Б. Э. Пэрис
Дилемма
Ливия
МАШИНА ЗАМЕДЛЯЕТ ХОД, и Кирин поворачивает налево, на зеленую аллею с рододендронами по бокам. После чего останавливается у красивого загородного дома.
– Это что такое? – спрашиваю я, глядя в окно.
– Наш подарок тебе на день рождения. – Она улыбается мне в зеркало заднего вида. – Дневное посещение спа. Лицо, массаж – все включено!
Отстегнув ремень, я наклоняюсь к ним, порывисто обнимаю обеих:
– О господи, вы просто потрясающие! Спасибо! Спасибо вам! – И тут же пугаюсь: – Но вы ведь со мной? Не бросите меня?
Джесс в ответ смеется:
– Не переживай, мы пойдем с тобой.
– Я ходила в спа примерно раз в месяц, еще до того, как у меня появился Нельсон и дети, – сообщает Кирин, когда мы уже вылезаем из машины. – Первая процедура в два, так что у нас есть время на ланч. – Она берет нас обеих под руки, незаметно поддерживая Джесс. – Пойдемте. Нам сюда.
– Я так рада, что хоть на несколько часов удрала из дому, – признается Джесс, когда мы идем по мощеной дорожке, под деревянными перголами, увитыми благоуханным клематисом. – Роб сейчас занимается чисткой мотоцикла. Какие-то детали он даже в кухонную раковину пристроил.
Кирин согласно кивает:
– И я рада вырваться. Просто удивительно, сколько всего Нельсону понадобилось со мной предварительно обсудить. К примеру, когда уложить Лили поспать днем, что дать мальчикам на ланч. Ну ладно, хватит о мужиках. Какие у тебя ощущения, Лив? Тебе не кажется странным, что наконец настал день твоей вечеринки?
– Да я еще толком и не поняла, – отвечаю я ей.
– Наверняка у тебя какое-то необычное чувство, – предполагает Джесс. Мы подходим к каменным ступенькам, которые ведут ко входу. Она сильнее опирается на меня, поворачивается всем телом, чтобы подниматься боком. – Ты же так долго все это планировала.
– Двадцать лет. Как-то даже унизительно, правда? Но пока все вроде бы получается, как я мечтала. Погода великолепная. И народу будет полно – почти сто человек. Мне очень повезло, вот что я чувствую.
– Ты этого заслуживаешь, – уверяет меня Кирин.
Мы уже дошли до входа, но я останавливаюсь.
– Ты думаешь? – спрашиваю я с сомнением.
– Ну да, конечно! – Джесс тянет меня за руку, буквально тащит вперед. – Почему нет?
– Не знаю… в глубине души я не… Как по-вашему – нет в этом чего-то, ну не знаю, нравственно порочного, когда тратишь столько деньжищ на один вечер, на одного человека?
Кирин преувеличенно громко вздыхает, изображая усталое раздражение. Мы с ней уже это обсуждали. Я знаю: по ее мнению, я дурью маюсь.
– Если коротко, то нет. Я на свою свадьбу потратила гораздо больше, – отвечает она, смеясь. И с силой дергает золотой колокольчик рядом с табличкой «Звоните, если требуется помощь».
– Тогда праздновали целый день. И потом, то свадьба, а то всего-навсего день рождения.
– Не беспокойся, на свое сорокалетие я тоже мощный праздник закачу!
Нас ведут на открытую террасу, где столики, накрытые к ланчу, расставлены вокруг большого плавательного бассейна. Некоторые посетители расположились в шезлонгах и загорают. Все уткнулись в телефоны. Вода сверкает в солнечных лучах. Это кажется избитым, но она и правда сверкает.
– Надо мне было захватить купальник, – говорю я, с тоской глядя на бассейн.
Джесс тут же сует руку в свою сумку, достает очень миленький подарочный пакет и торжественно вручает его мне:
– Сказано – сделано.
– Что это? – спрашиваю я.
– Это чтобы ты себя чувствовала, как говорится, на миллион долларов.
– Я уже и так чувствую, с такими-то шикарными друзьями.
Я открываю пакет и вынимаю потрясающий красный купальник со стразами на бретельках. Я о таком даже и не мечтала. Мне он безумно нравится.
Кирин заказывает шампанское, а пока его несут, мы идем в раздевалку при бассейне, чтобы переодеться.
– В самый раз, – говорю я, натянув купальник. – Просто замечательный! Спасибо! А у нас есть время поплавать?
– Конечно.
Лишь оказавшись в бассейне, я по-настоящему понимаю, в каком напряжении прожила эти несколько недель. Ложусь на спину, закрываю глаза: пусть этот стресс уходит из меня, просачиваясь наружу, в безмятежную воду. Все будет хорошо, твержу я себе. Так должно быть. Не вынесу, если будет иначе.
Тут нам приносят напитки. Это мигом выманивает нас из воды.
– А это для кого? – интересуется Джесс, указывая на апельсиновый сок.
Кирин поднимает руку:
– Для меня. Хотя глоточек шампанского я тоже выпью.
Джесс косится на нее:
– Ты, случайно, не?..
В ответ та улыбается с извиняющимся видом:
– Случайно да.
– Ого, Кирин! Это же чудесно! – восклицаю я, обнимая ее.
Она внезапно садится, как будто ноги отказываются ее держать.
– Близнецы, – сообщает она. – Опять.
Я быстренько прикидываю в уме: получается, скоро у нее будет пятеро детей младше шести лет.
– Боже мой! Как здорово! – Может показаться, что Джесс полна воодушевления, но я-то знаю, что эта новость ее немного задевает: после рождения Клео она отчаянно пыталась завести еще детей. Но после трех выкидышей они с Робом решили оставить дальнейшие попытки. Вероятно, ей это еще тяжелее переносить из-за того, что Нельсон и Роб – братья. Из всех моих знакомых Джесс наименее эгоистичная. Она совершенно не заслуживает того, что с ней произошло за эти два года.
– И как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я у Кирин.
– Пока отлично. Я всего-навсего на тринадцатой неделе. Вчера мне сделали УЗИ и как раз сказали, что их двое.
– Жалко, что я не видела, какое при этом было лицо у Нельсона!
– А его там не было.
– Почему это?
– А я ему не сказала про беременность.
Джесс недоуменно косится на меня: «Она не сказала Нельсону?»
– Но… – Она встревоженно переводит взгляд на Кирин. – Он разве не заметил?
Та качает головой:
– Вес я пока не набрала. И утренней тошноты никакой. Для меня всегда хуже всего второй триместр. Так что уже вот-вот.
– Но почему ты ему не сказала? – спрашиваю я. – Он же совершенно нормально это воспримет, разве нет?
– У нас с ним был разговор насчет четвертого. После того, как родилась Лили. Он сказал, трех достаточно. Я с ним снова заговорила на эту тему, когда до меня дошло, что я опять в положении. И он сказал – нет, ни в коем случае.
– Ох, Кирин. – Я тянусь к ней, сочувственно сжимаю ей руку. – Он смирится с этой мыслью, как только узнает.
– Я знаю, что смирится. И потом, несмотря на все его причитания, он обожает быть папашей. Но сам факт, что будет двойня… – Она начинает смеяться. – Думаю, ему и в страшном сне не снилось, что у него в конце концов будет пять детей мал мала меньше. Для него это будет потрясение.
Мы с Джесс тоже разражаемся хохотом.
– Нельсон – папаша пятерых, – произносит Джесс, вытирая глаза. – Смех, да и только. По-моему, нам надо выпить. – Она протягивает нам по бокалу шампанского. – С днем рождения! – говорит она мне. – И тебя поздравляю! – с улыбкой добавляет она, обращаясь к Кирин.
– Спасибо за чудесный подарок, – благодарю я, чокаясь с ними. – Вы самые-самые лучшие.
Кирин пригубливает шампанское.
– Может, я вечером скажу Нельсону, на твоей вечеринке. Когда он выпьет несколько бокалов.
– А что, неплохо придумано. Все кинутся его поздравлять, твердить, какая у него теперь будет замечательная семья, и он решит, что это и правда самая расчудесная новость на свете.
– Дело ведь не только в беременности, – говорит Кирин, меняя бокал с шампанским на стакан сока. – У меня будет пятеро маленьких детей, и я хочу уйти с работы. На нянь никаких денег не хватит, и в любом случае я хочу иметь возможность сидеть с детьми. Конечно, с деньгами будет тяжеловато. – Помолчав, она продолжает: – Начать с того, что о поездках в отпуск придется забыть. Как и о многом другом. Никаких тебе безумно дорогих вин, которые Нельсон обожает. Никаких мотоциклов. Все эти излишества оплачиваются из моей зарплаты. А его зарплата идет на ипотеку, текущие расходы – и практически все.
– Я уверена, он будет только рад несколько лет жертвовать этими удовольствиями, – замечает Джесс.
– Но это будет не просто несколько лет, – возражает Кирин. – Чем дети старше, тем они дороже обходятся.
– Что правда, то правда, – соглашаюсь я, пытаясь не думать, во сколько обойдется обучение в университете (и, соответственно, проживание) пяти детей. – Подумай лучше о том, какая у вас будет замечательная семья. И потом, есть шанс, что, когда они станут постарше, хотя бы некоторые из них останутся жить в той же стране, что и ты. У Полы… вы ее знаете, моя подруга по работе, она в прошлом году ушла на пенсию, – ну так вот, у нее один сын живет в Австралии, а другой – в Канаде. Я бы не обрадовалась, если бы в конце концов мои дети поселились где-нибудь за границей.
– Ну, насчет Марни ты можешь не беспокоиться, – замечает Джесс. – Наверняка ты рада, что она решила вернуться домой, а не отправиться в это свое путешествие. Тем более что недели через две Джош уже улетит в Нью-Йорк.
Я ерзаю в кресле:
– Ну да, я рада.
– И не переживай, – добавляет Кирин, – я обязательно скажу Нельсону. Тут надо просто найти подходящее время.
– Хорошо, – отвечаю я. Думая при этом: интересно, а я когда-нибудь найду подходящее время, чтобы сказать Адаму то, что следовало бы сказать еще раньше?
– Попроси Адама не хохотать слишком громко и слишком долго, когда он услышит эту новость.
– Он не станет, – пообещала я. – По-моему, он может даже позавидовать.
– Да ну? – Джесс выглядит заинтригованной. – Вроде бы он никогда не хотел завести третьего?
– Честно говоря, раньше мне казалось, что этого он бы хотел меньше всего на свете. Но в сентябре, когда Марни улетела в Гонконг, а Джош вернулся в университет, на него, видимо, как-то… подействовал опустевший дом. Потому что он сказал: надо было нам завести еще одного. – Я делаю щедрый глоток шампанского и со смехом добавляю: – Можете себе пред-ставить?
– Еще не поздно, – замечает Кирин.
– Ну, я не про свой возраст, не про что-то такое. – Кирин всего на два года младше меня, и мне не хочется, чтобы она думала, будто я имею в виду именно годы. – Просто теперь я… так далека от всего этого.
– Ладно, не переживай! – Она тоже смеется. – Хотя, конечно, Нельсону будет гораздо легче, если окажется, что и Адам скоро опять станет отцом.
– Исключено, – отвечаю я твердо. – Уж извините!
Официант раздает нам меню, и мы заказываем ланч. Ожидая, пока его принесут, успеваем еще разок поплавать и потом обсушиться на солнце в шезлонгах. Я мажусь кремом от загара, одолженным у Кирин, и мои мысли невольно возвращаются к тому дню, когда Адам заметил: «Надо было нам завести еще одного».
– Адам, сейчас бессмысленно об этом говорить! – Я пыталась, чтобы это прозвучало легкомысленно, хотя в глубине души я рассердилась: мне бы очень хотелось иметь больше детей.
Он удивленно взглянул на меня:
– Почему? Ты отличная мать, ты бы прекрасно справилась.
– Я не о том. Если ты хочешь еще одного ребенка, надо было об этом думать лет пятнадцать назад. Тогда я бы с удовольствием завела.
– Ты никогда про это не говорила.
– Потому что не знала, как ты к этому отнесешься.
Он нахмурился:
– Жалко, что ты хотя бы… не затронула эту тему. Я мог бы ответить «да».
– Знаешь что? По-моему, ты сейчас внезапно захотел еще одного ребенка только потому, что Марни уехала. Я знаю, это резко звучит… но ты, если помнишь, и второго-то ребенка не хотел.
Он слегка дернулся, словно я замахнулась на него. Мне тут же захотелось взять свои слова назад. Он так никогда и не простил себе, что не хотел второго ребенка. То есть получается, не хотел, чтобы родилась Марни.
13:00–14:00
Адам
Я ПОВОРАЧИВАЮ ОБРАТНО К АВТОСТОЯНКЕ. Народу уже побольше, прохожие толкаются, кучками идут семейства. Кто-нибудь из них знает про катастрофу? Никаких опечаленных лиц я не вижу, жизнь идет своим чередом. А может, они знают, но, раз трагедия случилась не здесь, их это никак не касается. Самолет летел из Каира в Амстердам, и большинство тех, кого затронула авария, вероятно, египтяне и голландцы. Всем остальным, как только миновало первоначальное потрясение, в общем-то наплевать, пусть даже такая отстраненность кажется мне неправильной. В моем сознании вновь всплывает Марни. Надо срочно домой, вдруг она позвонит туда? Не хочу, чтобы Джош подходил к домашнему телефону и слышал ее, когда она в истерике.
Сколько ей одной куковать в Каирском аэропорту? Страшно представить, что она сейчас испытывает. Досаду, раздражение, испуг – она же совершенно не готова к таким испытаниям, у нее нет жизненного опыта, который помог бы ей справиться. Я должен быть с ней. Мне надо быть с ней.
Я останавливаюсь и озираюсь вокруг. Где-то рядом есть турагентство. Они сумеют мне помочь. Я смогу попасть на рейс до Каира. Найти там Марни. Я снова иду, потом перехожу на бег, прорываясь сквозь толчею. Вот он, офис турагентства.
Внутри я единственный клиент. Молодая сотрудница, по виду не сильно старше Марни, только блондинка, а не темноволосая, поднимает на меня взгляд и профессионально улыбается:
– Я могу вам чем-то помочь?
– Добрый день, да, я хотел бы билет до Каира.
Лицо ее тут же принимает обеспокоенное выражение. Она-то наверняка уже знает про авиакатастрофу, она ведь не отрывалась от телефона. Интересно, их готовят к таким ситуациям? Когда входит клиент и просит билет до того самого места, где только что рухнул самолет? Я не смотрю на нее, надеясь, что она не собирается упоминать эту трагедию.
– Когда вы предпочли бы вылететь? – осведомляется она.
– Сегодня же, если можно.
Мой голос даже мне самому кажется каким-то странным, чужим. Она еще раз бегло улыбается мне.
– Может быть, присядете? А я пока проверю, что у нас есть.
Я не хочу присаживаться. У меня что-то вроде приступа клаустрофобии.
– Похоже, сегодня не получится, – осторожно произносит она. – С полетами до Каира некоторая неувязка. – Она делает паузу. – Я могу посмотреть, есть ли рейс до какого-то другого египетского аэропорта.
– Нет, мне обязательно надо именно в Каир.
Она оглядывается назад, на открытую дверь, ведущую в другие офисные помещения, но там нет никого, кто бы ей помог.
– Возможно, найдется что-то на завтра, – говорит она, снова поворачиваясь к компьютеру. – Вы готовы рассмотреть такой вариант?
Я так и сяк прокручиваю в голове эту идею. Сейчас я хочу одного – побыстрей добраться до Марни. Ждать целых двадцать четыре часа кажется невозможным. А если Марни уже там не будет, когда я прилечу? Если она к тому времени пересядет на другой рейс? Я пытаюсь рассуждать логически. Если сегодня нет рейсов в Каир, то и из Каира, скорее всего, никакие самолеты не отправляются, и Марни, видимо, никуда не денется. И потом, я же знаю Марни, она наверняка перепугалась и не захочет сразу же садиться на другой самолет. Ей всего девятнадцать, она еще слишком юная для всего этого. Сейчас ей наверняка хочется лишь поговорить со мной и с Лив. И знать: за ней кто-то прилетит.
– Тогда завтра, – говорю я сотруднице турагентства.
– Есть рейс, который отправляется из лондонского Хитроу в десять тридцать утра. Возможна отсрочка вылета, – поспешно добавляет она.
– Беру.
– Когда вы хотели бы вернуться?
Вопрос приводит меня в еще большее недоумение. Я ведь понятия не имею, что произойдет, когда я туда прилечу. Если Марни пристроили на какой-то рейс до Лондона, мне надо лететь в Лондон тем же самолетом, но откуда мне знать, на какой рейс ее посадят? А если мы с ней решим, что ей пока лучше вообще забыть об этой поездке и вернуться в Гонконг?
Слишком много возможных сценариев, слишком много вариантов. Пот начинает скапливаться у меня под мышками, проступает на лбу, у кромки волос. Турагент глядит на меня расширенными глазами. Такое ощущение, что мы оба даже не мигаем.
– Пока не знаю, – отвечаю я наконец. – Пока просто в одну сторону.
Она кивает, сверяется с экраном компьютера, снова поднимает на меня глаза:
– Один билет?
Я уже готов ответить «да», но тут вдруг понимаю, что Ливия захочет полететь со мной. Она тоже захочет туда попасть. Узнав эту новость, она почувствует то же самое, что и я, ей отчаянно захочется своими глазами увидеть Марни, быть с ней. Она не пожелает дожидаться ее дома.
– Нет-нет, два билета, пожалуйста.
Она кивает:
– Пятьсот четырнадцать фунтов за два билета. Авиакомпания «Луксор».
– Хорошо, хорошо.
– Имя?
– Извините?..
– Мне нужно ввести имена пассажиров.
– Ах да. Оливия Харман и Адам Харман.
– Ваш рейс прибывает в Каир завтра в шестнадцать пятьдесят по местному времени.
– Спасибо.
Я тут же отбиваю эсэмэску:
Марни, мы знаем, что случилось, не волнуйся, оставайся где ты есть, мы с мамой за тобой прилетим. Сегодня нет рейсов, вылетаем завтра утром, прибудем в Каирский аэропорт в 16:50. Если тебе понадобится куда-то отъехать, в гостиницу и т. п., сообщи. Позвони нам, как только сможешь. Мы тебя любим.
– Вот, пожалуйста. – Турагент повторяет мне сведения о рейсе, затем спрашивает, желаю ли я распечатать билеты. Я киваю, и принтер рядом с ней начинает гудеть. Она ловко вкладывает выползшие из него билеты в голубой футлярчик с логотипом турагентства.
– Спасибо, – говорю я, запихивая футляр в карман куртки.
Она улыбается, и меня так и распирает от желания выпалить ей все – про Марни, про то, как она чуть не попала на этот страшный рейс. Но турагент отводит взгляд и извлекает мобильный терминал для оплаты.
Не говоря ни слова, я оплачиваю билеты и выхожу.
Оказавшись снаружи, я ненадолго останавливаюсь. Телефон у меня в руке все время молчал, но на всякий случай я зажигаю экран. Он показывает 13:45. С момента катастрофы прошло уже почти два часа. И по-прежнему никаких вестей от Марни. Снова пытаюсь ей позвонить, но вызов не проходит. Эсэмэска, которую я пробовал отправить из офиса турагентства, осталась недоставленной. Ну да, сети там у них наверняка рухнули, но долго ли они будут оставаться в таком состоянии?
Пешком до мотоцикла. Перед глазами у меня все плывет, я ничего толком не замечаю. Достаю шлем из багажника, сажусь в седло. Похолодало. Надо бы позвонить Лив, но лучше подождать с этими новостями, пока мы не окажемся вместе, лицом к лицу. Тогда я покажу ей время всех этих рейсов, и она сама увидит, что Марни физически не успела бы пересесть на этот злополучный самолет.
Тут я замираю. Праздник. День рождения. Я совершенно забыл про праздник. Какого черта, почему я даже не вспомнил про вечеринку? Может, нам следовало бы ее отменить? Не двигаясь, я обдумываю этот вариант. Ливия будет страшно огорчена, если мы все отменим. И потом, почему бы нам не продолжать все как планировалось? Если только мы получим известия от Марни. А мы их получим.
Когда я вернусь домой, Ливии еще не будет, соображаю я. Она еще будет в спа. Мне приходит в голову позвонить Кирин и узнать, где они. Вот узнаю, поеду туда и прямо там расскажу Ливии. По крайней мере, мне будет с кем поделиться тревогой. Но это эгоизм. Испорчу ей отдых с подругами. Как представишь… Едва Лив узнает, она почувствует то же самое, что я сейчас чувствую. Нет, нельзя с ней так поступить.
Снова проверяю, как там телефон. Никаких посланий. Ничего. Уже два часа дня.
Ливия
КИРИН ПОТЯГИВАЕТСЯ ВСЕМ ТЕЛОМ и блаженно вздыхает.
– Погодка прямо идеальная, – мурлычет она.
– Потрясающе, правда? Спасибо тебе за все, Кири, сама бы я никогда не сподобилась.
– В основе мой собственный эгоизм. Я сама обожаю сюда ходить.
Она принимается шарить в сумке, ища телефон, и я бросаю взгляд на ее живот. Да, она права, пока ни намека на беременность.
Я смотрю, как там Джесс. Сидит в тенечке, с книгой на коленях, но глаза у нее закрыты. Она кажется такой хрупкой и уязвимой, что я невольно отвожу взгляд.
– Боже, – произносит Кирин, и голос у нее расстроенный.
Мы с Джесс поворачиваемся к ней.
– Что-то с детьми?.. – спрашиваю я. Может, ей пришла эсэмэска от Нельсона?
Она качает головой:
– Самолет разбился. В Египте. Никто не выжил. – Лицо у нее делается печальным. – На борту было двести пятьдесят человек, включая экипаж.
– Ужас какой, – говорю я. Жуткая новость.
– Не надо про это. – Джесс вздрагивает. – Не могу выносить такие разговоры.
Мой телефон лежит на столике экраном вверх, и я переворачиваю его экраном вниз.
– Не буду смотреть в телефон до конца дня. В этом есть что-то неправильное: я веселюсь, а другие скорбят.
– В мире всегда кто-нибудь да скорбит, – замечает Кирин.
– Я знаю. Но когда самолет разбивается… Это просто рвет сердце.
– Слушай, а кто-нибудь из твоих коллег придет на праздник? – спрашивает Джесс. Я знаю, что она просто хочет поскорей сменить тему: я ей уже говорила, что придет.
– Да. Причем, по-моему, все.
– Ого, – восхищается Кирин.
– Я вообще не думала, что кто-нибудь придет, но собираются все.
– Ну так же всегда бывает, правда? – говорит Кирин. – Затеваешь праздник, начинаешь с друзей и родных, потом хочешь позвать соседей и тех, с кем работаешь, список все растет, растет… Тут как с нашей свадьбой – в конце концов пришло две сотни гостей, целая толпа.
– Самое лучшее в сегодняшнем вечере, – замечаю я, – то, что, в отличие от свадеб, я пригласила только тех, кого действительно хочу видеть.
Нет-нет, мысленно добавляю я. Есть один человек, который в принципе мог бы испортить мне весь вечер. Но только если я позволю.
Я поворачиваюсь лицом к солнцу. Прежде чем я «опозорила» их, родители возили меня в очень милые отели, но в таком роскошном я еще не бывала. В те времена я не отдавала себе отчет в том, как мне повезло иметь вполне обеспеченных родителей. С тех пор я часто задумывалась: интересно, как бы сложилась моя жизнь, если бы я не залетела, если бы я и дальше шла по той дорожке, которую наметили для меня отец с матерью? Они хотели, чтобы я изучала медицину, и я бы с радостью подчинилась их желанию. Так что сейчас я была бы врачом. Возможно, замужем за коллегой-доктором. Возможно, у меня было бы больше детей. Летний домик где-нибудь за границей, чтобы проводить там отпуска. Существование, которое, поскольку мои родители наверняка играли бы в нем огромную роль, следовало бы назвать лишь существованием, а не настоящей жизнью. Вряд ли оно было бы таким же счастливым, как моя нынешняя жизнь, по крайней мере, я совершенно не могу этого себе представить. Они навязывали бы мне ритуал еженедельных ланчей после посещения церкви, на Рождество мы непременно гостили бы у них в доме, с его рюшечками и подушечками, с его вечными правилами и установлениями: не смей ставить локти на стол, не смей класть ноги на кресло, не смей валяться в постели после девяти утра, не сутулься, не смотри по телевизору ничего кроме Би-би-си-2. Мне повезло – удалось из всего этого вырваться, вернее, нам повезло. Если бы мои родители приняли Адама и Джоша, смирились с их присутствием в моей жизни, мы поневоле чувствовали бы себя у них в долгу – постоянно, всегда, без конца. Нас связывали бы с ними удушающие узы благодарности, родственных обязательств и тому подобного.
– Как жалко, что Марни сегодня вечером с нами не будет, – сочувственно говорит Джесс. – Моей Клео очень ее не хватает. Они с детства обсуждали этот твой праздник, гадали, какими они станут в девятнадцать лет.
– И придумывали платья, которые они наденут. – Я улыбаюсь при этом воспоминании. – Я тоже. Я часто думала: «В день моего праздника Джошу будет уже двадцать два, а Марни – девятнадцать». И я не могла себе представить, как они будут выглядеть и вообще какими они станут, чем они будут заниматься и так далее. Две неизвестных величины. Но я никогда не сомневалась, что они там будут – на моей вечеринке.
Тут я отчетливо понимаю: да, за все эти годы я столько раз воображала себе этот праздник – и мне никогда не приходило в голову, что Марни не примет в нем участие, что ее может не быть с нами.
Или что я не захочу, чтобы она с нами была.
– А Клео не против того, чтобы прийти? – спрашиваю я у Джесс. – Раз Марни не будет.
– Не беспокойся, она ни за что не пропустит твой праздник. – Джесс внимательно смотрит на меня. – Кстати о Марни. Тут Клео хочет устроить ей вечеринку-сюрприз, в ближайшие выходные после ее возвращения. Пригласить всех их друзей. Она просила меня узнать, не возражаешь ли ты.
Горло у меня сжимается. Мне удается выговорить:
– Очень мило с ее стороны.
– Это будут первые выходные июля. Вы ничего на эти дни не запланировали?
– Нет, – отвечаю я. Потому что в своих мыслях я добиралась только до того дня, когда Марни приедет. Мое сознание отказывается идти дальше, оно пока к этому не готово. Последствия ее возвращения будут колоссальными, и заглянуть дальше я просто не в состоянии.
– Мы тоже в эти дни свободны, – замечает Кирин. – Ух ты, еще одна вечеринка, которой можно ждать с нетерпением! Шикарно!
– Не думаю, что нас на нее позовут, – возражаю я со смехом.
– Тогда вы все заявитесь ко мне, устроим собственную!
Я улыбаюсь Кирин, хотя точно знаю – ничего такого не будет. И это знание наполняет меня отчаянием и печалью. А как насчет всего прочего, что мы, все шестеро, так любили делать вместе? Как насчет Рождества? Мне нужно, чтобы каждое мое Рождество наполняли люди, любовь, смех, потому что именно в эти дни я острее всего чувствую родительское отторжение. Вообще-то непонятно, почему так происходит: с семейством Адама мне всегда было приятнее отмечать Рождество, чем когда я отмечала его с собственными родителями, еще до того, как в моей жизни появился Адам. Но стоит мне открыть глаза рождественским утром, как внутри меня словно бы отверзается громадная дыра, которую не в силах заполнить никто – даже Адам, Джош, Марни и все мои друзья.
Мне пришлось свыкнуться с чувством покинутости в наши первые годы с Адамом. Он столько раз покидал меня – теперь кажется чудом, что мы все-таки пережили то время и не расстались. Моя обида никуда не делась, хоть я и не собираюсь ему об этом говорить. Он так старался загладить свою вину, он будет страшно огорчен, если узнает, как я по-прежнему переживаю все это. Как все это на меня по-прежнему действует, по ночам словно бы подкрадываясь ко мне. Обида до сих пор грызет меня. Обида на него – за все, через что он заставил меня пройти.
Когда он ушел в первый раз, я не сомневалась, что он попал в аварию или что его убили. Я так и видела его тело, избитое, переломанное, в каком-нибудь кювете, я представляла себе, как вот-вот постучат в дверь, явятся двое полицейских, мужчина и женщина, встанут на пороге. Он не сказал, куда идет, и я подумала, что он просто пошел по магазинам. В тот вечер он так и не вернулся, и я решила, что он заехал к Нельсону, вздумал у него переночевать. Я рассердилась, что он мне не позвонил, и с ума сходила от беспокойства. Ни у меня, ни у него не было мобильного, в девяносто седьмом году они стоили слишком дорого, по крайней мере для нас, и я никак не могла с ним связаться, чтобы выяснить, где он.
На другой день он тоже не объявился, и я пошла в полицию. Я отлично видела, что, по их мнению, я поднимаю шум из-за сущих пустяков. Вероятно, они бегло оценили ситуацию (совсем юные супруги, практически дети, и уже с ребенком на шее) и решили, что у него роман на стороне. Они посоветовали мне подождать «еще пару деньков», но я была просто не в состоянии поверить, что Адам заставит меня так беспокоиться, что он не попытался бы со мной связаться, если бы мог.
Мистер Уэнтуорт отнесся ко мне более сочувственно, чем полиция. Когда я разревелась прямо у него в мастерской, он уговаривал меня не переживать, уверял, что Адам просто «выпускает пар» и что «в конце концов он объявится». Он и объявился три дня спустя, и тогда мне стало ясно – ему и в голову не пришло сообщить, что у него все в порядке. Мало того, он и не думал раскаиваться: по его словам, мне следовало бы понять, что он с Нельсоном. После этого во мне что-то умерло. Он проделывал это снова и снова, и я внутренне поклялась: никогда не прощу ему беспокойство, которое он заставляет меня переживать. Потому что каждый раз меня охватывал страх, что теперь-то с ним действительно что-то стряслось.
Я знаю, нехорошо так думать, и я вообще-то думаю так, лишь когда вспоминаю те скверные времена, но иногда, редко-редко, мне даже хочется, чтобы он на своей шкуре испытал, каково это – не знать, где находится человек, которого ты любишь, и сходить с ума от беспокойства. Опасаясь, что случилось худшее.
