак.
– Сейчас всё поправим, абый Сахиб. Фатих, бери ведро, лопату и верёвку, не будем тянуть, время дорого.
Тот вынес подготовленный инвентарь, отдал часть брату, и мы отправились к колодцу.
Обвязавшись верёвкой, спустился вниз. Воды осталось мне по пояс, маловато. Столько и на две семьи в день не хватит. Нырять на дно, в ледяную воду, не хотелось. Я приложил ладони к дубовым брёвнам, которыми был выложен колодец, и сосредоточился. Источник, залегавший в почве, вильнул куда-то в сторону, потому и колодец обмелел. Позвал воду, уговаривал вернуться, ласково, как с любимой, общался с ней. Под ногами забурлило, и вода начала стремительно подниматься.
– Тяни! – только и успел крикнуть я братьям.
Верёвка дрогнула и пошла вверх, воды было уже по плечи. Фатих и Салих вытащили меня на поверхность, с одежды ручьями стекала вода.
– Стало быть, справился? – хлопнул меня по спине Фатих.
– А как иначе? – усмехнулся я.
Возвращались к дому через всю деревню. Вдруг услышал я приглушённый детский плач, даже не плач, а хрипы вперемешку со всхлипами, будто задыхается дитё.
Проходили мы мимо дома здешнего богача Тукая. Он держал пару гончарных мастерских с несколькими работниками из разорившихся семей. Платил им продуктами, пользуясь бедственным положением последних. Всю готовую продукцию увозил в город, там её хорошо разбирали. Да и по деревням ездил. Горшки, кувшины, блюда и тарелки всегда нужны в хозяйстве.
Скота у Тукая тоже было вдоволь: бараны, козы, коровы, птица. И землицы в его хозяйстве немало. Нанимал он батраков, чтобы обрабатывали её.
И вот с его двора доносились судорожные всхлипы ребёнка.
– Вы слышите? – остановил я братьев.
Те, смутившись, отвели глаза в сторону. Я толкнул незапертую калитку и вошёл во двор.
К толстой ветке дерева была привязана верёвка, а на другом её конце болтался мальчонка, лет трёх от роду, вниз головой. Лицо его от притока крови побагровело, глаза покраснели от лопнувших капилляров, из уха струились багряные капли. Ребёнок уже не мог плакать, он хрипел, силясь вдохнуть воздух, ручонки безжизненно повисли*.
Меня просто затрясло от увиденного, одной рукой порвал я верёвку, распутал ноги мальчика, бережно взял его на руки. Он в полуобморочном состоянии прижался ко мне, не в силах вымолвить и слова. Только мелко трясся и беззвучно плакал.
Из мастерской вышел один из рабочих, невысокий жилистый мужик:
– Оставил бы ты его, – ткнул тот в ребёнка.
– Что здесь творится? Этот мальчик кто Тукаю? И где он сам?
– Уехал в город. Это сын его брата. Он умер, вслед и жена, остались двое мальчишек. Старший, Самир и младший, Равиль.
– Они живут с ним?
– Нет, – качнул головой мужик, – не нужны Тукаю лишние рты. Самир работает батраком, приходится ему Равиля одного оставлять. Мальчонка сегодня сбежал из дома, пришёл к дяде еды попросить. Тот разозлился. И вот, – развёл мужик руками.
– Что вот? Не могли дитю помочь, ироды?
– Ты в наши дела не лезь, чужак. Кому охота без работы остаться? – нахмурился тот.
Во двор заглянул Фатих.
– И вы знали об этом? – ярость клокотала в груди, увидев Равиля, Фатих побледнел.
– Егор, верно говорят, не лез бы ты.
– А то что? Ну нет, ребятки, так дело не пойдёт. Не нужны, говоришь, дети Тукаю? – обернулся я к рабочему.
– Гонит он их от себя, даже корки хлеба не даёт, – кивнул тот.
– Понятно. Фатих, найди мне старшего.
– Что ты задумал, Егор?
– Посмотрю, как у вас сиротам живётся.
– Не стоит с Тукаем связываться, себе дороже выйдет.
– Это мы ещё посмотрим.
Я подхватил мальчонку и вышел со двора, направляясь к дому братьев. Салих пошёл куда-то за деревню, за старшим мальчиком.
Прим. автора:
*Так когда-то родной дядя подвесил своего племянника. Старший брат вернулся лишь к вечеру, но успел спасти младшего, моего дедушку, отца моего папы.
Глава 11
При виде моей ноши у старого Сахиба брови поползли к волосам:
– Равиль? Откуда он здесь?
– В гости ходил к дядюшке, – угрюмо отозвался я, передавая ребёнка жене Фатиха. – Послушай, абый Сахиб, я в ваши порядки не лезу, только разве по-людски вот так с детьми?
Рассказал, как снял мальчишку с ветки.
– Неужели из всей деревни мужчин не осталось заступиться за дитя?
– И прав ты, и нет, Егор, – пожевал Сахиб губами, – садись, поговорим.
Он указал на широкий топчан, что примостился за домом. Я пошёл переодеться в сухое, потом присоединился к старику. Одна из его невесток подала нам чай.
– Не злись на нас, – начал Сахиб, – раньше такого не случалось. А мальчишкам мы помогали, чем могли. Рано они осиротели, совсем одни на свете остались.
– Что же ни у кого угла не нашлось для двух сирот?
– Ай, Егор, не понимаешь ты, о чём говоришь. Тукай – человек злопамятный и мстительный. Спорил тут с ним один, из-за земли, что наш торгаш отнял. Потом вот у людей ночью дом сгорел. И так со всеми. У него в городе брат в услужении у начальства ходит. И на всё закрывают глаза, да и кому интересна наша деревушка?
– Не может быть, чтобы всё село с ним одним сладить не могло, прости уж, абый Сахиб. Только я в людей верю и в то, что всем миром можно любую проблему решить.
– Потому что молод ты, Егор, – поднял старик палец.
Во двор, в сопровождении Салиха, вошёл большеглазый мальчуган. Собственно, только глаза у него и остались: худой, как скелет, длинные, точно у цапли ноги, нескладный. Он испуганно переводил взгляд с меня на Сахиба.
– Не бойся, присядь ко мне, – позвал я его, – не обижу.
Подойдя к нам бочком, малец присел на самый край топчана.
– Абый Сахиб говорит, вы живёте с братом одни. Это так?
– Да, абый…
– Зови меня дядей Егором.
– Дядя Егор. Отец у нас от лихорадки умер, а за ним и мама слегла. Так и остались мы одни с Равилем. Но вы не подумайте, – встрепенулся мальчишка, – я работаю. И еда у нас есть, и жильё.
– Ну-ка, прогуляемся, Самир, можно я на дом ваш гляну?
– М-можно, – неуверенно ответил пацан, кося глазами на Сахиба.
– Ты не бойся, Самир, – успокоил его старик, – он не причинит тебе зла.
Мальчуган кивнул и пошёл вперёд, я за ним.
На окраине деревни стояла убогая полуземлянка. Такие домишки ставили ещё первые переселенцы, потом уже избы справные возводили. А тут… Мы прошли внутрь. Одна комната с печуркой, давно дышащей на ладан и покрытой трещинами. На глиняном, утрамбованном полу – протёртая до дыр кошма, небольшой столик и полуразвалившаяся кровать без ножек. На столе полбуханки хлеба, одинокая луковица и кувшин с водой. К спинке кровати привязана верёвка.
– Тут, – указал на неё Самир, – я привязывал Равиля, чтобы не сбегал и не клянчил еду. Вы не думайте, поесть ему оставлял и воду тоже, – сбивчиво говорил мальчишка.
– Я тебя не виню ни в чём, – погладил его по голове, – скажи, хочешь, вас с братом к себе заберу? У меня дом большой, двое детей, вместе вам не скучно будет. И за Равилем присмотрят, он ведь мал ещё сидеть один-одинёшенек целыми днями.
– Знаю, – вздохнул Самир, – только ругаться начинают, когда я его с собой на работу беру, он же лезет везде, любопытный.
Я только вздохнул, сжав кулаки. Это ж надо оставить сирот в таких условиях. Как же запугал Тукай людей, что и на детей у них жалости не осталось.
– Так что? Поедете со мной? – я присел, смотря мальчонке в глаза.
В них застыл застарелый страх и голод, а теперь появилась надежда.
– Нас Тукай назад заберёт, – робко сказал он.
– Не получится. Всей деревней отстоим. Веришь?
Самир улыбнулся, а по щекам его заскользили слезинки:
– Верю, абый Егор.
Я обнял мальчишку, погладил его по торчащим во все стороны волосам:
– Ты только ничего не бойся, тебе надо быть сильным, ради себя и Равиля.
Самир хлюпнул носом и кивнул. Мы вернулись назад к Сахибу.
– Мальчишек я забираю, – сказал я, зайдя во двор.
Младший сидел на руках у жены Фатиха, доедая тарелку каши. Мальчуган уже пришёл в себя, насколько это возможно. На щеках остались звёздочки лопнувших капилляров, расплывшиеся маленькими синяками, и краснота с глаз не сошла.
– Не пришлось бы тебе пожалеть об этом, Егор, – покачал головой старик.
– Оставить мальчишек вот так, тоже не могу, абый Сахиб, они не переживут эту зиму. Гляньте на них, в чём только душа держится, непонятно.
– Может, и прав ты, Егор, – задумчиво ответил старик, – здесь им Тукай житья не даст. Езжай, скажем, сбежали мальчишки.
– Тогда не будем терять времени, – подхватился Фатих, – поехали.
Когда мы подъезжали к колодцу, в голове у меня мелькнула одна мысль:
– Ну-ка, тормозни, проверю, не ушла ли вода, – окликнул я Фатиха.
Тот остановил лошадь, наблюдая за мной. Я же подошёл к колодцу, положил руки на сруб и просто показал воде подвешенного за ноги Равиля и представил лицо Тукая, которого ни раз видел прежний Егор. Его заплывшие поросячьи глазки, лоснящиеся от жира щёки, необъятное брюхо. Вода заволновалась, словно понимая меня и откликаясь. Я вернулся в повозку.
На самой околице встретился нам Тукай, он не сразу заметил прижавшихся ко мне от страха мальчишек. Равиль начал тихонько плакать.
– Куда это ты, Фатих, моих племянников повёз? – и без того маленькие глазки превратились в две щёлочки.
– Я забираю их, Тукай. Здесь дети не выживут, – спустившись с телеги, подошёл ближе к торгашу.
– По какому праву?
– По человеческому. Я видел, как ты обошёлся с мальчонкой, скажи спасибо, что он жив остался.
– Не грози мне, Егор, – прикрикнул Тукай.
– И в мыслях не было. Только так с родными не поступают. Не нужны они тебе и не стоит корчить из себя доброго дядюшку.
Тукай что-то промычал, погрозил кулаком:
– Тебе это с рук не сойдёт, Бугай.
– Пуганые мы, Тукай. Не старайся зазря, – ответил я, садясь в повозку.
Фатих подстегнул лошадку, и телега покатила дальше.
– Будь осторожен, Егор, – покачал он головой, – Тукай не из тех, кто забывает обиды. Ты же его перед всем селом выставил на посмешище.
– А то вы раньше не знали, как с детьми обращаются? – вспылил я. – Непонятно мне это, Фатих, могли бы детей хоть в городской детдом отвезти, если так им тяжело, а вы боитесь двух сирот приютить. Там всё лучше, чем помирать от голода.
– Ты отдашь нас в детдом? – встрепенулся Самир.
– Нет, – успокоил я его, – никому вас не отдам. Заместо сыновей мне и жене моей будете.
Мальчишка кивнул, пристроился рядышком со мной и задремал, Равиль уже давно спал у меня на коленях. Так и прибыли мы в Кривцово.
Завидев меня с мальчишками, Дарья вопросительно глянула.
– Потом всё, сначала давай уложим ребятишек, они устали и время позднее.
Жена кивнула, приготовила им место на печи, рядом со Стёпкой и Танюшкой. Равиль так и спал. Даша покормила Самира и отправила к брату. Отец молча наблюдал за всем происходящим.
– Может, расскажешь нам, где ты этих двух пострелят раздобыл? – спросил он, когда мы вышли во двор. Начинать разговор при детях не хотелось. Даша, закутавшись в шаль, тоже ждала моего ответа.
Я рассказал им всё, что произошло. Жена тихо утирала слёзы, выступившие на глаза, отец только тяжело вздыхал.
– Ну коли так, – поднялся он с лавки, – то и говорить не о чем. Пусть растут с нашими. Документы я справлю, завтра же в город поеду. Не годится им беспризорниками быть.
– Ну а ты, что скажешь, Даша? – повернулся к жене.
– Что уж тут, вырастим, – пожала она плечами, – где это видано, чтобы дети жили как те собачонки. Поди не обеднеем.
– Ничего, – поддержал отец, – лес прокормит. Бывало, в голодные годы мы из желудей хлеб пекли.
– Надеюсь, до этого не дойдёт, – содрогнулась Даша, – а документы мальчиков ты взял?
– Вот ведь, – повинился я, – и не подумал об этом. Так быстро всё произошло. Завтра съезжу.
– Сам поеду, – перебил отец, – не стоит лишний раз Тукаю глаза мозолить, я о нём тоже наслышан. Меня он не помнит, подойду к Сахибу, тот поможет. А теперь, на боковую, ночь давно уж на дворе.
Отец пошёл в дом, и мы за ним. Мальчишки мирно посапывали на печи, Равиль ещё вздрагивал во сне, всхлипывал. Даша погладила его по голове:
– Спи, мой маленький, всё хорошо.
Мальчонка, не просыпаясь, прильнул к руке, дыхание выровнялось, и он, улыбнувшись, уснул крепким сном.
Ехать в деревню не пришлось. Отец было уже отправился, выкатил телегу за ворота, как на дороге показался всадник. Это был Салих.
– Егор, – подъехал он к нам, – тут документы Самира и Равиля, – он протянул пару потрёпанных бумажек, больше напоминавшие старые промокашки.
– Зайди, хоть чаю попей с дороги, – позвал я его в дом.
– Не могу, – тряхнул он головой, – возьми и… удачи вам. Вот ещё что скажу, странное дело, – придержал Салих коня, – не могут домашние Тукая воды в колодце набрать. Будто уходит она, ведро закидывали до самого дна, вытаскивают, а там пусто. Пришлось им сегодня с утра к речке топать. Отчего так, Егор? – прищурился он.
– Кто же знает, – пожал я плечами, – не ведаю.
Не поверив мне, Салих кивнул:
– Бывайте, – махнул он рукой, пятками подгоняя коня.
– Что это ещё за новости? – нахмурился отец. – Ты чего натворил?
– Рассказал воде про Тукая и мальчишек, – не стал я юлить.
У старика отпала челюсть:
– Разве ж бывает такое?
– Выходит, бывает. Я и сам не знал, что так получится.
Мальчишки поначалу робели, но потом, освоившись, принялись помогать по дому. Впрочем, больше старался Самир, Равиль же облазил всю избу и перебрался на двор. Злобный Алтай не трогал братьев, даже не гавкнул на них, будто понимал, что теперь и они наша семья.
За обедом Самир и Равиль старались есть аккуратно, но забываясь, принимались глотать кусками, почти не жуя. Даша тихо утирала наворачивающиеся слёзы, подливая им молока.
Стёпке и Танюшке жена всё рассказала с утра, пока мальчишки ещё спали. Дети переглянулись между собой и ответили, что братья нам не помешают, а им веселей с ними будет.
Я же прикидывал, где взять ещё зерна. Ртов прибавилось, а того, что нам оставили, едва ли хватит до весны. Как ни крути, придётся не отказываться от своего промысла: ездить колодцы рыть, чистить, так, глядишь, и протянем до нового урожая.
