Фрэнсис Элиза Ходжсон Бёрнетт
Маленькая принцесса, или История Сары Кру
Глава 2
Урок французского
Когда на следующее утро Сара вошла в классную комнату, все с любопытством уставились на неё. К этому времени все ученицы – начиная с Лавинии Герберт, которая чувствовала себя совсем взрослой, потому что ей скоро исполнится тринадцать, и кончая четырёхлетней Лотти Ли, самой маленькой в школе, – наслышались о ней всяких рассказов. Они определённо знали, что мисс Минчин очень гордится этой ученицей, которая делает честь её заведению. Кое-кому из учениц удалось даже краешком глаза увидеть её горничную, француженку по имени Мариэтт, прибывшую накануне вечером. Лавиния, улучив подходящую минутку, прошла мимо комнаты Сары, когда дверь была открыта, и увидела, как Мариэтт разбирает коробку, присланную с опозданием из какой-то лавки.
– Сколько там было нижних юбок с кружевными оборками! – шепнула она, пригнувшись над учебником географии, своей подружке Джесси. – Много-много! Я видела, как француженка их вынимала и встряхивала. А мисс Минчин сказала мисс Амелии, что платья у неё такие роскошные, что это просто смешно! Ведь она ещё совсем ребёнок! Моя мама говорит, что детей надо одевать просто. А знаешь, на ней и сейчас такая нижняя юбка с кружевом. Я видела – когда она садилась!
– А на ногах у неё шёлковые чулки! – шепнула в ответ Джесси, тоже склоняясь над географией. – А какие у неё маленькие ножки! В жизни таких не видела!
– Просто у неё туфельки такие, – фыркнула в ответ Лавиния. – Моя мама говорит, что, если сапожник хороший, он туфельки так сошьёт, что даже большие ноги будут казаться маленькими. По-моему, она совсем не красивая. Глаза какого-то странного цвета.
– Да, она не красивая, в обычном смысле, – сказала Джесси, кинув украдкой взгляд на новенькую, – только на неё хочется ещё посмотреть. Ресницы у неё длинные на удивление, а глаза почти совсем зелёные.
Сара спокойно сидела на своём месте и ждала, чтобы ей сказали, что нужно делать. Её посадили впереди, рядом со столом мисс Минчин. Любопытные взгляды учениц её совсем не смущали. Ей было интересно, и она спокойно смотрела на разглядывавших её девочек. Интересно, о чём они думают, нравится ли им мисс Минчин, любят ли они заниматься и есть ли у кого-то отец, хоть немного похожий на её отца? Утром она долго рассказывала Эмили об отце.
– Он теперь в море, Эмили, – говорила она. – А мы должны дружить и всё друг другу рассказывать. Посмотри-ка на меня, Эмили. Какие у тебя глаза красивые! Просто прелесть! Жаль только, что ты не умеешь говорить.
Сара любила фантазировать и вечно выдумывала всякие причудливые истории. Ей было бы большим утешением думать, будто Эмили живая и всё слышит и понимает.
Когда Мариэтт одела девочку в тёмно-синее форменное платье и завязала волосы тёмно-синей лентой, она подошла к Эмили, сидевшей в своём креслице, и вручила ей книгу.
– На-ка, почитай, пока меня не будет, – сказала она.
Увидав, что Мариэтт с любопытством смотрит на неё, она серьёзно пояснила:
– Куклы много чего умеют, только мы об этом не догадываемся. Я это твёрдо знаю. Может быть, Эмили и правда умеет читать, говорить и ходить, но делает это только тогда, когда в комнате никого нет. Это её тайна. Ведь если бы люди узнали, что куклы многое умеют, они бы заставили их работать. Может быть, поэтому куклы и дали друг другу клятву хранить тайну. Если вы останетесь в комнате, Эмили будет просто сидеть с широко открытыми глазами. Однако если вы уйдёте, она станет читать или, может, смотреть в окошко. Но только услышит, что кто-то возвращается, тотчас прибежит, прыгнет в своё креслице и сделает вид, что так там и сидела всё время.
«Comme elle est drôle!»[6] – подумала Мариэтт и, сойдя вниз, рассказала об этом старшей горничной. Впрочем, ей нравилась эта странная девочка, у которой было такое умное личико и такие прекрасные манеры. Раньше она ходила за детьми, которые вовсе не были так вежливы. Сара была очень хорошо воспитана и умела так приятно и учтиво говорить: «Пожалуйста, Мариэтт» и «Спасибо, Мариэтт», что совсем её очаровала. Мариэтт сказала старшей горничной, что Сара её благодарит так, будто разговаривает с леди. «Elle al’air d’une princesse, cette petite»[7], – прибавила она.
Мариэтт была в восторге от своей новой маленькой госпожи, и место ей очень нравилось.
После того как все нагляделись на Сару, сидевшую за своей партой, мисс Минчин величественно постучала по столу.
– Девицы, – сказала она, – я хочу представить вам новую воспитанницу.
Девочки встали – встала и Сара.
– Я надеюсь, что вы все будете внимательны к мисс Кру. Она приехала к нам издалека – из Индии. Когда классы закончатся, вы должны познакомиться друг с другом.
Ученицы церемонно поклонились. Сара сделала реверанс, а потом все снова сели и стали снова смотреть друг на друга.
– Сара, – произнесла мисс Минчин строго, как обычно говорила в классе, – подойдите ко мне.
Мисс Минчин взяла со стола книгу и стала перелистывать её. Сара подошла.
– Отец ваш нанял вам горничную-француженку, – начала мисс Минчин. – Он, как я понимаю, хочет, чтобы вы хорошенько изучили французский язык.
Сара немного смутилась.
– Я думаю, он её нанял, – сказала она, – потому… потому что думал, что она мне понравится, мисс Минчин.
– Боюсь, – заметила мисс Минчин с кислой улыбкой, – что вас очень избаловали и оттого вы думаете, что всё делается для вашего удовольствия. Мне лично кажется, что ваш батюшка хотел, чтобы вы научились говорить по-французски.
Будь Сара постарше и не заботься она вечно о том, чтобы не показаться невежливой, она бы в нескольких словах всё разъяснила. Но она смутилась – краска бросилась ей в лицо. Суровая и внушительная мисс Минчин была совершенно уверена в том, что Сара вовсе не знает французского; было неловко её поправлять. На деле же Сара, сколько она себя помнила, всегда говорила по-французски. Когда она была ещё совсем крошкой, её отец часто говорил с ней по-французски. Мать Сары была француженкой, и капитан Кру любил её язык. И потому Сара всегда его слышала и знала его как родной.
– Конечно, я… я никогда не учила французский, но… но… – лепетала она, пытаясь объясниться.
Мисс Минчин, к крайнему своему огорчению, не знала французского – и всячески скрывала это неприятное обстоятельство. Она не собиралась обсуждать далее эту тему, чтобы не выдать себя, – не дай бог, эта новенькая спросит её о чём-нибудь в простоте сердечной.
– Довольно, – произнесла она вежливо, но твёрдо. – Если вы его не учили, самое время начать. Месье Дюфарж, учитель французского, будет здесь через несколько минут. Возьмите учебник и посмотрите его, пока он не придёт.
Щёки у Сары пылали. Она вернулась на своё место и раскрыла книгу. Она глядела на первую страницу, стараясь сохранить серьёзность. Она понимала, что ей нельзя улыбнуться, – ведь она не хотела никого обидеть. Но ей было смешно учить, что lе père по-французски – «отец», a la mere – «мать».
Мисс Минчин внимательно посмотрела на неё.
– Вы как будто недовольны, Сара, – сказала она. – Я сожалею, что французский вам не нравится.
– Я очень люблю французский, – отвечала Сара, делая ещё одну попытку объясниться, – только…
– Вы не должны возражать, когда вам велят что-то делать, – перебила её мисс Минчин. – Читайте дальше.
Сара так и поступила и ни разу не улыбнулась, даже когда узнала, что le fils означает «сын», a le frère – «брат».
«Когда придёт месье Дюфарж, – думала она, – я ему всё объясню».
Месье Дюфарж не заставил себя ждать. Это был очень приятный и умный француз средних лет; он с интересом поглядел на Сару, которая из вежливости делала вид, что поглощена чтением.
– Это моя новая ученица, мадам? – обратился он к мисс Минчин. – Надеюсь, что мне выпала удача.
– Её отец, капитан Кру, очень хотел бы, чтобы она занялась французским. Боюсь только, что она испытывает ребяческое предубеждение против него. Ей, видно, не хочется его учить.
– Мне очень жаль, мадемуазель, – сердечно сказал месье Дюфарж. – Возможно, когда мы станем заниматься вместе, я сумею показать вам, какой это очаровательный язык.
Бедная Сара встала. Она была в отчаянии от неловкого положения, в котором оказалась, и с умоляющим видом взглянула на месье Дюфаржа своими большими серо-зелёными глазами. Она знала, что он всё поймёт, стоит ей только заговорить. И она принялась объяснять – очень бегло и приятно выговаривая по-французски: мадам не поняла, она никогда не учила французский – по учебникам, – но её папа и другие всегда говорили с ней по-французски, и она читала и писала по-французски так же, как читала и писала по-английски; её папа любит французский, и она его поэтому тоже любит; её бедная мамочка, которая умерла при её рождении, была француженка; она будет рада выучиться всему, что месье захочет ей преподать, она только пыталась объяснить мадам, что слова из учебника она уже знает. И она протянула ему учебник.
Когда Сара заговорила, мисс Минчин, вздрогнув всем телом, с негодованием взглянула на неё поверх очков. Она не сводила с Сары глаз, пока та не смолкла. Месье Дюфарж радостно улыбнулся. Слушая, как этот детский голосок так просто и красиво выговаривает по-французски, он почувствовал, словно снова очутился на родине, которая в эти сумрачные лондонские дни казалась ему столь далёкой. Когда Сара смолкла, он принял у неё учебник, ласково глядя на неё. Но ответил он мисс Минчин.
– Ах, мадам, – проговорил он, – я не многому могу её научить. Она французский не учила – она француженка. У неё прелестный выговор.
– Почему же вы мне сами не сказали?! – вскричала с досадой мисс Минчин, обернувшись к Саре.
– Я… я пыталась, – произнесла Сара. – Я… я, верно, не так начала.
Мисс Минчин знала, что Сара пыталась и что она не виновата в том, что ей не дали объясниться. Увидав, что ученицы слушают их разговор, а Лавиния и Джесси хихикают, закрывшись французскими грамматиками, мисс Минчин совсем вышла из себя.
– Девицы, прошу вас замолчать, – строго сказала она, стуча по столу. – Сию же минуту замолчите!
С этой минуты она невзлюбила свою новую ученицу.
Глава 3
Эрменгарда
В это же утро, когда Сара сидела возле мисс Минчин и глаза всего класса были устремлены на неё, она заметила девочку со светло-голубыми, немного сонными глазами, примерно одних с ней лет. Это была толстушка с пухлыми губами, по-видимому, не очень далёкая, но добродушная. Её льняные волосы были заплетены в тугую косу, перевязанную лентой; она перебросила косу через плечо и, упершись локтями в парту, кусала зубами ленту и с изумлением взирала на новую ученицу. Когда месье Дюфарж заговорил с Сарой, она было встревожилась; но когда Сара ступила вперёд и, устремив на него невинный молящий взгляд, вдруг ответила по-французски, толстушка удивлённо вздрогнула и густо покраснела от ужаса и изумления. Вот уже несколько недель, как она проливала горькие слёзы, стараясь запомнить, что la mere – это «мать», а lе père – «отец» (к чему всё это, когда можно говорить и по-английски?), а тут вдруг эта новенькая, её ровесница, знает не только эти слова, но и множество других и без всякого труда составляет фразы.
Она глядела на Сару так пристально и так быстро жевала свою ленту, что привлекла внимание мисс Минчин, которая в раздражении тут же набросилась на неё.
– Мисс Сент-Джон! – вскричала она строго. – Что с вами? Снимите со стола локти! Выньте ленту изо рта! Сию же минуту сядьте прямо!
Мисс Сент-Джон снова вздрогнула всем телом, а когда Лавиния и Джесси захихикали, она ещё пуще покраснела – казалось, вот-вот из её глаз хлынут детские, простодушные слёзы. Сара это заметила и от души пожалела толстушку – она ей понравилась, и Саре захотелось с ней подружиться. Такая уж у Сары была особенность: если кого-то обижали, ей всегда хотелось встать на защиту.
«Будь Сара юношей и живи она несколько веков назад, – бывало, говаривал её отец, – она бы разъезжала с обнажённым мечом по свету и защищала бы всех, кто попал в беду. Она не может спокойно видеть, как кого-то обижают».
Вот почему Саре так понравилась толстая и неуклюжая мисс Сент-Джон; всё утро она то и дело поглядывала в её сторону. Сара поняла, что ученье давалось толстушке нелегко и что ей никогда не стать образцовой ученицей. Её французский был ниже всякой критики. Она так произносила слова, что даже месье Дюфарж не мог скрыть улыбки, а Лавиния, Джесси и другие более удачливые девочки хихикали или глядели на неё с презрительным недоумением. Но Сара не смеялась. Она делала вид, что не слышит, как коверкает слова мисс Сент-Джон. Сердце у Сары было горячее – она вознегодовала, услышав смешки и заметив, как огорчилась бедная девочка.
– Это совсем не смешно, – шептала она сквозь зубы, наклонившись над учебником. – Зачем они смеются?
Когда классы кончились и ученицы, разбившись на группки, стали болтать между собой, Сара поискала глазами мисс Сент-Джон и, увидев, что та грустно сидит в одиночестве на скамье, устроенной в оконном проёме, подошла к ней и заговорила. Она произнесла обычные слова, которые говорят друг другу девочки при первом знакомстве, но держала себя при этом мило и дружелюбно, что всегда производит хорошее впечатление.
– Как тебя зовут? – спросила Сара.
Мисс Сент-Джон изумилась. С ней хочет познакомиться новенькая, у которой есть собственный экипаж, пони и горничная и которая к тому же приехала прямо из Индии! Накануне вечером об этой новенькой судачили все воспитанницы – ведь новые ученицы всегда вызывают всеобщий интерес! Утомлённые волнением и противоречивыми слухами, они заснули поздно. Нет, это не простое знакомство!
– Эрменгарда Сент-Джон, – отвечала толстушка.
– А меня Сара Кру, – сказала Сара. – Красивое у тебя имя. Словно из книжки!
– Тебе нравится? – робко спросила Эрменгарда. – А мне… нравится твоё.
Мисс Сент-Джон не повезло в жизни – у неё был очень умный отец. Порой ей казалось, что ничего хуже не придумаешь. Если отец у тебя всё знает, говорит на семи или восьми языках, имеет библиотеку в тысячи томов и, судя по всему, помнит все их наизусть, то ему, конечно, хочется, чтобы дочь по меньшей мере знала, что там написано в учебниках, и уж конечно он полагает, что она сумеет запомнить кое-какие факты из истории и сделать французское упражнение. Эрменгарда была тяжким испытанием для мистера Сент-Джона. Он никак не мог взять в толк, почему его дочь оказалась такой неспособной и глупой, почему никогда и ни в чём не отличилась.
«Ну и ну! – не раз говаривал он, глядя на дочь. – Порой мне кажется, что она так же глупа, как её тётка Элиза!»
Если тётке Элизе науки не давались, если она тотчас забывала всё, что выучила, то Эрменгарда действительно была ужасно на неё похожа. Сказать по правде, во всей школе не было большей тупицы, чем Эрменгарда.
– Заставьте её учиться! – сказал мистер Сент-Джон мисс Минчин.
В результате Эрменгарда проводила большую часть своей жизни в опале или в слезах. Она учила уроки – и тотчас забывала, а если что и помнила, то не понимала. Вот почему, познакомившись с Сарой, она взирала на неё с глубоким восхищением.
– Ты по-французски спокойно говоришь, правда? – спросила она уважительно.
Сара забралась на сиденье, устроенное в глубоком проёме окна, и, подобрав под себя ноги, уселась, обхватив колени руками.
– Говорю, потому что слышала его всю жизнь, – отвечала Сара. – Ты бы тоже говорила, если бы всегда его слышала.
– Ах нет, я бы не смогла! – воскликнула Эрменгарда. – Я бы никогда не смогла!
– Почему? – спросила с интересом Сара.
– Ты же слышала, как я сегодня отвечала. Это всегда так. Я эти слова просто не могу произносить. Они такие странные. – Она помолчала, а потом прибавила не без благоговения в голосе: – Ты ведь умная, правда?
Сара задумалась, глядя в окно на грязную площадь, где по мокрой железной ограде прыгали и чирикали воробьи, и на покрытые сажей ветви деревьев… Её часто называли «умной», и она спрашивала себя, так ли это, а если так, то как это вышло.
– Не знаю, – наконец отвечала она. – Мне трудно сказать.
Потом, увидев, что круглое розовощёкое лицо омрачилось, Сара засмеялась и переменила тему.
– Хочешь взглянуть на Эмили? – предложила она.
– Кто это – Эмили? – спросила Эрменгарда совсем так же, как мисс Минчин.
– Пойдём ко мне в комнату – увидишь, – ответила Сара и протянула ей руку.
Они спрыгнули со скамьи и поднялись наверх.
– А правда, – зашептала Эрменгарда, когда они пересекали холл, – правда, что у тебя есть собственная комната для игр?
– Да, – ответила Сара. – Папа попросил об этом мисс Минчин… Знаешь, когда я играю, я сочиняю всякие истории и рассказываю их сама себе, и я не люблю, чтобы меня слышали. Если меня слушают, это всё портит.
К этому времени они были уже в коридоре, который вёл в комнату Сары. Услышав её ответ, Эрменгарда остановилась и, едва дыша, посмотрела на Сару широко раскрытыми глазами.
– Ты сочиняешь истории? – проговорила она с волнением. – Ты не только говоришь по-французски, но ещё и сочиняешь? Неужели это правда?
Сара взглянула на неё с изумлением.
– Послушай, это все умеют, – сказала она. – Разве ты никогда не пробовала? – Не дожидаясь ответа, она предостерегающе тронула Эрменгарду за руку и шепнула: – Давай тихонько подкрадёмся к двери – и я её распахну. Может, нам удастся поймать её врасплох!
Конечно, она шутила, но в глазах её мелькнула тайная надежда, которая увлекла Эрменгарду, хотя она и не понимала, что всё это значит, и кого Сара хочет поймать врасплох, и зачем это нужно. Впрочем, Эрменгарда не сомневалась, что увидит что-то на редкость приятное и удивительное. А потому, дрожа от радостного ожидания, она шла на цыпочках за Сарой по коридору. Неслышно подкравшись к двери, Сара быстро повернула ручку и распахнула дверь. В аккуратно прибранной комнате стояла тишина, в камине горел неяркий огонь, а в креслице возле камина сидела дивная кукла и как будто читала книжку.
– Ах, опоздали! – вскричала Сара. – Она успела добежать до своего кресла! Всегда так! Куклы такие быстрые, как молния!
Эрменгарда переводила взгляд с Сары на куклу и обратно. У неё перехватило дыхание.
– Она умеет… ходить? – спросила она изумлённо.
– Да, – отвечала Сара. – Так я, по крайней мере, думаю. Вернее, воображаю. И тогда мне кажется, что так оно и есть. А ты разве никогда ничего не воображала?
– Нет, – призналась Эрменгарда. – Никогда. Я… расскажи мне про это.
Её так околдовала эта странная новенькая, что она смотрела совсем не на Эмили, хотя в жизни не видела таких чудесных кукол, а на Сару.
– Давай сядем, – предложила Сара, – и я тебе расскажу. Это так просто – стоит только начать, и уже не остановишься! Придумываешь и придумываешь без конца! Это просто чудесно! Эмили, послушай. Это Эрменгарда Сент-Джон, Эмили. Эрменгарда, это Эмили. Хочешь её подержать?
– А можно? – спросила Эрменгарда. – Нет, правда можно? Она такая красивая!
За всю свою короткую скучную жизнь мисс Сент-Джон даже и не мечтала, что ей выпадет счастье так чудесно провести время, как в это утро со странной новенькой. Они пробыли в комнате Сары целый час, пока не прозвенел звонок на обед и им не пришлось спуститься вниз.
Сара устроилась на коврике перед камином и рассказывала Эрменгарде удивительные вещи – её зелёные глаза сверкали, щёки горели. Она рассказала о своём путешествии и об Индии; но больше всего Эрменгарду увлекла фантазия о куклах, которые ходят, разговаривают и делают многое другое, стоит лишь людям выйти из комнаты. Своей тайны они никому не открывают и с быстротой молнии возвращаются на свои места, как только заслышат, что кто-то идёт.
– Мы бы так не смогли, – серьёзно заметила Сара. – Это какое-то волшебство.
Когда она поведала о поисках Эмили, лицо её вдруг затуманилось, а свет в глазах погас. Эрменгарда это заметила. Какой-то странный звук, не то вздох, не то всхлип, вырвался у Сары из груди, а потом, словно приняв решение, она плотно сжала губы. Эрменгарде подумалось, что другая бы на её месте зарыдала. Но Сара сдержалась.
– У тебя что-то… болит? – осмелилась Эрменгарда.
– Да, – отвечала Сара, помолчав. – Только не тело. – И, сдерживая дрожь в голосе, тихо спросила: – Ты своего отца больше всего на свете любишь?
Эрменгарда разинула рот. Ей и в голову не приходило, что можно любить собственного отца; честно говоря, она готова была на всё, только бы не оставаться с ним наедине даже на десять минут. Впрочем, она понимала, что благовоспитанной девочке, которая учится в пансионе для благородных девиц, признаться в этом невозможно. Она смутилась.
– Я… я его почти не вижу, – проговорила она запинаясь. – Он всегда сидит в библиотеке и что-то читает.
– А я своего папочку люблю больше всего на свете, и ещё в десять раз сильнее, – сказала Сара. – Вот почему мне больно. Ведь он уехал.
Она опустила голову на колени и несколько минут сидела не двигаясь.
«Сейчас заплачет», – со страхом подумала Эрменгарда.
Но Сара не заплакала. Короткие чёрные волосы упали ей на лицо; она молчала. Потом, не поднимая головы, произнесла:
– Я ему обещала, что выдержу, – и выдержу. Подумай, что приходится выносить военным! А мой папа военный. Случись война – ему бы пришлось идти в поход, страдать от жажды, может, даже от ран. Но он бы никогда ни слова не сказал – ни одного слова!
Эрменгарда молча смотрела на Сару; она чувствовала, что её заливает волна обожания. Сара такая удивительная! Она ни на кого не похожа!
Наконец Сара подняла голову и с какой-то странной улыбкой откинула назад пряди волос.
– Мне будет легче, если я буду говорить, – сказала она. – Буду говорить… буду рассказывать тебе про свои фантазии. Забыть не забуду, но выдержать легче.
Эрменгарда не знала, почему при этих словах горло у неё сжало, а на глаза навернулись слёзы.
– Лавиния и Джесси – закадычные подружки, – сказала она вдруг охрипшим голосом. – Вот бы и нам так. Ты бы согласилась со мной дружить? Ты умница, а я самая глупая в школе, но… ты мне так нравишься!
– Я рада, – отвечала Сара. – Когда кому-то нравишься, хочется сказать «спасибо». Да, давай дружить. И знаешь что? – Лицо у неё просветлело. – Я тебе помогу с французским.
