Андрей Белянин
Посрамитель шайтана
Глава 3
Ваших друзей да в наш бы музей…
Реклама Кунсткамеры
Главный визирь поправил завитую бороду, ещё раз поклонился, дождавшись милостивейшего кивка кокандского султана, и, подтянув необъятное брюхо, бодро взялся за дело. Он пристально осмотрел нашего героя, дважды или трижды обошёл его по кругу и вдруг резким уверенным движением запустил руку Льву в карман длинных летних шорт – на свет божий явились два кошелька, кусочек недоеденного чурека, потёртые игральные кости, три китайские монетки с дырками посередине, один шёлковый платочек с буквами «О+Д» арабской вязью, золотая цепочка с полумесяцем и амулет в виде сухой кроличьей лапки…
– О шайтан, это же наше! – в голос возопили честные стражники, узнав собственное имущество.
Толстяк победно воздел указательный палец вверх:
– Проницательный взор нашего сиятельного султана легко и сразу опознал этого бесчестного наглеца, ибо никому не дано бросить даже тень обмана на солнцеподобное чело блистающего разумом нашего повелителя! Вот медноголовый Аслан-бей, например, ни о чём не догадался…
– Что?! Да я первый его поймал! Я сразу узнал, что он и есть тот самый вор! Я первый…
– Вай мэ, – укоризненно поцокал языком визирь. – Кто это смеет в присутствии самого султана верблюдоподобно кричать: «Я – первый…»?!
Глава стражи успешно прикусил язык. Муслим аль-Люли Сулейман ибн Доде нахмурил бровки, похоже, он действительно не любил делиться пальмой первенства.
Султан сурово поманил пальчиком Льва:
– Мы узнали тебя! Легенды о неуловимом Багдадском воре, голубоглазом, высоком и светлокудром, ограбившем дворец Селима ибн Гаруна аль-Рашида и опозорившем многих достойных жителей, достигли нашего слуха. Признаёшь ли ты эти ужасные преступления?
– Бред какой-то… – Оболенский старательно постучал себе кулаком по лбу, словно надеясь, что всё происходящее окажется горячечным сном и развеется на рассвете. – Отвали, пингвин в будёновке, ничего такого я не делал…
– Как он нас назвал?
– О кладезь мудрости, – тут же подкатился едва не поперхнувшийся Хасан аль-Хабиб ибн Бибип. – Пингвин – это чудесная птица дальнего Севера, отличающаяся редким умом, неизбывной красой и божественным голосом. А будёновка… это… это…
– Очень симпатичная революционная тюбетейка красноармейских джигитов, с ушками и звездой, – уже срываясь, добил наш герой. – Нет, ну серьёзно, что вам всем от меня надо?!
– Мы желаем, чтобы ты крал для нас! – топнув ножкой, взвыл султан.
На мгновение повисла нехорошая тишина (присели все!) – на изысканно утончённом Востоке подобные заявления открыто не делаются. Стражники распахнули рты, визирь начал что-то насвистывать, а Оболенский со скрипом прочистил указательным пальцем ухо. Видимо, и сам властитель понял, что сболтнул лишнее…
– Мы утомились пустыми разговорами и изволим вкусить сон в нашей опочивальне. Пусть этому недостойному глупцу объяснят, в чём его истинный долг как правоверного мусульманина и верного подданного… – Муслим аль-Люли строго зыркнул на каждого участника, зачем-то похлопал кулаком по брюху главного визиря и поманил за собой Аслан-бея. – Ты пойдёшь с нами, нам угодно кое-что сказать тебе наедине…
Все, за исключением Льва, склонились в почтительном поклоне. Дождавшись, пока султан и глава стражи уйдут, визирь поманил лучников и самолично отконвоировал задержанного в какое-то подвальное помещение. Причём, что удивительно, не в тюрьму! Этакая уютненькая комнатка, вся в коврах, с широкой кроватью, заваленной шёлковыми подушками, медным тазом, кумганом с водой и выдержками из Корана на стенах… Окон, впрочем, не было, то есть благоустроенная, но камера… Запустив пленника внутрь, толстый визирь самолично припёр спиной дверь, снял надоевшую бороду и тихо произнёс:
– Ну, здравствуй, Лёва-джан…
Вместо ответа Оболенский от души дал Насреддину по морде!
…Вот здесь я впервые и задал, как мне казалось, вполне логичный вопрос, полный нескрываемой укоризны:
– С чего это тебе взбрело в голову заняться рукоприкладством?! Ведь Ходжа – твой друг и он…
– Именно! Именно потому, что он – мой друг, он и способствовал тому, что меня вновь загнали на этот грязный, вонючий, тёмный, страшный, нецивилизованный Восток! По морде я ему дал… заслуженно! Должен же я был хоть кому-нибудь дать в табло от полноты чувств?! Меня второй раз туда отправляют, даже не спросив, вежливости ради!
– Лев, не ори…
– Буду орать! В первый раз ладно… прощаю… Был не в себе, башкой об асфальт стукнутый, уши в лапше, весь из себя сплошной мусульманин (прости, Господи Иисусе Христе, мя грешнаго!..), ворую направо-налево, по гаремам культурно отмечаюсь, но ведь не от дурного воспитания, тут я чист, аки дитя неразумное! А во второй раз что?.. Я, между прочим, уже всё-всё понимал! Как последний идиот – в джинсовых шортах, новых сабо, футболочка фирменная, мобильник, часы приличные… были. И вот со всем этим – нате вам, Багдадский вор вернулся! А Ходжа знал, не мог не знать, уж он-то всегда всё знает! Фольклорный персонаж, блин, герой легенд и анекдотов… И что, ты думаешь, он после всего этого сделал?!
– Что? – осторожно уточнил я.
– Дал мне сдачи!!!
…Самое смешное, что обалдевший Лев воспринял это, в общем-то, абсолютно адекватное действо как акт самой чёрной неблагодарности. А посему добавил домулло ещё и по уху слева, чисто в воспитательных целях. В ответ получил незамедлительный пинок под коленку и рассердился уже всерьёз…
Добрых десять минут заклятые друзья тузили друг друга самым недружественным образом! Оболенский был выше и сильней, но Ходжа оказался более шустрым, к тому же подушка на животе успешно гасила ряд прямых ударов, не позволяя провести достойный апперкот. Кстати же, сам Лев первым и прекратил бессмысленную потасовку, выбросив флаг перемирия…
– Всё, брэк! Один-один, а дерёшься ты всё равно по-девчачьи…
– В уличной драке главное – результат, – отдышавшись, просветил Насреддин. – Аллах дозволяет причинить обидчику равноценное зло.
– Вот так и дал бы мне в зубы, а то лягаешься, как мой Рабинович…
– Во-первых, он мой! Во-вторых, о невнимательный в познании мудрости, «равноценное зло» вовсе не значит «то же самое». Если какая-то собака укусит тебя за ногу, не будешь же ты ловить её с целью укусить туда же?! Хотя, клянусь святым Хызром, с тебя станется…
Они покосились друг на друга, потом улыбнулись и крепко обнялись.
– Ну, наконец-то, Ходжуля…
– Я скучал, Лёва-джан…
– Я тоже, и к вопросу о скуке… Это не ты надоумил одного нашего знакомого джинна?
Глава 4
«Энергетическая клизма»? Засуньте её себе знаете куда…
Академик Норбеков
В общем, им не дали особенно наболтаться по душам. Вышколенные восточные стражники, даже слыша явно подозрительный шум, не дерзнули бы войти внутрь без прямого приказа визиря. Однако, когда всё стихло, им взбрело в голову поинтересоваться: кто же всё-таки победил? То есть нет ни малейших сомнений, что болели они за своего, но проницательный взгляд высунувшегося Ходжи мгновенно определил, кто, сколько и на кого поставил и почему выиграл…
– Охраняйте этого человека как зеницу ока! – строго, но чуть гнусавя, наказал он, прижимая к разбитому носу парчовый рукав. – Ибо султан наш, да сохранит Аллах его незыблемый ум в том же непоколебимом состоянии, как и было ранее от младых ногтей, имеет большие планы на этого грешника, при одном имени которого даже сам шайтан стыдливо прячет лицо своё между колен своих…
– Вай дод, как ему, наверное, неудобно, – сочувственно покивали представители кокандского спецназа, задвигая засов на дверях. А Лев Оболенский, плюхнувшись задом на мягкие подушки, погрузился в светлые воспоминания о славном Востоке! И ведь ему было что вспомнить, согласитесь, а?!
О бездонное небо Багдада, высокое и глубокое, словно взгляд голубых глаз Аллаха… О хрустальный смех смуглолицей Джамили, подобный звону весенней капели, перемешанному с шёпотом горного ручья, столь же чистым, сколь и мелодичным… О стихи старого Хайяма, его узловатые руки, пахнущие пылью пустыни и едва уловимым ароматом страниц зачитанного Корана…
– Блин горелый, что ж я о дедушке-то ничего не спросил?! Он ведь вроде не кисло там устроился, при дворе Гаруна аль-Рашида, премьером или советником по вопросам философического стихосложения после литра подшофе…
Пить Аллах не велит не умеющим пить,
С кем попало, без памяти смеющим пить,
Но не мудрым мужьям, соблюдающим меру,
Безусловное право имеющим пить!
В этом весь дед – ни дня без рюмки, а по молодости ещё и ни одной чадры мимо не пропускал… Вот у кого надо учиться умению ставить главные приоритеты в жизни!
За дверью раздался сдержанный гул, лязгнул отодвигаемый засов, и в подземелье к нашему герою торжественно шагнул глава городской стражи Коканда. Он искренне старался выглядеть как можно более величественно и грозно, что было трудно. Ибо далеко не каждый восточный мужчина, десять минут назад мокнувший в фонтане, способен производить устрашающее впечатление…
– Слушай, ты… шайтан неверный!
– Не-а, я верный шайтан, – вальяжно растянувшись на невысокой кровати, мурлыкнул Лев. – Чем обязан, достопочтенный сэр?
– Как ты смеешь, презренный шакал?! – взвился было отважный Аслан-бей, хватаясь за парадный ятаган, но огромным усилием воли совладал с собой. – Великий султан, да благословит его Аллах долгими годами и бесчисленным потомством, вознамерился поручить тебе одно щепетильное дело… Он верит, будто бы бесчестный Багдадский вор способен доставить к его стопам то, чего не смогла его же преданная стража?! Да я клянусь бородой пророка, что если ты только посмеешь…
За дверью раздался явственный стук каблучков. Начальник стражи тихо ойкнул и без предупреждения ужом ввинтился под кровать пленника. Невозмутимый Лев отреагировал на этот вопиющий поступок чуть удивлённым изгибом левой брови, не более…
В его благоустроенную камеру вошла очень толстая женщина в богатейшей струящейся парче, с плотно укутанным вуалью лицом. Опытным глазом «экспроприатора» Оболенский заметил, что украшений на ней вполне хватило бы на открытие собственного ювелирного бутика…
– Ты ли тот человек, которого называют Багдадским вором, о бесстыжий червь, смеющий возлежать перед самой главной женой нашего всесильного султана?!
– Не-а, по сути, я очень стыдлив, и если вам неудобно разговаривать со мной стоя – ложитесь, я охотно подвинусь…
Женщина, словно выплывшая Муму, начала лихорадочно хватать ртом воздух и даже, кажется, заметно увеличилась в размерах…
– Как ты… смеешь так… да я… одного моего… тебя тут же…
– Да, вот такой уж я несносный хам, что смею, то и жму, но большинству девушек это нравится, – пунктуально отвечая на все недовысказанные вопросы, продолжал наш герой. – Однако, пока вы, как самая весомая жена вашего султана, не повелели мужу сотворить со мной нечто противоестественное, может, скажете уже, зачем пришли, а?
– Затем, чтобы сказать тебе, что если только ты исполнишь повеление моего горячо любимого (да сохранит его Аллах и помилует!) мужа, то твоя смерть будет самой долгой, самой ужасной, самой мучительной и…
– И так далее, в соответствии с вашим кротким нравом и бесконечной добротой?
– О исчадие гиены и скорпиона, чтоб шайтан этой же ночью обгрыз тебе все ногти… – злобно зашипела женщина, но в этот момент знакомый фальцет самого Муслима аль-Люли Сулеймана ибн Доде раздался за гостеприимными дверями. Лев величаво указал даме пальчиком на «под кровать!», и главная жена султана, разом сдувшись, умудрилась-таки туда влезть. Невнятный всхлип, короткая потасовка, облачко пыли, вылетевшее снизу, кровать пару раз дёрнулась и тактично замерла…
В двери вошло главное действующее лицо правительства славного Коканда. Султан огляделся, закрыл за собой дверь и уже открыл было рот, как догадливый Оболенский предупреждающе вскинул руку:
– Ша! Хватит, наслушался! Всё, что вы тут намерены сообщить мне о моей гнилой сущности, я уже знаю, запомнил, осознал, выписал золотой арабской вязью на чёрных скрижалях беспросветного мрака моей преступной души, так?! Теперь, ради бороды святого Хызра с колесницей, чётко и целенаправленно – ЧЕГО НАДО?
Добрых пять минут с очень длинным хвостиком султан молчал, пыжась от сомнений. Его буквально на глазах раздирали два безумных противоречия – с одной стороны, жгучее желание немедленно казнить наглеца в соответствии со всеми наворотами шариата, а с другой, этот несносный злодей был ему для чего-то очень-очень нужен! Лев намеренно сделал предельно скучное лицо и даже зевнул, хотя вставать и не собирался…
– Ты должен украсть для меня самую достойнейшую из жён, прекрасную пери Востока, красотой превосходящую всех райских гурий, с телом совершенным, словно её лепили руки Аллаха, и душой чистой, как слеза пророка! Понял ли ты, несчастный?!
– Угу, уже конспектирую. Осталось выяснить кличку и среду обитания этого подвида розового фламинго…
– О, её божественное имя, – не замечая иронии, продолжал султан, – подобно музыке флейты и свирели – Ирида аль-Дюбина!
Глава 5
Политкорректность придумал шайтан, для того чтобы честные люди не могли называть вещи своими именами…
Проверенный хадис
Сказать, что удивлённую морду Льва малость перекосило – значит не сказать ничего. В беспредельном изумлении он так распахнул рот, что Муслим аль-Люли Сулейман ибн Доде, не удержавшись, заглянул туда.
– Но помни, сын свального греха ехидны и крокодила, если об этом узнает хоть кто-нибудь…
Оболенский икнул, извинился и в ту же секунду разразился таким хохотом, что стены вздрогнули. Видимо, причина столь бурного веселья не была оценена султаном по достоинству. Восточная субординация вообще редко поощряет подобную фамильярность, и их величество, да сохранит его имя Аллах для неблагодарных потомков, дважды возмущённо фыркнул, притопнув ножкой.
Увы… Обычно трезво мыслящий Оболенский никогда не позволил бы себе этого быстро наказуемого хамства, но, будучи уверенным в друге Ходже, он разошёлся на полную катушку. Нет, конечно, маленький султан внешне здорово напоминал разгневанного циркового пони, и его потешный вид не стоит сбрасывать со счетов, хотя гогот нашего героя всё равно мог быть и потише…
Но самое худшее, что за дверью вновь раздались голоса, и кто-то, несмотря на протесты стражников, настоял на своём праве войти. Льву ничего не оставалось, кроме как, свесившись, кивнуть султану, намекая на то единственное место, куда можно было бы спрятаться от нежелательного свидетеля. Самое трогательное, что и повелителю Коканда не пришло в голову ничего умнее, как подчиниться…
Насреддин вошёл внутрь, когда быстрый перепихон под кроватью достиг апогея взаимного абсурда и тихого ужаса всех заинтересованных сторон.
– Лёва-джан, друг мой, – без предисловий начал главный визирь. – Ситуация выходит из-под контроля, клянусь Всевышним, тебе придётся бежать этой же ночью… прошу, молчи и слушай! Наш тупоголовый султан (перестань строить мне рожи – я говорю о серьёзном!) вознамерился жениться на очередной неприступной красотке и отправить за ней самого Багдадского вора, то есть тебя! А эта старая уродина с лицом, подобным вымени макаки (речь, конечно, о главной жене нашего властителя, и не изображай обморок!), вбила себе в голову, что не допустит этого, а если надо, просто подсыплет тебе яду в шербет. Да, кроме того, сам начальник стражи Аслан-бей (чей ум я никак не могу сравнить с ослиным из уважения к Рабиновичу, да не ёрзай ты, дай рассказать!) обещался при всех справиться с этой задачей сам, навеки похоронив всю память о тебе в вонючем зиндане! Понял, о недогадливый и пустосмешливый? Ну а теперь досчитай до пяти и внятно объясни: почему ты так невежливо пытался перебить меня во время изложения столь важных фактов… Я правильно употребил слово «факт»?
– Да, – наконец-то успел вставить слово Лев, – но, знаешь ли…
– Знаю, я всё знаю, о великовозрастный внук вечно пьяного поэта, – на лету перехватил инициативу домулло, – потому и предупреждаю сразу: я с тобой не пойду! Тебя, разумеется, выведу и спасу, в память о нашей доброй дружбе, а мне есть что терять… О, кому рассказать, не поверят – каково это сыну бедного горшечника из Бухары выбиться в главные визири при султане Коканда! Я уже не тот Ходжа Насреддин, я имею достойный пост, помогаю простым людям, и самое главное, что здесь меня не разыскивают власти шести мусульманских стран за преступления, в которых я практически не… Лёва-джан, у тебя зубы болят, да? Нет?! А зачем ты тогда так интимно хлопаешь ладонью по своей постели, ты на что-то надеешься или намекаешь…
– Да, – ещё раз безысходно подтвердил Оболенский, всей задницей, буквально физически, ощущая нарастающую мощь ярости, гнева и обид, зреющую под кроватью.
– Вай, собирайся, э?! Убегать пора, в любой час сюда может пожаловать сам султан вместе с начальником стражи, не говоря уже о старшей жене нашего властителя, чтоб шайтан приснился им всем беззвёздной ночью и пощекотал каждого в носу своим бесстыжим хвостом! Вставай, как главный визирь, я смогу провести тебя через…
– Бывший главный визирь, – уверенно поправил пленник, и от стальной незыблемости его тона Ходже стало не по себе.
– Почему это… бывший?
– Долго рассказывать, но уж поверь мне на слово… И, кстати, ты ещё не разучился бегать?
У героя народных анекдотов от ужаса встала дыбом искусственная борода, только сейчас он заметил три пары узорных восточных шлёпок, предательски выглядывающих из-под кровати. Ещё через пару секунд он безошибочно угадал, кому они принадлежат…
– Ты убил их, о исчадие северных иблисов?!! – с надеждой ахнул он.
– Нет, живёхонькие и, думаю, всё слышали…
– Тогда ты убил меня, – с чувством признал Насреддин. – Знаешь, у нас есть очень немного свободного времени, я как раз хотел показать тебе город, только очень быстро, ты уж не отстава-а-ай…
Последнее слово растянулось во времени и пространстве в соответствии со всеми законами физики и скоростью стартовавшего «визиря». Лев вздохнул, потянулся, раза три хорошенько подпрыгнул на той же кровати и, только убедившись, что наплющил кого надо как следовало, припустил за Ходжой. Старые, добрые времена возвращались…
Ретивый Насреддин пулей нёсся впереди, вопя во всё горло: «Пожар! Пожар! Спасайтесь, правоверные!» Стражники послушно шарахались в стороны, бывший Багдадский вор тяжёлыми прыжками догонял друга, иногда с видимым удовольствием отлавливал перепуганных царедворцев, услаждая их уши львиным рёвом: «Пожар же, дубина! А ну быстро набрал полный рот воды и тушить! Тушить немедля, тунеядцы, мать вашу…»
К чести кокандцев, надо признать, что уклониться от такого призыва не посмел никто! Когда примерно через полчаса взбешённый Муслим аль-Люли приказал поставить пред свои грозные очи всех и сурово вопросил, какого шайтана эти дети иблисов молчат, как будто воды в рот набрали, семьдесят пять процентов едва не захлебнулись от восхищения проницательным умом наимудрейшего из всех султанов!
А тем временем из задней калиточки дворца спокойненько вышли два сборщика налогов, высокий и толстый. Как понимаете, таких людей даже охранники не задерживают, памятуя о том, что, «пока ты не наступил в дерьмо верблюда, оно не так уж и пахнет…».
К вечеру весь Коканд был более-менее обыскан относительно щепетильной стражей, по зрелом размышлении так никого и не нашедшей. А что вы хотите – поздний час, время вечернего намаза, и вламываться в дома правоверных мусульман в такую минуту есть непростительный грех перед Аллахом, ибо никто не вправе отвлекать молящегося от молитвы. К тому же блюстители порядка искали голубоглазого чужестранца и сбежавшего главного визиря. О том, что мимо них безнаказанно прошмыгнули два сборщика налогов, дальновидные воины разумно умолчали…
А в результате оба прожжённых авантюриста надёжно скрылись в ближайшей чайхане, демонстративно расположившись под самым носом разгневанного султана. Уж как и о чём великий и сиятельный побеседовал под кроватью со своей старшей женой и любимым начальником стражи, истории неизвестно… Думаю, эти двое успешно выкрутились, так как каждый остался при своём – жена при муже, а Аслан-бей при должности. Не нам их судить, нам гораздо интереснее, что сказал Ходжа Льву, когда убедился, что погоня их не достанет…
– Да поразит тебя шайтан цветистым чирьем во всю поясницу, который будет болеть, как единственный зуб самой злонравной из тёщ, и прекратит чесаться, словно язык гнуснейшей сплетницы всего мусульманского мира лишь в тот миг, когда хоть один из правоверных скажет о тебе доброе слово, не покривив душой перед Аллахом!
– Убавь транзистор, а? Без тебя тошно…
– А со мной?
Лев подавил рвущиеся наружу эпитеты и молча добавил соучастнику горячего чаю в пиалу, причём налил буквально всклень так, что не подымешь не расплескав. Ходжа понимающе вздохнул и, низко наклоняясь, стал прихлёбывать чай по-собачьи. Оболенский понял, что и тут проиграл…
– Значит, это не ты надоумил Бабудай-Агу вернуть меня на Восток…
– Лёва-джан, ты мне почти как брат и поверь, половина моего большого сердца принадлежит тебе, хотя ты и бросил меня в Багдаде, как последний хмырь… Это вроде недоношенного шайтана, да? Так вот, злая судьба завела меня в благословенный Аллахом Коканд, где я так уютно, так светло и безмятежно устроился в должности главного визиря, ежедневно вкушая халву с мёдом, плов с барашком и даже (прости, Всевышний!) румийское вино по большим праздникам, как вдруг являешься ты… И всё! Одно твоё появление, один взгляд голубых глаз, один звук знакомого имени сразу говорят понимающему истину – покой и благоденствие накрылись медным тазом… Ты вновь вернулся портить мне печень?
