Руслан Белов
Реинкарнация наоборот
* * *
Перед вами главы из книги «Сердце дьявола». Герои в ней путешествуют по прошлому, точнее, возвращаются в прошлые свои жизни благодаря чудодейственным Власам Медеи, весьма редкому горному минералу. Возвращаются сначала, чтобы скрыться от врага, поклявшегося их уничтожить, а затем и в попытке прервать его жизнь.
Нострадамус
Борис, оказывается, одну из своих жизней провел во Франции. И вернулся он в нее аккурат в 1554 году, вернулся в жизнь, принадлежавшую (как на зло!) не развеселому мушкетеру и даже не захудалому писцу Парижского суда, а простому, хотя и грамотному профессиональному слуге Роже Котару.
Освоившись в своем средневековом теле, душа Бориса быстренько восполнила таковую образца XVI столетия и, естественно, пожелала себе лучшей участи. Через неделю Котар рассчитался с хозяином деревенского трактира[1], мучившим его скупостью в течение многих лет, и направился в ближайший город Салон. Там, на зеленом рынке, он узнал, что де Нотрдаму, известному врачу и астрологу, нужен личный слуга. Борис счел, что такой продвинутый человек вполне его устроит в качестве хозяина, и отправился к нему. Де Нотрдам устроил абитуриенту обстоятельный экзамен, который был выдержал с честью. Но лишь спустя несколько дней Роже Котар понял, к кому попал – понял, узнав, что на латыни имя новоиспеченного работодателя произносится как Нострадамус…
– Вы представьте, – сокрушенно покачал головой Борис, – что вы слуга известного астролога и врача, внука лейб-медика самого Рене Доброго, герцога Анжуйского и Лотарингского, графа Прованского и Пьемонтского, короля Неаполитанского, Сицилийского и Иерусалимского… Представили? А если я вам скажу, что этот человек в 1544 году получил от парламента славного города Экс пожизненную пенсию за изобретение, – не падайте, умоляю, – пилюль от бубонной чумы, да, да, пилюль от чумы, то вы поймете, что я попал к отъявленному мошеннику. Мошеннику-врачу, который со временем станет лейб-медиком Карла IX и быстренько спровадит его в могилу. Короче, скоро убедившись в профнепригодности хозяина, я стал помогать ему по врачебному делу. И пару раз не удержался от колких замечаний по поводу методов лечения лопухами, сушеными под матрасом прокаженного, а также хорошо протертыми ушками сентябрьских мышей. Со временем патрон, конечно, заподозрил во мне колдуна, но виду не подал. Пока я, на свой страх и риск, не помог одному бедняге, страдавшему параличом и анурией…
– Как это? – спросила Ольга.
– А пока этот паралитик в прихожей у Мишки Нотрдама кряхтел, выноса своего тела дожидаясь, я его загипнотизировал по системе Кашпировского. Короче, выйдя из гипноза, он слугам своим навстречу выскочил… И Нострадамус, негодяй, приказал меня высечь за превышение полномочий и подрыв авторитета. Но после пары-тройки ударов, с честью мною выдержанных, передумал и меня в чулан. Там я сидел без еды и питья три дня. Вечером третьего, он самолично принес мне кружку теплого козьего молока и, подождав, пока я напьюсь, сказал:
– Я знаю – ты колдун! Но я не выдам тебя инквизиции…
– Мерси, благодетель, – ответил я. – Хочешь вкусить из чаши дьявольских знаний?
Словом через полчаса мы сидели в столовой. Наевшись и напившись вволю, я рассказал Мишелю, как к душе Роже Котара подселилась душа Бориса Бочкаренко. Затем, в порядке частной инициативы, передал ему свой медицинский опыт.
Это отняло минут пятнадцать – мы быстро поняли, что медицинские достижения XXI века в XVI-том могут использоваться весьма ограниченно и преимущественно в области санитарии и гигиены. Посокрушавшись по этому поводу, Нострадамус признался, что задумал написать стихотворную книгу предсказаний "Столетия", и хотел бы услышать от меня сводку исторических событиях, которые произойдут в цивилизованном мире до конца четвертого тысячелетия. И тут выяснилось, что я могу назвать дату, к примеру, Варфоломеевской ночи лишь с точностью плюс-минус пятьдесят лет, гибель Непобедимой Армады – с точностью плюс-минус сто лет и так далее, вплоть до XIX века. Но Нострадамус сказал, что его такая точность вполне устраивает. Я пожал плечами и предсказал открытие Америки Колумбом через восемьдесят лет, но, вот свинство, облажался – оказывается, она уже пятьдесят два года как была открыта… Но Миша на это лишь улыбнулся и тут же взял быка, то есть меня, за рога. Вот что он сказал:
– Все это, дорогой Барух Спиноза (так он стал меня называть), чепуха… Это конечно, прославит мое имя на веки вечные, но на этом бизнеса не сделаешь. Нам с тобой надо предсказать хотя бы одно событие в ближайшем будущем. И если мы это сделаем, то до конца нашей жизни сможем врать всему свету в глаза и зашибать за это большие денежки… Ты должен, обязан, вспомнить хоть что-нибудь из французской истории…
– Не получится… – вздохнул я. – На всю французскую историю в нашей школе будет отпущено всего несколько часов, и все эти часы я проведу, играя в очко в школьном туалете…
– Будешь хоть выигрывать?
– А как же!
– Почему "а как же"? – спросил мошенник мошенника заинтересованно.
– Понимаешь, надо просто знать нижнюю карту в колоде… Ну, к примеру, незаметно подогнуть ее уголок. А сдавать надо…
– Понятно… Это и у нас знают… А как же насчет французской истории, ну, скажем, за 1555-1560 годы?
– Дохлое дело…
– Ты правильно сказал "дохлое дело", весьма правильно. Я тебя, двоечника, посажу на хлеб и воду, пока ты не вспомнишь хоть что-нибудь или не околеешь…
– Верю… Но ничем помочь не могу… Мы, россияне, знаем только королеву Марго и Генриха IV и то по свободной прозе Генриха Манна и отечественным сериалам… "Кто укусил тебе зад!!?" – вскричал Генрих Наваррский, увидев отчетливые следы зубов на шелковой ягодице распутной своей жены… Хотя… Хотя… Эврика! – вскричал я радостнее Архимеда. – Ты знаешь, Миша, мне Черный, – это мой кореш – как-то рассказывал, как глупо погиб какой то французский гаврик, Генрих, кажется… Гугенотов который огнем жег… Послушай, это ведь наш Генрих II с его Огненной палатой[2]! Тащи вина побольше, да мяса и колбас, я тебе сейчас такое расскажу!
И не прошло и пяти минут, как стол ломился от еды и питья, а Мишель сидел напротив меня, как отпетый отличник на уроке классной руководительницы.
– Так вот… – начал я после того, как стол свободно вздохнул от существенного облегчения. – Был, то есть будет какой то большой рыцарский турнир и фраер этот, то бишь Генрих, схватится с шотландским рыцарем. И, когда они сломают копья во втором по счету наскоке и захотят разъехаться, то кони их встрепенутся и то, что останется от копья шотландца – длинный тонкий отщеп – попадет аккурат в прорезь шлема Генриха и пробьет ему и глаз, и череп… Дикий, фатальный случай… Все дамы в округе попадают в обморок…
Последние мои слова Нострадамус уже не слушал – он сочинял. Скоро он прочитал мне то, что получилось:
Молодой лев одолеет старого
На поле битвы в одиночной дуэли.
Он выколет ему глаза в золотой клетке.
Два перелома – одно, потом
Умрет жестокой смертью.
* * *
– Короче, после того, как все это и в самом деле случилось, этот жулик был нарасхват, – продолжал рассказывать нам Борис. – Сам Карл IX к нему в 64 году приезжал… Наврал ему Нострадамус с три короба, денег кучу огреб… Пока в 66 году от подагры не скончался…
Да, неплохой был мужик… – задумчиво продолжил Борис. – Если бы все, что я ему рассказал, в "Столетия" вошло, мир сейчас был бы другим… Совсем другим… А он это понимал… Цитировал мне часто из Библии: "Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями"… Особенно славно мы с ним поработали над Седьмой книгой, там первая половина ХХ века описывалась, а он потом в ней из 100 стихов только 42 оставил…
Борис, унесшись мыслями в XVI век, замолк. Помолчав с минуту, улыбнулся:
– Хотя и скотиной был порядочной… После того, как все из меня выжал, заставил канал строить – знал, паразит, что я дипломированный инженерный геолог… До 59 года я его строил… 18 деревень он водой снабжал… Ну а после канала заставил меня свинец и всякую другую хреномуть в золото превращать, чем я и занимался вплоть до своей смерти в 1567 году… – Вот такие вот дела… Теперь я хорошо подумаю, прежде чем возвращаться…
Аладдин и Березович
Душа Коли-Баламута вернулась в тело, существовавшее триста пятьдесят лет назад. Звали это тело Аладдином и торговало оно питьевой водой. Надо сказать, что души у водоноса до вселения души Баламута, в общем-то, и не было, а если и была, то с ноготь большого пальца левой руки, не больше. Голодуха с младенчества, тяжелый труд, отсутствие развлечений мало способствовали ее украшению разного рода финтифлюшками, отличающими человека от животного. И в своей жизни Аладдин, если о чем и мечтал, так это о новом бурдюке, мучной халве и, конечно, об ишаке. Особенно об ишаке, потому как на нем можно было бы возить много воды и еще… Ну, не будем оскорблять слух читателя, тем более, что сам автор крайне отрицательно относиться к скотоложству.
Чувствую, Вы морщитесь… А если я скажу вам, что мужчине из круга Аладдина надо было работать десять, а то и пятнадцать лет от рассвета до заката, чтобы набрать денег на калым? То есть на покупку невесты? Ну, можно было, конечно, задешево прикупить невесту поплоше – слепую, хромую или горбатую. Однажды Аладдин, вконец раздосадованный одиночеством, ходил к отцу одной из таких бедняжек, но соседи невесты побоялись бога и шепнули ему, что предмет торга крив на один глаз, хром на обе ноги и помимо всего этого обладает неимоверно злобным характером. И Аладдин пошел к приятелю, у которого был ишак…
Короче, душа Баламута реинкарнировала наоборот в тот самый момент, когда… Ну, в общем, Коля не понял, что происходит, разволновался, и Аладдину пришлось сматывать удочки.
Но все обошлось. Подружились они быстро (Баламут и Аладдин, конечно; ишак остался в стойле и больше в нашем повествовании участвовать не будет). Хотя, что тут говорить о дружбе – просто через пару часов душа багдадского юноши без остатка растворилась в душе поднаторевшего жителя эпохи самолетов и безопасного секса.
Ну а теперь догадайтесь с трех раз, чем занялся Аладдин, обогатившись знаниями ХХI века? Правильно! Все деньги, накопленные для приобретения более-менее сносной невесты, он использовал на покупку багдадских горячительных напитков с целью их обстоятельной дегустации. Аладдин из XVII века пытался протестовать, но Баламут остановил его, сказав, что через неделю-другую он будет нежиться в постели с самой принцессой Будур. Аладдин, конечно, не поверил, но это была его трагедия.
Ознакомившись с новым для себя окружением и постепенно привыкнув к нему (особенно к муэдзинам, имеющим обыкновение будить подвыпившего человека в самое неподходящее время), Баламут (дальше будем именовать его просто Аладдином), взял тайм-аут, улегся на дощатой тахте под виноградником и, уставившись в великолепную гроздь дамского пальчика, принялся думать, как выйти на Худосокова, то бишь на его бессмертную душу.
Николай понимал, что задача это чрезвычайно трудная и ответственная. Ему не хотелось оплошать (идея-то зачистить прошлое была его, баламутовская). Но он знал, что жизнь – длинная штука, иногда даже слишком длинная, и ее наверняка хватит на проведение поисков в большинстве стран мира, если, конечно, какая-нибудь Будур не привяжет его своими длиннющими косами к супружеской кровати.
И Баламут решил начать с начала, то есть с Багдада. "Худосоков человек масштабный и наверняка крутится не среди медников и водоносов ", – подумал он и решил поменять обстановку, то есть сменить свое общественное положение на более высокое. Ума для этого не нужно было во все времена, для этого нужны кураж и деньги. Сравнительно честные способы отъема денег были ему хорошо знакомы из литературы, в том числе и художественной. Но повторяться не хотелось. Остап Сулейман Мария Бендер, конечно, человек грамотный, обаятельный и очень симпатичный, но ведь и он, Баламут, кое-чего стоит. И Николай решил сесть на трубу.
– Сяду на трубу, – подумал он, став на ноги и начав откручивать великолепную гроздь дамского пальчика, – и убью сразу двух зайцев: денег натрясу, и мафия международная наедет. Смотришь, и Худосоков нынешний в ее составе нарисуется.
Виноград оказался теплым, если не горячим. Мама Аладдина увидев, что сын остался этим недоволен, понесла ее охлаждаться в погреб. Она заметила, что ее любимец в последнее время сильно изменился, перестал ишачить с утра до вечера и о чем-то напряженно думает. И главное – глаза его стали осмысленными. Помня одну из самых популярных в Багдаде народных поговорок "Не умеешь работать головой – поработай руками", она сделала вывод, что ее единственный сын решил поменять ориентировку с неблагодарного физического труда на перспективный умственный. И решила сделать все, чтобы сынок не сдал позиций. В частности, положив виноград охлаждаться, она налила в пиалу прохладного гранатового вина и молча поставила перед сыном.
– Спасибо, мамуля! – поблагодарил Аладдин. – Погоди, не уходи, дело у меня к тебе есть.
– Слушаю тебя, свет моих очей! – улыбнулась старая женщина, радуясь одухотворенным глазам сына.
– В общем, маман, нужен стартовый капитал, понимаешь?
– Деньги что ли? – догадалась мать.
– Да! Есть у меня одна мыслишка, как сделать тебя свекровью принцессы Будур…
– Шутишь, сынок?!
– Нет, мамуль, не шучу. И вообще, готовься к великим жизненным переменам… Очень скоро ты станешь светской дамой.
Старая неграмотная женщина не знала, что такое светская дама, но уточнять не стала – если сын считает, что быть светской дамой – это достойное занятие, то она, конечно же, ею станет, непременно станет, и, став, не опозорит сына.
* * *
…На сооружение первой частной нефтеразработки в районе Басры и налаживание производства осветительного керосина у Аладдина ушло около года. Одновременно с нефтедобычей и переработкой нефтепродуктов он занимался смежными отраслями бизнеса – в частности, взял в свои руки производство и сбыт медных ламп. Всего через несколько лет после того, как Аладдина ибн Саида осенила "ламповая" идея, в славном городе Багдаде каждые восемь из десяти осветительных приборов производились на его предприятиях, а все нефтеносные площади, прилегающие к Персидскому заливу, принадлежали ему или его доверенным людям. И скоро бывший водонос, в свое время никогда не ложившийся спать сытым, стал богатым и известным человеком. Таким богатым и известным, что принцесса Будур неназойливо предложила ему руку и сердце. Аладдин некоторое время кокетничал (дела занимали его ум), но когда узнал, что принцесса контролирует всю винную торговлю в Багдаде, Исфахане, Мешхеде и Самарканде, немедленно согласился.
