Л. Майкл Холл
Полный курс НЛП
Я использую эту фразу, чтобы подчеркнуть акцент общей семантики на «элементализме». Кожибски говорил, что мы часто берем реальность в целом, разделяем ее на части (в своей речи) и затем забываем о различии между «картой» и «территорией». В результате мы начинаем обращаться с идентифицированными «элементами карты» как с реальными и отдельными. То есть как если бы вы могли иметь «сознание» без «тела» или наоборот. Или «пространство» без «времени». Цитируя Эйнштейна, Кожибски предположил, что в случае территории мы имеем только «пространственно-временной» континуум, и это приводит нас к области квантовой механики. Мы имеем только «сознание-тело», «мысли-эмоции» и т. д.
Кожибски говорил, что мы часто берем реальность в целом, разделяем ее на части (в своей речи) и затем забываем о различии между «картой» и «территорией». В результате мы начинаем обращаться с идентифицированными «элементами карты» как с реальными и отдельными.
Слова выполняют полезную функцию, так как позволяют нам сортировать, отделять, подразделять и категоризировать постоянный поток взаимосвязанных процессов, происходящих в мире. Слова разделяют, сортируют, организуют и прерывают поток реальности. Вербально (но не на самом деле) мы разделяем мир посредством наших абстрактных идей. При помощи речи мы неизбежно дихотомически делим сильно взаимосвязанную реальность. Это создает «элементы» или куски реальности. Тем не менее мы иногда забываем, что искромсали территорию, и начинаем верить, что элементы существуют как отдельные сущности. Кожибски называл это «элементализмом».
В языке мы говорим о «теле» и «сознании», «эмоции» и «интеллекте», «пространстве» и «времени» и т. д. Объекты ссылки этих слов не существуют в реальности как отдельные элементы. Они не могут существовать как отдельные элементы. Их существование подразумевает взаимосвязанный процесс. Мы можем разделить их только на вербальном уровне при мышлении и разговоре. В лингвистической форме (ментальная концептуальная форма) мы обращаемся с ними, как с отдельными словами. Это делает их «элементалистскими» и неточными репрезентациями территории типа «ложь в действительность».
Так как мы не можем фактически, буквально или в действительности разделить «эмоции» и «интеллект», это разделение структурно нарушает обобщение «организм как целое». Это же имеет место и в случае «души» и «тела» и других случаев вербального разделения – с их помощью мы только запутываем понимание, затрудняем развитие и создаем идеи типа «ложь в действительность». Элементалистская терминология предполагает отчетливое разделение «разума» и «ощущений», «перцепта» и «понятия» и т. д. Для того чтобы бросить вызов этим элементализмам, делайте следующее.
1. Используйте дефис при ложном вербальном разделении. Когда вы встречаете в языке элементализм и дихотомическое деление, вставляйте между словами дефисы. Кожибски говорил, что этот функциональный прием позволяет нам заново соединить целостные процессы, которые мы можем разделить только вербально. «Маленькие черточки там и здесь могут иметь большую семантическую важность, когда мы имеем дело с символизмом». Следовательно, используйте «пространство-время», «разум-тело» и т. д. Слова «организм как целое» являются репрезентацией, которая напоминает нам о системности мира. Это напоминает нам о целостности и неделимости процессов, с которыми мы имеем дело.
2. Поставьте элементализм под сомнение. «Действительно ли X одиночно? В каком контексте происходит X? Можем ли мы иметь дело с X, не принимая во внимание Y или Z?»
Другой способ мышления, возникший в аристотелевской логике, связан с рассмотрением и описанием явлений в понятиях «или-или», что, таким образом, приводит к двузначным терминам. Однако в большинстве случаев это является отображением типа «ложь в действительность» – исключением третьего, континуума и возможности «и-и».
Когда мы формулируем высказывания в формате «или-или», мы осуществляем репрезентацию территории и ориентируем себя на эту репрезентацию так, как если бы она допускала только два варианта рассмотрения, оценки и реагирования. А это редко является верной репрезентацией реальности.
В психологии мы создали ориентацию и набор репрезентаций «или-или» в классических спорах о наследственности/окружении, природе/воспитании, генетике/обучении. Такие понятия «ложь в действительность» предполагают, что мы можем разделить особенности организма на два отдельных класса: обусловленные наследственностью и обусловленные окружением. Это является примером исключенного третьего, закона аристотелевской логики, согласно которому исключается любой вид взаимодействия между данными факторами в качестве третьей возможности. Тем не менее, несомненно, что человеческий опыт возникает в результате взаимодействия между генами и окружением, между врожденными особенностями человека и воспитанием, которое мы получаем. Чтобы бросить вызов высказываниям в формате «или-или», проделайте следующее.
1. Проверьте реальность структуры «или-или». «Отражает ли это ситуацию “или-или”? Могу ли я обнаружить что-нибудь промежуточное, какие-либо полутона или другие мнения, рассмотрение которых может повлиять на мою репрезентацию этой реальности?»
2. Исследуйте возможность «и-и». «Можем ли мы рассмотреть это в большем фрейме или в других контекстах, в которых обе эти кажущиеся противоположными реакции будут истинными? В каких ситуациях мы можем считать оба этих варианта правильными и полезными?»
Слова без объекта ссылки (замаскированные шумы и знаки).
Кожибски называл псевдослова «шумами» (в случае аудиального канала) и «знаками» (в случае визуального канала). При этом имеются лингвистические «карты», но они ни на что не ссылаются. В действительном мире или мире логики (логической действительности) не существует ничего, для чего эти слова могли бы являться истинными символами.
Когда мы используем слова, которые на самом деле ни на что не ссылаются, мы просто создаем шум. Что мы скажем о «картах», которые не соответствуют никакой реальной территории? Мы можем найти их интересными, даже занимательными. От них зависит научная фантастика! Но найдем ли мы их полезными в смысле получения достоверной информации или ориентирования в реальности? Нет. Они существуют как псевдослова. Это делает их коварными. Они выглядят как слова, они звучат как слова, однако не ссылаются ни на что реально существующее – ни в физическом мире, ни в мире значений и коммуникации. Это слова без объекта ссылки. Эти шумы, произведенные при помощи рта, или знаки, написанные на бумаге, только производят такое впечатление.
Как мы проводим различие между истинными словами и псевдословами? Какие критерии мы при этом используем? По определению, для того чтобы звук или образ функционировали как истинное слово, они должны являться символами, обозначающими что-либо кроме себя. Если они что-то обозначают или на что-то ссылаются, то они являются истинными символами, вызывают внутренние репрезентации и ментально «якорят» объект ссылки. Если они не удовлетворяют этому условию, они являются просто шумами. Они ни на что не ссылаются. Прежде чем шум или образ смогут функционировать как символы, что-то должно «существовать» (фактически или логически). Если это не так, то они функционируют как семантические шумы, или бессмысленные знаки.
Прежде чем шум (или знак при письме) сможет стать символом, что-то должно существовать. Затем символ может обозначать этот реальный предмет, процесс или это существующее понятие. В языке и «знаниях» существует два вида действительности: физическая и логическая. Так, единороги не существуют во внешнем мире естественной природы. Они не относятся к зоологии. Когда мы используем слово «единорог» в области зоологии, оно является псевдословом. Если мы употребляем это слово для ссылки на мифологию или человеческую фантазию, то слово обладает объектом ссылки, имеет значение и функционирует как символ.
Кожибски называл это видом обмана, так как это подразумевает (дословно) «использование ложных репрезентаций». В качестве иллюстрации можно привести слово «теплота». Грамматика классифицирует термин «теплота» как субстантивный (существительное). Однако физики несколько веков пытались найти некоторую «субстанцию», которая соответствовала бы субстантивной «теплоте». Они никогда не найдут эту «субстанцию». Она не существует. «Теплота» – это проявление «энергии», которая является результатом процесса, или действия, происходящего между процессами. Глагол или наречие («термодинамически») являются более точными репрезентациями объекта ссылки. Сегодня мы осознаем, что не существует такой «субстанции», как «теплота», поэтому мы говорим о «термодинамических» процессах.
То, что мы называем «теплотой», выражает наше ощущение температуры, результат энергии. «Теплота» описывает взаимоотношения между движущимися объектами. Использовать это слово без объекта ссылки означает участвовать в лингвистической фантазии типа «ложь в действительность». Неудивительно, что ученые, искавшие «теплоту», были плохо приспособлены к реальной жизни. В данном случае вербальный символизм языка ни на что не указывал, он не имел ссылки. С точки зрения лингвистики это слово ввело их в заблуждение, указав дорогу, которая привела в тупик.
Вербальные формы, которые не имеют значений и реальных объектов ссылки, функционируют как псевдослова, механизм нашего символизма. Так же и со знаками (шумы, которые мы можем написать). Они имеют вид слов, но нам не следует рассматривать их как слова, так как они ничего не говорят в данном контексте. В практической жизни мы часто даже не подозреваем, что множество шумов (знаков) функционирует, не имея значения.
Когда мы осознаем, что многие «слова» не имеют объекта ссылки, но мы используем такие псевдослова, это позволяет нам не «покупаться» на слова. Многие люди находят абсолютно шокирующим то, что они так долго путали «карту» и «территорию». Однако как только мы провели это различие, мы в короткое время развиваем новые автоматические реакции на слова. Мы сначала проверяем слова, чтобы убедиться в том, что они являются истинными символами. Чтобы бросить вызов словам без объекта ссылки, проделайте следующее.
1. Проверьте реальность ссылки. Бросьте вызов псевдословам посредством нахождения объекта ссылки. Проиндексируйте объекты ссылки при помощи даты и времени. «Что бы я видел (слышал, ощущал), если допустить, что я мог бы это видеть (слышать, ощущать)? На какой вид измерения реальности ссылается это слово?»
2. Исследуйте возможность того, что слово не имеет объекта ссылки. «Может ли быть, что это слово, этот термин или эта фраза не имеют реальных объектов ссылки, а существуют как вымышленное или придуманное понятие? Ссылается ли этот лингвистический символ на что-либо в физической или логической действительности?»
Эти номинализации обладают другим качеством, а именно, они обозначают термины, которые не имеют специфических объектов ссылки, а только сверхобобщенные значения; при этом значения и объекты ссылки изменяются в соответствии с уровнем абстракции или контекстом. Они включают термины с бесконечным числом значений, то есть многопорядковые понятия. Они также обладают рефлексивностью, так что мы можем использовать эти термины по отношению к ним самим.
Многопрядковые слова, включающие опущения и обобщения, появляются в виде слов, которые мы можем использовать на многих различных уровнях абстракции. Некоторые из них являются столь многопорядковыми по природе, что функционируют как термины с бесконечным числом значений. Они являются наиболее общими терминами из используемых нами.
«Человечество», «наука», «математика», «человек», «образование», «нравственность», «политика», «религия», «здравомыслие», «безумие», «железо», «древесина», «яблоко», «объект» и т. д. – мы используем эти термины не как однозначные, обозначающие константы некоторого вида, а как термины с изначально бесконечным числом значений или переменными объектами ссылки.
Большинство наших терминов состоит из названий, имеющих бесконечное число значений стадий изменения содержания, следовательно, они многопорядковы по природе. Они являются репрезентациями переменных с бесконечным числом значений и в принципе не являются ни ложными, ни истинными, а неоднозначны по значению. Чтобы рассмотреть, например, понятие «любовь» как многопорядковое, проделайте следующее.
1. Используйте координаты. Использование координат позволяет нам назначать переменным единственные значения. Для контекстуализации специфического объекта ссылки мы можем установить временные или пространственные координаты. Если слово или фраза выражает неопределенность, мы должны контекстуализировать уровень абстракции. Это делает многопорядковые слова специфическими, то есть не позволяет им остаться неопределенными. Эти слова часто являются номинализациями. Когда это так, просто деноминализируйте их посредством восстановления скрытого глагола или процесса.
2. Разукрупните на каждом уровне абстракции специфические объекты ссылки. В данном случае это помогает образовать поведенческое и функциональное множество слов для отображения наших абстракций в специфических описаниях. Описательный язык упорядочивает события на объективном уровне в сенсорных терминах. Функциональные слова позволяют нам перевести динамические процессы в статические формы, а статические процессы в динамические формы.
3. Проверьте рефлексивность. Можете ли вы рефлексивно использовать слово по отношению к нему самому? Это является хорошей проверкой на многопорядковость. Так как мы определяем многопорядковые слова как термины, функционирующие на многих уровнях абстракции, это позволяет нам осознать их природу и то, как они функционируют в нашей речи. Можете ли вы использовать термин, перейдя на другой уровень абстракции? Этот вопрос проверяет многопорядковость. «Любите ли вы кого-нибудь? Любите ли вы любить его? Любите ли вы любить любовь?» «Есть ли у вас предрассудки? Как насчет предрассудков против предрассудков?» «Какая наука изучает это?» «Существует ли наука об этой науке?» Эта проверка рефлексивности не будет работать в случае не многопорядковых слов. «Какое красивое дерево!» «Можете ли вы представить дерево этого дерева?»
Я взял этот лингвистический признак из области когнитивной психотерапии и РЭПТ у Бека (Beck, 1976) и Эллиса (Ellis, 1979), которые создали списки когнитивных искажений, обусловливающих то, как мы отфильтровываем информацию и воспринимаем мир.
Двумя признаками из списка когнитивных искажений, которые, по-видимому, не вписываются в метамодель, являются «персонализация» и «эмоционализация». Человек, использующий эти когнитивные искажения, рассматривал бы, слышал бы информацию, события, слова и т. д. и реагировал бы на них так, как если бы все, происходящее снаружи, относилось к нему самому. При персонализации человек убежден в том, что он несет ответственность за внешние ситуации, за которые он никак не может нести ответственность. Затем он приходит к выводу, что если он так воспринимает вещи, ему следует чувствовать их определенным образом (эмоционализировать их). При эмоциональном рассуждении человек убежден в том, что, поскольку он чувствует отрицательную эмоцию, должна существовать соответствующая негативная внешняя ситуация.
Эмоционализацией называется использование эмоций для сбора и обработки информации. При этом «эмоциям» придается слишком большое значение, и они рассматриваются как механизм сбора информации, а не как отражение оценок восприятия человеком вещей. При эмоционализации человек реагирует на вещи субъективно. Персонализацией называется восприятие явлений, особенно поступков других людей, как направленных на себя в виде атаки на собственную личность. Это относится к восприятию мира посредством эгоцентрических фильтров, которые рассматривают все происходящее как относящееся к себе.
Эти способы рассмотрения явлений, как и идентификация, берут начало в особенностях работы психики ребенка на ранних этапах жизни – в эгоцентричном рассмотрении мира в терминах себя, предположении, что мир вращается вокруг нас и что большая часть коммуникации и событий, происходящих с участием других людей, говорит что-то личное нам или о нас. Данная позиция основана на предположениях, что если я осознаю что-то, то я должен эмоционально ассоциироваться с этим.
Такая персонализация/эмоционализация проявляется в языке в виде личных местоимений («я», «меня», «мое»), слов, указывающих на себя, и в неявном виде.
«Том устраивает много шума, потому что он злится на меня».
Когда кто-нибудь говорит: «Линда игнорирует меня», – он селективно фокусируется на том (а также осуществляет отрицательную фильтрацию), что склоняет его к персонализации. Если мы спросим человека, что это означает для него, он может сказать: «У меня никогда не будет никаких друзей». В этом причинно-следственном высказывании, использующем кванторы общности («никогда», «никаких»), имеется другая персонализация, а также магическое чтение мыслей Вселенной!
«Что это означает?»
«Это означает, что я в полном одиночестве».
Персонализация является источником не только жалости к себе, но и «синдрома называния» и антисоциальной ориентации личности. После работы, перед тем как идти домой, Джо обычно пропускает с друзьями по стаканчику. Если он замечает, что дети продолжают играть на улице или смотреть телевизор, его первая мысль такова: «Их не волнует, что я тяжело трудился целый день». Если он приходит поздно (не предупредив, что задержится), а Бекки навела порядок на кухне, он автоматически думает: «Эта стерва никогда не готовит для меня нормальной еды». Если он ставит ее перед этим фактом (!) и она не отвечает незамедлительно, он думает: «Она игнорирует меня! Как она смеет!»
Чтобы преодолеть персонализацию, проделайте следующее.
1. Спросите о том, как человек узнал, что данное явление следует рассматривать как личное. «Как вы узнали, что Линда намеренно игнорирует вас и делает это для того, чтобы передать вам сообщение?»
2. Исследуйте другие возможности. «Если бы Линда была просто поглощена мыслями, как бы вы поняли это?»
3. «Станьте “мета”» для того, чтобы исследовать персонализацию как возможный привычный метафрейм. «Считаете ли вы обычно, что поведение или слова других людей говорят что-то о вас? Склонны ли вы обращать внимание на эти мысли?»
При рассмотрении языка мы находим много метафор как на уровне отдельных слов, так и на уровне высказываний. Они прячутся в уголках нашего сознания. Они, как ангелы, часто застают нас врасплох. Вдругих случаях мы должны раскрыть их. Бо́льшая часть языка, по-видимому, функционирует при помощи структуры метафор. Фактически, некоторые теоретики предполагают, что весь язык сводится к метафорам. В самом деле, метафора, по-видимому, функционирует как существенная часть нашего процесса абстрагирования, – мы сравниваем то, что мы знаем, с тем, что мы пытаемся узнать и что пытаемся понять.
Лакофф и Джонсон (Lakoff & Johnson, 1980) рассматривали метафору как основной процесс структурирования знания. Они выдвинули теорию, согласно которой конкретные абстрактные структуры формируют основу абстрактного мышления и абстрактной речи.
«Когда мы используем гештальт из одной области опыта для структурирования опыта в другой области, мы понимаем опыт метафорично».
Следовательно, в процессе мышления, восприятия, понимания и общения мы постоянно находим, создаем и используем метафоры, полученные в одном опыте, для «наделения смыслом» другого опыта. Фундаментальной природой метафоры «является понимание и переживание одного вида события в терминах другого».
Основанная на аналогиях коммуникация включает метафоры, аналогии, сравнения, истории и огромное количество других видов фигуральных языковых форм. Такой язык подразумевает и косвенно намекает, а не обозначает. Он наделяет коммуникацию меньшей непосредственностью, большей сложностью, неопределенностью и эмоциональностью. Это более характерно для языка поэтов, чем ученых. Я говорю «более», потому что ученые также постоянно используют метафоры, но скорее из-за их красоты и шарма. Чтобы стать чувствительными к метафорическому уровню и использованию языка, мы должны мыслить в терминах аналогий. Какие термины и высказывания подразумевают некоторую метафорическую связь? Какие метафоры использует говорящий человек для структурирования своего мышления и фрейминга?
Какие метафоры встречаются в следующих высказываниях: «Она атаковала наиболее слабое звено в его последовательности аргументов», «Его критика попала в цель», «Они разбили все мои аргументы»? Из-за того, что общая система отсчета подразумевает конфликт, сражение, войну, мы можем определить эти метафоры как операционные. Говорящий метафорически сравнивает коммуникацию с войной. Как сильно это отличается от другой возможной метафоры: «Спорить с ним, все равно что толочь воду в ступе». «Мы долго ходили вокруг центрального вопроса». «Истина была где-то рядом».
Метафоры функционируют как пресуппозиции, так как мы обычно воспринимаем их на метауровнях. Это делает их главным образом неосознанными. Поэтому когда кто-нибудь говорит: «Сейчас я чувствую себя, как будто попал куда-то», – мы можем даже не заметить метафору путешествия, приключения и т. д. Фраза «это вертелось на кончике языка» наводит на мысль о «пространственной» метафоре по отношению к идеям и осмыслению.
