Барбара Абель
Материнский инстинкт
Глава 10
Давид не стал рассказывать Сильвэну, что, сам того не ведая, привез ему гостя. Ну, по крайней мере, сразу не стал. Не то чтобы хотел рассказать потом, как анекдот, не то чтобы забыл… Просто случай не представился в этот день с ним поговорить, вот и все. Впрочем, он увидится с Сильвэном только в будущую пятницу в час аперитива.
Но на следующий день, читая газету, он почувствовал что-то нехорошее, какую-то тревогу.
* * *
Когда он стоял напротив вокзала, поджидая случайных пассажиров, Давид просматривал спортивные страницы, и его внимание привлекло одно фото. Он вгляделся в лицо человека на фотографии и с удивлением узнал пассажира, которого подвозил в прошлый вторник и высадил напротив двери друзей. Но его смутила не сама фотография, а подпись под ней. Парижский врач общей практики Стефан Лежандр, страдавший раком поджелудочной железы четвертой степени и уже приговоренный, в среду утром обнаружен мертвым у себя в консультационном кабинете. В руке у него был зажат шприц с цианидом. Версия преступления была сразу отметена, поскольку на месте происшествия не обнаружили никаких следов взлома или насилия и в доме ничего не пропало. Полиция не нашла ни одного подозрительного отпечатка пальца. И следователи отдали предпочтение версии самоубийства, вызванного давней и неизлечимой болезнью.
По всей видимости, человек сам сделал такой выбор, чтобы избежать той долгой и мучительной агонии, которая его ожидала.
В статье приводилось свидетельство секретарши. Она не знала о болезни патрона, но в последнее время замечала, что тот чем-то угнетен и подавлен. Контактируя с ним только по профессиональным делам, бедная женщина даже на миг представить себе не могла, что он до такой степени сражен болезнью и решил положить конец своей жизни. Как она себя упрекала!
Стефан Лежандр, парижский врач общей практики.
В памяти Давида всплыл откровенный рассказ Сильвэна об обстоятельствах, при которых он познакомился с Тифэн. Лучший друг, считавший себя настолько выше других, что отказался взять на себя ответственность за собственные ошибки. Это он. Он придумал историю с выкидышем. Это он сделал так, что Тифэн обвинили в том, чего она не совершала. Тут никаких сомнений.
Давид задумчиво отложил газету, а внутри у него звучали слова, которые тогда произнес Сильвэн:
«Судьба каждого из нас в руках другого. Он может разрушить мою жизнь, я могу уничтожить его жизнь. Теперь мы стали роком друг для друга».
Порывшись в памяти, Давид попытался вспомнить все подробности поведения своего позавчерашнего пассажира, призвав на помощь всю свою наблюдательность… Тот человек действительно показался ему встревоженным, мрачным и замкнутым, а то, что он поначалу принял за сильную усталость, оказалось признаками тяжелого недуга…
– Проспект Виктора Гюго, пожалуйста, – сказала молодая женщина, усаживаясь на заднее сиденье.
Хлопнувшая дверца отвлекла Давида от всех мыслей. Он вежливо кивнул, включил счетчик и тронулся с места.
* * *
На следующий день, как и всегда по пятницам, четверо друзей встретились за аперитивом. Эту еженедельную встречу уже никто никому не назначал, она сама собой разумелась, и друзья так и окрестили ее: «пятничный аперитив». В конце недели можно было расслабиться. Мило и Максим получали право смотреть телевизор дольше, чем обычно, и это великодушное разрешение родители давали, чтобы мальчишки не путались под ногами и не мешали. Это всех устраивало, и каждый наслаждался заслуженным отдыхом.
С того момента, как Давид прочел статью в газете, прошли сутки, и острота удивления смягчилась. Сначала он решил не вмешиваться в дела, которые его не касаются, но любопытство оказалось сильнее его. Улучив момент, когда Тифэн и Летиция болтали на кухне, он отвел друга в сторонку.
– Я обещал тебе больше не касаться этой темы, – сразу тихо начал он, – но в прошлый вторник твой приятель-врач сел ко мне в такси, и я довез его к твоему дому.
– Ты о чем? – спросил Сильвэн, удивленно глядя на Давида.
Похоже было, что он ничего не понял из того, что ему сказал друг. Не заставляя себя просить, Давид пояснил:
– Стефан Лежандр, твой старый приятель, тот самый…
Услышав это имя, Сильвэн побледнел. Он в панике быстро замахал руками, заставляя друга замолчать, и покосился в сторону кухни.
– Все в порядке, она ничего не слышит, – шепнул Давид.
Удостоверившись, что действительно все в порядке, Сильвэн сосредоточил все свое внимание на друге.
– Что Стефан Лежандр? – нервно переспросил он.
– Это я подвез его во вторник к твоему дому.
– Черт побери, Давид! – нервничал Сильвэн. – И что ты хочешь этим сказать?
– Да ничего особенного! Просто… не могу делать вид, что ничего не знаю! Во вторник ко мне в такси сел пассажир, назвал твой адрес, и я его довез до твоего дома. А в среду утром его нашли мертвым в собственном кабинете.
– Что?!
Бледное лицо Сильвэна приобрело землистый оттенок. Он оперся на стол, который оказался ближе к нему, и в ужасе уставился на Давида.
– Это еще что за история? – еле слышно прошептал он.
Давид не стал скрывать удивления: по всей очевидности, он ничего не знал ни о визите своего давнего сообщника, ни о его неожиданной и ужасной смерти.
– Ты… ты разве не назначил ему во вторник встречу у тебя дома, около половины третьего?
– Во вторник? Я…
Сильвэн был слишком потрясен, чтобы хоть что-нибудь соображать. Разинув рот, он так и глядел на Давида сумасшедшими глазами, и чувствовалось, что его мозг сейчас взорвется от атаки целой эскадры мыслей. Не зная, что еще сказать, Давид молчал. Он ничем не мог помочь другу, а тот находился в каком-то странном ступоре, переводя глаза с одного предмета на другой.
Вдруг Сильвэн нахмурил брови:
– Во вторник после полудня меня не было дома! – сказал он бесцветным голосом.
Потом, обернувшись в сторону кухни, вгляделся в силуэт Тифэн, которая весело смеялась, и ее смех урывками долетал до них.
Давид понял причину ужаса Сильвэна и коротко спросил:
– А Тифэн?
Сильвэн с сомнением покачал головой:
– Понятия не имею.
Давид пожал плечами:
– Тогда я вижу только одно объяснение: зная, что обречен, твой старый друг приехал повидаться с тобой в последний раз. Может, чтобы попросить прощения. Облегчить свое сердце и уйти со спокойной душой. Однако, никого не найдя в доме, он вернулся и покончил с собой.
– Он совершил самоубийство?
– Это одна из версий следствия. Он ввел себе цианид.
Сильвэн поморщился от отвращения.
– Извини, – тихо сказал Давид. – Я думал, ты в курсе.
– Что у вас за вид! – воскликнула Летиция, входя в гостиную. – Милый, Тифэн предложила дать нам рассаду помидоров и разных салатов. Можно будет вместе с Мило оборудовать маленький огородик в конце сада. Это приобщит его к живой природе. Не такая уж это и проблема!
Давид отреагировал молниеносно, понимая, что Сильвэну надо дать время, чтобы прийти в себя. Он шагнул к жене и широко улыбнулся:
– Блестящая идея! А потом заведем кур и кроликов и провозгласим независимость!
Увидев, что Тифэн тоже вошла в гостиную, он спросил у нее:
– Если не ошибаюсь, сейчас не сезон высаживать рассаду?
Она кивнула:
– Для помидоров сезон наступит не раньше марта следующего года. Но о семенах и рассаде надо позаботиться заранее. Что же касается салатов, то их можно высаживать в горшки уже в январе. А потом их останется только пересадить в грунт.
– Идет! – с энтузиазмом объявил Давид.
– Что это вы обсуждаете? – вступила в разговор Летиция, с любопытством взглянув на мужа.
– Да так, ничего особенного, а что?
– Никогда не думала, что идея завести огород тебя так увлечет…
– А при чем тут огород?
– Да ни при чем, – с деликатной улыбкой ответила Летиция.
Она быстро чмокнула мужа в губы и обернулась к Сильвэну:
– Вы поужинаете с нами?
Сильвэн уже пришел в себя. Он принял приглашение с несколько наигранным энтузиазмом, и Тифэн это уловила:
– Ты хочешь вернуться домой?
– Вовсе нет! – запротестовал он с раздражением.
Тифэн подозрительно его оглядела:
– Что-то случилось?
Зная, что актер из него никакой, Сильвэн ухватился за первое, что пришло в голову:
– По-моему, у меня немного упало давление…
– Ах ты мой котик! – забеспокоилась Тифэн. – Ты слишком много работаешь, я это не раз тебе говорила. Сядь на диван, посиди спокойно, а мы с Летицией займемся готовкой.
– Давид, ты можешь оттащить мальчишек от телевизора? – взмолилась Летиция, обернувшись к мужу. – Они уже больше часа торчат перед экраном.
Если уж женщины получили наряд вне очереди на кухне, то почему бы мужчинам не дать разнарядку заняться детьми?
Давид кивнул в знак того, что согласен. Он дождался, пока женщины уйдут, и подсел на диван к Сильвэну:
– Ну, ты как?
Освободившись от присутствия Тифэн, тот не стал скрывать своих мучений:
– Это совсем не в его духе!
– Что не в его духе?
Погруженный в свои мысли, Сильвэн ответил не сразу. Потом поднял на Давида потрясенный взгляд:
– Явиться ко мне просить прощения перед тем, как совершить самоубийство… Должно быть, у него был другой резон повидаться со мной…
– Какой?
– Не знаю… Но явно не потребность пожелать мне добра.
* * *
В бассейне.
Тифэн и Летиция болтали, сидя на бортике бассейна, а Максим и Мило тем временем барахтались в «лягушатнике».
Пятилетний Мило вылез из бассейна и сразу снял с себя футболку.
Летиция удивилась:
– Эй, Мило, ты зачем снял футболку?
– Но ведь она же мокрая, мама!
Глава 11
– Перестаньте! – укоризненно сказала Летиция, входя в комнату Мило.
Она уже открыла рот, чтобы дать волю своему раздражению и попросить мальчишек хоть чуть поменьше шуметь.
– Вас слышно даже на кухне, пожалуйста, ребята, на тон ниже!
Открывшееся ей зрелище заставило ее онеметь. В этажерке не осталось ни одной игрушки. Абсолютно ни одной. Все ее содержимое плотным слоем покрывало ковер, так, что уже было не разобрать, какого он цвета. И все бы еще ничего, но Максима и Мило увлекла идея вытряхнуть все игры из коробок и смеху для свалить все в одну яркую и бесформенную кучу, в которой можно было различить кусочки разных пазлов, фишки лото, маленькие автомобили со всеми аксессуарами, «Микадо»[5], деревянную дорогу, полностью демонтированную по такому случаю, фломастеры и прочие цветные карандаши. Там же валялись и элементы игр, которые Мило так любил, например, «Уно»[6] или более классический «Морской бой»…
Оба мальчугана были застигнуты врасплох. Максим отвернулся от двери, но не оставляло никаких сомнений, что он сидит верхом на Мило, чтобы было удобнее разрисовывать физиономию своего юного друга фломастером, разумеется, несмываемым. Теперь у Мило появились длинные усы, очки модели семидесятых, густая борода, а главное – полосы, которые смутно напоминали шрамы.
Летиция оглядела комнату, похожую на стройплощадку, подошла к кровати, на которой устроились мальчишки, и полюбовалась новой внешностью сына, что дало Максиму время тоже повернуться к ней и продемонстрировать собственную физиономию, раскрашенную гораздо пестрее, чем у Мило – просто грим Мило был еще не завершен.
– Вы что, с ума сошли? – только и смогла она выговорить.
Оба залились веселым смехом.
– Ты видела, как это красиво, мама! – воскликнул Мило, выпрямляясь и давая матери полюбоваться его макияжем.
– Мило! Максим! Что вы делаете?
– Мы превращаемся в стариков, – не без гордости ответил Максим.
Летиция поняла, что полосы на лице ее сына – вовсе не шрамы, а морщины.
– Ну уж хватит! Максим, сейчас же отдай мне фломастер!
Она двинулась к кровати и чуть не вывихнула лодыжку на разбросанных игрушках, расчищая себе дорогу в этом бедламе. Добравшись до кровати, она сгребла в охапку сначала одного, потом другого и повернула обратно. Потом привела обоих в ванную и, не жалея воды, принялась с мылом оттирать фломастер с их лиц. Впрочем, его следы только чуть побледнели.
– Твоя мама меня убьет! – бормотала она, разглядывая мордаху Максима.
– Тебе не нравится? – спросил Мило, глядя на мать со смесью любопытства и разочарования в глазах.
– Нет, не нравится! – вспылила Летиция. – Мне не нравится, когда вы занимаетесь ерундой, мне не нравится, когда вы устраиваете повсюду кавардак, мне не нравится, когда вы напоминаете двух чертенят! В конце-то концов, Мило! Что это вам взбрело в голову? Ты видел, во что превратилась комната? Если будете продолжать в том же духе, будете наказаны!
– А как наказаны? – поинтересовался Максим.
Летиция на несколько секунд задумалась.
– Потом, когда вы станете взрослыми, у вас будут такие же хулиганистые дети.
– А откуда ты знаешь?
– А я, когда была маленькая, тоже делала много глупостей. И мама говорила мне, что, когда придет день и у меня будет такой же сорванец, вот тогда я пойму. И буду как следует наказана. И вот вам, пожалуйста, у меня появился несносный мальчишка.
– Нет, эта штука не пройдет, – убежденно заявил Мило.
– Вот как? И почему?
– А потому что, если я вырасту такой умный, чтобы не иметь своего сорванца, значит, и ты, получится, не наказана за глупости, которые наделала, когда была маленькая.
Летиция устало взглянула на сына, колеблясь между двумя решениями: ответить ему зло и хлестко или вообще прекратить разговор. Но желание быть злюкой у нее пропало. Сначала она выбрала первое решение и даже несколько секунд соображала, какой бы резкий аргумент привести, чтобы поставить на место этого желторотого. Но потом склонилась ко второму и даже включила мальчишкам мультик, чтобы не усугублять ситуацию.
* * *
– То есть в награду за то, что они перевернули комнату вверх дном, да еще разрисовали себе физиономии, ты разрешила им смотреть телевизор? – удивилась Тифэн, когда пришла за Максимом. – Оригинальный принцип воспитания!
– Что же мне, выдрать их было, что ли? – отбивалась Летиция. – Им ведь всего по пять лет… Это нормально, что они шалят…
– И нормально было бы наказать их за эти шалости, – сухо отрезала Тифэн. – У них здесь своя роль, у нас – своя.
Летиция вздохнула:
– Слушай, но это просто смешно, Тифэн! Что ты хочешь мне сказать? Что я плохо воспитываю сына?
Тифэн замялась, а потом решила все высказать начистоту:
– Мне кажется, что вы не ставите им никаких ограничений. Всякий раз, как я оставляю у вас Максима, мальчишки что-нибудь да натворят. И всякий раз в ответ на их шалости ты разрешаешь им прилипнуть к телевизору.
– Я разрешила им, как ты выражаешься, «прилипнуть к телевизору», потому что через полчаса должна была прийти ты!
– И потом, я не знаю… Мне не пришло бы в голову оставить их одних, без присмотра, в комнате Максима.
– Да что с ними такого случилось?
– А вот что! – парировала Тифэн, указав пальцем на лицо сына.
– Ах, это… Но ведь им не угрожала никакая опасность! Помоешь его хорошенько вечером, и инцидент будет исчерпан.
Тифэн с долгим, тяжелым вздохом опустилась на стул и закурила.
– Прости меня. Просто меня сегодня довели до крайности.
– Что случилось? Кто тебя довел?
– Никто. Все. Работа. Мама. Сильвэн.
– Так… Пожалуй, начни сначала.
– Неохота об этом говорить. Сваришь мне кофейку?
Летиция встала, достала из шкафа две чашки и поставила их в кофеварку, нажав кнопку «эспрессо». Потом приоткрыла окно, чтобы проветрить комнату. Поняв намек, Тифэн покосилась на нее, но сигарету не погасила.
– Что-то ты очень нервничаешь, – заметила Летиция, ставя на стол две чашки кофе.
– Я устала. Надо передохнуть.
– Вы куда-нибудь поедете в этом году?
Тифэн возвела глаза к небу:
– Родители Сильвэна настаивают, чтобы мы приехали к ним в Нормандию.
– Ну и?..
– Ты так говоришь, как будто эта перспектива меня вдохновляет!
– По-моему, Сильвэн не поклонник семейного отдыха…
– Его отец не очень хорошо себя чувствует, и он готов согласиться. Говорит, что этот год может стать последним…
– Ну, если тебя это так тяготит, почему бы ему не поехать к родителям на несколько дней вместе с Максимом? А потом вы втроем отправитесь в настоящий отпуск. И все будут довольны.
Тифэн насмешливо рассмеялась:
– Несчастная! Ты не представляешь себе, что начнется, если я не поеду с ними. Потом еще лет десять об этом будут вспоминать! Сильвэн объявил, что если я не поеду этим летом к его родителям в Нормандию, то он не видит причины, почему он должен ехать к моим на Рождество. А поскольку в прошлом году мы праздновали Рождество с его родителями, то, если я не приеду к маме в этом году, она доведет меня до поноса на нервной почве. Короче, меня загнали в угол.
Тифэн пожала плечами и уставилась в чашку, словно надеялась найти там выход из этого угла.
– Проблема еще в том, – прибавила она, – что Сильвэн не любит свое семейство. Даже когда он был маленьким, там не все шло гладко в отношениях между родителями, его братом и сестрой. С годами семья стала в его глазах средоточием ругани и ссор. Ты не представляешь себе, какая возникает атмосфера, когда они собираются все вместе. Они без конца в чем-то друг друга обвиняют и ругаются по любому поводу. У них нет ни согласия, ни родственной близости, ни симпатии – ничего! Одно сплошное напряжение. Как я это ненавижу!
– А ты ему об этом говорила?
– Да не в этом дело.
– Но тогда в чем?
– Сильвэн поддерживает те же конфликтные и скверные отношения с моей родней, под тем предлогом, что это моя родня. Он не способен смириться с тем, что мы прекрасно ладим друг с другом и что мне доставляет удовольствие находиться среди них.
– Не понимаю.
– Сильвэн не выносит мою мать, отца и брата. И не потому, что они друг друга не понимают… Ну, ладно, допустим, они друг друга не понимают, но единственно, когда это касается членов его семьи. Я убеждена, что, познакомься они вне этого заколдованного круга, они бы подружились.
Она задумалась над тем, что только что сказала, и поправилась:
– В любом случае хотя бы не стали друг друга ненавидеть.
Летиция согласно покачала головой. А Тифэн продолжала:
– Я уже начинаю думать, что он ревнует к согласию у нас в семье, к тому, что мы друг за друга горой: наши родители и мы с братом. И бессознательно обижается на меня. Наверное, он считает, что если у него не складывается с его родней, то и я не имею права быть счастливой со своей. А меня это раздражает! Я ведь обычно так рада видеть их, побыть с ними, поговорить, поделиться… А теперь, когда они нас приглашают, я все время должна занимать оборонительную позицию, потому что знаю, Сильвэну будет там скучно, и, на его взгляд, у них нас не ожидает ничего хорошего, даже мамина кухня, папины разговоры или суждения брата. И конечно, он не постесняется дать им это понять! Я заранее знаю, что все, что они скажут или сделают, по возвращении будет поставлено мне в упрек. И остановить это невозможно, ему нужно всем наговорить гадостей и испортить настроение. Он портит мне все удовольствие. Я стала избегать видеться со своими так часто, как мне бы хотелось, и начала сердиться на Сильвэна.
Тифэн вздохнула и проворчала:
– Ты своего счастья не понимаешь! В том, что касается родни, у тебя полный покой!
Эта фраза была сказана без всякого злого умысла, но Летиция застыла на месте, а потом повернула к подруге побледневшее лицо. Та вдруг поняла – слишком поздно – чудовищность того, что только что сморозила.
– Прости! – вскрикнула она. – Прости меня, моя дорогая, прости, прости, прости. Я брякнула, не подумав, я паршивка, меня надо высечь прямо здесь…
Летиция стояла, окаменев, и в ее взгляде перемешались страдание и непонимание…
– Не смотри на меня так! – взмолилась подруга. – Я сказала, не подумав, просто вырвалось, и все…
Летиция была слишком потрясена, чтобы что-то выговорить. Она подошла к раковине, оперлась на нее и повернулась спиной к Тифэн.
Потом тихо, сквозь зубы, проговорила:
– Оставь меня, пожалуйста.
– Прости?
– Забери Максима, и ступайте домой, – повторила Летиция тем же голосом.
Тифэн встала с места и подошла к ней. Оказавшись совсем рядом, она схватила подругу за плечи и мягко развернула к себе. Лицо Летиции было залито слезами.
– Если бы ты знала, как мне их не хватает! – прошептала она сквозь рыдания.
Обомлевшая Тифэн прижала ее к себе, не переставая просить прощения.
– Ты не понимаешь, что такое чувствовать себя совсем одной на целом свете! – всхлипывая, продолжала Летиция. – Без семьи, без поддержки, когда некому тебе помочь, некому разделить с тобой радость, сомнения и все испытания, которые сыплются на тебя. Когда я думаю о родных, сердце мне словно сжимает железный кулак… Они не успели познакомиться с Давидом, не увидели внука… А как бы они их любили!
– Я знаю, я знаю, – повторяла Тифэн, все равно думая, что, если бы родители Летиции были сейчас живы, у них наверняка возникло бы и непонимание, и разногласия, как и в любой семье.
А может, даже больше. Слушая Летицию, Тифэн вовсе не была уверена, что Давид пришелся бы по вкусу ее родителям: побывавший в тюрьме наркоман, занесенный в криминальную картотеку, без профессионального образования, он был далек от того идеального образа, который требовался, чтобы составить счастье в католической супружеской паре. На самом деле чем больше она об этом думала, тем больше убеждалась, что, если бы родители Летиции были живы, они никогда не согласились бы, чтобы Давид хотя бы посмотрел на их дочь.
Допустив оплошность, Тифэн только укрепилась в своем мнении.
– Мы были бы так счастливы, – заключила Летиция, вытирая слезы бумажным платочком, протянутым подругой.
Та задумчиво покачала головой. Потом, в последнем порыве утешить Летицию, заявила:
– Вы счастливы! Это единственное, что важно! Вы с Давидом любите друг друга, у вас чудесный малыш, красивый дом… И потом, ведь у вас есть мы: Сильвэн, Максим и я! Мы тоже немножко ваша семья. Ты всегда можешь на нас рассчитывать, как на кровную родню.
Летиция подняла на подругу полные признательности глаза, и они прижались друг к другу.