Бениамин Таммуз
Минотавр
Published with the support of The Institute for the Translation of Hebrew Literature, Israel and the Consulate General of Israel, St. Petersburg
Published by arrangement with The Institute for the Translation of Hebrew Literature
Copyright © by the Estate of Benjamin Tammuz
© ООО «Издательство К. Тублина», 2021
© А. Веселов, оформление, 2021
Часть первая. Тайный агент
1
Тайный агент припарковал свою взятую напрокат машину и, изрядно промокнув под дождем, сел в автобус, направлявшийся в центр города.
Ему исполнился в этот день сорок один год, и, опустившись на первое попавшееся сиденье, он предался размышлениям на эту далеко не радостную тему. Отвлек его шум открывающихся на следующей остановке дверей, и когда он поднял глаза, то увидел двух девушек, усаживающихся на свободные места прямо перед ним. У той, что села слева, были волосы цвета меди, темной меди, отливающие золотым блеском; они были схвачены на затылке черной бархатной лентой, завязанной перекрещенным узлом.
И от ленты и от волос исходило ощущение какой-то особой первозданной чистоты и свежести, словно их никогда не касалась человеческая рука. Чьими же стараниями был завязан этот узел на ее затылке, задумался человек, которому исполнился в этот день сорок один год. Он стал ждать, когда она повернет голову и он увидит ее профиль, и девушка, говоря что-то подруге, действительно повернулась к нему в профиль, и он увидел ее лицо. Ему удалось сдержать ладонью едва не вырвавшийся из горла крик. Или крик, задушенный в самом начале, все-таки прозвучал? Так или иначе, люди в автобусе никак на это не отреагировали.
2
«Сегодня мне исполнился сорок один год. Не в первый раз приходится мне отмечать свой день рождения записью в дневнике в гостиничном номере. Завтра я пойду в посольство, где меня будет ждать поздравительная телеграмма от жены и обеих дочек. Еще одну пришлет мне из интерната сын. Он тоже уже давно не живет дома, и, если ему это нравится, он наверняка пойдет по моим стопам. Если да – одной причиной поставить на всем этом точку будет больше. Так я думал до последнего дня. Но сегодня вечером случилось нечто, из-за чего все это может измениться.
Не знаю почему, но я был уверен: перед нашей встречей мне будет дан какой-то знак, некий сигнал, предупреждение, намек… В любом случае я не думал, что это произойдет так внезапно. Но именно так все это случилось. Я увидел ее в тот момент, когда она села в автобусе прямо передо мной. И я сразу узнал ее. Сразу. Когда она вышла из автобуса, я вышел тоже и пошел вслед за ней. Теперь я знаю ее адрес, а завтра мне станет известно, как ее зовут. Она живет в приличном доме, там селятся люди с достатком. Она получила хорошее образование – я понял это, прислушиваясь к ее разговору с подругой. Ее голос, он тоже ее выдавал, она, вероятно, пела в хоре. Речь ее свидетельствовала о хорошем воспитании, одета она была со вкусом, дорого и просто, и никаких безделушек и украшений – ничего, кроме бархатной ленты, строгой черной бархатной ленты, повязанной с вызывающей тщательной небрежностью, которую я сразу отметил. Мне удалось разглядеть цвет ее глаз – карий, глубокий, не слишком темный. Ее подбородок выдавал характер решительный и сильный, способный с легкостью отбросить все лишнее и ненужное, лицо ее говорило о максимализме, готовности к полной самоотдаче и при этом – восторженности натуры. Чистые черты, выступающие скулы, как похоже на мою мать, нежная бело-розовая кожа, и только чуть припухлые алые губы, сочетание было безупречным, а эти ровные белоснежные зубы; я обидел бы Создателя, предположив, что они даны ей лишь для того, чтобы пережевывать пищу, – для подобной цели не стоило так стараться.
И мне сорок один, а ей на вид семнадцать. Двадцать четыре года разницы».
3
«Теа!
Это письмо, как видишь, отпечатано на пишущей машинке и не подписано, потому что мы, скорее всего, никогда не увидимся, хотя я, конечно, видел тебя, а ты – ты тоже видела меня, не догадываясь об этом. Шесть недель прошло с того дня, когда я прошел мимо, глядя тебе в глаза, но ничем себя не выдав; ты тоже скользнула по мне взглядом, я был человеком, шедшим в толпе тебе навстречу среди многих других. Ты меня не узнала. Но это не имеет никакого значения, ибо ты – моя, ты мне принадлежишь. Отныне и навсегда.
У тебя никогда, понимаешь, никогда не будет возможности задать мне ни единого вопроса, но мой голос будет настигать тебя в письмах, которые – я уверен – ты прочтешь. Я знаю, что ты будешь их читать. Откуда? Не могу объяснить, но ясно одно: с тех пор, как я себя помню, именно тебя я искал и ждал. И я никогда не сомневался в том, что ты – есть, я только не знал где. Пока волею обстоятельств, а точнее, благодаря моей работе я не попал в этот город. Я написал: «Благодаря моей работе…» Давай сразу покончим с этим. Это тяжелая, непрерывная, неблагодарная, часто безнадежная, еще чаще неопределенная и не допускающая никаких ошибок работа. Я выбрал ее сам, потому что никогда никого не любил – никого, кроме тебя, – при том, что всю свою жизнь пытался кого-нибудь полюбить, другими словами – пытался изменить тебе. Я связал свою жизнь с этой тяжелой и неблагородной работой именно потому, что хотел любви. Итак, я люблю страну, на благо которой работаю, я люблю ее холмы, ее долины, ее пески и отчаянье, ее дороги и ее тропинки. Я сделал этот выбор из-за отсутствия выбора, я ведь не знал, встречу ли я тебя когда-нибудь. А сейчас, когда мы встретились, уже слишком поздно, произошла ошибка, какое-то несовпадение дат, дней рождения, несовместимость паспортов. И в небесной канцелярии ведь неразбериха, как и во всех остальных конторах. Как бы то ни было – все слишком поздно и неосуществимо.
Я знаю, где ты учишься сейчас. Знаю, в какой университет записалась на будущий год. Знаю, что любишь музыку. Вот, пожалуй, и все, что я пока знаю. На сегодняшний день. Но не сомневаюсь, со временем я узнаю о тебе много, много больше.
А теперь послушай: вслед за этим письмом ты получишь посылку. Ты найдешь в ней проигрыватель и пластинку. И я прошу тебя вот о чем: в следующее воскресенье ровно в пять часов вечера поставь эту пластинку – а я, я сделаю то же. В своем номере. В гостинице, неподалеку от тебя. Мы будем слушать одну и ту же музыку в одну и ту же минуту; так произойдет наша первая с тобой встреча. Я узнаю о том, выполнила ли ты мою просьбу. На самом деле я и сейчас уже знаю, что ты сделаешь все, как я прошу.
Я тебя люблю. Я любил тебя всегда, всю мою жизнь. Мне тяжело смириться с мыслью, что, встретив меня на улице, ты меня не узнала. Но это не твоя вина. Произошла ошибка – с датами, странами. Тотальная ошибка. Поиздеваться наверняка намеревались надо мной, не над тобой.
Бережно снимаю я туфли с твоих ног и целую твои пальцы, один за другим. Я знаю их так же, как я знаю всю тебя, каждую черточку, каждый изгиб твоего тела. Не сердись. И ради всего святого, не жалей меня. Я не знал, что такое счастье, до тех пор, пока не нашел тебя».
4
«Смешной человек!
Я сделала то, о чем ты просил: в это воскресенье, ровно в пять часов вечера. Откуда ты знаешь, что я люблю классику? Откуда ты вообще обо мне знаешь? У нас есть общие знакомые? Скажи правду – есть? А может быть, мы просто знакомы и твои письма (скажу сразу, они мне симпатичны) – это всего лишь шутка? Я долго ломала над этим голову, перебирая одного за другим всех своих знакомых, и мне кажется, что я угадала, точнее, вычислила тебя. И если это так, обещай честно признать свое поражение и перестань играть со мною в прятки, договорились? Так вот, я думаю, что ты – Г. Р. Мы встречались с тобой на вечеринках у Н. Я несколько раз перехватывала твои взгляды, а потом мне сказали, как тебя зовут.
Вообще-то, я пишу в никуда. Но пусть так и будет. Чтобы потом, когда мы встретимся, я смогла бы тебе это письмо показать. И вообще, не кажется ли тебе, что даже из простой вежливости человек, получивший письмо, обязан на него ответить. Тем более (я уже призналась) твое письмо мне нравится. Хотя не скрою, многого я в твоем письме не поняла, и если ты не Г. Р., то ты человек очень таинственный.
Ну вот и все. Я кладу свой ответ в шкатулку, на которой написано: «Письма незнакомцу». И ты будешь им, пока мы не встретимся. И все-таки лучше бы все это оказалось розыгрышем.
До свиданья,
Теа».
5
«Неизвестный мой друг!
Я продолжаю получать твои письма. К сожалению, у меня скоро выпускные экзамены, и я просто не в состоянии регулярно писать в ответ. Ведь письма приходят ежедневно, а иногда и дважды на день. В этом своем письме я отвечаю на все твои предыдущие разом и боюсь, что до конца сессии больше писать не смогу. Думаю, ты меня поймешь и не обидишься, не так ли?
Сейчас я уже уверена, ты не Г. Р. Недавно он ко мне зашел, приглашал в кино и в кафе и вообще всячески давал мне понять, что я ему очень нравлюсь. Он вполне хорош собой. Но он – не ты. Я отказываюсь впредь от своих попыток угадать, кто же ты есть на самом деле. Но я все больше и больше нервничаю из-за этих твоих посланий, которые становятся все более печальными. Временами мне даже делается страшно. Это уже не игра. Но что же это тогда? Иногда я думаю, что ты слишком серьезно меня воспринимаешь. Может быть, ты ошибаешься, вознося меня до небес. Это лестно, но… Вероятно, это вскружило мне голову…
В последнее время я часто ловлю себя на том, что стою перед зеркалом. Стою, всматриваюсь и стараюсь увидеть в себе то, о чем ты так часто и так красиво пишешь. Я пытаюсь увидеть себя твоими глазами, понять, что тебе так нравится и так ли я красива на самом деле. Боюсь, что ты меня избалуешь. Да это уже и происходит: после твоих писем комплименты, которые я слышу от своих поклонников, кажутся мне пресными и пошлыми. Мои друзья и приятели сильно проигрывают по сравнению с тобой. И все-таки, все-таки… от твоих слов мне все больше и больше не по себе. Иногда я ощущаю себя героиней какого-то романа. А может быть, ты и вправду писатель? Или поэт? Ты ведь так необычно пишешь.
Послушай… Вот еще одна вещь, которая меня тревожит. Почему ты говоришь, что можешь в любой момент умереть? И как это совместить с твоими словами о любви ко мне, словами, которые повторяются в каждом письме? Разве ты не согласен с тем, что любить могут только живые люди? И еще одного я не в силах понять – почему бы тебе просто не появиться. Может, ты боишься, что не произведешь на меня впечатления? Это несерьезно, ты согласен? К чему эта таинственная, эта странная игра? Ты все время на что-то намекаешь. Ты, кажется, хочешь, чтобы я сама о чем-то догадалась, что-то поняла. Но я не понимаю. Вот тебе и пример того, как ты во мне ошибаешься, – я вовсе не так умна, как тебе кажется.
И конечно, я тебе очень благодарна за две новые пластинки, которые ты прислал. Похоже, что ты помешан на Моцарте. Он восхитителен, я согласна.
Как ты и просил, каждое воскресенье ровно в пять вечера я ставлю пластинку. Видишь, я веду себя как послушная девочка. Будь же и ты хорошим мальчиком. Согласись, пришло время – хотя бы для того, чтобы я получила твою фотографию.
Буду ждать ее с нетерпением.
До свиданья,
Твоя Теа.
P. S. Это письмо тоже отправляется в шкатулку с надписью: “Письма незнакомцу”. Сколько же времени ты намерен им оставаться?»
6
«Милый мой незнакомец!
Вот и закончились все экзамены. Я свободна и теперь могу сколько угодно слушать все твои пластинки. Знаешь, мне кажется, что ты все-таки не слишком вежлив. Вот уже которое письмо подряд я отправляю в шкатулку, и все потому, что не знаю твоего адреса. Ты что же, нигде не живешь?
Да и вообще, я знаю о тебе сейчас не намного больше, чем тогда, когда получила первое твое письмо. При этом, если бы твои письма перестали вдруг приходить, в моей жизни образовалась бы пустота. Ты удивлен? А может быть, именно этого ты и добивался – приучил меня, что для кого-то (для тебя) я являюсь идеалом, чуть ли не королевой. Но, кроме тебя, никто во мне не видит того, о чем ты мне все время пишешь. Иногда я думаю (не сердись): «А может, он просто сошел с ума?» Он – это ты, конечно. Ну согласись, это ведь просто ненормально – то, что ты не хочешь со мною встретиться. Пусть это письмо будет последним из тех, что отправляются в шкатулку.
На часах – ровно 17:00. И я ставлю пластинку. Надеюсь, ты в эту минуту делаешь то же самое. Может быть, музыка прояснит тебе, как я хочу тебя увидеть. У нас с тобой друг перед другом нет никаких обязательств, не так ли? И все-таки я о тебе думаю непрерывно. Стараюсь представить, как ты выглядишь. Может быть, я тоже потихоньку схожу с ума?
Появись, прошу тебя.
Твоя Теа».
7
«Tea!
Прости меня. Я имею в виду два последних письма. У меня нет никакого права ни на жалобы, ни на твое сочувствие. Мне стыдно, и я обещаю тебе впредь так не поступать.
Этой ночью я видел тебя во сне. Не в первый раз, признаюсь. Я стоял на балконе, один, и вдруг увидел тебя: ты стояла у открытой двери и смотрела на меня, улыбаясь. Я повернулся к тебе, ошеломленный, а ты проплыла по воздуху и оказалась рядом. Не обняла меня, не прикоснулась даже. Но потом опустилась на пол, подошла вплотную, поднялась на носки и поцеловала в губы. И я, с детства не уронивший слезы, вдруг заплакал. Я чувствовал, как слезы текут у меня по лицу. Ты смотрела на меня очень внимательно, а потом сказала:
– Не плачь. Все хорошо. Я твоя. Возьми меня.
– Как? – спросил я. – Как я могу тебя взять?
– В воздухе, – ответила ты. – Возьми меня в воздухе.
Что ты имела в виду, Tea?
Две недели назад я был на твоем выпускном вечере, вам вручали аттестаты. Я сидел в третьем ряду, неподалеку от твоих родителей. Когда ты смотрела на них, твой взгляд скользнул и по моему лицу. Это был словно ожог, но я был так благодарен тебе за это неожиданное счастье. Как ты и просила, я поцеловал тебя. В воздухе. В моих мечтах. Но ты не узнала меня, ничто не подсказало тебе, что это я.
И так суждено быть всегда.
Я должен исчезнуть из твоего города. Не знаю, как долго меня не будет – месяц, два… три. Или пять. У тебя скоро начнутся лекции в университете. Но я там не рискну появиться – человек, подобный мне, смотрелся бы там явно посторонним. Будь проклят твой кампус, он отнимает тебя у меня надолго. Попробую увидеть тебя во время каникул, когда ты вернешься домой.
Что же до моей таинственности… это просто не так. Это не таинственность. Это необходимое условие моей работы. Или даже так: моей жизни, моего существования. Ничего хорошего в этом нет. Но для меня – и, кстати, для тебя – так безопасней, поверь. Дурацкая реальность, которой приходится подчиняться. Другого не дано.
Верь мне. Верь мне всегда.
Я тебя люблю…»
8
«Tea!
Сегодня исполнилось три года с тех пор, как я тебя нашел. И ты – самая большая потеря моей жизни. Виноват я сам, только я сам, больше никто. Ведь я лишил тебя права, которым ты обладаешь более кого бы то ни было на свете, – права писать мне. И, как знать, может, я спохватился слишком поздно. Но все же дай мне попытаться исправить это ужасное по своей глупости упущение. Сделаем так: пошли мне письмо и напиши на конверте: «Мистеру Францу Кафке, до востребования». И опусти это письмо на главпочтамте. На следующий день в пять часов вечера я подойду на почту и заберу его.
Я упоминаю точно день и час, потому что не хочу ненужных для нас неожиданностей. В это время ты должна будешь сидеть в маленьком кафе напротив дома твоих родителей. Я попрошу одного из своих друзей подойти туда и убедиться в этом. Он, в свою очередь, позвонит мне, и только после этого состоится мой поход на почту. Разумеется, я не пойду туда, если тебя в кафе не будет.
Я не исключаю, что затея эта может показаться тебе глупой, даже дурацкой. Тогда – прости…»
9
«Tea!
Девушка, которая пыталась высмотреть меня на почте, в лучшем случае имела возможность увидеть одного из моих друзей. Она так откровенно пялила глаза на всех мужчин, подходивших к окошку с надписью “До востребования”, что лишь абсолютно слепой не понял бы, что она здесь делает. Твоя невинная попытка обмануть меня на самом деле очень трогательна, и я, пожалуй, даже благодарен тебе за нее; она потребовала от тебя определенных усилий, и усилия эти были связаны со мной. Больше всего я боюсь твоего равнодушия. А сейчас я чувствую себя почти счастливым, несмотря на то, что мой мир рушится и я ощущаю приближение катастрофы.
Я прочитал все твои письма. Как я и ожидал, ты у меня умница – это в дополнение к тому, что ты красива. Приятно сознавать, насколько правильно я все разгадал. Ошибки не произошло. В моей работе, Tea (я писал тебе об этом), любая ошибка, особенно ошибка в людях, чревата гибелью, и я не могу себе позволить подобного даже единожды. Но если бы я ошибся в тебе, моя любимая, поверь: смысл моей жизни был бы равен нулю, и меня, скорее всего, давно бы уже не было на свете.
Мне очень бы хотелось ответить на твои вопросы, но я не могу это сделать по причинам, от меня не зависящим. Поэтому скажу лишь следующее: кроме вещей (событий, явлений), поддающихся пониманию, осмыслению, анализу и разбору, существует кое-что (или НЕЧТО) никакому разумному определению не поддающееся. Оно находится на грани разумного бытия и почти целиком основано на интуиции. Вот эта грань и определяет зону моей работы. И если я до сих пор еще жив, то потому лишь, что не перешел эту грань ни в ту ни в другую сторону. Если сказать (попытаться сказать) проще, это как ходить по тонкой проволоке на огромной высоте и без подстраховки. Спасти тебя может только отточенное мастерство, вера в себя и везение, способность предвидеть то, куда приведет тебя каждый твой следующий шаг.
Твое появление в моей жизни, которое я предвидел, предчувствовал, в котором был уверен задолго до того, как ты предстала наяву, – лучшее доказательство того, что интуиция меня не подводит.
Этим объясняется и моя осторожность, которую ты называешь таинственностью. На самом деле это всего лишь основанное на опыте знание того, что всего один лишь непродуманный шаг может оказаться роковым. Для меня – бесспорно, но не исключено, что и для тебя. Все может рухнуть в одну секунду. И тогда уже точно мы никогда не встретимся, разве что в иных мирах. Может быть, все это покажется тебе отговоркой или оскорбительной и ненужной предосторожностью; может быть, тебе даже придет в голову назвать это трусостью. Что ж… Я не боюсь в этом признаться. Да, мне страшно. За тебя. Но в одном, я уверен, ты не сомневаешься. В моей любви.
Больше об этом ни слова. Я и так уже сказал много лишнего. А это, повторяю, опасно для тебя.
Я люблю тебя, Tea. И если есть Бог, то Он позаботится о нашей встрече, о которой я мечтал еще в то время, когда ты не появилась на свет. Если же наша встреча не состоится, то одно из двух: либо Его нет, либо под этим именем существует и действует какая-то контора, быть может, и небесполезная, но абсолютно равнодушная к судьбам людей.
Я склоняюсь к тому, что Бог есть. То, что ты существуешь, – лучшее тому доказательство. Каждый вечер я мысленно покрываю тебя поцелуями, всю, с головы до пят. Я делаю это медленно, не торопясь, растягивая удовольствие и смакуя каждый переход, как настоящий гурман. Надеюсь, что когда-нибудь… рано или поздно, я коснусь губами твоих щек… твоих глаз…
Я ложусь в постель с единственной надеждой – увидеть тебя во сне этой ночью…»
10
Через четыре года после того, как незнакомец впервые увидел девушку по имени Tea, ее приятель, которого она обозначала в письмах буквами Г. Р., явился к ее родителям и попросил ее руки. Родители были согласны, Tea тоже. Свадьба была назначена на начало зимы. За месяц до назначенного срока Г. Р. погиб в автомобильной катастрофе. Тогда же Теа закончила свою дипломную работу. После защиты она уехала с родителями в Гештадт; и там в гостинице портье вручил ей огромный букет роз и роскошную коробку шоколадных конфет. К букету было приложено письмо.
«Теа!
Самою судьбой ты предназначена для счастья. Я знаю о том, что случилось. Это – испытание, которое ты должна выдержать. Ты прекрасна, молода и умна. Ты правильно сделала, что приехала именно сюда, здешняя природа даст тебе то, в чем ты сейчас нуждаешься более всего, – покой.
У меня, как и прежде, нет на тебя никаких прав и, конечно, нет права заставлять тебя задумываться над вещами, которые могут показаться трудно объяснимыми. Такими, например, как появление букета роз, конфет или этого письма. То, что нам порой кажется очень сложным, непонятным, на самом деле может оказаться совсем простым. Наверняка ты пыталась понять, как удается мне узнавать о событиях твоей жизни, твоих планах и перемещениях. Открою тебе эту тайну. Мне помогают в этом люди, которых я о такой помощи прошу. Некоторые мне чем-то обязаны, кому-то я просто плачу, причем щедро. Я плачу им за хлопоты и беспокойство. Помнишь того высокого старика – официанта в кафе, что напротив твоего дома? Он умер недавно. Так вот – он был одним из тех, чьими услугами я пользовался. Он помогал мне, а я ему. Он был беден и очень одинок… и это лишь один пример, а я мог бы привести другие примеры, еще и еще… Я с благодарностью и не колеблясь принимал помощь этих людей – так же, как и они мою.
Ты смущена? Или возмущена? Нет, я не слежу за тобой. Я люблю тебя, и у меня нет иного способа не потерять тебя окончательно, не потерять твой след. А это случилось бы непременно, полагайся я только на счастливый случай. Достаточно было уже того, что я встретил тебя.
Не грусти, любимая. Даже если у тебя тяжело на душе – заставь себя улыбнуться. Ради себя. Ради меня. Помни, что, несмотря на все ужасы, жизнь все-таки полна чудес.
P. S. В следующее воскресенье я окажусь неподалеку. Если тебе что-то нужно или если ты просто захочешь написать мне, зайди на здешнюю почту и оставь мне письмо – до востребования, как всегда. Я заберу его ровно в 17:00. Прошу тебя сидеть в это время в кафе рядом с вашей гостиницей. Как видишь, я не в состоянии придумать ничего нового…»
11
«Неизвестный и единственный друг мой!
Спасибо за цветы и конфеты. Я сказала родителям, что это от университетских друзей. Ты видишь – из-за тебя мне приходится им лгать, и уже не в первый раз. Никто в мире не в состоянии был бы понять то, что происходит между нами; порой и я сама не могу. Но ты не оставляешь мне никакого выбора…
Ужасная смерть Г. Р. На самом деле все во много, много раз ужасней. Я усмотрела в ней кару небес. Но наказан был не тот, кто заслуживал кары, наказан был Г. Р., который ни в чем не виноват. Вся вина за случившееся на мне, и только на мне. Я собиралась выйти за него замуж без любви, вернее, не любя так, как любят, когда хотят жить вместе до самой смерти. Я писала тебе, что он мне нравился, и это правда. Но разве этого достаточно для свадьбы? Ты как-то писал мне о путанице, которая царит наверху, в небесной канцелярии, и вот снова кто-то перепутал виновного с невиновным, снова кто-то ошибся адресом. За то зло, что я готова была совершить, расплатился, и так страшно, ни в чем не повинный Г. Р. Теперь, мой невидимый друг, ты видишь, насколько все же ты во мне ошибся. Не такая уж я и умница, как ты меня уверяешь. А что до остального… поверь, если бы мы увиделись сейчас, перед тобой предстала бы несчастная маленькая уродина, на которую никто, включая тебя, никогда не обратил бы внимания. Как тут улыбаться? И чему?
Ты ведь знаешь, свою дипломную работу я написала о творчестве Луиса де Гонгоры[1]. И вот в минуту, когда я смотрела на мертвого Г. Р., мне пришли на память стихи. Две строчки:
Вот тело. Что в нем? Лишь немного крови…
Но могут жить два сердца в нем… —
и в тот момент я подумала – холодно, без сожаленья, без стыда, – что это написано давным-давно обо мне и бедном Г. Р. Если бы я знала, что в нем бьются два сердца… может быть, все было бы иначе, может быть, я с радостью отдала бы ему свое сердце, может быть…
Это письмо я пишу тебе, сидя в том самом кафе возле гостиницы, где я буду снова сидеть в воскресенье, в 17:00. Как ты велишь. Но меня не оставляет мысль, что, может быть, именно в эти минуты среди людей в этом кафе находишься и ты. И даже сидишь рядом. А если нет – то разглядываешь меня, прильнув к витрине, снаружи. И сердце мое начинает бешено биться. Видишь, мой неведомый и таинственный друг, во что ты меня превратил. Как это все же жестоко. Но ужаснее всего то, что я тебе не верю. Не верю, что мы можем не встретиться. Страшно и другое: если, встретившись, я пойму, что ты не тот, кого я нарисовала в своем воображении и своих мечтах, я не прощу тебе этого никогда…»
12
После окончания университета Tea получила место преподавателя испанской литературы в одном равнинном городке на юге страны. К этому времени познания ее неизвестного корреспондента в испанском весьма углубились, и в каждое письмо он вставлял несколько испанских фраз или строк. Одно из писем он начал, перефразировав известное стихотворение Федерико Гарсиа Лорки «Баллада морской воды»:
– Девушка с бронзовой грудью,
что ты глядишь с тоскою…[2]
И продолжил:
«Теа, дорогая, я не знаю, ждет ли меня “смерть – у ворот”[3], одно я знаю совершенно точно, что она не ждет меня в твоих объятьях. Когда настанет мой последний час, я буду далеко от тебя, но в самый решающий миг я буду к тебе так близок, как никогда раньше.
Пусть даже это произойдет на самом пороге смерти. Ты всегда была моим ангелом, ангелом жизни. И ничто, даже сама смерть, здесь ничего не изменит.
Мои письма кажутся тебе грустными, Tea, и потому ты решила, что я человек, склонный погружаться в печальное состояние духа. Это не так, уверяю тебя. Согласись, надо быть полным идиотом, тупицей, чтобы предаваться грусти, зная, что у меня есть ты. Когда ты весь заполнен любовью, в сердце только радость. И нет места для иных чувств.
Ты помнишь – у твоего любимого Гонгоры есть строки. Я настолько осмелел, что перевел их. Посмотри, что получилось:
Красавицы Куэнки в лес
Отправились гулять.
Одни – чтоб шишки собирать,
Другие – танцевать.
Я выбрал эти строки не случайно, Tea, любимая. Вчера, когда ты отправилась в лес, я подумал вдруг, что ты закружишься сейчас среди молчаливых темных деревьев. Но я не угадал. Прислонившись к стволу, ты долго стояла не шелохнувшись, а потом закурила сигарету. Ты ведь раньше никогда не курила, Tea. И я прошу тебя, моя любимая, оставь эту привычку. А чтобы помочь тебе, с этой минуты я тоже бросаю и больше не выкурю ни одной сигареты. Договорились?»
13
«Santa, Santissima Thea![4]
Десять месяцев ты не получала от меня ни строчки. Что за мысли посетили за это время твою красивую и умную головку? А теперь я возвожу тебя в сан святой, Tea, нет, даже святейшей, или даже наисвятейшей, если такая иерархия существует среди святых, и ты вполне вправе предположить, что твой и без того сумасшедший возлюбленный спятил на этот раз окончательно.
Десять месяцев назад в меня стреляли, и обе пули попали в цель. Я уверен, что в этот момент на лице моем появилась удивленная улыбка, улыбка, конечно, глупая. Я точно помню, что подумал: неужели мы действительно встретимся? Потом, правда, все заслонили боль и шок, ведь телесный кошмар требует для себя это вульгарное издевательское право первенства…
Если я все еще пребываю среди живых, то ты, Thea, Santissima, прими это как еще одно доказательство, как некое техническое дополнение всех твоих достоинств и заслуг.
У нас есть прекрасные врачи, и они не дали мне умереть. Меня заштопали и вернули к нормальной жизни, но с точки зрения профессиональной эта история означала катастрофу. Люди, отвечающие за меня, спросили, не хочу ли я поменять профессию. Я не колебался ни секунды. Согласись я на их предложение – на долгие годы, если не навсегда, нас разделяли бы многие тысячи километров. Я остался. Но чтобы иметь возможность продолжать свою работу, я должен был пройти несколько операций, после которых я стал совершенно неузнаваем.
Но нет худа без добра: теперь я могу выполнить твою просьбу многолетней давности. Снимок в этом конверте покажет тебе, как я выглядел год назад. Мне почему-то кажется, что ты сразу узнаешь меня, – ведь все эти годы я попадался на твоем пути не раз и не два: на улицах, в театре, филармонии и множестве других мест.
Я люблю тебя еще больше, чем раньше. Я не думал, что такое возможно.
В последний день этого месяца я буду в твоем родном городе, и ты можешь послать мне письмо “До востребования”. Ты останешься все это время в своем университете, хорошо? Как обычно, в 17:00 я его заберу…»
14
«Мой дорогой и, наверное, единственный!
Какая ирония судьбы: через семь лет я могу наконец увидеть тебя, твое лицо… лицо, которого больше не существует? Задумывался ли ты, посылая мне эту фотографию, о том, какую боль ты мне причиняешь?
Я говорю о себе и своих чувствах, понимая, что по сравнению с тем, что происходило с тобой за этот год, это всего лишь жалкий эгоизм. Только после того, как день за днем я ждала твоих писем, которые так же день за днем не приходили, я поняла наконец в полной мере, что они значили для меня все эти годы. Ведь они были единственным материальным подтверждением того, что ты вообще существуешь. Пользуясь твоим выражением, я весь этот год думала, что вот, некая контора писала мне и вдруг по какой-то причине писать перестала; может быть, думала я, эта контора просто закрылась, как это иногда случается с конторами. Смотри, чему я научилась от тебя – повторяю твой стиль. Ведь ты склонен был и Бога считать конторой. Но здесь, мой дорогой, ты ошибся. К счастью, Бог – не контора. И он вернул мне тебя. Но вернул не тебя сегодняшнего, а того, каким ты был. Ну не ирония ли это? И вот я сижу сейчас в своей комнате, смотрю на твою фотографию на письменном столе, смотрю и думаю… думаю. Мне двадцать пять лет. А те-бе? Снова вглядываюсь в твое уже не существующее лицо. Год назад, сказал ты. Сколько же тебе год назад было? Тридцать пять? Сорок? Больше?
Не скрою, ты красив (не хочу даже писать “был”). Да, мой дорогой. Если бы мы встретились в обычных обстоятельствах и ты стал бы ухаживать за мной, я думаю, что ты добился бы моей любви; может быть, не сразу, но вряд ли я устояла бы перед твоим обаянием. На этой фотографии ты даже слишком красив; таких мужчин называют сердцеедами. Жаль, что на фотографии не видно твоих рук; руки о многом говорят. Но достаточно и глаз. Твои напоминают мне глаза тигра. Задумывался ли ты об этом, говорил ли кто тебе, что у тебя тигриный взгляд, от которого цепенеет душа, переполняясь ужасом и восхищением? Но мне почему-то кажется, что, когда тигр влюблен, он смотрит на свою подругу взглядом властным и нежным одновременно. Этого взгляда пугаешься, но ему хочется в то же время покориться, противостоять ему невозможно. И в то же время этот взгляд – взгляд могучего хищника, предназначенного Создателем для убийства. Если можно соединить несоединимое, тигр – это невинный убийца. Он таков. Ибо он – тигр. Мне кажется, что у тигра (и у тебя) глаза цвета темного меда. Я угадала? По фотографии трудно, увы, понять, какого цвета у тебя волосы, есть ли в них седина? Но все это несущественно. Это детали. Ты просто очень хорош собой, и я вполне могу себе представить, сколько девушек с удовольствием раскрыли бы тебе свои объятья. И все-таки (хотя ты это и отрицаешь) вид у тебя довольно грустный, никакого победного торжества в тебе я не заметила. В чем дело? Только не заставляй меня вновь поверить в это фантастическое твое утверждение, что всю свою жизнь ты только ждал и предчувствовал встречу со мной, из-за чего отказывался от радостей жизни, от возможностей, которых у тебя было предостаточно.
