Баир Владимирович Жамбалов
Оружие холода
Эти пятеро продолжали ужин и, странное дело, ни о чём не разговаривали. Видать понимали друг друга без слов, а говорить не о чём, всё переговорили. Хоть бы слово какое, а то тишина стала давить тяжёлым камнем. Чёрная аура вселилась в пространство этого дома, и проникала во все углы и щели. Наконец и хозяин заезжки с помощником, оставив путников, ушли в другой дом, до утра. Они же закончили вечернюю трапезу и просто сидели молча. Весёлый треск поленьев прекратился давно, да и печь закрыли задвижкой, и теперь она заполняла всё вокруг не то, что теплом, даже жаром. Какую бы радость доставлял он после пронизывающего ветра снежной пурги, если бы не эти.
Сон не шёл в голову, да и кому он шёл. Первым захрапел, притом громко, старичок. В другое время может быть он, и ткнул бы его в бок, но не сейчас. Может так оно и лучше. Наконец и они, потушив лампу, стали укладываться рядом с тем дородным мужиком. Долго не мог уснуть. За стенами вой пурги не прекращался. Тишина, и только храп старичка то усиливался, то затихал временами. Тем пятерым это ровным счётом ничего не значило. И вот во время очередного затишья слух его уловил частое дыхание того дородного мужика. Сосед-старичок повернулся на другой бок и захрапел, тем самым заглушив его. Наконец и он уснул.
Проснулся он неожиданно. На столе отливала ровным тусклым светом керосиновая лампа. Что ему снилось, не мог вспомнить, да и ни к чему.
Происходило страшное. Происходило убийство. Любой кошмарный сон было бы кощунственно сравнивать с тем, что происходило на самом деле. Одноглазый стоял и смотрел. Четверо учиняли казнь. Трое держали за руки и ноги, четвёртый медленно, верёвкой душил того дородного мужика. Пытался ли он сопротивляться? Ноги, руки дёргались то ли сами по себе, то ли в надежде спасения. И ни единого звука, ни единого возгласа. Всё в тишине и молчании.
Закончилось. Сделав дело, те четверо молча улеглись рядом с трупом. Одноглазый присел возле стола и потушил лампу. Чёрная кромешная тьма добавилась к тишине. На широких нарах от стены к стене, между спящими и не спящими, покоился полный недвижимости труп. Как вынести это? А может, будет ещё?
Пурга затихала. Ночное небо прояснялось, ибо тучи уходя, давали простор свету холодной луны, который пробивался сквозь стёкла маленьких окон. Он как бы отражал страшный блеск единственного глаза того, сидящего за столом, и опёршегося на него локтем. То он обводил взглядом вокруг, то упирался в одну точку. Пространство четырёх, давно не побеленных стен, подпиравших довольно таки высокий потолок, целиком принадлежало ему.
Глаза привыкали к такой темноте, ибо она была теперь не такой кромешной благодаря лунному свету. Предметы приобретали своё очертание, и как бы являлись немыми свидетелями. Всё было зловеще, всё вокруг. Тишина и утихающий вой пурги добавляли это. Он старался дышать медленно и тихо, хотя сердце его бешено колотилось. Неужели эта тишина выдаст его стук. Напарник его не спал и весь дрожал, понимая данную ситуацию. Вот-вот вскрикнет. Он, молча, едва заметно сжал его руку, стараясь успокоить. Время ночи как бы остановилось. Тишина и аура пространства угнетающе давили всей своей тяжестью.
Одноглазый встал и стал медленно прохаживаться взад-вперёд, вдоль этих нар. Шаги его упругой походки, подобно тигриной, издавали едва различимый звук. Но и этого было достаточно, чтобы он зловеще раздавался в ушах. Тихий звук его шагов приблизился и остановился недалеко от него. Что на уме у одноглазого?
Он крепко стиснул рукоять бурят-монгольского ножа. Нет. Смирным бараном на заклание он не будет. Будет драться на ножах. Насмерть. Это тот самый одноглазый, про которого ему доводилось слышать. Раньше в этих краях он не бывал. Что заставило его объявиться здесь? Эта месть за какие-то дела? Скорее так. И ради этой мести ему пришлось порыскать по разным краям, пока не догнал жертву здесь, в этой заезжке.
Одноглазый продолжал оставаться на этом месте как истукан, как каменное изваяние. Ни звука, ни дыхания, ни признаков чего-либо не исходило от него. И всё же он явственно чувствовал его. Сквозь полумрак ночи сверление взглядом одного глаза. Сколько может это продолжаться? Вой пурги стих совсем. Даже старичок перестал храпеть. Тягучая тишина. Она давила со всех сторон. И этот взгляд усиливал тяжесть. Нет хуже ожидания худшего. Время зависло в данной черте пространства. Тягучее время. Тягучая тишина. Тягучий взгляд. Одинокая заезжка в бескрайней степи.
Одноглазый рывком головы подозвал одного из своих. Да. Они понимали друг друга без слов. Тот подошёл. Это был его знакомый. Одноглазый кивнул в его сторону. Тот также согласно кивнул и двинулся к нему.
– Эй, Жамбал, здесь человека убили, – потряс он его за плечо.
– Чего разбудил, – ответил он, неожиданно для себя самого, твёрдым голосом.
– Здесь человека убили. Слышал? – повторил его знакомый.
– Не говори всякую ерунду. Иди спать, – сказал он, как отрезал, тем же твёрдым голосом, внутренне удивляясь этому нежданному всплеску души, и непринуждённо перевернулся на другой бок.
Его знакомый повернулся к одноглазому и молча пожал плечами, мол, этот Жамбал спал и ничего не видел, ничего не знает. Затем оба пошли по своим местам и улеглись на нары. Его напарник дрожал, и дрожь его была слышна ему. Для излишней осторожности он приложил палец к губам. Но и без этого его напарник понимал ситуацию застывшего времени.
Полумрак ночи продолжал оставаться полумраком ночи. Гнетущая тишина, кричащая во все уши, продолжала оставаться гнетущей тишиной. Но ведь есть, же, всему конец? Когда же он наступит? Пальцы Жамбала закоченели, сжимая рукоять бурят-монгольского ножа.
Но вот первые вестники наступающего рассвета проникли через окна, вступив в схватку с чернотой мрака. И та постепенно сдавала свои позиции. Бесшумные тени скользнули по стенам, и тихо скрипнула дверь. Они испарились, уведя с собой мрак ночи. И за стенами раздалась музыка барабанной дроби цокота копыт. Была ли она столь завораживающей как накануне, но душу успокаивала точно, ибо она удалялась, возвращая тишину. Тишину совсем другого свойства, тишину успокаивающую и ободряющую душу. Вот сейчас он и заметил, как закоченели пальцы. Освободив рукоять ножа, он приподнялся и осмотрелся вокруг. Труп взяли с собой. Вороны и грифы устроят пир в бескрайней степи. И был человек, и не было человека. На больших дорогах всякое случается. То они стремительно коротки, то утомительно долги, то приятны познанием незнакомых пейзажей, то страшны опасностью для самой жизни.
Они не остались даже на завтрак, когда хозяин принялся варить чай. Какой там завтрак. И мать с двумя детьми-подростками, и Жамбал с напарником поспешили быстрее покинуть это зловещее место, пропитанное смертью. Только старик, временами так громко храпевший, уселся за стол в ожидании чая. Он, наверное, недоумевал про себя, почему все так спешно покидают эту «уютную» заезжку.
Восход искристого красного солнца ранней весны был прекрасен. Скоро начало таяния снегов. Лошади резво тащили сани. Надо скорее добраться до дома, иначе весенняя распутица. Жамбал и его напарник были веселы и счастливы. Они вдыхали морозный воздух ранней весны. В бескрайней степи две полоски следов на зернистом мартовском снегу становились длиннее и длиннее от того места, откуда они спешили удалиться, и уходили в даль за горизонт, смыкающуюся с небом. И чем длиннее эти следы, тем короче путь впереди, отделяющий их от дома. Они понимали, они осознавали. Они впитали в себя суть прошедшей весенней ночи.
Двадцатый век только начинался.
* * *
В боевиках статные и ловкие герои лихо расправляются со всякого рода злодеями, во много раз в числе превосходящими их. Несколько дублей, иногда десятки дублей требуется для того, чтобы мы, зрители, с восторгом смотрели на битву добра и зла, и переживали. Тяжёлый труд режиссёра, актёров, каскадёров, но творческий труд. И творческая атмосфера!
В спокойном течении жизни порой предоставляется только один дубль. Один дубль длиной в секунды, минуты, часы, в весеннюю ночь. Суметь талантливо сыграть и остаться в живых.
* * *
Моя мать рассказывала мне этот эпизод, эту ночь из жизни моего прадеда по отцовской линии. Она рассказывала и восхищалась его выдержкой, как он ответил. Его ответ повторяла слово в слово. Поведи себя не так в том неожиданном повороте жизни, родились бы мы на этот свет? Женился он поздно, и поздно родилась у него дочь, моя бабушка. Занимался он торговлей. Много раз ездил во Внутреннюю Монголию, в Китай. Это как челноки в наши дни. Моя бабушка по воле судьбы дала старшему сыну, моему отцу фамилию по его имени.
Прадеда репрессировали в тридцатых годах двадцатого века. Приходили люди, многие люди, делали передачу, поддерживали. И это тоже мне рассказывала моя мать, жена его внука, моего отца.
* * *
Травы, деревья, птицы, звери, люди несут в себе печать предков. Неумолимое течение реки жизни. Кто-то сходит на берег и остаётся навсегда, оставляя в реке жизни частицу себя. Мы помним, нас будут помнить.
Ноябрь 2006 г.
Погоня
Было это давно. Точный год 1976. После школы, перед армией. В моей родной деревне, маленькой по населению, сплошь состоящей из пенсионеров, и потому размеренной и тихой, летом стали происходить странные случаи, которых никогда прежде не было. Никогда. Хотя, вряд ли можно было бы их назвать странными, тем более какими-то таинственными. Просто эти случаи больше походили на обыкновенное воровство. Летом буквально все жители трапезничают обычно в сарае. У всех разный сарай, но, в общем-то, уютный. Можно там и ночевать. Ну, так в чём же состояло это воровство?
Бывало, утром заходят хозяева в сарай позавтракать и ничего не находят. И не только. Видны невооружённым глазом следы присутствия ночного посетителя, то есть вора. Был у него фонарь или нет, но видимо искал он, не зная самой обстановки не такого уж большого сарая. Разбросанные вещи сами говорили за себя. Деревня пенсионеров всполошилась. Что? Как? И пошли разговоры. Конечно, находились мастера кое-что и добавить от себя, как говорится для выразительности.
Отныне каждое утро начиналось только с этих новостей. У кого, да что. Нет, не пошли жители, в основном пенсионного возраста, жаловаться в милицию. Это сейчас готовы бежать в милицию по пустякам. Да и участковый один на весь совхоз, да при том, очень большой, состоящий из двух больших сёл и нескольких деревень. И жил этот участковый в первом отделении, так сказать, в центральной усадьбе. Надо ехать туда. Но не в этом дело. У многих, если не у всех, даже такого в голове не было. Считай, чуть ли не все пережили войну, и даже воевали в ней, в общем, ветераны войны и труженики тыла. Они просто обратились к нам, к своим внукам. А мы, внуки основного населения, жили со своими родителями в городе, который находится не так уж далеко, или в райцентре. Потому мы приезжали в родную деревню только на каникулы. А летом на всё лето.
Так вот, они, наши дедушки и бабушки, обратились к нам, на что мы откликнулись с большим энтузиазмом. А как же иначе. Мы все собрались сразу, своего рода, на военный совет. Решили сразу определиться с вооружением. В деревне только у моей бабушки на стене висело охотничье ружьё шестнадцатого калибра. Мой дядя в прошлом был заядлым охотником, но вот уже несколько дней он не охотился. Бабушку уговорить было легко. И мы теперь с этим ружьём выходили на охоту, на человека.
На очередном собрании я торжественно передал ружьё свежему дембелю пограничных войск. Как-никак, а всё-таки два года он держал в руках АКМ. Опыт самый наибольший среди всех нас. Все остальные решили довольствоваться весьма и весьма серьёзным оружием ближнего боя, которым пользовались наши далёкие предки, когда человечество ещё делилось на племена. Дубинка! А вернее длинный кол. При ударе можно сразу нанести серьёзную травму, а при нескольких ударах и вообще.
По ночам началось патрулирование. Азарта было, хоть отбавляй. Все понимали серьёзность возложенной на нас задачи. Мы обеспечивали спокойный сон старикам. Они и не думали обращаться в милицию, и верили в нас, в своих внуков. И, конечно, мы ловили вора, ночного вора, таинственного вора. Бывало, что каждый силуэт принимали за него. Но при приближении это оказывалось неодушевлённым предметом в виде пня, засохшего кустарника и прочее. Всем нам казалось, что он незримо присутствует в деревне, что следит за каждым нашим шагом. Притаившийся в темноте, чёрной темноте, в тишине тихой ночи. И взгляд его зловеще смотрит нам в спину, и провожает в раздумье своём. Кто ты?
И мы не ошиблись. Как ни патрулировали мы, но один сарай был обчищен. Ну, конечно, мы ходили по деревне, как и положено, полными хозяевами. Передвижение наше легко читалось. И тогда наш дембель, бывший пограничник, тут же вспомнил всю свою службу. Теперь мы притаились, но в таком месте, где просматривалась вся наша небольшая деревня. Привыкшие к темноте, глаза зорко осматривали каждый уголок.
Так прошла неделя, другая. Мы понимали уже, что вор подметил наш новый манёвр. Кажется, незримый враг, а он и был врагом для всех нас, успокоился. Днём я ездил в город, на вступительные экзамены в вуз, но голова, что ни странно, была больше занята ночным патрулированием, чем форсированием знаний к экзамену. Тогда я не прошёл по конкурсу. Осенью того года ушёл в армию. Но это было потом.
Некоторые старики стали довольно потирать руки. Мы удостаивались их похвалы, что нас, конечно, очень радовало. Хотя, и старики, и мы понимали, что, может, и не всё кончилось этим. А может быть, он, этот ночной пришелец, выбрал другую деревню? Мы навели справку. Но ничего такого. В других деревнях как было спокойно, так и осталось. А может, он покинул наши края?
Но не тут-то было. Когда, казалось, успокоение нашло на всех, ещё один сарай подвергся такой же участи. Злость резко возросла в нас. Мы опять поменяли тактику. Мы рассредоточились по всей деревне. Так мы сосредоточенно ждали ночного, не званного гостя. Ночи проходили за ночами. Но всё тщетно. Каждый из нас ощущал на себе его присутствие. Конечно, тогда мобильников, ныне привычных каждому, и помимо не было, а потому каждый из нас держал наготове фонарь с кнопкой, чтобы при случае подать нужный сигнал.
Тишина и спокойствие. Кажущаяся или настоящая. Ответа не было. Ночи проходили за ночами. Мы продолжали патрулирование, засады. Азарт наш заметно поубавился. И, скорее, мы делали это теперь по инерции что-ли. Месяц спокойствия. Лето подходило к концу. И вот в середине августа мы решили в последний раз провести ночное патрулирование, а вернее ночную засаду.
В ночную засаду в последние ночи я стал тайком от всех брать с собой маленький транзистор. Включал его очень тихо. Ловил волну "Маяк", единственный тогда музыкальный канал, прикладывал к уху и старался в то же время пристально оглядывать вверенный мне участок. Так намного интереснее проходила моя ночная засада. Вот запел певец, заодно и композитор своих песен, песни которого готов был слушать и слушать. Я очутился в великолепном мире очаровательных звуков, во власти замечательного голоса. Как приятен этот волшебный мир музыки! Он увлекал, я находился в другом мире, в другой действительности. Но вот что-то не вписалось в это стройное пение приятного голоса, саму мелодию чарующей музыки. Но что? Мне стал понятен смысл этого звука.
Это был звук не из транзистора, а вот здесь и где-то рядом. Треск. Треск сухого сучка. Сначала охватила меня дрожь. Сердце совершило резкий скачок вверх в состояние тревожности и зачастило. Всё окружающее вокруг, в этой кромешной темноте, стало вовлекаться в особенное пространство невероятной, переливающейся волны. То был мгновенный отголосок внезапного волнения, так отразившийся в моём мозгу, встревоженном, воспалённом от обострённых чувств, продиктованной вот этой реальностью настоящего мига. А миг этот был сжат в комок оголённых нервов и всей концентрации именно от звука, от этого звука, не вписавшегося в стройные звуки музыки. Он был угрожающим, потому как снизошёл он внезапностью своей здесь, в мире реальном, существующем. Но каким он оказался нежданным по невероятности своей! И как переменился мир!
Я пристально всмотрелся в сторону этого звука, раздавшегося тихо, но страшно в эту ночь. Окружающее приобретало совсем иную реальность, пугающую и веселящую, исторгающую в азарт одновременно. Ночная тень скользнула в свете блеклой луны. Скользнула и притаилась. Но я уже вглядывался в это место. Сколько до до него? Примерно, метров тридцать. Два небольших кустика. Я аккуратно и тихо выключил транзистор и был весь внимание. Он там, за ними, этими небольшими кустиками, за которыми не скроешься днём, но зато ночью они – прекрасное прикрытие. Это точно. Он там. Наш враг, мой враг. Ночной пришелец.
Так прошло несколько минут, показавшихся целой вечностью. Зловещая тишина. Взгляд мой окаменел в этой пристальности на одну точку. Но вот эти кустики слегка зашевелились. Оттуда выскользнула лёгкая чёрная тень и беззвучно прыгнула за большой валун. Вокруг этого валуна ничего. Голая поверхность. Казалось, сама судьба, наконец-то, приготовила нам этот долгожданный подарок. Это уж точно.
Я подал фонариком нужный сигнал, который до этого никто так и не применял, потому что и не было повода. Меня поняли все. Ко мне стали подтягиваться лёгкие тени. Собрались все. Шёпот их губ выдавал только одно: "Где он?" Я, молча, указал на то место, на тот чёрный в ночи валун. Бывший пограничник держал наготове заряженное ружьё. Ему приходилось когда-то стрелять в человека. Ещё время выжидания. Кажется, взбудораженность, эмоция нетерпения, выльются через край. Но мы старались сдерживать себя. Ещё немного, ещё. А теперь пора. Мы, молча, зловещей цепью, двинулись к валуну.
Во всех нас была заряженность, волнение. Ещё бы. Тихие тени упругим шагом заскользили вперёд. Вот и валун.
Резкости такого движения нужно было позавидовать. Чёрная тень взметнулась вверх, в сторону. Она бросилась наутёк. "Стой, стрелять буду." – огласил, прорезал тишину громкий окрик свежего дембеля. От этого могли бы, наверное, подкоситься ноги у любого нарушителя, так подумал я, да и, наверное, каждый из нас. У ночного пришельца ноги не подкосились. Наоборот, он развил такую лихую стартовую скорость, что сродни были проблеску молнии, да и только. От такой резвости все пришли в ярость. Громкие крики, может, разбудили всю деревню. Где-то заголосил петух, намного раньше положенного времени.
Он, чёрный силуэт ночи, побежал через поле. Мы бросились за ним. Однако, бег его был стремителен и разрыв увеличивался. Многие из нас были не очень-то в ладах с лёгкой атлетикой, можно сказать, все, кроме меня. Я занимался тогда лыжными гонками, и на счёт выносливости, функциональной подготовки со мной было в порядке. Даже наш свежий дембель, бывший пограничник, стал отставать. Между мной и неизвестным убегающим поддерживалась постоянная дистанция.
Многие стали переходить на шаг, позднее и дембель также подключился к ним. Бег продолжал один я, держа всё время в поле зрения убегающего. Тот продолжал свой спасительный бег в том же темпе. "Видать, он тоже чем-то занимается", – промелькнула такая мысль. Хотя, что могло быть общего со спортом и этим ночным вором? Может, просто природная выносливость. "Ну, уж я тебя загоню, точно загоню", – последовала следующая мысль. Не выпуская из рук длинный кол, я так же взял один темп, соизмеримый с его темпом. Так, с одним и тем же разрывом, мы продолжили этот бег через поле, через канавы, через попадавшиеся камни, через другие не столь значительные препятствия. Получился такой природный стипль-чез.
Наши откатывались всё дальше и дальше по этой ночной дистанции. А он, этот убегающий, всё так же мелькал передо мной чёрным силуэтом движения, не думая переходить на шаг. Бежал он, казалось, легко. Даже бесшумно, что наводило на мысль, что он всё-таки дружен с бегом. Да, от страха не так побежишь. В данном случае у него был стимул, огромный стимул – унести ноги. А что двигало мной? Чувство ярости? Чувство восстановления справедливости? Наверное, всё было так. И азарт тоже.
Вот и гора, с длинным пологим склоном. Много раз на тренировках я бегал в гору. И вот здесь, вверх до тёмной, чёрной вершины горы, я беру положенный темп. Похоже, и он следует моему примеру. Разрыв между нами всё такой же. На миг я оглянулся. В лунном свете уже не различал контуры своих. Но вот его видел ясно. Чёрный силуэт. Вот и этот длинный пологий склон, такой тягун, подходил к концу. Впереди совсем уж крутой склон, довершающий эту дистанцию. Чёрная тень убегающего взметнулась вверх и исчезла на время из виду. Такой же рывок совершил и я.
Он стоял спиной ко мне, когда я рывком оказался на вершине. Внезапная картина, как перемена, полная перемена стихии, самого ветра бушующих эмоций. Лишь тихая заводь. Лишь тихий шелест. Сколько же было до него? Порядка десяти, пятнадцати метров.
Чёрный силуэт ночи. Вкопанный, будто и стоял здесь вечность в бледном свете луны. И ждал. От неожиданности в первый миг я оторопел. Остановился. Но, всё же, страх не посетил меня. Не раз мне приходилось быть участником уличных драк. Опыт и дух бойца держал я в своём багаже. И та же ярость продолжала клокотать в душе. "Ты кто такой!?" – крикнул я. В ответ тишина. Он всё так же продолжал стоять спиной ко мне. Наступила пауза молчания.
Дул лёгкий ветер. Луна то выглядывала из-за небольших чёрных облаков, озаряя тусклым светом, то ныряла обратно, ввергая всё в темноту. Сколько продлилось это? А мы продолжали стоять. Он ко мне спиной в десяти, пятнадцати метрах и я, сжимающий свою дубинку, такой длинный кол, наизготовку. "А может, он вооружён?" – проблеск такой мысли осенил меня. Иначе, он не стоял бы так спокойно и даже дерзко. В этом не было сомнения. Если так, то…
Невольно похолодело внутри меня. "Неужели я струсил?" – мысль эта сменила прежнюю. "Нет уж, ты всем нам делал плохо", – старался приободрить себя. Осознание справедливости со своей стороны как-то укрепило дух. Я сильнее сжал дубинку. И снова ярость заклокотала в душе. "Буду драться, кто бы он не был, а там и наши подоспеют", – решился я на такой шаг, обдуманный ли. "Повернись ко мне!" – приказным тоном крикнул я.
Проходило время, в этой, казалось, застывшей реальности, в такой тихой заводи времён. Он и не поворачивался ко мне навстречу, всё так же продолжал стоять спиной ко мне. Он игнорировал настоящий миг. Вот так и продолжалась немая сцена. Я так же пристально вглядывался в него. Был он среднего роста, как и я. Куртка с капюшоном, таким шатром укрывавшим голову. Немного сгорбился, будто под грузом чего-то. Он с самого начала, кажется, только и смотрел вниз. Почему? И всё. Больше нечего сказать. А что можно сказать о незнакомце, стоящем спиной в ночной темноте. Я понимал, что подмога не за горами. Вернее, где-то там, позади, внизу этой горы. Снова стал обретать былую уверенность.
– Повернись! – опять крикнул всё тем же тоном, ещё крепче сжимая дубинку.
Сначала всё так, как и было. И вот, наконец… Он обернулся вполоборота. Приподнял голову, немного повернул лицо и тут же отвернул. Сверкнули странным блеском глаза в бледном свете луны. Кто он? Человек?
"Вот оно – время. Оно течёт и течёт. Кто-то рождается, кто-то умирает. Вот и я родился в своё время, в начале второй половины двадцатого века, как и множество людей на планете. Жизнь – дистанция между рождением и смертью. Какой взять старт с рождения, с детских лет, молодых лет? А каким будет финиш там, далеко, далеко, на склоне лет? Вот и я стою сейчас, в эти минуты своего пути, оставив прошлое безвозвратно за спиной, вот здесь, упираясь в будущее, на вершине вот этой маленькой горы. Будущее за завесой нескольких минут, нескольких часов, дней, недель, месяцев. А каково оно за завесой многих лет? Лишь только начало дистанции. Всё так, как у всех. Позади школа. Через два месяца буду в армии. Впереди полная неизвестность будущего. Что там за горизонтом? А дальше? Что после армии? Что за виражом? Поступать в институт? После армии льготы. Всё по плану. По плану ли? Сначала отслужить. Если позволит дистанция, отслужу, поступлю, отучусь. А дальше? На работу по специальности? И покатится дальше время по дистанции, как мяч, пущенный с горы, чтобы где-то там остановиться. Во многих случаях не предусмотрена по этой дистанции прямая колея, не предусмотрена. Нет, нет, да и случится вираж. Всё относительно в жизни этой. Кто-то начинает её, стартует по дистанции в полном благополучии материального и духовного, в полной гармонии с действительностью, продолжает быть таковым и в середине пути, но финиширует в полном отсутствии всего нажитого, одиноким покинутым стариком. Возможно, в жизни этой пребывание в богатстве и сопутствующем почёте, пребывание на вершине, но и возможен спуск оттуда, а то и падение, стремительное, как брошенный камень, или медленное, как реющий полёт парашюта вниз, на дно, на самое дно. И одиночество на финише. А кто-то начинает его в бедности материальном, но не в духовном. Постепенно идёт вверх. Он финиширует в богатстве материальном и духовном. И дети, и внуки вокруг. Но кто начал свой путь, свою дистанцию не в полном благополучии духовного порядка, тот вряд ли войдёт в гармонию с таким состоянием как жизнь. Так каков же будет мой путь? Как пройду я его? Какие предстоят виражи? Останусь ли доволен, и буду ли рад я этой дистанцией там, на финише?"
Луна то высвечивала эту поляну на вершине не высокой горы у опушки леса, и тогда окружающее принимало более отчётливые очертания, то исчезала за облаками, ввергая всё в темноту. Он стоял не то что спиной, но вполоборота и смотрел куда-то вперёд. Я не был под гипнозом. Я не приходил в себя, ибо никуда и не уходил от себя. Рассудок мой не изменялся, оставаясь самим собой. Ощущение реальности было ясным. Вот только длинный кол я не держал наизготовку, и потому концом он упёрся об землю. Но откуда это всё? А он стоял вполоборота и смотрел куда-то вперёд. Голова его была прикрыта капюшоном. И лишь редкий свет луны высвечивал его чёрный силуэт. Кто ты?
Возбуждённые возгласы доносились оттуда, из под горы. Они приближались. Ночной пришелец повернулся спиной и направился в сторону леса. Спустя минуту он исчез в темноте деревьев. А ещё через минуту ко мне подходили наши ребята.
– Не догнал?
– Вот он бегает-то. Подготовка не хуже твоей.
– Учти. Его-то гнал страх. Ты от страха не так побежал бы.
– Да, жалко. Не поймали.
– В следующий раз ты стреляй по ногам. Ты же в армии стрелял.
– Так это было в армии.
– Было, так было.
– А что теперь делать-то. Пошли домой.
Мы продолжили тогда наши ночные засады. Но ходил я на всё это уже без никакого энтузиазма, в отличие от остальных. Я знал, что никого больше не будет, но не говорил. Ребята же предвкушали такие же ощущения от этой нестандартной охоты, как и в ту ночь. А он не появлялся, его не было физически, да и духовно тоже. Тогда все думали, все говорили, что он испугался. Один лишь я так не думал, так не говорил. Он больше не придёт. Никогда. Может, говорила это интуиция? Но было у меня такое ощущение, которое так и не проходило, и не проходит до сих пор, что он и приходил-то не для этого, совсем не для этого. Для чего? Может, знак? Так и осталось это на том отрезке дистанции, на той вершине не высокой горы, за завесой прошлых лет, как лик его за чёрным капюшоном. Лишь миг в свете бледной луны.
Заканчивалось лето. А его так и не было. Никогда. Мы сняли засаду. Со временем стало забываться. Но я помню всегда. Что же было тогда? Что? Так и осталось это за завесой прошлого, такой завесой тайны. Прошло с тех пор много, много лет. То лето как воспоминание, как память.
Июнь 2008 г.
Рассказ у ночного костра
В конце августа в тайге Восточной Сибири, в тайге Бурятии по утрам всегда прохладно. По вечерам так же и, конечно, ночью. Но вот днём жарко, как бывает всегда в течение всего лета. Вот так было в полдень. Пот прошибал не только от палящих лучей солнца, но и от тяжёлого труда. Эта работа была действительно связана с большими физическими затратами. Мы от кедра к кедру перетаскивали тяжеленный колот. Нас было трое, подрядившихся на эту работу. Выбирали на это крепких, физически сильных ребят. Остальные четверо были налегке. Мы же трое и били колотом по кедру.
Кедр в Сибири, а по-научному – сибирская сосна, растёт в основном на вершинах сопок. Шишки по двадцать, тридцать штук, а иногда и намного более, если год очень урожайный, роем падали сверху, порой сшибая по голове кого-нибудь, слишком уж зазевавшегося. А так картина эта великолепная, когда задрав голову, смотришь на эти летящие вниз, на тебя, чёрные точки, всё больше и больше увеличивающиеся по мере приближения. И вот тогда уклоняйся, успевай. А потом они начинают с глухим звоном, с разгону шлёпаться об землю. И начинается поиск этих бесценных даров природы. Находить их, в общем-то, легко, будь хоть камни, сухие сучья, высокая трава. Занятие интересное, увлекательное. Но я этим нынче не занимался, так как мы, трое, только и били колотом. Это приятное занятие доставалось остальным четверым, как говорится, собирателям шишек. Почему я не занимался этим? Да потому, что меня, городского парня, (все остальные были деревенскими, точнее сельскими), занимавшегося спортом и потому подготовленного, тренированного, а таковым я действительно и был, сразу приставили к этому тяжеленному колоту, весом чуть ли не с центнер. Мои же напарники в физическом плане ничуть не уступали мне. Занимайся они спортом, то многого достигли бы. А приходилось таскать, перетаскивать, а то и волоком, втроём этот громоздкий колот иногда и через бурелом, через упавшие деревья. Тогда становилось совсем уж тяжело. Хотя и трое нас. Но что поделаешь. Приходилось с трудом, с большим усилием, и через них. Тогда напряжение физических сил возрастало неимоверно. Колот напоминал деревянный молоток, только в намного увеличенном размере. Конец так называемой рукоятки, если так можно выразиться про бревно, довольно таки приличной массы, досталось мне. Этот колот мы поднимали так, что он упирался концом вот этой громадной рукояти об землю, и все втроём, задав его чуть назад, били, насколько позволяли нам силы, по стволу кедра. Тот раскачивался и от такого содрогания падали шишки. Лазать на кедр было бессмысленно. Ствол внизу обычно из тонких сучьев, что не выдержат и ребёнка. Так вот жара пялящих лучей донимала особенно сильно на вершине довольно таки высокой сопки. И этот тяжеленный колот.
