Бадди Леви
Станция 81°44'. Триумф и трагедия полярной экспедиции лейтенанта Адольфа Грили
Локвуд и Брэйнард оценили состояние людей и снаряжения. Двое из группы поддержки, а именно Линн и Ралстон, стали жертвами так называемой «снежной слепоты», временной потери зрения из-за ожога роговицы нестерпимо яркими солнечными лучами, отражёнными от множественных зеркал снега и льда. Эскимос Фред в последние 2 суток занемог настолько, что отказывался даже от приёма пищи, и остро нуждался в отдыхе. Ему дали добрую порцию горячего бренди, и вскоре он крепко уснул и сладко захрапел, что вселяло надежду на то, что пробудится он с вернувшимися в его молодой организм силами. Двое из трёх саней были потрёпаны хуже некуда, и Локвуд принял трудное, но неизбежное решение: вся группа поддержки возвращается вместе с ними в базовый лодочный лагерь Полярис и остаётся там дожидаться их, пока он, Брэйнард и Фред, как проспится, отправятся с запряжённой лайками «Антуанеттой» к мысу Британия, а то и дальше, есть такая надежда. Фред им в этом выступлении был необходим в качестве опытного каюра.
К 29 апреля силы к Фреду вернулись, и Локвуд решил, что им пора в путь. Они погрузили на «Антуанетту» запас провизии на 25 дней и тронулись. Брэйнарда к тому времени тоже поразила снежная слепота, и он оставил запись о том, что «спотыкался весь день, как слепой». Снег под весенним солнцем покрылся настом, и собаки с санями сквозь него не проваливались – в отличие от путников, увязавших по колено и выше на каждом шагу, что крайне изматывало и замедляло ходьбу. После каждого долгого дневного перехода люди разбивали лагерь с палаткой от ветра, а затем, попрыгав для согрева и размяв руки для восстановления кровообращения, пытались разогреть пищу. Выходило плохо, и зачастую они вынуждены были довольствоваться морожеными продуктами под завывания ледяного ветра. «Похлёбка из тушёнки, – вспоминал Брэйнард, – которую полагалось есть тёплой, была полна ледышек размером порою с грецкий орех». Иногда приходилось и вовсе довольствоваться меню из замёрзшего сока лайма под пеммикан.
Собаки также оголодали и от этого озверели. «Они грызли всё подряд, будто голодные волки», – рассказывал Брэйнард. Однажды ночью они с рычанием ворвались в палатку и стащили пеммикан. В другой раз они, напротив, прокрались в палатку по-тихому и умыкнули целого зайца, добытого на охоте Фредом, – и лишь после этого устроили за него грызню снаружи с оглушительным лаем и рычанием.
На подходе трио к мысу Мэй[18] эскимос Фред вдруг до крайности возбудился и принялся, оживлённо жестикулируя и тыча пальцем куда-то вдаль, что-то показывать Брэйнарду. Локвуд пригляделся – и тоже усмотрел огромный приливной разлом во льдах, идущий до самого горизонта в направлении острова Бомонт. У открытой воды Локвуд дал сигнал остановиться для замера глубины. Привязав к 450-футовой верёвке грузило, до дна они им не достали. Тогда, по словам Брэйнарда, они подвязали к верёвке «еще 240 футов постромок из тюленьей кожи… затем ещё 140 футов снастей, и дна всё не было, а запасы линей у нас иссякли». Напоследок они добавили даже позаимствованный у Фреда собачий хлыст – всё тщетно, и им оставалось лишь констатировать, что глубина моря Линкольна недалеко от берега у мыса Мэй превышает 840 футов.
Вечером 4 мая 1882 года сквозь густой туман проступили очертания мыса Британия[19]. К тому времени они уже не первый час удалялись прочь от Большой земли, следуя курсом на северо-восток. Достигнув подножия мыса, путники озаботились водружением там американского флага в ознаменование того, что именно они, американцы, первыми ступили на самую северную из известных человечеству земель. Бомонт лишь усмотрел её с моря от мыса Мэй в 1876 году и назвал в честь своей родины, но дальше этого не пошёл, поскольку его изголодавшиеся и измученные цингой люди не способны были двигаться дальше. Воткнув деревянный флагшток в землю и обложив его тяжёлыми камнями, Брэйнард с гордостью произнёс: «Британцы видели мыс Британия, но первыми на него ступили мы!»
Тем же вечером Локвуд и Брэйнард пустились вверх по крутому юго-западному склону мыса Британия. Путь им то и дело преграждали отвесные скалы, но в конце концов они через них пробрались и попали в крутое каменистое ущелье, ведущее к самой вершине. Тщательно следя за каждым своим шагом, они преодолели и этот подъем и оказались на самом верху 820-метровой каменной громады на выдающейся в море оконечности этой мерзкой земли, откуда их взорам открылся вид доселе никем не виданный. Брэйнард, как загипнотизированный, взирал на множество фьордов внизу и тяжёлые горы дальше к востоку от мыса, конца и края которым не было видно до самого горизонта:
Насколько хватало глаз, в глубь этой земли высилась череда горных пиков, часть из которых была много выше нашего местоположения на Британии. Они там не сложены в цепи, а разбросаны весьма беспорядочно. Глубокий снег покрывает вершины этих гор, и кое-где между к морю сползают умеренных размеров ледники, с трудом находя себе выход к морю из этого хаотичного массива.
Тут же налетели столь злые и кусачие порывы ветра, застив пургой обзор, что они по-быстрому сложили из тяжёлых камней большой каирн, спрятав в нём запись о своём пребывании на этой горе, и спустились в лагерь у её подножия, где и рухнули без сил.
На следующее утро, дабы облегчить себе дальнейший путь, они спрятали в тайнике на берегу всё лишнее, оставив при себе лишь жизненно необходимое, включая пайки для себя и корм для собак на две недели, и двинулись дальше на северо-восток вдоль берега, намереваясь покорить самую высокую широту, какую позволят их человеческие силы и двухнедельные припасы. Поначалу им удавалось идти по припаю прямо вдоль подножия береговых ледяных склонов, но через несколько миль там появились нагромождения льда, похожие на разбившиеся о берег и застывшие огромные штормовые валы, – и они вынуждены были выдвинуться на флоберги. Теперь их слух безостановочно терзал устрашающий «скрежет, производить который способны только подвижные льды», а опасность провалиться в приливную трещину сразу сделалась более чем реальной. Поэтому они шли медленно и с предельной осторожностью, отрядив Фреда чуть вперёд высматривать разломы и полыньи, дабы отделаться задержкой в поисках обходных путей, а не кануть с концами в ледяную воду.
Всю неделю они намеренно держались по возможности ближе к берегу и, тщательно выбирая пути по самому цельному льду, шли и шли вперёд по 10–15 часов в сутки, урезав рацион питания до одноразового ради экономии остающихся в запасе пайков. У Брэйнарда развалились ботинки, которые он носил, не снимая, второй месяц кряду, но, к счастью, по запасной паре обуви имелось при себе у каждого. Они пересекли устья трёх больших фьордов и хитроумно обогнули опасный приливной разлом шириной от одного до сотен ярдов. Образовался этот разлом вследствие беспрестанных подвижек пакового льда. Замеченный ими ещё у мыса Мэй, разлом этот тянулся, как выяснилось, не только до острова Бомонт, но и дальше от мыса к мысу, и конца ему видно не было, при этом у фьордов он смещался к югу, перекрывая путь по припаю, и людям с собаками приходилось раз за разом искать узкие места в этом разломе и форсировать его с припая на флоберги и обратно.
К 13 мая они наконец добрались до мыса, который усмотрели ещё с вершины мыса Британия, давно оставшегося в десятках миль за спиной. «Тут наши плутания среди торосов сделались совсем сложными и несколько раз приводили к приливному разлому, заставляя через него переправляться, – рассказывал Брэйнард. – Каждая переправа была крайне опасна, гнилой лёд так и ходил ходуном под собаками и санями».
В воскресенье 14 мая они достигли северной оконечности этой земли, оказавшейся на поверку островом, а не полуостровом, как им показалось издали и сверху, и они, недолго думая, дали этой пирамидальной формы прибрежной горе имя остров Локвуд[20]. Взойдя на её 900-метровую вершину, они по-прежнему обращали взоры ещё дальше на северо-восток:
Смотрим, милях в восьми к северу – следующий мыс наподобие того, на котором стоим. <…> Милях в 15 торчит ещё один такой же. А за этими двумя точками тянется внизу тонкая голубая полоса в северном направлении. Мы её не могли объявить землёй из-за туманной атмосферы, но было такое впечатление. <…> А характер внутренней части всё тот же… беспорядочная масса пиков со снеговыми шапками над страшно изрезанной фьордами местностью. К северу – Полярное море, необъятное пространство снега и битого льда лежит перед нами. В этом направлении обзор ничем не замутнён, видимость миль на 60 – и ни единого признака земли.
Надвигалась буря, и запасы еды почти иссякли. Пора было фиксировать свой рекорд и ретироваться. Проверив и перепроверив всё дважды и для верности даже трижды, они удостоверились, что находятся на 83°24′ северной широты – ближе к полюсу, чем кто бы то и когда бы то ни было, – и побили рекорд Маркема на целых 4 мили. Они ещё раз развернули и водрузили для памятной фотографии рукодельный американский флаг работы Генриетты. На этот раз Брэйнард, будучи на грани обморока от голода и усталости, изрёк полный бред: «Мы развернули славный звёздно-полосатый стяг назло и навстречу северным ветрам, возносящим нас к вершинам неописуемой радости. <…> Мы достигли высочайшей широты из всех смертных – и стоим на земле много севернее той, что многими полагается пригодной для существования».
На протяжении трёх веков Англия владела лаврами покорительницы Крайнего Севера. И вот Америка силами лучших и сильнейших своих мужей снискала их себе! Туман начал окутывать мужчин, и они, бросив прощальный взгляд на по-прежнему недосягаемый «самый крайний» север и его окрестности, быстро спустились с вершины к подножию горы-острова.
Метрах в 10 над ледяным окоёмом они сложили большой и вместительный каирн высотой в пару метров и примерно таких же габаритов в поперечнике у основания – и спрятали внутри его письменный отчёт об их путешествии, включая опись кое-каких наблюдений относительно местной фауны: «Видели кое-где снежных пуночек. <…> Следы лис, леммингов, зайцев и куропаток – повсюду». Заприметили они также и следы медведей и овцебыков.
Локвуд ещё раз оценил запасы: нужно спешить в обратный путь, если они не собираются записываться в собакоеды и жертвовать лайками. Так что Фред быстро запряг свою упряжь, Локвуд собрал последние образцы (в основном каких-то мхов, лишайников и вездесущей камнеломки), а Брэйнард тем временем начертал послание потомкам на плоском лицевом срезе скалы. Он увековечил в камне… текст рекламы своего любимого пива с далёкой родины: «Plantation Bitters – торгуем с 1860 года, начав с десяти долларов!» Тут Фред не выдержал, хлестнул кнутом, – и собаки умчались прочь, уволакивая за собой скудные остатки припасов, а вслед за ними потянулись обратно к форту Конгер и разведчики льдов.
Локвуд и эскимос Фред на обратном пути от достигнутой ими крайней северной точки
(Библиотека Конгресса США / Library of Congress)
«Нептун»
Локвуд, Брэйнард и эскимос Фред вернулись в расположение форта Конгер 1 июня 1882 года не просто изнурёнными сверх всякой меры. Все трое к тому времени ещё и страдали снежной слепотой, и едва нашли силы поприветствовать встречавшего их командира Грили и товарищей слабым взмахом руки. Теперь все знали, что им удалось сделать то, зачем их отправляли.
Лишь после того, как их должным образом накормили, дали помыться и отпиться ромом без ограничений, до всех начали в полной мере доходить цифры и факты. Эта троица совершила немыслимое. Они провели в походе шестьдесят суток, спали в армейской палатке в одном спальном мешке на троих и преодолели под тысячу миль, продвинувшись вдоль северного берега Гренландии на сотню миль дальше кого бы то ни было до них. Они совершили 46 дневных переходов в среднем по 20 миль каждый по лютому холоду вплоть до –45 °C. Грили превозносил своих людей за «энергию, мужество и упорство» и особо отметил в официальном отчёте: «Эта санная вылазка должна стоять особняком как одна из величайших в истории Арктики, учитывая не только высокие широты и низкую среднюю температуру, но и протяжённость маршрута, и полученные результаты».
Триумф способствовал быстрому восстановлению сил вернувшихся, наряду с теплом и комфортом барака и дальнейшим сезонным потеплением. Повсюду вокруг форта Конгер видны были признаки решительного наступления арктической весны. Склоны долин и холмов запестрели сиреневой камнеломкой, зелёным щавелем и белыми соцветиями ложечницы. По берегам ручьёв распустились ивы. По всему заливу, особенно в устьях рек и ручьёв, снова стали собираться стаи морских и береговых птиц: и величавые длиннохвостые поморники, и чайки, и чистики, и блистательные гаги с пёстрыми разноцветными головами – голубовато-серыми, с зелёными щёчками и внушительным жёлто-красным клювом. И стада овцебыков снова принялись пастись по долинам, а охотники их успешно добывать.
Локвуд и Брэйнард проводили время за воспроизведением на бумаге всех событий и деталей их рекордного путешествия, а Локвуд ещё и за составлением восхитительно точных и подробных карт открытых и исследованных ими мест. Грили также занялся упорядочением накопившихся записей и составлением отчётов, намереваясь отправить эти документы на Большую землю с судном снабжения, которое ожидалось этим летом. Все его люди по вечерам также писали письма родным и близким, с тем чтобы отправить их с этим долгожданным кораблём с вожделенными письмами и вестями с родины.
Все обитатели лагеря в целом вернулись к исполнению каждодневных обязанностей. День ото дня теплело, воздух и земля наполнялись новой жизнью: над ярко-жёлтыми маками порхали пёстрые бабочки, повсюду жужжали и роились шмели. Грили хотелось в полной мере использовать преимущества хорошей погоды и долгого светового дня, и он распорядился убрать сани и организовал ряд пеших походов с целью разведки и картографирования земель к западу от форта в надежде забраться в этом направлении много дальше, чем прошлой осенью. Ведь на карты до сих пор не было нанесено ничего, кроме западной береговой линии Земли Гриннелла, вот Грили и планировал устранить по возможности больше пробелов в знании географии этой местности.
Также Грили намеревался узнать как можно больше относительно загадки, веками не дававшей покоя исследователям Арктики и унёсшей немало жизней: имеется ли там до сих пор не открытый Северо-Западный проход? И он с небольшой группой в составе сержанта Линна, капрала Салора и рядовых Бидербика и Уислера «выступил по суше выяснять, не прорезают ли фьорды эти земли насквозь до самого Западного океана», как исследователи того времени часто именовали неразведанные в ту пору воды Ледовитого океана к северу от канадских берегов, включая море Бофорта[21].
Путь их лежал по сильно пересечённой местности с крутыми склонами без всяких троп, кроме разве что протоптанных овцебыками вниз в долины. Продираясь сквозь острые камни и скалы, они всего за две недели преодолели впечатляющие 566 километров, попутно открыли множество полноводных озёр и обширных долин и взобрались на ряд горных вершин, которым дали имена в честь себя или знаменитых исследователей прошлого, – хотя впоследствии канадцы практически всё в этих краях переименовали по-своему. На вершину горы Артур Грили поднялся в гордом одиночестве. Восхождение было столь трудным, что Грили отослал сопровождавшего его поначалу сержанта Линна обратно, поскольку тот, выбившись из сил, превратился из помощника в обузу. Идти вверх по склону приходилось по глубокому рыхлому снегу, и последние 900 футов Грили вынужден был проползти на четвереньках. Ботинки промокли, ступни замёрзли. Чтобы заставить себя двигаться дальше, Грили раз за разом зашвыривал собственные очки на несколько футов вперёд и вверх и не оставлял себе иного выбора, кроме как ползти за ними. Покорив вершину высотой 1280 метров над уровнем моря, Грили искренне полагал, что достиг высочайшей точки Земли Гриннелла[22].
«У меня не было сомнений, что я стою на самом гребне Земли Гриннелла, – писал он в своём дневнике, – с дальнего склона которого водосток идёт в западную часть Полярного моря». Под ним простиралась бескрайняя страна разнообразных пиков и хребтов пониже, глубоких ущелий, озёр и извилистых долин. Она была необъятна, эта страна. Озеро Хейзен имело протяжённость свыше 40 миль в длину, и он теперь взирал с горней высоты на это самое крупное в Арктике озеро[23].
Величайший интерес у Грили и его людей вызвали обнаруженные ими руины двух древних инуитских хижин, которые они тщательно исследовали вплоть до проведения кое-каких раскопок. В одной из хижин имелось два очага, нечто похожее на кладовую для припасов и большая главная комната длиною почти в 20 футов. Снаружи стены жилища были земляные с каменной облицовкой. Внутри обнаружились сланцевые плиты, использовавшиеся, вероятно, в качестве лавок и коек.
Тщательные раскопки двух этих жилищ позволили добыть около 40 артефактов, включая орудия и резные изделия из дерева и кости, а также рога нарвала, наконечники стрел, разделочные ножи, санные полозья и даже медвежьи зубы. Кость использовалась как моржовая, так и китовая, включая нарвала. Среди всего прочего обнаружились даже гребни для волос. «Выглядит очевидным, – записал Грили, – что эти эскимосы имели собак и сани, использовали стрелы и ножи, добывали себе на пропитание овцебыков, тюленей и зайцев, занимались иногда, надо полагать, и рыбной ловлей». Грили глубоко задумался о том, как нелегко жилось древним охотникам и сколько изобретательности и сноровки требовалось от них в этих не прощающих промахов местах.
Обратный путь в форт Конгер – марш-бросок на 270 километров – вымотал их до конца. По возвращении туда 10 июля сержанту Линну пришлось месяц с лишним лечить сбитые и отёкшие ноги. Да и сам Грили не уберёг пальцы от кровавых мозолей вопреки хвалёным ботинкам из тюленьей кожи. В этом плане разница в чинах роли не играла: и Линну, и Грили оставалось лишь хромать по форту. Но у Грили было то преимущество, что он сознавал, что пострадал не зря, а ради открытия необъятных новых земель.
* * *
За время отсутствия Грили лёд в гавани вскрылся, и Локвуду удалось приступить к обкатке парового бота «Леди Грили» вместе с Брэйнардом и несколькими подручными. Они поочерёдно выходили на этом судёнышке в бухту Дискавери, где образовалась полынья с милю шириной. Вельбот работал хорошо, и, восстановив силы после похода, Грили летом принял личное участие в ряде морских путешествий по окрестным водам. Одно из них едва не кончилось трагически: сержант Уильям Кросс, моторист «Леди Грили», спьяну упал за борт и не утонул лишь благодаря отменной реакции и сноровке Брэйнарда, успевшего в последний момент ухватить его за край одежды и затащить обратно на борт.
По возвращении на берег Грили устроил Кроссу взбучку, в том числе и физическую, пытаясь того отрезвить, но тут сержант улизнул и спрятался от командира в складской палатке. Это было первое серьёзное нарушение дисциплины со времени прошлогоднего выхода из подчинения лейтенанта Кислингбери, которое Грили крайне обеспокоило. Он отметил: «Узнал от лейтенанта Локвуда, что он [Кросс] украл часть спирта, выданного в качестве горючего для вельбота. <…> Он явно не упускает ни единой возможности поживиться топливным спиртом, высылаемым с нашими партиями». Грили понимал, что имеет дело с конченой пьянью, но поделать с этим ничего не мог: Кросс был единственным грамотным инженером-механиком и мотористом в составе экспедиции.
Жизненно важными задачами на лето были добыча, разделка и заготовка на зиму мяса. Брэйнарду было поручено вести учёт всех охотничьих трофеев, и к середине лета он насчитал около полусотни овцебыков, с каждого из которых выходило в среднем по 250 фунтов свежего мяса. В ту пору особо впечатлил командующего рядовой Лонг, оказавшийся просто-таки выдающимся охотником. Как-то раз Лонг отправился на охоту один – и пропал на целые сутки. Встревоженный Грили отправил отряд на его поиски, но, как выяснилось, напрасно беспокоился. Встреченный поисковиками на полпути обратно к форту Лонг объяснил, что выследил большое стадо овцебыков, уложил восемь имевшимися при нём 14 патронами, а задержался, чтобы освежевать туши.
Над всеми к тому времени довлело тревожное ожидание прибытия судна поддержки с письмами, посылками и газетами из Соединённых Штатов. У Локвуда и Брэйнарда, крепко подружившихся в походе на Крайний Север, сделалось ежедневным ритуалом восходить на Каирн-Хилл и, оценив ледовую обстановку в проливе, высматривать на горизонте долгожданный пароход. В начале июля Брэйнард записал в своём дневнике: «Вся поверхность льда покрыта сетью нешироких [водных] полос, которые постоянно смещаются. Ещё пару недель такого таяния, и путь для судна, возможно, расчистится». Под конец месяца Райс и Эллис усмотрели с вершины Каирн-Хилл на юге «обширное пространство открытой воды, докуда хватает глаз, лишь с отдельными и редкими плавучими льдинами». Райс заключил, что это «золотая возможность для судна войти в залив Леди-Франклин».
* * *
В то время как люди с тоской и надеждой взирали на юг, китобойный пароход «Нептун» вышел из Сент-Джонса, Ньюфаундленд, лишь 8 июля 1882 года, непростительно поздно для того, чтобы иметь реальные шансы добраться так далеко на север, разгрузиться и вернуться за мимолётный сезон открытой навигации. Отвечавший за отправку судна с пополнением припасов главнокомандующий Корпусом связи генерал Уильям Бэбкок Хейзен, будучи человеком сугубо сухопутным, счёл, что прошлогодняя лёгкая прогулка «Протея» в этих водах суть явление в порядке вещей, а не редкостное исключение, и не особо торопился. Лишь позже выяснится, что лето 1881 года было одним из самых благоприятных по погодным и ледовым условиям в истории. Усугубил задержку и военный министр Роберт Тодд Линкольн, который никогда не одобрял исследований Арктики как таковых, считая полярные экспедиции блажью и пустой тратой времени и денег. Он был изначально против отправки экспедиции Грили, и, когда в мае Хейзен напомнил ему, что Грили требуется пополнение запасов не позднее начала августа, Линкольн сделал круглые глаза: «Ничего не знаю о такой договорённости». Хейзену пришлось давить и давить на Линкольна, прежде чем военный министр нехотя передал прошение своего подчинённого на рассмотрение лично президентом США Честером Аланом Артуром. На последовавшие бюрократические проволочки ушли недели, прежде чем Конгресс утвердил фрахт приписанного к Сент-Джонсу китобойного судна «Нептун».
Хейзен препоручил организацию отправки судна с пополнением своему бывшему секретарю Уильяму М. Бибу. Помимо припасов и снаряжения в залив Леди-Франклин были откомандированы восемь рядовых для замещения потенциально выбывших из строя из-за травм или болезней или сочтённых Грили негодными к несению службы в суровых северных условиях (как, к примеру, всё тот же лейтенант Кислингбери). Кроме них, на борту были только капитан, судовой врач и сам Биб. В Сент-Джонсе он лично проследил за погрузкой восьми тонн припасов, включая тонны мяса (из расчёта на 50 человек на два месяца) и массы дополнительного арктического снаряжения. Были закуплены и отправлены армейские палатки из более прочного и тяжёлого брезента, лучше приспособленные держать снег и лёд, а губернатор Северной Гренландии лично от себя поставил «по 50 пар порток и ботинок тюленьей кожи плюс спальные мешки на собачьем меху». Также на борт «Нептуна» погрузили пять саней с полным комплектом кожаной упряжи и пять свор собак для их буксировки.
Полученные Бибом распоряжения были ясны как полярный день: «Выступаете в бухту Леди-Франклин… и там поступаете в распоряжение лейтенанта Грили и следуете его дальнейшим указаниям». Затем, когда судно будет готово и погода будет благоприятствовать, опять же, по приказу Грили «Нептуну» предстояло выступить обратно в порт приписки и доставить туда депеши, рапорты и груз, который командующий экспедицией сочтёт нужным отправить на Большую землю. Если же Бибу с «Нептуном» не удастся дойти до форта Конгер, им полагалось «складировать припасы в пунктах A и B согласно заранее согласованной с Грили письменной инструкции – на мысе Хокс со стороны Элсмира и острове Литтлтон у гренландского берега». После этого Биб должен был оставить для Грили в условленном месте на мысе Сабин записку с подробным разъяснением, что и где им оставлено, и описанием ситуации, вынудившей его поступить именно так.
Но ко времени фактического отбытия «Нептуна» из Сент-Джонса на север Биб успел реально проникнуться ситуацией и встревожиться. Они вышли в путь на пять недель позже изначально запланированного, и Грили с его людьми давно заждались их в 1400 морских милях к северу. И в день отплытия, между прочим, Локвуд и Брэйнард всё так же несли дозор на макушке Каирн-Хилл, выглядывая долгожданную помощь с юга.
Биб не был моряком, и вскоре после отправления из порта его жутко укачало из-за шквальных ветров со штормами, вплоть до нежелания жить дальше. «Чем так плыть, лучше бы уж нам было пойти ко дну», – стенал он. Но не вышло. Корабль был в надёжных руках. За штурвалом «Нептуна» стоял не кто иной, как Джеймс Норман, в прошлом сезоне лоцманом проводивший «Протей» через местные льды и знавший тут всё от и до, а своё судно – и подавно. Он заверил Биба, что «Нептун» всё выдержит и доберётся до места в кратчайшие сроки благодаря новёхонькому котлу, превращавшему его судно в быстроходный пароход и мощный ледокол.
Оптимистичные предсказания Нормана были оспорены толстым льдом на траверсе острова Диско, замедлившим скорость их продвижения до черепашьих считаных узлов. То есть «Нептун», конечно, свои ледокольные качества проявлял в полной мере, просто они пробивались к северу медленнее, чем мыслилось Норману, а затем в заливе Мелвилл паковые льды сделались ещё толще. До мыса Йорк в пределах видимости они добрались лишь 25 июля, но тут погода ухудшилась настолько резко, что снег с дождём эту видимость сокрыл, залепив шкиперу и штурману Норману глаза. Они вынужденно дрейфовали 3 суток в обратном направлении, а затем, как только непогода отступила, повторно продирались к северу мимо острова Литтлтон. Именно тут Биб, поднявшись на мостик к Норману, и увидел то, от чего его сердце ёкнуло: «Непрерывный ледяной барьер из толщи льда высотой от 12 до 20 футов наглухо перекрывал выход из пролива Смита». Эта ледяная стена простиралась от залива Росс на западе до мыса Инглфилд на востоке. Норман, конечно, пытался найти какие-то проходы сквозь этот пак, но в итоге вынужден был вернуться к югу и бросить якорь в относительно тихой гавани Пандора[24].
Но и там их целую неделю трепали юго-западные штормовые ветра такой силы, что у них дважды лопался швартовочный канат. И один якорь они также потеряли. 7 августа шторм улёгся в достаточной мере, чтобы ещё раз попытаться пробиться к северу хотя бы до мыса Хокс[25], где Бибу полагалось, согласно резервному плану из инструкций Грили, оставить на берегу вельбот с припасами, до которого оставалось каких-то 12 миль. Льдины громоздились в два этажа и напирали очень грозно, но на счастье, оказались «ломкими и рыхлыми и к тому же перетирались одна о другую под давлением в мелкое крошево, служившее одновременно защитной подушкой вокруг корпуса [„Нептуна“] и смазкой всякий раз, когда судно выдавливало надо льдом на несколько футов»[26].
Корпус судна выдержал, а вот паровой котёл от мощных встрясок дал течь и потребовал ремонта, и они малым ходом отступили в гавань Пайер[27] на восточной оконечности Элсмира между мысом Сабин и островом Бревоорт. Биб знал, что прямо там на длинной намывной косе имеется тайник, оставленный в 1875 году англичанами во главе с Нэрсом, и решил проверить его состояние. Часть припасов оказалась в полной годности, а часть в треснувших или ветхих упаковках, поэтому Биб всё там тщательно перепаковал и укрепил, но по неведомой причине не стал ничего добавлять туда из обильных запасов провизии на борту «Нептуна». Над тайником он поставил издали видную отметину из пары скрещённых и надёжно обложенных снизу камнями вёсел. Под ними была записка в адрес Грили с описанием трудностей, с которыми они столкнулись, где сообщалось также, что они теперь всё равно намерены двигаться дальше и «выгрузить на сушу припасы и вельбот как можно севернее».
Задача оказалась невыполнимой, на них снова обрушились экстремальные ветра и вынудили «Нептун» отступить обратно в гавань Пандора. Прилегающие холмы были теперь покрыты снегом, и Биб с тревогой отметил, что утки и прочие птицы с берега за время их отсутствия исчезли, – верный признак раннего наступления зимы.
Дело было 25 августа, и Биб понимал, что время на исходе. У них с собою, конечно, были сани и собаки на крайний случай, но теперь и вынужденная высадка оказалась бы делом безнадёжным из-за непроходимых ледяных нагромождений вдоль всего берега. К тому же Биб и Норман сошлись на том, что весь пак целиком дрейфует в южном направлении, и капитан «Нептуна» высказал опасение, как бы их «не отрезало от позиций в проливе Смита, где он ещё может устроить склады». И они поспешили туда.
Так они севернее мыса Сабин и не проникли, уперевшись в непроходимые льды за 250 миль до форта Конгер. Биб поспешно выгрузил жалкие 250 пайков (запас всего на 10 суток для экспедиционного корпуса Грили численностью 25 человек), небольшую вязанку берёзовых дров и вельбот в хорошо защищённом месте; всё это они укрыли брезентом. Рядом он построил небольшой, но приметный каирн, указывающий точное местонахождение тайника, и оставил под ним торопливо настроченную записку следующего содержания:
Вельбот и тайник прямо над высшим уровнем воды в крайней северо-западной точке по магнитному компасу. Сейчас нет возможности пройти дальше к северо-западу. Если так и не проберёмся дальше и не сможем вернуться сюда (здесь мы более не можем оставаться из-за наплыва льда), ещё один вельбот мы оставим на берегу – если удастся, на острове Бревоорт или в прямой видимости отсюда, отметив его местонахождение треногой.
Затем Биб провёл «Нептун» через пролив обратно к острову Литтлтон, и, хотя на нём были замечены эскимосские охотники, которые вполне могли растащить запасы, выбора у него не оставалось. Он бросил якорь у северной оконечности острова и точно так же оставил там ещё 250 пайков под брезентом, завалив его края по периметру тяжёлыми камнями. Здесь он оставил на имя командующего Грили записку, в которой сообщал: «Невыразимо сожалею о том, что все мои усилия добраться до Вас и в полной мере выполнить Ваши инструкции оказались тщетными». После этого ему оставалось лишь поклясться, что он приложит все усилия, чтобы «добросовестно призвать на следующий год отправить из Сент-Джонса вывозное судно с припасами не позднее середины июня». Затем они вернулись через пролив Смита к Элсмиру и оставили второй вельбот на мысе Изабелла, сопроводив его третьей запиской с пояснением, что Грили может на нем переправиться на остров Литтлтон, где оставлен схрон и который по крайней мере часть года обитаем.