Айви Эшер
Орден Скорпионов
13
Скорпиус
Лишь одним бесполезным луком, что ей дали для самозащиты, она умудрилась выбить меч из рук здоровяка. Рабыне даже стрел не дали – только лук, чтобы она использовала его в рукопашном бою в яме. И все это лишь потому, что Таос вскользь заметил, что хотел бы посмотреть, на что она способна, будучи безоружной. За это мне хочется снять с «волка» шкуру и бросить эту зачарованную тряпку на пороге нашего дома, чтобы мы каждый день могли вытирать ноги о его задницу.
В самом большом круге перед нашими зрительскими местами творится настоящий хаос. Идет уже третий день испытаний – два с половиной из них я мучаюсь от их бессмысленности. Подобные мероприятия мне никогда не нравились: если их устроить правильно, то они могут быть довольно полезны, но эти Торги другие.
Я начинаю терять терпение и постепенно зверею от происходящего. Первое испытание, где я и мои братья наконец-то узнали настоящее имя Рабы и услышали об издевательствах со стороны учителей, дни бесполезных соревнований и ночи, где членам Орденов приходится притворяться, будто они не хотят переубивать друг друга – все это меня раздражает.
Хуже всего то, что я знаю, что творится в этом Приюте. Я знаю, каков Тиллео на самом деле – так почему же меня так волнует, что Осет здесь? Почему нас так тянет к ней? Меня всегда тянуло к нахальным девицам, и я понял, что оказался на крючке с первых секунд, как эта рабыня клинка появилась у нас в шатре. Но Череп и Кость тоже пришли от нее в восторг. Она не такая, как нам показалось вначале, и теперь я спрашиваю сам себя: как, во имя всех Королей, мы умудрились так влипнуть?
Я вновь ищу глазами ее удивительную серебристую шевелюру в беспорядочной возне в яме. Она покачивается и вновь уворачивается от нападающего, ее загорелая кожа блестит от пота. Этот маленький Лунный Лучик умудряется бороться со всем, что ей противостоит – и я задумываюсь еще глубже. Ее учителя не преувеличивали, когда рассказывали о ее мастерстве и умениях – она здесь лучшая. Лучшая, даже когда работает в полсилы, чтобы не вырваться в лидеры. Однако если Тиллео думает, что я и мои братья настолько глупы, чтобы не заметить такую ловушку, то он, видимо, забыл, на что способны Скорпионы.
Она слишком совершенна, слишком хороша для этого места. Она – идеальная кандидатура для Ордена Скорпионов, и я не доверяю ей. Очевидно, что она из знати, хоть и бастард. И если по ее внешности нельзя сказать наверняка, то ее сила и способности буквально кричат о том, из какого она рода. У нее идеальная история – бедная, несчастная овечка, и учителя из Приюта чересчур настойчиво пытаются нас убедить, что она правдива. Более того – они решили сделать все, чтобы она провалилась в каждом испытании для рабов клинка. И, конечно, она ни разу не проиграла – она всегда находит способ справиться с поставленной ей задачей.
Это сводит с ума и впечатляет.
Нахмурившись, я наблюдаю, как она бежит, грациозно скользит по песку, словно по водной глади, и подхватывает оброненный противником меч. Теперь уже она идет в атаку: лук в одной руке и с трудом добытый меч в другой. Ее противник на две головы выше и толще, чем она могла бы быть, даже если бы ее нормально кормили – а я сомневаюсь, что она слышала о нормальной пище. В ее серебристом взгляде мелькает жажда возмездия – и она валит на землю самого крупного парня в этой партии рабов клинка.
Я качаю головой: она – идеальный аутсайдер. Ее история и обстоятельства, в которых она взрослела – это хитроумно сплетенная сеть, в которую нас пытаются заманить. Как будто мои братья и я настолько просты.
Я бросаю взгляд на разодетого учителя этих рабов: он наблюдает за испытанием со скучающим видом. В одной руке у него бокал с кроваво-красным вином, другой он щиплет грудь рабыне дома. Она обмахивала его опахалом, но он нашел ей другое применение.
Мгновение я смотрю на него, но вновь переключаю внимание на нашу рабыню клинка. Учитель раскрыл секрет своего хозяина и даже не заметил. Я уверен, он думает, что все у него под контролем, но то, что есть у меня и братьев, нельзя ни купить, ни выведать – это не выйдет даже у такой соблазнительной штучки, как Осет. Она – подсадная утка, что-то вроде информатора. Я это уже понял – но я не знаю, что она ищет.
Наши отношения с Тиллео были довольно теплыми с тех пор, как он решил продолжить дело Дорсина. Конечно, он не подозревает, что именно я и мои братья ответственны за то, что дело Дорсина вообще понадобилось кому-то продолжать. Но ему это знать и не нужно.
Так почему Тиллео решил воспользоваться этой своей приманкой сейчас? Какова его конечная цель? Я сомневаюсь, что он захочет отомстить, если узнает о Дорсине и той роли, которую мы сыграли в его смерти. Мы также финансируем его Приют в обмен на информацию, которую можно собрать на Торгах и продолжить собирать еще долго после них. Зачем все портить? Единственный вывод, напрашивающийся мне на ум – кто-то заплатил ему, чтобы один из его рабов клинка проник в наш Орден.
Я пытаюсь сдержать рык разочарования, который вот-вот вырвется из горла, и не начать зло ерошить гладко зачесанные, укрытые чарами волосы. Разглядывая зрителей кругом, я размышляю – а не стоит ли за этим один из других Орденов, но тут же отбрасываю эту мысль. Для подобного дела нужны очень большие деньги – больше, чем у Ордена Скорпионов. А этим могут похвастаться лишь члены королевских семей.
Мысленно я подсчитываю врагов, которых мы нажили в королевских домах за эти годы. Но я не могу никого выделить особо. И даже если кто-то был достаточно терпелив, чтобы придумать подобный план, им не заполучить денег на его реализацию без того, чтобы хоть одна королевская семья о нем не узнала. К счастью для нас, у наших отцов есть причины, по которым мы делаем то, что делаем, и поводы сохранить наш Орден. Может, мы и бастарды королей, но мы доказывали нашим отцам, что достойны – снова и снова, на протяжении многих лет.
Череп шипит рядом со мной, и я вновь сосредотачиваю внимание на битве в яме – правда, она не настоящая. Однако схватки становятся все более жаркими и жестокими, красные пятна покрывают песок, и он жадно впитывает алые брызги. Грозное ворчание и рык отражаются от стен Приюта. Учителя ругают и подбадривают рабов с одинаковым неистовством – легко понять, на кого или против кого они поставили деньги.
Не знаю, почему Тиллео считает это безумие полезным. Мы убийцы, мастера уловок, тайн, мы тихо подбираемся к жертве и убиваем. Зачем нам знать, на что способны рабы клинка в бою? Это же просто нелепо! То, что разворачивается сейчас у меня на глазах – не более чем спортивные состязания.
Я смотрю, как легко движется Осет, собираясь убить своего противника. Тот оставил живот открытым, и, не успел я глазом моргнуть, как она бросается на него с кулаками.
Рассматривая ее волосы, я задаюсь вопросом: может, она из Зимнего Двора? Я пытаюсь вспомнить кого-нибудь из благородных семей с похожими чертами, но мы не так часто бываем на Зимнем Дворе, а моя память не так хороша.
Ночной Двор – единственный королевский дом, членам которого не рады за нашим столом. Может, это их заказ? И все же у них нет причин стремиться проникнуть в наш Орден. У короля Корвена не может быть детей, и трон пустует с тех пор, как королева Акиру умерла. Значит, единственный наследник – это ее бестолковый племянник, Лейев.
Он породил парочку бастардов, но никто из них не достиг необходимого возраста, чтобы влиться в наши ряды. Будущий наследник проводит свои дни, напиваясь вином и зарываясь меж ног всех желающих. Его самое большое беспокойство в жизни – это думать, что надеть на следующую помпезную вечеринку. Больше от него ничего не требуется, и его это устраивает. Ему и в голову не придет выступить против нас. Король и носа из замка не кажет, его королевством управляют по большей части его советники, а не он сам. У нас нет проблем ни с ним, ни с его двором, так что вопрос остается открытым: кто, черт возьми, такая Осет, и, что еще важнее, на кого она работает и зачем?
Кость напрягается рядом со мной, я выныриваю из мыслей и понимаю, что схватка еще не окончена. Я подумал, что Осет переключилась на другого раба клинка, но ее нынешний соперник-здоровяк поднялся на ноги и теперь, пошатываясь, ковыляет к ней. Его лицо – месиво из синяков и крови, он припадает на левую ногу, но, не обращая внимания на собственные раны, он вдруг с диким воплем бросается на Рабу. Он во всех отношениях проигрывает этой потрясающей рабыне клинка, но, похоже, кто-то забыл ему об этом рассказать.
Невозможно отрицать: тот, кто обучал Осет, создал шедевр – и притом смертоносный. Возможно, когда все тайны и имена в этой игре будут раскрыты, мы убьем Тиллео и передадим Приют тому, кто обучал эту рабыню и заставил ее сверкать так, как сейчас.
Во имя королей, нашему Ордену нужны такие, как она. Она – ужас, поцелованный луной, и от нее ее добыче не будет спасения.
Вдруг, словно из ниоткуда, появляется веревка: ее набрасывают на одну из лодыжек Осет, и она теряет равновесие. И только тут я замечаю, почему Кость так взбешен: сразу несколько учителей пытаются сделать все, чтобы дать противнику Осет преимущество.
Они смеются, а она борется, бьется и извивается, уворачивается от неуклюжих нападок другого раба клинка и пытается освободиться от веревки. Заканчивается еще один бой, за которым следили другие Ордена, и вокруг раздаются ликующие возгласы. Но я не могу оторвать взгляда от Осет.
Она высвобождает ногу, а учителя быстро сматывают веревку, готовясь вновь набросить ее на рабыню. Она что-то прорычала им, но вокруг слишком шумно, чтобы что-то расслышать. И прежде чем учителя успевают вновь вмешаться, Осет прыгает на своего противника. Она атакует его бесстрашно, сбивает с ног и бьет, бьет до тех пор, пока тот не перестает шевелиться. Ее никто не поздравляет, когда она, наконец, тяжело дыша, поднимается. Она вся в крови. Вдруг ее рука совершает какое-то молниеносное движение – я не успеваю проследить за ним, а обломок лука, с которым ей пришлось бороться, взлетает в воздух. Обломок врезается в учителя с веревкой в руках с такой силой, что тот падает прямо на задницу.
В глазах Осет горит удовлетворение – но через секунду к ней приходит осознание того, что она наделала.
Приют мгновенно погружается в безмолвие. Страх и напряжение сгущают и без того тяжелый воздух, атмосфера становится еще более неприятной с каждым ударом сердца.
Хозяину, на которого только что напала Осет, помогают подняться на ноги. Смущение и ярость плещутся в его глазах, он встает и потирает грудь.
Он что-то пролаял – какой-то приказ, больше похожий на лай бешеной собаки, нежели на слова. Но что бы он ни сказал, это заставляет Осет выпрямиться. Не говоря ни слова, она поворачивается и идет к большому бревну, вбитому в песок за пределами ринга, на котором она только что сражалась. Ее лицо пылает от ярости, но она быстро берет себя в руки: лицо превращается в маску, и она поднимает руки в ожидании.
Череп и Кость оба напряглись, мы все затаили дыхание. В вытянутых руках Осет заметна легкая дрожь от усталости – но она тут же исчезает, когда другой учитель перехватывает их кожаным ремнем, прикрепляя к столбу для порки. Он что-то говорит ей, и она переводит взгляд на столб и делает глубокий вдох, готовя свое тело к тому, что сейчас произойдет.
Как часто с ней вытворяют такое?
Учитель, связавший ей руки, достает кинжал с пояса и проводит лезвием по задней части ее хлипкой брони, затем срезает тунику под ней и обнажает спину. Она крепкая, гладкая, на ней нет ни единого шрама – да их и не может быть, если знать, какие лекари работают у Тиллео.
В животе у меня все переворачивается: фейри оставляет Осет одну, уязвимую, стоять у столба, пока учитель, тот, что шлепнулся на задницу, подходит к ней сзади. Он крепко сжимает жесткий кнут, и даже со своего места я могу разглядеть, какое бешеное у него лицо.
От наслаждения чужой болью, написанной на его роже, мое сердце сжимается от ярости и отвращения. Я знаю, что этому ублюдку происходящее доставляет удовольствие, и я хочу разорвать его пополам – оторвать его голову голыми руками, плевать на его изрыгающее кровь тело, топтать сердце ногами. Мне хочется закричать, потребовать, чтобы они сейчас же прекратили. Но я знаю, что не могу. Я должен сидеть здесь и молчать, пока эти уроды пытаются уничтожить что-то слишком дикое и прекрасное для их жестокого мира. Если я попытаюсь что-то сделать, это расценят как слабость, а мы не можем ее себе позволить.
Громкий треск разрывает воздух. Я сдерживаю дрожь, что пронзает меня, когда кнут врезается в спину Осет – быстрый, словно атака змеи. Но она не двигается – образец силы и мощи. Не дергается, не вздыхает, не шипит от боли, когда кожаные плети рассекают ее кожу и мышцы. И я чувствую ненависть за то, что она на такое способна – значит, знает, чего ожидать, значит, переживала жестокую порку слишком много раз. Понимание этого падает в мое сердце, как камень на дно, пугая и тревожа какие-то струны моей души, о которых я не хочу сейчас думать.
Я сжимаю кулаки так крепко, что ногти впиваются в ладони, сжимаю крепче с каждым ударом и звонким треском. Они сыплются на рабыню беспрестанно, выбивая собственный, выверенный ритм боли, но страдание Осет выдают лишь побелевшие костяшки пальцев, впившихся в кожаные ремни.
Я перестаю считать удары: все мои силы уходят на то, чтобы сдержаться, не вскочить с места и не закричать: «Хватит!» Кровь льется по ее дрожащим ногам, она старается остаться стоять – несмотря на пытки, которым ее подвергают подлые учителя.
Члены других Орденов снова возвращаются к разговорам и выпивке, как будто все, что сейчас происходит, – просто часть самого обычного дня. Для некоторых из них, так, возможно, и есть, но меня это не устраивает. Одно дело – держать подопечных в узде, другое – мучить и вымещать свой гнев на тех, кто не может тебе ответить. Мы убийцы, и многие думают, что нам нет дела до морали, но Ордену Скорпионов не все равно. Тиллео когда-то тоже было не плевать.
Я наблюдаю за хозяином рабов клинка: он опрокидывает в себя бокал вина и от души смеется с членом Ордена Воронов. Ему совершенно безразлично, что на спину Осет вновь и вновь обрушиваются удары кнута. Похоже, Тиллео потерял бдительность – и не только в отношении своих рабов.
Череп подается вперед, готовясь броситься к Осет, но Кость вскидывает руку, чтобы остановить его. Череп бросает на меня взгляд, полный муки, я еще крепче сжимаю челюсти и кулаки.
Я смотрю на Осет и с удивлением обнаруживаю – ее серебристый взгляд направлен прямо на меня. Еще один удар плетью – в окружении ямы и стен Приюта он разносится над нами громким эхом, дразня и ужасая.
Осет смотрит на меня. Ее лицо и тело застыли от боли, но взгляд говорит совсем о другом. Как серебряные кинжалы, ее глаза вгрызаются в мою душу в поисках защиты и утешения, и как бы я ни колебался, думая о том, кто она и что сделает со мной и братьями, я не могу найти в себе силы отвергнуть ее. Мой черный взгляд останавливается на ее лунно-серых глазах, и я предлагаю ей то немногое, что могу дать, – странную связь, протянувшуюся между нами. Внезапно беспокойство и недоверие к ней исчезают: теперь я вижу в ней не угрозу, а фейри, который заслуживает большего, чем это.
Мы смотрим друг на друга, все кругом медленно отступает и затихает. В ее глазах я вдруг увидел себя. Уличного вора, который был в шаге от того, чтобы нарваться на какого-нибудь внимательного торговца, лишиться руки или отправиться на всю оставшуюся жизнь в Королевскую тюрьму за воровство.
Я был молод. Мать недавно умерла, пытаясь произвести на свет еще одного бастарда, и в борделе – в единственном доме, который у меня был, – решили: либо я буду сам себе зарабатывать на жизнь, либо мне придется уйти. Я отчаянно нуждался в помощи, в том, кто за перепачканным лицом и измученным взглядом разглядел бы мальчика, который может добиться большего, нежели того, что его ждало в сложившихся обстоятельствах. Я нашел своего спасителя и теперь, глядя в яростные серебристые глаза Осет, я подумал – не пора ли мне стать спасителем для кого-то?
Скорее всего, она шпионка, но даже если так – что за жизнь у нее была, раз она попала сюда? А теперь она привязана к столбу для порки, истекает кровью на песке, приказывая своему телу не показывать боли, и все это затем, чтобы шпионить за Орденом, члены которого убьют тебя при первом же намеке на предательство. Люди, у которых есть выбор, не попадают в такой кошмар. Люди, у которых есть надежда и будущее, не подписываются на то, что творится в Приюте. Нет, что-то с ней произошло, что-то еще происходит в Приюте, и я должен знать что.
Когда учитель прекращает пытку, ее взгляд абсолютно пуст. Пустота в ее глазах вгрызается в мою душу, но я продолжаю беспомощно смотреть, как учитель наматывает кнут на руку. Другие рабы подходят и отвязывают Осет от столба. Она едва держится, чтобы не упасть в обморок, и все же ее взгляд не отрывается от меня. И я наблюдаю за ней, пока ее не заносят в Приют. Ощущение, будто на мою грудь уселось какое-то чудище и отказывается уходить, но я не показываю эмоций.
Череп и Кость смотрят на меня, их стиснутые челюсти – единственный признак того, что они в ярости. Со стороны мы выглядим смертельно спокойными, как и всегда, но я могу сказать, что мои братья кипят внутри так же, как и я.
Рабы убирают кровь с песка, а Тиллео беззаботно объявляет, во сколько сегодня начнется пиршество. Члены Орденов расходятся по своим покоям, а мы с братьями встаем и непринужденно шагаем прочь – подальше от сегодняшнего бестолкового испытания и демонстрации ужасной, ненужной жестокости. Нам вслед смотрят чьи-то глаза, но я не обращаю внимания и не ищу их обладателя.
Мы идем по песку, солнце стоит высоко, и оно не знает жалости. Будто даже небесное тело над нами разгневано увиденным. Цитадель Тиллео будто подрагивает в жарком воздухе, кажется: стоит моргнуть – и огромное поместье исчезнет. Если бы от этого места так просто было избавиться.
Череп идет впереди и яростно откидывает створки у входа в шатер. Внутри он принимается возводить заслоны, чтобы никто нас не услышал. Кость прислонился к большому сундуку у изножья кровати и наблюдает за Черепом: руки скрещены на груди, глаза горят. Я беру бокал и опрокидываю в себя выпивку – может, это поможет справиться с яростью и хаосом в голове?
Череп не успевает прошептать последнее, наполненное силой слово заклинания, как Кость отталкивается от сундука и рычит:
– Что это, во имя блядских фейри, сейчас было? – Он вытянул руки перед собой, лицо, спрятанное под чарами, пылает от гнева.
– Мы уже видели, как наказывают рабов, – замечаю я.
Ненавижу, что мне приходится изображать непринужденность, хотя чувствую прямо противоположное. Я знаю: я тут – голос разума, я должен быть спокоен. Если мы все потеряем голову, случится катастрофа, а мы слишком много работали, чтобы все потерять. Я опрокидываю в себя еще бокал и стараюсь не обращать внимания на то, как от ярости дрожат руки.
– Ничего подобного! Мы никогда не видели, чтобы учителя вмешивались в испытания или подсуживали любимчику! – возражает Кость.
– Но мы также никогда не видели, чтобы раб клинка выходил за рамки дозволенного, как это сделала она, – возражаю я и мысленно отмахиваюсь от жара, что поднимается по моим бедрам при мысли об этом ее маленьком акте бунтарства.
– Хватит притворства, Скорпиус! Ты, как и мы, обеспокоен тем, что сейчас случилось, – огрызается Череп.
Я снова наполняю свой бокал до краев и делаю большой глоток, а затем хмуро смотрю на Черепа.
– Так и есть, и это часть проблемы, – признаю я, глядя вниз на янтарную жидкость, плещущуюся в бокале. – Нас всех тянет к ней. Тиллео и учителя, похоже, настроены против нее, что только поможет втянуть нас в эту игру. Она беспомощна, и я сочувствую ей. – «Больше, чем следовало бы», – думаю я, но продолжаю: – Но мы должны быть осторожны.
Слова вылетают из моего рта и звучат так правильно, но я едва верю себе. Братья недовольны, они задумчиво молчат.
– Мы можем перетянуть ее на нашу сторону. Покажем ей, что верность нам принесет ей больше, нежели работа на тех, кому она подчиняется сейчас, – бросает Череп, и я киваю – я думаю о том же.
– Мы должны понять, что поставлено на карту в этой игре. Не только для нас – для нее тоже. Кто-то проделал огромную работу, чтобы все это устроить; и мы сначала должны убедиться, что видим всю картину, целиком.
Кость качает головой и рассеянно смотрит на дальнюю стену шатра.
– Я знаю, ты видишь угрозы и врагов за каждым углом, и это не раз спасало наши задницы, но сейчас я не вижу того, что видишь ты, Скорпиус. – Кость вздыхает и потирает виски, глядя на меня. – Она мне знакома, я не могу объяснить, откуда, но я знаю ее. И я не вижу в ней шпиона – только рабыню, которая устала быть таковой. Я вижу безнадежность и фейри, которой больше нечего терять.
– Ты понимал нас еще до того, как Икон нас нашла, – добавляет Череп, его взгляд становится задумчивым, будто он погрузился в воспоминания.
Я удивлен, что то, что только что произошло с рабыней, оживило воспоминания Кости и Черепа о нашем прошлом, хотя, наверное, удивляться этому не стоит. Между нами существовала связь еще до того, как мы вообще встретились. Мы глубоко понимали друг друга.
– Может, это то же самое, – соглашается Кость, хотя вид у него все еще обеспокоенный. – Я просто не могу избавиться от ощущения, что мы знаем ее. И что мы здесь ради нее. Что она одна из нас.
Его слова заставили меня по-другому взглянуть на собственные мысли и чувства по отношению к рабыне клинка. Вдруг влечение к ней – это своего рода узнавание? Может быть, мы знали ее раньше?
Я отмахиваюсь от этих вопросов и осушаю бокал.
– Что бы это ни было, мы должны разобраться – и быстро. До начала Торгов остался день, и нам нужно узнать, что происходит, до того, как уедем. Грядут перемены – я чувствую, и мы должны сделать все, чтобы не проиграть.
Оба согласно кивают, но Череп решает меня поддразнить:
– Перемены? Твой нюх, должно быть, лучше моего – я-то чувствую лишь слабость этих фейри и их раздутое эго.
Кость наигранно весело фыркает.
– Я же чувствую только песок, – говорит он, с отвращением оглядывая шатер. – Ненавижу пустыню.
Я хрипло смеюсь и вытираю ладонью лицо, чувствуя себя абсолютно измученным. Не могу не согласиться с Костью – раньше это место служило какой-то цели, но теперь наши приезды сюда – это просто обязанность, и не самая приятная. И если мои подозрения верны, то это могут быть наши последние Торги, а если Тиллео не расскажет о своей роли во всем этом, он скоро узнает, что сделал Дорсин. Не связывайся с Орденом Скорпионов – если только не любишь вкус смерти.
