Ингмар Бергман
Улыбки летней ночи
Анна. Ты был таким одиноким и печальным в то лето, и мне было ужасно жалко тебя, а потом мы обручились – это ведь я сделала тебе предложение. Ты что, забыл, дурачок?
Фредрик. На старости лет становишься забывчивым.
Анна. Теперь я буду спать.
Она ищет губами его рот и страстно целует его. Он отвечает на ее поцелуй, но она тут же отстраняется и смотрит на него с улыбкой.
В один прекрасный день я стану твоей женой по-настоящему, и тогда у нас будет ребенок.
Фредрик. Да, конечно.
Анна. Наберись терпения и не торопи меня.
Фредрик спокойно кивает и выпрямляется. Она крепко держит его руку, прижимает ее к своим губам. Потом она зевает.
Ты уже ложишься?
Фредрик. Нет, я еще немного посижу.
Анна. Тогда спокойной ночи.
Она поворачивается на бок, собираясь заснуть, а Фредрик тихо крадется к двери.
Скучная была пьеса.
Фредрик. Но ведь мы ее почти не видели.
Анна. Интересно, сколько лет этой Армфельт?
Фредрик. Право, не знаю.
Анна. Наверняка не меньше пятидесяти. Как по-твоему?
Фредрик. Ну нет, не думаю.
Анна. Спокойной ночи.
Фредрик. Спокойной ночи.
Фредрик на цыпочках выходит из спальни и осторожно закрывает за собой дверь. Бутылка шампанского все еще стоит на столе. Фредрик идет, ступая по краю ковра; он сбит с толку и о чем-то напряженно размышляет. Дверь в комнату Хенрика приоткрыта. Из темного коридора Фредрику видно Петру, сидящую в кресле-качалке. Она зевает, и вид у нее рассеянный. Из комнаты доносится назойливое, монотонное бормотание. Это Xенрик читает вслух о добродетели.
Xенрик. «Добродетель есть нечто постоянное, протяженное, в чем не может быть перерывов, ибо если добродетель прерывна, то это уже не добродетель. Точно так же нельзя назвать добродетельным человека, который только что принял решение вступить на стезю добродетели или же совсем недавно вступил на нее. Добродетель всегда противополагается не только неподобающему поступку, но также, и даже в большей степени, бесстыдной мысли или воображаемому действию. Добродетель дает оружие в руки того, кто ею обладает, и с его помощью человек может победить соблазн. Обо всем этом Мартин Лютер говорит…» Но ты не слушаешь, что я тебе читаю.
Петра. Я слушаю внимательно, но ничего не понимаю.
Xенрик. Значит, ты думаешь о чем-то другом.
Петра (обиженно). Нет, о том я совсем не думаю. Я думала о твоем отце.
Xенрик. Мой отец – старый циник.
Петра. По-моему, он очень милый. У него такой пронзительный взгляд. Когда он на меня смотрит, меня начинает покалывать.
Xенрик. А знаешь ли ты, что ты распутна и сластолюбива?
Петра (вздыхает). Какая жалость, что ты, с одной стороны, такой славный, а с другой – такой сложный. Xенрик. Что это значит?
Петра. В общем-то ничего. Ты славный, как новорожденный щеночек.
Девушка довольно хихикает и раскачивается в кресле-качалке. Хенрик смотрит на нее мрачно и серьезно.
Xенрик. Почему у соблазна такое красивое лицо и почему прямая тропа столь узка и терниста? Ты можешь мне сказать почему?
Петра. Я думаю, это для того, чтобы, пока ты продираешься через все эти тернии, твой глаз мог отдохнуть на чем-нибудь приятном.
Хенрик вздыхает и качает головой; и Фредрик Эгерман в темноте тоже качает головой. Петра встает с кресла-качалки и гладит юношу по щеке. Потом, зевнув, выходит, поднимается по лестнице в свою комнату. Хенрик швыряет книгу на пол; он очень несчастен. Его отец тихо, крадучись, никем не замеченный выходит из дома.
Фредрик появляется за кулисами театра; спектакль только что закончился, актеры выходят на вызовы. Служащий театра ловко управляется с веревками, приводящими в движение занавес, а в зале светло.
Наконец Дезире остается на сцене одна, ей бурно аплодируют, подносят цветы. Занавес опускается, она отходит в сторону, стоит расслабившись, опустив голову, совсем рядом с Фредриком, но не замечает его. Аплодисменты не стихают, занавес снова поднимается. Актриса собирается в последний раз выйти на сцену и вдруг замечает Фредрика. Ее осунувшееся, усталое лицо просияло. Она протягивает ему руку, схватывает и пожимает его руку, не говоря ни слова, потом идет на сцену.
Но вот занавес падает в последний раз, и аплодисменты умолкают. Теперь театр переходит в распоряжение рабочих сцены. Дезире уходит за кулисы, отдает цветы маленькой женщине в черной рубашке и старой соломенной шляпе. Дезире снова берет Фредрика за руку. Она ведет его вверх по лестнице и затем по длинному коридору, где сонным желтым пламенем горят несколько керосиновых ламп; за ними идет ее служанка.
Уборная Дезире – большая комната, но потолок в ней низкий. Два узких окошка прикрыты разрисованными ставнями. Посреди комнаты – гримировальный стол, а у дальней стены стоит зеркало до самого потолка. Высокая ширма, несколько удобных кресел, диван и большая ванна, наполненная водой, довершают убранство комнаты. На столе стоят четыре бутылки пива и тарелка с большими аппетитными бутербродами.
Дезире втаскивает Фредрика в уборную, Mалла, служанка закрывает дверь, и актриса тут же бросается Фредрику на шею.
Дезире. Фредрик! (Она гладит его по лицу, заглядывает в глаза. Похоже, она даже немного взволнована.) Фредрик! Как я рада. Хочешь бутерброд?
Фредрик. Да, благодарствую. Малла разливает в стаканы пенящееся пиво и начинает раздевать Дезире.
Дезире. Я ужасно проголодалась.
Оба молча едят бутерброды и пьют пиво. Фредрику немного неловко оттого, что он сидит с набитым ртом.
Дезире сбрасывает платье, выныривая из него, как Венера из своей раковины. Сбрасывает корсет. Так глубоко переводит дух, что у нее хрустят кости.
О господи! Теперь я снова могу жить. Садись. Нет, не туда. Сюда! (Она ведет его к дивану. Стоит перед ним, слегка расставив ноги, не переставая с наслаждением жевать бутерброд. В другой руке у нее стакан с пивом.) Фредрик, а ты разрумянился.
Фредрик. Наверно, это потому, что от тебя дивно пахнет.
Дезире. Мои обычные духи.
Фредрик. Да, именно поэтому.
Дезире. А ты женился.
Фредрик. Да, женился вторично. Мне стало немного одиноко.
Дезире. Встань. Иди ко мне. Обними меня еще раз. Фредрик послушно поднимается и подходит к ней. Она кладет бутерброд на стол, туда же ставит свое и его пиво и вытирает губы тыльной стороной руки. Потом своими обнаженными руками обнимает его за пояс, крепко прижимает к себе и, улыбаясь, заглядывает ему в глаза. У тебя что-то неладно, правда?
Фредрик. Это так заметно?
Дезире. Ах ты старый козел, ах ты животное, ах ты длинноносый верблюд, ты сегодня удивительно похож на человека.
Фредрик. Благодарю за комплименты.
Дезире. У тебя не в порядке старый насос, который большинство называет сердцем?
Фредрик. Пришел я не поэтому.
Дезире. Конечно нет. Тебя всегда приводили к Дезире твои самые высокие чувства.
Фредрик. Да, как это ни странно. Сегодня, когда мы с женой дремали после обеда, я увидел тебя во сне… гм… увидел коротенький сон о тебе. И вдруг осознал, что, лаская жену, я во сне несколько раз прошептал твое имя. К счастью, Анна, по-моему, ничего не заметила.
Дезире (смеясь). Боже, как трогательно! «Она всегда продолжала жить в его снах». (Она отталкивает его с недовольным, обиженным выражением и возвращается к пиву и бутерброду.)
Фредрик (тоном изысканной вежливости). Я не знал, что на старости лет ты стала жестокой.
Дезире. На старости? О чем ты говоришь? Последние три года мне было двадцать девять, а это не возраст для женщины моего возраста.
Фредрик. Моя молодая жена предположила, что тебе лет пятьдесят. Что ты на это скажешь?
Дезире. Охальница! (Серьезно). Фредрик! Я уверена, она слышала.
Фредрик. Что именно?
Дезире. То, что ты говорил, когда тебе снилась я. Фредрик. Теперь я припоминаю – она, кажется, была немного расстроена. Она плакала и задавала мне очень странные вопросы. Анна отнюдь не простушка.
Дезире. Простушка не рискнула бы выйти за тебя. Фредрик вдруг становится серьезным. Он соединяет ладони и в замешательстве смотрит на кончики пальцев.
Фредрик. Если ты не будешь смеяться, я скажу тебе одну вещь.
Дезире. Хочешь еще пива или бутерброд?
Он отрицательно качает головой; Дезире закуривает маленькую сигару, блаженно затягивается.
Ну так что же ты собирался мне сказать?
Фредрик. Можешь смеяться, если хочешь, но мы с Анной женаты уже два года, и я до сих пор… короче, она все еще девственница.
Дезире захлебывается смехом, закашливается – дым попадает ей в горло. Фредрик кисло улыбается.
Дезире. Воистину, мир перевернулся, если Серый Волк превратился в нежного пастушка.
Фредрик. Она боится меня, и я ее понимаю.
На несколько мгновений воцаряется молчание. Дезире сидит у своего гримировального стола, но еще не начала снимать грим. Служанка ушла.
Я хочу дать ей созреть в тишине и покое. Я хочу, чтобы однажды она пришла ко мне сама, без страха, по доброй воле, а не по обязанности или подчиняясь силе.
Дезире. Ты говоришь так, будто любишь ее.
Фредрик. Слово это опошлено. Но если я кого-нибудь когда-нибудь любил, то ее.
Дезире. Фредрик Эгерман любит! Невероятно! Голос Дезире слегка дрожит. Фредрик поднимает голову; он выглядит старым и усталым.
Фредрик. С годами у человека появляются странности. Он проявляет внимание и заботу, испытывает нежность… и… и… да, любовь.
Дезире. Она удивительная женщина, если сумела заставить тебя страдать из-за чего-то, кроме, скажем, зубной боли или вросшего ногтя.
Фредрик. Когда я прихожу домой после рабочего дня, она обнимает меня и смеется от счастья. Она упряма, как избалованный ребенок; она вспыльчива и легко приходит в безудержную ярость. Она так полна жизни, что мой старый дом стал оседать и стены дали трещины. Она нежное и любящее создание, ей нравится, когда я курю трубку, она привязана ко мне… как будто я ее отец,
Фредрик вскакивает, шагает взад-вперед. Дезире молча вертит в пальцах серебряную коробочку, стоящую на столе. Время от времени по ее губам пробегает улыбка, но глаза остаются серьезными.
Бог свидетель, я взрослый мужчина. Очень часто старый жеребец поднимает свою безобразную голову и мерзко ржет мне прямо в лицо, и тогда меня охватывают недовольство и злость на самого себя, потому что в общем-то не к этому я стремился.
Дезире. А чего ты хочешь от меня?
Фредрик. Скажи, что я зря надеюсь. Или, наоборот, не зря. Скажи хоть что-нибудь.
Дезире. Не могу, ведь я совсем не знаю Анну. Фредрик. Ты должна помочь мне, Дезире. Ради нашей старой дружбы.
Дезире (смеется). Нечего сказать, причина. Фредрик останавливается у нее за спиной, кладет руки ей на плечи и встречается с ней глазами в зеркале.
Фредрик. Невзирая на все великие мгновения нашей любви, ты мой единственный друг на этом свете. Единственный человек, перед которым я решался обнажиться во всей своей неприглядности.
Дезире. Ты имеешь в виду, что ты духовно обнажался, не правда ли?
Фредрик. Так ты поможешь мне, Дезире?
Дезире. А что я за это получу?
Фредрик. У меня есть юный сын; возьми его. Дезире. Стыдись.
Фредрик. Верховую лошадь, отличного скакуна. Дезире. Этого мало.
Фредрик. Нитку настоящего жемчуга.
Дезире. У меня их предостаточно.
Фредрик. Ну, тогда ты получишь свою награду на небесах.
Дезире до крови щиплет его за мизинец своими очень острыми ногтями.
Дезире. Нет, Фредрик Эгерман, я хочу получить свою награду в этом мире.
Постучав в дверь, входит служанка. Она несет какие-то предметы туалета. Шуршит шелк, белые кружева каскадом низвергаются из рук старухи, одетой в серое.
Извини меня, я переоденусь.
Фредрик. Пожалуйста. Мне выйти?
Дезире. Не говори глупостей. (Она заходит за ширму и с помощью костюмерши снимает белье.)
Фредрик. Кровь все еще сочится.
Дезире. Малла, у тебя есть немного теплой воды?
Mалла. Да ты что? Вот же полная ванна. Обе наклоняются за ширмой, слышен громкий плеск.
Дезире. Фредрик.
Фредрик. Да?
Дезире. Поди сюда на минуточку.
Он подходит к ширме.
Я так же хороша, как тогда? Или годы изменили меня? Отвечай честно.
Фредрик. Ты все так же хороша и так же желанна.
Годы придали твоему телу совершенство, какого недостает и самому совершенству, твое тело волнует, а совершенству это свойство не дано.
Дезире. Ты вычитал это в какой-нибудь книге?
Фредрик. Глядя на тебя, я для самого себя неожиданно становлюсь поэтом. А читаю я только своды законов.
Дезире. Представление окончено. Иди сядь на диван.
Смеясь и качая головой, Фредрик послушно отходит от ширмы. Выходит Дезире, с головы до ног завернутая в банную простыню. Царственным жестом она воздевает руки.
О!… Иль вынесла я мало?
Но муки самой злой еще не испытала.
Все, что меня снести заставил Ипполит,
Все – страсть палящая и нестерпимый стыд,
Терзанья совести и жгучий страх разлуки, —
Все было слабым лишь предвестьем этой муки…[1]
(На мгновение она позволяет себе увлечься собственной декламацией. Глаза ее темнеют, она сжимает кулаки, потом так же внезапно поднимает глаза и улыбается чуточку смущенно.) Это Федра, она всегда выражалась очень патетично, хоть и была немножко аферистка.
Малла, которая терпеливо наблюдала за всем этим из-под своей старой соломенной шляпы, наконец не выдерживает.
Малла. Дезире, ты собираешься выступать до утра или дашь мне наконец возможность одеть тебя?
Дезире. Ну вот, Малла рассердилась.
Малла. Малла не сердится, а хочет спать.
Дезире. Не будь у меня Маллы, которая приглядывает за мной, меня бы швыряло как щепку по волнам. (Дезире вдруг преображается в смиренную и благонравную девицу. Потом отвешивает Малле звучный шлепок и покорно позволяет ей себя одеть.)
Малла. Черт возьми, ее и так швыряет как щепку по волнам.
Дезире. Как ты думаешь, этот господин красив и заслуживает серьезного отношения?
Малла. Я прекрасно знаю Фредрика Эгермана. На него ни в чем нельзя положиться, мы обе знаем это. Дезире. Да, на него ни в чем нельзя положиться. Малла. Годы летят, Дезире, ты и оглянуться не успеешь, как переступишь роковую черту и окажется, что наступил август.
Дезире. Малла говорит, что я растратила свою молодость на недостойных мужчин.
Малла. Всему свое время: и безрассудству, и серьезности. Смотри, останешься старой девой да еще покрытой шрамами.
Дезире. Куда ты девала мое красное платье?
Малла. Ты собираешься на праздник?
Дезире. Я собираюсь на праздник с Фредриком Эгерманом. Мы будем вспоминать былое.
Фредрик поднимает голову и кидает взгляд на Дезире.
Она тоже улыбается ему со скрытым вызовом.
Прошу считать эти слова официальным приглашением на бокал вина.
Она ныряет в свое красное платье и исчезает под массой пышных цветов и струящегося шелка. В то же мгновение раздается стук в дверь, и тощий, с типичным видом язвенника режиссер просовывает голову в щель.
Фердинанд. Ты что, собираешься провести здесь всю ночь? Когда наконец бедный больной человек сможет запереть театр и отправиться домой лелеять свою язву?
Дезире. Что ты за ужасный тип, Фердинанд! Вот тебе две бутылки пива. Забирай остатки бутербродов и этот букет, отнесешь их жене, если ты женат, а напоследок дай мне коленкой под зад.
Фердинанд. Ладно, а зачем? У нас же не премьера была.
Малла (сердито). Не премьера, но, может быть, возобновление спектакля.
Дезире. Помолчи, Малла. Не говори глупостей. До Фердинанда наконец доходит, и его странноватое, полупьяное лицо разрезает пополам широкая ухмылка. Он хватает Дезире за плечи и дважды дает ей коленкой под зад.
Фердинанд. Сзади у нее кое-что есть, у этой девчонки.
Фредрик. И спереди тоже.
Дезире. А также и в головке, но никто в это не верит.
Малла. В том числе я.
Они выходят из театра. Фердинанд, который, кажется, и вправду захмелел, машет им на прощанье рукой, потом ворота запираются за ними. Над головой у них с ясного бесцветного неба светит огромная яркая луна. Малла семенит впереди, скрючившись над своим фонарем, как ведьма из сказки. Фредрик и Дезире идут за ней рука в руке посреди узкой улицы. Слышится неумолчный плеск и журчание реки. Дезире напевает, сначала без слов.
Дезире (поет).
В прошлом печаль, тоска и горе.
Снова любви и счастья море.
Вновь жизнь прекрасна. Ты со мной.
Пей же любовь, мой дорогой.
Нет выше мудрого закона,
Что возрождает лишь влюбленных[2].
Малла отпирает ворота, и они входят в темный проход, мощенный крупным булыжником.
Дезире (в темноте). Осторожно, Фредрик, здесь у нас большая лужа. Смотри не поскользнись…
Фонарик беспомощно покачивается в темноте, не в силах разогнать этот внезапно наступивший мрак, особенно густой после яркого лунного света. Слышно шарканье подошв, внезапный всплеск, вполголоса чертыхается Фредрик, громко смеется Дезире. Малла поднимает фонарь и освещает неприглядное зрелище: Фредрик сидит в луже, весь мокрый.
Дезире и не пытается сдержать смех. Малла протягивает Фредрику руку, но он взбешен и выбирается из лужи сам.
О, вот теперь мы можем как следует поухаживать за нашим гостем. Как следует позаботиться о нем, чтобы он не простудился и чтобы у него ничего не заболело.
Они пересекают двор, где шелестит на ветру большая липа, и по невысокой лестнице поднимаются на крыльцо.
Малла отпирает дверь с витражами, они дома.
Иди на кухню и раздевайся. Я поищу во что бы тебя переодеть. Малла, приготовь, пожалуйста, горячего пунша.
На кухне горит свет. Дезире приносит халат, ночную рубашку, ночной колпак и уходит. Малла возится у плиты. Фредрик покорно пожимает плечами и расстегивает свою мокрую одежду; он немного стесняется. Малла с ухмылкой раздувает огонь в плите.
Маленькая гостиная красиво обставлена по моде того времени. Дезире стоит на коленях перед камином, растапливая его. Входит Фредрик в шлепанцах, халате и ночной рубашке.
Надо надеть еще и ночной колпак.
Фредрик. Разве что подчиняясь насилию.
Дезире. Ты можешь простудиться. Надень колпак.
Она со смехом водружает ночной колпак ему на голову и ведет его к зеркалу. Он серьезно разглядывает свое отражение.
Фредрик. И как только женщины вообще могут любить мужчин – ты можешь ответить на этот вопрос?
Дезире. Женщины редко учитывают эстетический момент, а в крайнем случае всегда ведь можно погасить свет.
Фредрик. А чьи это вещи?
Дезире (насмешливо). Мужчины.
Фредрик. Да, но…
Дезире. Ты предпочел бы сидеть здесь нагишом?
Фредрик. А если он придет?
Дезире. Не беспокойся. Он на маневрах.
Фредрик. Значит, он военный.
Дезире. А что в этом дурного? Военные под своими мундирами ничем не отличаются от остальных мужчин.
Фредрик. Он драгун?
Дезире. Очень красивый мужчина.
Фредрик. Ты в него влюблена?
Дезире. Тебя это не касается.
Фредрик. Кстати, я, кажется, ревную? Почему бы это?
Дезире. Действительно, почему?
Фредрик. Почему? (Как бы между прочим.) Много ли их у тебя было с тех пор?
Дезире. Нет. Устаешь от этих бессмысленных эскапад и в конце концов чувствуешь себя такой одинокой.
Фредрик. Вот как.
Дезире. Вдруг замечаешь, что думаешь о чем-то другом.
Фредрик. Подавляя зевок?
Дезире. Не знаю. И мечтаешь всегда о том, чего не можешь получить.
Она раздувает огонь с помощью больших ручных мехов.
Потом происходит удивительная вещь.
Дверь в смежную комнату медленно отворяется, и они оборачиваются. Сначала ничего не видно; потом появляется мальчик лет четырех в длинной ночной рубашке. Он пересекает комнату и выходит в другую дверь, не обращая внимания на Фредрика и Дезире.
Фредрик. Что это?
Дезире. Это Фредрик.
Фредрик. Фредрик?
Дезире. Да, Фредрик.
Фредрик. Фредрик?
Дезире. Ну и чудной у тебя вид!
Фредрик. Неужели… я… То есть неужели ты… То есть… это ведь невозможно или все же возможно?
Дезире (смеется). Вы только посмотрите на Фредрика Эгермана в эту знаменательную минуту. Он потрясен до глубины души и бледен как смерть. В то же время он немного польщен, тронут и до смешного расчувствовался. «Дезире, любимая, и ты одна билась как рыба об лед все прошедшие годы, принося себя в жертву этому ребенку – плоду нашей любви?»
Дверь снова открывается, и ребенок подходит к Дезире, она берет его на руки и несет к двери в спальню.
Фредрик. Отвечай на мой вопрос.
Дезире. Ребенок мой и только мой.
Фредрик (пустив петуха). Но его зовут Фредрик!
Дезире. В честь Фридриха Великого, прусского короля.
Она уходит в спальню. Фредрик остолбенел. Из мрака соседней комнаты слышится голос Дезире.
Одно могу тебе сказать: если бы я и захотела иметь ребенка, то не от тебя. (Она снова выходит в гостиную и закрывает за собой дверь.)
Фредрик. Ну какая из тебя мать?!
Не успел он договорить, как Дезире отвешивает ему оплеуху, сбив на сторону ночной колпак. На щеке у Фредрика ярким багровым пятном – отпечаток сильной и решительной руки. В это мгновение в комнату входит Mалла с дымящимся пуншем.
Дезире. Пей свой пунш и проваливай.
Mалла. Разрешите пожелать вам обоим спокойной ночи.
Дезире. Ты все такой же. До ужаса серьезен, если дело касается тебя самого, но туп и циничен, когда речь идет о других.
Фредрик. Мне хотелось бы кое-что сказать тебе, можно?
Дезире. Нет, нельзя. Какое важное событие! У тебя наконец появились чувства, а не только животные инстинкты. Исключительно интересно и трогательно. (Сердито.) Но у меня тоже есть чувства!
Фредрик. Успокойся, Дезире.
Дезире. Я совершенно спокойна; это ты поднимаешь шум. Я не виновата, что у меня есть актерский темперамент.
Фредрик. Можно мне сказать одну вещь?
Дезире (еще более сердито). Я сказала – нет. Ах ты старый павиан, чтоб тебе вечно в грязной луже торчать.
Фредрик. Мне пришлось столько перестрадать!
Дезире. Тебе – перестрадать? А отчего? Жали ботинки? У адвоката Фредрика Эгермана в мыслях всегда такой же порядок, как и на письменном столе.
Фредрик (повышая голос). Теперь я хочу сказать!
Дезире. Нет! Говорить буду я, а когда я говорю, то не замолчу, даже если мне нечего сказать; ну вот, ты так разозлил меня, что я потеряла нить, – всегда ты так! Ладно, что там у тебя?
Фредрик. Забыл.
Mалла. Можно я пойду спать?
Дезире. Спокойной ночи, Малла.
Старушка, вздохнув, уходит. Фредрик маленькими глотками потягивает пунш.
Хочешь сахару?
Фредрик. Нет, благодарю.
Снова молчание. Часы на стене бьют один раз. Дезире сидит в кресле у камина. Опустила голову на руки, она без сил. Фредрик тянется к ней, касается ее руки.
