Айван Демински
Последние месяцы нашей любви
– Заходи, – предложила она.
Она жила в небольшой квартире на самом верхнем этаже многоэтажного дома. Из окна было видно весь город. Само её жилище выглядело именно так, как должен выглядеть дом художника. Стены были обвешаны репродукциями картин известных и не очень художников, шкафы были заставлены книгами. Меня особенно привлекла одна полка. На ней в ряд стояли десятки музыкальных пластинок.
– Я собираю их, – вдруг сказала она, – слушаю музыку только в таком виде. Это вроде бы совсем глупость, но я по-другому не могу…
– Нет, это совсем не глупость… Это необычно и невероятно интересно, – ответил я, запинаясь и стирая пыль с одного особенно старого экземпляра, – можно послушать?
– Да, пожалуй, – встрепенулась она и подошла к антикварному виниловому проигрывателю, стоящему на тумбе. Движение руки, и игла, как долото скульптора, начинает создавать прекрасные образы, скрытые в безжизненном доселе материале.
За окном ночь, а мы сидим и под Рахманинова при свете настольной лампы, развалившись на диване, пьём горячей кофе. Хорошо…
***
В тот день я решил сделать сюрприз. Купил букет подсолнухов, она их любила, и направился к ней. Постучав и не получив ответа, я открыл дверь и вошёл. Квартира была наполнена музыкой и запахом масляных красок. Я прошёл в комнату и застыл в удивлении. Она сидела за мольбертом, установленным у окна, и творила. Я говорю «творила», потому что не могу назвать это каким-либо другим словом. Я видел, как под её кистью рождались прекрасные затейливые образы, объединяющиеся в единый шедевр. Но я поразился не этому.
Она была абсолютно голой. Но не думаю, что это слово подходил, скорее, обнажённой. В этом не было ни капли пошлости. Она была прекрасна и чиста, её идеальное, забрызганное краской, тело сразило меня, и я стоял, в нерешительности любуясь ею.
И вдруг она закашлялась. Это был тяжёлый надрывистый кашель. Она сотрясалась под его непрерывными ударами и сжималась, как беззащитный ребёнок. Потом она упала на мольберт, и краска размазалась по холсту и по её телу. Я подбежал к ней и схватил за плечи. Она, тяжело дыша, опираясь на меня, залезла на диван.
– Что это было? – воскликнул я, прикрывая её наготу, висевшим рядом халатом.
– Ты… не предупреждал о… своём приходе…
– Что это было?! – закричал я.
– Так… ничего особенного. Болезнь… какая-то. Врачи сказали… ничего особенного.
– Ты уверена?
– Да, абсолютно. Это пройдет, – сказала она, приходя в себя.
– Ты всё-таки скажи мне, если это что-то серьёзное.
– Да, конечно, но ты не бойся, всё в порядке.
Она поднялась и уселась ровно, оперившись на спинку. Я невольно залюбовался ею: её светло-бирюзовые волосы падали на обнажённые плечи, а из под приспустившегося халата выглядывал нежно-розовый сосок.
– Ты узнал мой маленький секрет, – улыбнулась она, – я всегда работаю так. Одежда заглушает зов души, мешает ей вырваться наружу, вылиться на холст. Да, я несколько странная. Я вообще не люблю одежду. Без неё чувствую себя свободнее, ближе к окружающему миру, чувствую некое единение со вселенной. Словно я астероид , движущийся по бескрайним просторам космоса. Мне не нужна одежда, когда я одна. Не смущайся ты так. Ты единственный человек, которому я открыла свои мысли. Раньше я передавала их людям только через свои картины…
– Я хочу тебя сфотографировать, – вдруг произнёс я то, что уже давно не давало мне покоя.
– Сфотографировать? Ещё никто ни разу не отел меня сфотографировать… Ну, разве что только родители в детстве…
