Б. Э. Пэрис
За закрытой дверью
Прошлое
Моя идеальная жизнь началась полтора года назад – в тот самый день, когда Джек танцевал с Милли в парке. В целом я рассказала Эстер правду: я действительно видела его в парке за неделю до того и действительно не думала, что он мною заинтересуется. Во-первых, он был просто сногсшибателен, а я тогда выглядела хуже, чем сейчас. А во-вторых – у меня ведь была Милли.
Иногда я предупреждала мужчин сразу. Иногда – если была сильно влюблена – поначалу лишь вскользь упоминала о младшей сестре, живущей в школе-пансионе, а о синдроме Дауна сообщала, например, через месяц. Некоторые после этого теряли дар речи. Впрочем, они испарялись так быстро, что все равно не успели бы сказать ничего путного. Другие, казалось, все понимали и сочувствовали – но только до первой встречи с Милли. В отличие от Джека они не считали ее непосредственность такой уж восхитительной. Двое после знакомства с Милли продержались довольно долго, но и они в итоге исчезли, не пожелав оставаться для меня на втором месте.
Я давным-давно пообещала взять Милли к себе, когда ее обучение в этой замечательной, но безумно дорогой школе закончится, и не собиралась ее подводить. Так что сценарий раз от разу повторялся. За полгода до встречи с Джеком мне пришлось расстаться с Алексом, с которым мы счастливо прожили два года. Я надеялась, что мы будем вместе всю оставшуюся жизнь, но, когда Милли исполнилось шестнадцать, неизбежность ее появления начала его угнетать. Так в тридцать два года я снова осталась одна. Шансы встретить мужчину, готового принять Милли в качестве «приданого», таяли на глазах.
В тот день в парке на Джека не смотрел только слепой. Наверно, лишь я одна не пялилась на него в открытую. Молодые женщины призывно улыбались, стараясь привлечь его внимание. Девчонки хихикали в кулак и возбужденно шептали друг другу, что он, должно быть, актер. Дамы в возрасте, одаривая его одобрительными взглядами, поворачивались к своим спутникам и смотрели на них с некоторым разочарованием. Равнодушными не остались даже мужчины; Джек шел по парку с таким непринужденным изяществом, что им нельзя было не залюбоваться. Одна Милли пребывала в блаженном неведении: когда мы играем в карты, она может думать только о победе.
Стоял конец августа. Мы с Милли, как и многие, расположились на траве неподалеку от эстрады. Я украдкой наблюдала, как Джек направляется к свободной скамейке. Потом он достал из кармана книгу, и я снова переключилась на Милли: не хватало еще, чтобы он заметил. Пока Милли в очередной раз сдавала карты, я гадала: иностранец? Может, итальянец? Наверно, приехал в Лондон на выходные с женой и детьми; они сейчас любуются достопримечательностями и скоро к нему присоединятся.
Казалось, он ни разу не взглянул в мою сторону и никак не реагировал на радостные вопли выигравшей Милли. Вскоре мы засобирались: нужно было отвести ее в школу к шести, чтобы в семь она успела на ужин. Я не думала, что когда-нибудь еще увижу джентльмена из парка, но его образ постоянно стоял у меня перед глазами; я даже начала воображать, будто он не женат, заметил меня в парке, влюбился и решил прийти в следующее воскресенье в надежде на новую встречу. А ведь у меня со школы не было подобных романтических фантазий! Вот что бывает, когда отчаиваешься выйти замуж и создать семью. Конечно, ради Милли я была готова на все, однако мне всегда представлялось, что к моменту ее выпуска из пансиона у меня уже будут дети и Милли дополнит мою семью, а не скрасит мне одиночество. Я любила ее больше жизни, но перспектива вечно жить с ней вдвоем просто ужасала.
В следующее воскресенье, когда в парке был концерт, я не замечала Джека, пока он не подошел к Милли, которая увлеченно вальсировала, держа руки на плечах воображаемого партнера. В такие моменты Милли вызывает у меня противоречивые чувства, и мне сложно с ними разобраться. Помню, я ужасно гордилась ее успехами в танцах и была готова защищать ее как львица. За спиной послышался смешок, и я убеждала себя, что он наверняка одобрительный, – а если и нет, то это все равно не расстроит Милли. В то же время мне ужасно хотелось встать и отвести ее на место, и я ненавидела себя за это и, по-моему, впервые отчаянно хотела иметь нормальную сестру. В голове замелькали картинки из нашей – моей – возможной жизни. На глаза навернулись злые слезы; я заморгала, чтобы смахнуть их, и вдруг увидела, как к Милли приближается Джек.
Сначала я его не узнала. Решила, что сейчас он попросит Милли сесть, и вскочила со стула, приготовившись к бою. Тут он поклонился, предложил ей руку, и меня как током ударило: это же о нем я мечтала всю неделю! Когда после двух танцев он проводил Милли на место, я уже была от него без ума.
– Не занято? – спросил он, указывая на соседний стул.
– Нет-нет, садитесь, пожалуйста! – Я благодарно улыбнулась. – Спасибо вам огромное. Это было так мило – пригласить Милли на танец!
– Совершенно не за что. Милли прекрасно танцует.
– Хороший человек! – заявила сияющая Милли.
– Джек, – подсказал он.
– Хороший Джек!
– Пожалуй, лучше представиться как следует. – Он протянул мне руку: – Джек Энджел.
– Грейс Харрингтон, – ответила я, пожав ее. – Милли – моя сестра. Вы тут отдыхаете?
– Нет, я здесь живу.
Я ждала, что он добавит: «с женой и детьми», но этого не произошло. Взглянула на его левую руку. Кольца не было, и меня охватила такая эйфория, что пришлось себя убедить: это еще ничего не значит.
– А вы? – спросил он. – Вы с Милли приезжие?
– Нет, я живу в Уимблдоне. А по выходным мы часто ходим сюда.
– Вы живете вместе?
– Нет, Милли живет в школе-пансионе. Я стараюсь навещать ее по выходным, но получается не всегда. Много командировок. К счастью, нам повезло с воспитателем: замечательная женщина, подменяет меня, когда я занята. Родители, конечно, тоже помогают.
– Командировки – это интересно. Чем занимаетесь, если не секрет?
– Закупаю фрукты. – Джек удивленно поднял брови. – Для «Харродса».
– А командировки зачем?
– Привожу товар из Аргентины и Чили.
– Здорово, наверное!
– Не то слово. А вы чем занимаетесь?
– Я адвокат.
Милли, устав слушать нашу беседу, потянула меня за рукав:
– Пить, Грейс. И мороженое. Жарко.
Я взглянула на него с виноватой улыбкой:
– Думаю, нам пора. Еще раз спасибо за Милли.
– Позвольте угостить вас чаем! – Он наклонился, чтобы лучше видеть Милли, сидевшую с другой стороны от меня. – Что скажешь, Милли? Будешь чай?
– Сок, – просияла та. – Я люблю сок. Но я не люблю чай.
– Прекрасно, пусть будет сок, – подытожил он, поднимаясь. – Ну что, идем?
– Ну что вы, не стоит… – бормотала я. – Вы и так уже много сделали…
– Прошу вас! Мне будет приятно. – Он снова склонился к Милли: – Милли, ты любишь пирожные?
– Да! – закивала она возбужденно. – Пирожные!
– Тогда идем!
Втроем – Милли и я под руку, Джек рядом – мы двинулись через парк к ресторану. Прощаясь с Джеком часом позже, я пообещала поужинать с ним в ближайший четверг. После этого он вдруг сразу стал частью моей жизни. Потерять голову было легко; взять хотя бы его старомодные манеры – я просто млела, когда он открывал передо мной двери, подавал пальто и посылал цветы. С ним я чувствовала себя особенной. Желанной. И что главное – он обожал Милли.
Месяца через три Джек захотел познакомиться с моими родителями. Я удивилась: ведь я говорила ему, что у меня с ними весьма прохладные отношения. Рассказывая Эстер про Милли, я немного соврала. Родители не хотели второго ребенка и, когда появилась Милли, были ей совсем не рады. В детстве я изводила их, требуя братика или сестричку, так что однажды они усадили меня на стул и прямо заявили, что не хотят больше никаких детей. Спустя десять лет, узнав о беременности, мама пришла в ужас. О том, что она ждет ребенка, я узнала, подслушав их спор о последствиях аборта на позднем сроке. Моему возмущению не было предела – да как они могут! Избавиться от братика или сестрички, которых я ждала всю жизнь!
Мы постоянно ругались. Главным аргументом родителей был возраст мамы: в сорок шесть рожать очень рискованно. Я протестовала: делать аборт на шестом месяце незаконно и вообще смертный грех, а они ведь католики! На моей стороне были Бог и чувство вины; я победила, и мама нехотя согласилась рожать.
Когда Милли родилась и у нее обнаружили синдром Дауна и другие нарушения, я не могла понять реакцию родителей: они испытывали неприязнь, а я сразу полюбила сестру всем сердцем и воспринимала ее как обычного, нормального ребенка. У мамы началась тяжелая депрессия, и я взяла заботы о Милли на себя. Утром, перед школой, кормила ее и меняла пеленки. Приходила домой в обед, и все повторялось. Когда Милли исполнилось три месяца, мама с папой заявили, что отдают ее на усыновление и переезжают в Новую Зеландию, к маминым родителям (они собирались туда чуть ли не с моего рождения). Я закатывала истерики – кричала, что так поступать нельзя, что я не пойду в университет и сама буду сидеть с Милли, но они не слушали. Узнав, что документы на усыновление поданы, я приняла снотворное. Глупость, конечно: детская попытка доказать серьезность своих намерений. Но это почему-то сработало. Мне уже было восемнадцать; мы обратились в службу опеки, и там решили, что я буду заботиться о Милли и растить ее, а родители помогут деньгами.
Я потихоньку справлялась. Вскоре Милли приняли в ближайший детский сад и я устроилась на полставки в отдел закупок сети супермаркетов. Когда Милли исполнилось одиннадцать, ей дали место в спецшколе, которая больше походила на психбольницу. Ужаснувшись, я заявила родителям, что найду что-нибудь получше. Я занималась с Милли каждый день; я научила ее самостоятельности, которую она едва ли обрела бы где-то еще, и я понимала, что интеллекта ей вполне хватает, а нормальной адаптации в обществе мешает только недоразвитая речь.
После долгих утомительных поисков я, наконец, нашла обычную частную школу-интернат для девочек. Милли приняли: директриса оказалась прогрессивной женщиной без предрассудков, имевшей к тому же брата с синдромом Дауна. Школа подходила идеально, но обучение влетало в копеечку. Родителям это было не по карману, и я сказала, что буду платить сама. Я разослала резюме в несколько компаний, объяснив в сопроводительных письмах, почему мне нужна высокооплачиваемая работа. Вскоре меня взяли в «Харродс».
Когда начались регулярные командировки (а я сразу за них ухватилась: они давали ощущение свободы), родители не захотели принимать Милли по выходным одну, без меня. Но они навещали ее в школе, а в остальное время за ней присматривала Дженис, ее воспитатель. Вскоре замаячила очередная проблема: где жить Милли после окончания школы. Я обещала родителям взять ее к себе, чтобы они могли, наконец, уехать в Новую Зеландию, и они с нетерпением этого ждали. Я не винила их: они по-своему любят нас, как и мы их; просто некоторые не созданы быть родителями.
Джек настаивал: он должен с ними познакомиться. Я позвонила маме и попросила разрешения заехать в ближайшее воскресенье. Был конец ноября. Мы взяли с собой Милли; родители, конечно, встретили нас прохладно, однако безукоризненные манеры Джека произвели на маму впечатление, а отцу польстил интерес к его коллекции первых изданий. После обеда мы уехали. Пока отвезли Милли в школу, наступил вечер. Я засобиралась домой: мне предстояли два безумных дня на работе перед вылетом в Аргентину. Но когда Джек предложил прогуляться по Риджентс-парку, я тут же согласилась, хотя на улице уже стемнело. На этот раз в командировку не хотелось – с тех пор как мы с Джеком познакомились, мне разонравилось мотаться туда-сюда. Казалось, мы почти не бываем вместе, а если и встречаемся, то чаще в компании Милли или друзей.
Какое-то время мы шли молча. Потом я спросила:
– Как тебе мои родители? Он улыбнулся:
– Прекрасно! Они идеальны!
– В каком смысле? – нахмурилась я. Что за странный выбор слов!
– Они полностью оправдали мои ожидания.
Я взглянула на него испытующе – иронизирует? Не сказать чтобы мама с папой демонстрировали чудеса гостеприимства! Потом я вспомнила, как он рассказывал о чудовищной холодности своих родителей (они умерли несколько лет назад), и поняла: на этом фоне вежливое равнодушие моих родственников показалось ему теплотой.
Мы прошли еще немного – до площадки, где Джек танцевал с Милли. Остановившись, он спросил:
– Грейс, ты окажешь мне честь стать моей женой?
Я решила, что это шутка: все было так неожиданно. Конечно, в глубине души я надеялась, что наши отношения перерастут во что-то большее, – но уж никак не раньше чем через год или два. Будто угадав мои мысли, он притянул меня к себе:
– Я ждал тебя всю жизнь, Грейс. Я понял это в первую же секунду, когда увидел вас с Милли на лужайке, и я не хочу больше ждать. Я хотел познакомиться с твоими родителями, чтобы просить твоей руки. И счастлив, что твой отец с радостью дал согласие.
Я таяла в его объятиях и в душе посмеивалась над отцом, который так легко согласился отдать дочь первому встречному. Но вдруг почувствовала, что на смену ликованию пришла какая-то смутная тревога. «Милли!» – поняла я, и в ту же секунду Джек снова заговорил.
– Прежде чем ты ответишь, Грейс, я кое-что скажу, – произнес он серьезно, и в голове у меня пронеслось: сейчас скажет, что был женат. Или у него есть ребенок. Или он болен чем-то неизлечимым. – Просто хочу, чтобы ты знала, – продолжал он. – В нашем доме – где бы мы с тобой ни жили – всегда будет место для Милли.
– Ты не представляешь, как это важно для меня! – Мои глаза наполнились слезами. – Спасибо!
– Так ты выйдешь за меня?
– Конечно!
Джек достал из кармана кольцо и, держа мою руку в своей, стал надевать его мне на палец.
– А когда? – прошептал он.
– Когда скажешь, – ответила я и взглянула на бриллиант. – Джек, оно великолепно!
– Рад, что тебе нравится. Давай поженимся в марте?
– В марте?! – рассмеялась я. – Но мы же не успеем все подготовить!
– Успеем. У меня есть на примете место для банкета – загородный дом в Крэнли-парке. Хозяин – мой приятель. Вообще-то он устраивает там торжества только для близких, но я уверен, что мы договоримся.
– Отличный вариант! – обрадовалась я.
– Ты ведь не позовешь на свадьбу толпу гостей?
– Нет-нет, только родителей и некоторых друзей.
– Тогда все в порядке.
По дороге домой Джек попросил меня встретиться с ним следующим вечером – хотел что-то обсудить до моего отъезда в Аргентину.
– Можешь зайти ко мне прямо сейчас, – предложила я.
– Я бы с удовольствием, но мне пора. Завтра вставать ни свет ни заря, – ответил он и, заметив мою досаду, прибавил: – Ты не представляешь, как я хочу остаться на ночь, но до утра мне обязательно нужно просмотреть кое-какие документы.
– Не могу поверить – я согласилась выйти замуж за человека, с которым даже не спала! – проворчала я.
– Послушай, давай после твоей командировки сбежим куда-нибудь на выходные? Погуляем с Милли, отвезем ее в школу, а потом съездим в Крэнли-парк и остановимся в отеле. Что скажешь?
– Давай, – довольно закивала я. – А где мы встретимся завтра?
– Предлагаю бар в отеле «Коннот».
– Хорошо. Если поеду с работы, буду там часов в семь.
– Договорились.
Весь день я терялась в догадках, что же такое нам нужно обсудить. Когда Джек попросил меня уволиться и заявил, что намерен переехать в пригород, я не поверила своим ушам: я-то думала, что после свадьбы ничего не изменится и мы просто станем жить вместе в его квартире (она ближе к центру). Поняв, что его планы меня шокировали, Джек пустился в объяснения: я же сама пожаловалась накануне, что за те три месяца, что мы общаемся, мы почти не бывали вместе, и уж тем более наедине.
– Какой смысл жениться, а потом неделями не видеться? – говорил он. – Мы не сможем так жить, да я этого и не хочу. Придется чем-то пожертвовать. К тому же, я надеюсь, рано или поздно у нас появятся дети… лучше, конечно, рано, чем поздно… – Он помолчал немного и спросил: – Ты ведь хочешь детей, Грейс?
– Конечно, хочу! – улыбнулась я.
– Это здорово. – Он взял меня за руку. – Когда я увидел вас с Милли, то сразу понял, что из тебя выйдет прекрасная мать. Надеюсь, первенец не заставит себя ждать!
Язык перестал слушаться; я ощутила нестерпимое желание носить его ребенка.
– Но ты, наверно, хочешь подождать с этим год-другой, – нерешительно прибавил он.
– Что ты, не в этом дело! – выговорила я, снова обретя дар речи. – Просто я не могу уйти с работы, пока Милли учится. Ты же знаешь, что я плачу за обучение. Мне придется работать еще полтора года.
– Это абсолютно невозможно! Я не позволю тебе ходить на работу еще полтора года. – Он был непреклонен. – Милли может переехать к нам, как только мы вернемся из свадебного путешествия.
– Я, конечно, очень люблю Милли, – начала я, робко заглянув ему в лицо, – но хочу сначала хоть немного пожить с тобой вдвоем. И потом, ей очень нравится школа, так что будет нехорошо забирать ее оттуда раньше времени. – Я на секунду задумалась. – Может, поговорим с администрацией, послушаем, что они скажут?
– Обязательно. Думаю, нужно и у Милли спросить, что она думает. Лично я буду только рад, если она захочет переехать к нам сразу. Но если все решат, что Милли нужно остаться в школе, я оплачу ее обучение. Я настаиваю. Ведь она скоро станет и моей сестрой тоже! – он сжал мои руки. – Пообещай, что примешь мою помощь!
– Даже не знаю, что сказать… – растерялась я.
– Тогда ничего пока не говори. Просто обещай, что подумаешь об увольнении. Не хочу, чтобы после медового месяца мы снова не видели друг друга неделями… Скажи, в каком доме тебе хотелось бы жить? Это не праздный вопрос: я собираюсь подарить тебе на свадьбу дом твоей мечты. Надеюсь, ты не возражаешь.
– Никогда об этом не думала, – призналась я.
– Тогда начинай думать прямо сейчас. Это важно. Хочешь большой сад? Или бассейн? Или чтобы было много спален?
– Большой сад я точно хочу! Бассейн – все равно. Сколько спален?.. Смотря сколько у нас будет детей.
– Значит, много, – улыбнулся он. – Я хочу поселиться в Суррее – это недалеко от Лондона, и оттуда вполне можно каждый день ездить на работу. Ты согласна?
– Мне все равно – лишь бы тебе было удобно. А какой дом хочешь ты?
– Я хочу жить рядом с каким-нибудь симпатичным городком. Где-нибудь совсем на окраине, чтобы шум не мешал. И тоже хочу большой сад – лучше с глухим высоким забором, чтобы снаружи никто не заглядывал. Еще я хочу кабинет. И подвал – хранить всякие вещи. Примерно так.
– И уютную кухню! – вспомнила я. – Я хочу симпатичную кухню с выходом на террасу, где мы будем завтракать. И огромный камин в гостиной, где будут гореть настоящие дрова. И еще желтую спальню для Милли.
– Давай-ка мы все это нарисуем, – предложил Джек, доставая из портфеля лист бумаги. – Чтобы я не забыл. Через два часа эскиз дома нашей мечты был готов. Там было все – клумбы, терраса, три зала, камин, кухня, кабинет, пять спален (включая желтую для Милли), три ванных комнаты и даже маленькое круглое окошко в крыше.
Садясь в такси, я смеялась:
– Спорим, ты не найдешь такой дом к моему возвращению?
– Я очень постараюсь, – ответил Джек, целуя меня на прощание.
На несколько недель меня закружил водоворот дел. Вернувшись из Аргентины, я подала заявление об уходе и выставила свой дом на продажу. В командировке я все как следует обдумала и решила сделать так, как просил Джек. Мне казалось, это будет правильно. Я не сомневалась в своем желании выйти замуж за этого человека, и одна мысль о том, что уже весной я буду жить в прекрасном загородном доме и, быть может, даже забеременею, наполняла меня ликованием. Тринадцать лет я крутилась как белка в колесе; тринадцать лет гадала, удастся ли мне когда-нибудь из него выпрыгнуть, и не знала, кем придется работать: ведь когда Милли переедет ко мне, я не смогу по-прежнему ездить в командировки и работать сверхурочно. Теперь все проблемы исчезли как по волшебству. Составляя приглашения на свадьбу, я чувствовала себя самым счастливым человеком на свете.
Настоящее
В десять тридцать утра Джек поднимается ко мне в комнату и говорит, что мы выходим ровно в одиннадцать. Все четко, как в армии. Но волноваться не о чем: времени еще полно. Я уже приняла душ, осталось одеться и накраситься, так что полчаса – это более чем достаточно. Хорошо, что после душа удалось успокоиться: я не сплю с восьми часов и все это время нахожусь в лихорадочном возбуждении, не веря, что скоро увижу Милли. Напоминаю себе, что нельзя терять бдительность: всякое может случиться. Впрочем, по моему лицу ни о чем таком не догадаешься. Оно спокойно и бесстрастно. Джек отходит, уступая мне дорогу; прохожу мимо, как обычная молодая женщина, собирающаяся на прогулку.
Иду в соседнюю спальню, где хранится моя одежда. Джек следует за мной. Подойдя к огромному шкафу-купе во всю стену, я сдвигаю зеркальную дверцу, выдвигаю ящик с бельем и достаю кремовое белье, купленное Джеком на прошлой неделе. Из другого ящика беру чулки телесного цвета (не люблю колготки). Снимаю пижаму и начинаю одеваться. Джек, сидя на стуле, наблюдает. Сдвинув другую дверцу, задумчиво оглядываю ряд платьев, развешанных по цветам. Голубое не надевала уже сто лет. Милли его обожает, потому что оно цвета моих глаз. Достаю его.
– Надень кремовое, – говорит Джек.
Да, он любит видеть на мне нейтральные цвета. Убираю голубое и достаю кремовое.
В другом отделении шкафа расставлены прозрачные контейнеры с туфлями. Выбираю бежевые на высоком каблуке. Без каблуков было бы лучше, ведь после ланча мы обычно гуляем, но Джек хочет, чтобы я всегда выглядела элегантно – и за ужином с друзьями, и на прогулке у озера. Обуваюсь, беру подходящую сумочку и передаю ее Джеку. Потом сажусь за туалетный столик. Крашусь я быстро: чуть-чуть подводки, немного помады и румян. Еще целых пятнадцать минут. Чтобы убить время, решаю накрасить ногти. На столике целая батарея флакончиков с лаком; подумав, выбираю красивый нежно-розовый. Если бы можно было взять его с собой и накрасить ногти Милли! Ей бы точно понравилось. Лак подсыхает, я встаю, забираю у Джека сумочку, и мы спускаемся.
– Какое пальто наденешь? – спрашивает он в холле.
– Наверно, шерстяное бежевое.
Джек достает пальто из гардероба и помогает мне одеться. Потом, проследив, как я застегиваю пуговицы и выворачиваю карманы, открывает входную дверь. Я жду, пока он ее запрет, и иду за ним к машине.
Уже конец марта, но на улице прохладно. Хочется бесконечно втягивать носом свежий воздух, заглотить его как можно больше, но я себя одергиваю: впереди еще целый день. Как хорошо! Я с большим трудом заработала право на эту вылазку и теперь намерена наслаждаться каждой секундой. Мы подходим к машине. Джек нажимает кнопку на брелоке и, пока огромные черные ворота открываются, обходит машину и распахивает передо мной пассажирскую дверцу. Я сажусь; какой-то мужчина, совершающий пробежку, смотрит на нас во все глаза. Не знаю, кто это. Джек с ним здоровается, а тот лишь приветственно машет рукой – то ли выдохся и не может ответить, то ли просто бережет силы. Джек захлопывает мою дверцу, и через минуту мы выезжаем на улицу. Я оборачиваюсь и, пока ворота закрываются, смотрю на прекрасный дом, который подарил мне Джек. Люблю видеть его со стороны, глазами других.
По дороге в Лондон мысленно возвращаюсь к вчерашней вечеринке. Шансов напортачить было предостаточно, и я до сих пор удивляюсь, что у меня так хорошо все получилось.
– Суфле вышло идеальное, – говорит Джек. Значит, не я одна размышляю о прошедшем вечере. – Весьма разумно было предположить, что гости не сразу сядут за стол, и внести поправку в расчеты. Снимаю шляпу. Вот только Эстер ты, похоже, не очень понравилась. Интересно почему?
Я понимаю, что слова нужно подбирать аккуратно.
– Она не ценит совершенство, – отвечаю я, подумав.
Похоже, угодила. Джек принимается тихонько напевать себе под нос. Разглядывая проносящиеся мимо пейзажи, я невольно думаю об Эстер. При других обстоятельствах она бы мне наверняка понравилась. Но она далеко не глупа, а потому представляет опасность. Не то чтобы она совсем не ценила совершенство, как мне сначала показалось, – она скорее относится к нему настороженно.
До школы ехать почти час. Чтобы отвлечься, я размышляю о клиентке Джека, Дене Андерсон. Правда, знаю я очень мало – только то, что она недавно вышла замуж за состоятельного и всеми уважаемого филантропа, помогающего множеству благотворительных учреждений. Вот уж кого в последнюю очередь заподозришь в избиении жены! Но кому, как не мне, знать, как обманчиво бывает внешнее благополучие. Дело верное, иначе Джек бы за него не взялся. В его словаре нет слова «проиграть», о чем он сам без устали мне напоминает.
Мы не виделись целый месяц, и Милли, сгорая от нетерпения, ждет меня во дворе на скамейке, в желтой шляпе (ее любимый цвет) и шарфе. Рядом с ней Дженис, ее воспитатель. Выхожу из машины, и Милли, чуть не плача от облегчения, сразу бросается ко мне. Обнимаю ее так крепко, как могу. Джек наблюдает. Подходит Дженис, и он говорит ей, что нам было жаль расстраивать Милли, но мы не стали рисковать и не приезжали, пока я полностью не оправилась от тяжелого гриппа, буквально свалившего меня с ног. Мы все сделали правильно, уверяет Дженис; она объяснила Милли, почему мы не можем приехать.
– Но ей было тяжело, – прибавляет она. – Она ведь так любит вас обоих!
– И мы ее тоже, – отвечает Джек, глядя на Милли с теплой улыбкой.
– Милли, поздоровайся, – вполголоса напоминаю я, и Милли, освободившись от моих объятий, поворачивается к Джеку.
– Привет, Джек, – говорит она, улыбаясь во весь рот. – Я рада тебя видеть!
– И я тоже очень рад тебя видеть, Милли, – отвечает он, целуя ее в щеку. – Ты ведь знаешь, почему мы не приезжали?
– Да, – кивает Милли. – Бедная Грейс. Болела. Но сейчас лучше.
– Гораздо лучше, – соглашается он и продолжает, засовывая руку в карман: – У меня для тебя кое-что есть. Награда за твое терпение. Угадай что?
– Агата Кристи?! – Карие глаза Милли блестят от радости: она обожает аудиокниги о таинственных убийствах.
– Умница! – Джек достает из кармана диск. – Ты, кажется, еще не слушала «Десять негритят»?
Милли мотает головой.
– О, это мое любимое! – улыбается Дженис. – Начнем сегодня вечером, Милли?
– Да, – кивает та. – Спасибо, Джек.
– Не за что. А теперь я поведу своих прекрасных дам на ланч. Какой ресторан предпочитаете?
– Отель, – тут же отзывается Милли.
Я знаю, почему она туда рвется – и почему Джек избегает его всеми силами.
– Тот, что на озере, – продолжает он, словно не слыша ее, – или тот, где на десерт дают восхитительные блинчики? – Улыбка Милли гаснет. – Выбирай, Милли.
– Озеро, – тихо отвечает она, опустив голову. Темные волосы падают на ее лицо.
По дороге Милли больше молчит. Она просила меня сесть назад, к ней, но Джек заявил, что тогда он будет чувствовать себя водителем такси.
Подъезжаем к ресторану. Джек паркуется и под руки ведет нас с Милли к входу. Мы часто бываем здесь втроем, и нас уже встречают как старых друзей. Провожают за столик в углу у окна, который нравится Джеку. Садимся как обычно: Джек в середине, лицом к окну, мы с Милли по бокам. Изучая меню, я ногой нахожу под столом ее ногу. Наш секретный знак.
За едой Джек болтает с Милли, пытаясь ее разговорить. Расспрашивает, что она делала в те выходные, когда мы не приезжали. Оказывается, один раз Дженис водила ее к себе домой на обед, потом они где-то пили чай, а потом их пригласила в гости Пейдж, подруга Дженис, у которой они уже бывали раньше. В сотый раз радуюсь, что у Милли есть Дженис, готовая помочь, когда меня нет рядом.
– Грейс, гулять? – спрашивает Милли после ланча. – Круг озера?
– Конечно, давай. – Я нарочито медленно разглаживаю салфетку и кладу ее на стол. – Ну что, идем?
Джек отодвигает стул:
– Я с вами.
Ничего другого я и не ожидала, но все равно неприятно.
– Идем округ всего озера! – предупреждает Милли.
– Ну нет, не всего, – возражает Джек. – Слишком холодно, долго не погуляешь.
– Тогда ты здесь, – командует она. – Я и Грейс идем.
– Нет, пойдем все вместе.
– Джек, я тебя люблю, – торжественно произносит Милли, глядя на Джека через стол. – Но я не люблю Джожа Куни.
– Знаю, – кивает Джек. – Я его тоже не люблю.
– Он противный, – продолжает Милли.
– Ужасно противный, – поддакивает Джек, и Милли разражается диким хохотом.
Двигаемся вокруг озера. Джек идет между мной и Милли. Он говорит ей, что заканчивает отделку ее комнаты и скоро можно будет переезжать. Заверяет ее, что комната действительно желтая.
Для долгой прогулки и впрямь слишком холодно. Минут через двадцать мы возвращаемся к машине. Милли совсем сникла, не раскрывает рта – расстроилась, как и я. На прощанье она спрашивает, приедем ли мы через неделю. Приедем обязательно, обещает Джек. Хорошо, что Дженис это слышит.
