Борис Батыршин
Точка бифуркации
Рандеву с Яшей и его спутником было назначено в отеле «Кайзерхоф» – на Вильгельмплац, напротив здания рейхсканцелярии. Насколько мне было известно, Яша, живя в Париже, довольствовался дешёвым пансионом для делового человека, небогатых студентов, однако для эмиссара российской промышленной компании (такова была его нынешняя личина, – требовался совсем другой уровень роскоши. Например, вот этот первый в Берлине отель класса «люкс», в котором году канцлер Бисмарк председательствовал на созванном им в 1878-м году Берлинском конгрессе.
– Я слышал, самодержец не слишком-то жалует Милана, – спросил отец. Я пожал плечами.
– А за что его жаловать? Тот ещё урод, его половина собственных подданных ненавидит. Ненавидели, вернее – он ещё в Январе отрёкся от престола в пользу своего сына Александра. Но наш гость, как я понимаю, в Сербии никогда не был?
– Да, он хоть и серб, но уроженец мест, входящих в состав Австро-Венгерской империи, – подтвердил отец, – Учился в Гратце, это в австрийской Штирии, закончил там высшее техническое училище. Работал инженером-электриком в Будапеште, в тамошней телеграфной компании, а семь лет назад перебрался в Париж, и там устроился в Континентальную компанию Эдисона. Но не сработался – всего через год уволился со скандалом из-за невыплаченной премии.
– Так он из-за этого перешёл в компанию Вестингауза?
– Не совсем. В Америке он снова устроился в головную компанию Томаса Эдисона и проработал у них больше года, снискав себе некоторую известность. Но и там прижиться не смог – Эдисон, видишь ли, посулил ему премию в полсотни тысяч баксов за усовершенствование электрических машин постоянного тока. Наш гость справился с заданием блестяще, представив две дюжины проектов и изобретений. Но когда зашёл разговор об обещанной премии, история повторилась: Эдисон платить отказался, заявив что «новый сотрудник – иммигрант с диких Балкан и плохо понимает американский юмор». Сербы народ гордый и обидчивый, так что наш новый друг просто хлопнул дверью, на этот раз – окончательно…
Мы шли по направлению к Вильгельмплац, не особенно торопясь. До встречи оставалось ещё полчаса, и я с любопытством озирался по сторонам, стараясь запечатлеть в памяти картины очередной (кажется, уже четвёртой?) европейской столицы, куда занесла меня нелёгкая – и, в особенности, пёстрые образы её жителей. Вот евреи-хасиды в черных шляпах, с бородами и пейсами сбились в кучку возле крыльца – к гадалке не ходи, в здании располагается синагога. Вот катится, грохоча железными шинами по брусчатке, карета с германским принцем крови в сопровождении эскорта чёрных прусских гусар в лохматых меховых шапках, украшенных витыми серебряными шнурами. Остальные экипажи предупредительно уступают ей дорогу, а полицейские в касках-пикельхаубах берут под козырёк, вытягиваясь во фрунт. А вот шумная компания молодых людей вывалилась на тротуар из дверей пивной – все в смешных шапочках, на боку – короткие рапиры. Всё ясно – гуляет какая-нибудь студенческая корпорация…
– А с Вестингаузом он тоже поссорился, – спросил я.
– Нет, – отец помотал головой, – После разрыва с Эдисоном он основал в Нью-Йорке собственную лабораторию и занялся вопросами электрического освещения, разработав очень удачный проект дуговой лампы. Но и здесь вышло не слава богу: не сумел договориться с инвесторами, пытавшимися всучить за приобретённые патенты не деньги, а акции своей компании, послал их подальше. В ответ те принялись его травить, и дело едва не дошло до суда. Что до Джорджа Вестингауза, то он выкупил у нашего нового друга четыре десятка патентов и зазывал консультантом на свой завод, но безуспешно…
Дверь, высокая, с зеркальными стёклами в вычурных бронзовых переплётах, распахнулась. Швейцар, к которому обратился отец, подозвал рассыльного – «вас ожидают, герр Семёнофф, благоволите пройти, вас проводят…» – и мы направились к расположенному на первом этаже ресторану.
– Ты с ним полегче, – шепнул отец, когда Яша поднялся навстречу нам из-за стола, – Никола Тесла – человек непростой, характер у него мягко говоря, вздорный. Ляпнешь что-нибудь ваше военно-морское – и только мы его и видели! А дядя Юля заявил, чтобы мы не вздумали без него возвращаться в Петербург, да и барон не одобрит провала миссии. Очень уж он им, понимаешь, занадобился…
Опасения отца были не напрасны. Как Яша (а до него дядя Юля в переписке) не обрабатывали Теслу, он не оставил своих сомнений, и на встречу с нами согласился больше из вежливости. Берлин был ему по пути – из Парижа изобретатель собирался отправиться в Вену, а дальше на Балканы, домой, навестить мать и сестру, проживавших в Хорватии, в городке Госпич. Берлин был ему по пути, и он поддался Яшиным уговорам «встретиться с очень интересными господами».
Предупреждение насчёт вздорности характера изобретателя так же не были взяты с потолка. Разговор Тесла начал с того, что вспомнил об изобретателе угольной дуговой лампы Яблочкове, вынужденном перебраться во Францию, поскольку на родине он не видел возможности усовершенствовать и уж тем более, массово внедрить своё изобретение. На это отец ответил – да, этот прискорбный факт действительно имел место, но с 1875-го года, когда Павел Николаевич в силу финансовых обстоятельств вынужден был перебраться в Париж и продолжить работу там, много воды утекло. В России, объяснял он сербскому изобретателю, произошли большие перемены. Развитием науки и инженерного дела занимается теперь отдельная организация, именуемая «Департамент Особых Проектов» – в её распоряжении практически неограниченные средства и столь же неограниченная поддержка властей. Тот же Яблочков практически дал согласие на переезд в Россию – хотя здоровье его вконец подорвано опытами с ядовитыми химическими соединениями, и работать с прежней отдачей он уже вряд ли сможет. Зато Д.О.П. добавил отец, выкупил все его заграничные патенты, и сейчас ведётся большая работа именно в области развития электрических сетей. А поскольку господин Тесла как раз и является признанным специалистом в этой области – то ему и карты в руки. И, кстати – возможно, господину изобретателю будет любопытно узнать, что Чарльз Бечлор, уговоривший его в своё время оставить идею перебраться в Россию и уехать за океан, руководствовался не только интересами господина Теслы. Бывший ассистент и близкий друг Эдисона, Бечлор, кроме своей службы в Континентальной Электрической компании, работал на правительство САСШ, и подобную деятельность можно смело назвать промышленным шпионажем. Ах, господину изобретателю незнаком этот термин? Возможно, возможно, он совсем недавно вошёл в употребление – как раз для описания действий господ, подобных Бечлору. Правда и то, что компания Эдисона, к сотрудничеству с которой Бечлор склонил господина изобретателя, повела себя не слишком порядочно – как, впрочем, и другие его заокеанские партнёры. Так стоит ли ещё раз полагаться на американцев, уже успевших доказать, что готовы на что угодно ради лишних нескольких долларов прибыли?
И так далее, и тому подобное. Разговор продолжался больше трёх часов – мы успели пообедать, поднялись в Яшин номер, и продолжили беседу там. Мне было совершенно ясно, что Тесла не собирается принимать наше предложение, и не откланялся до сих пор лишь потому, что рассчитывает раскрутить бестолковых русских толстосумов на какие ни то вложения в свою Нью-Йоркскую лабораторию. Отец же не хотел замечать очевидного – а может, просто не готов был сдаться и возвращаться в Питер несолоно хлебавши? И когда они пошли уже на третий круг дискуссии, я, ни слова не говоря, достал из сумки планшет, запустил ролик из «Звёздных войн» и, не обращая внимания на ошарашенные взгляды отца и на Яшин каблук, безжалостно давивший под столом мою ногу, положил гаджет перед Теслой.
Сутки спустя мы с Яшей провожали серба на вокзале Лертер Банхофф, откуда отходил экспресс Берлин-Варшава-Петербург. Изобретатель бы настолько потрясён узнанным, что не задумываясь отложил поездку к родственникам. Он, конечно, был весьма высокого мнения о своих научных талантах, но узнать, что гости из будущего, занятые в далёкой снежной России перекраиванием всей современной науки сочли именно его достойным принять участие в этом невиданном предприятии – да, такое кого угодно не оставило бы равнодушным! А когда я намекнул, что мы рассчитываем использовать мощнейшие электроразряды для путешествий во времени – Тесла окончательно потерял голову и, кажется, считал часы, оставшиеся до того сладостного мгновения, когда он сможет собственными руками прикоснуться ко всем этим чудесам…
– Насчёт того, что его работы пригодятся дяде Юле в исследовании «червоточин» – это вы серьёзно?
– Серьёзнее некуда, – отозвался я, – Для чего, ты думаешь, мы с отцом сорвались сюда через пол-Европы – шутки шутить?
Недоумение Яши было мне понятно. Сам он отправился в САСШ сразу после памятного совещания у дяди Юли – для переговоров об участии «Вестингауз электрик энд мануфакчуринг компани» в программе электрификации России. Опыт американцев в создании электросетей и организации соответствующих производств был крайне ценен, да и соответствующие инженерно-технические кадры вот так, с ходу не подготовишь. Переговоры, как я уже знал, закончились успешно – уже через месяц Джордж Вестингауз должен был посетить Россию для обсуждения технических деталей и сроков запуска проекта. О планах же дяди Юли привлечь к сотрудничеству ещё и Николу Теслу Яша имел лишь самое общее представление, справедливо полагая, что он сам вести такие переговоры не готов. Собственно, сколько-нибудь внятных предварительных договоренностей с сербским изобретателем дядя Юля достичь не сумел – аргументы, которые могли бы его убедить, требовали личной встречи. Так что Яша, закончив дела в Америке, направился в Марсель, откуда доехал до Парижа – и там убедил Теслу встретиться с русскими эмиссарами. На этом его полномочия – как и степень осведомлённости – себя исчерпали.
Поскольку мы с отцом покинули Петербург гораздо позже, я имел возможность расспросить дядю Юлю касательно его планов. Если вкратце, то дело обстояло примерно так: в том единственном эксперименте, который Виктор успел произвести на глазах Бурхардта, лазерный луч подсвечивал чашу в руке статуи тетрадигитуса, преломлялся в ней – вернее, даже не преломлялся, а делился на тысячи тончайших световых иголочек, которые в свою очередь попадали на отверстия в планшете-«тентуре», где и формировалось удивительной чёткости голограмма. Примерно так действовал отец, когда в недрах африканского холма-могильника впервые вдохнул жизнь в статую «тетрадигитуса» – и те же самые действия Виктор повторил в роковой для себя день, когда он сумел-таки открыть портал… неизвестно куда. Виктор тогда погиб, а его убийца, авантюрист ван Стрейкер сумел бежать в портал, прихватив с собой заложницу Вареньку и расстреляв напоследок «тентуру», чтобы не позволить нам последовать за ним…[5]
Казалось бы, чего проще – повторить условия эксперимента, отправив вслед за беглецом и его жертвой группу хорошо вооружённых спасателей? Статуя и чаша-линза у нас имелись, второй экземпляр «тентуры», тот, что отец привёз из Африки – тоже. Ан нет – сколько не бились дядя Юля с Евсеиным, им так и не удалось воспроизвести роковой портал. Голограммы, которые мы с лёгкой руки отца прозывали «звёздным атласом» – сколько угодно, но только не фиолетовую блямбу, через которую можно перемещаться между мирами.
Кое-какие указания они сумели получить из «металлических книг» – скажем, подтверждение догадки дяди Юли, что луч лазера не просто подсвечивает, но «накачивает» чашевидную линзу энергией, позволяя ей породить пучок световых игл. Выяснились и кое-какие любопытные подробности насчёт бусин-«брызг». Оказалось, они были рассеяны по всем мирам, которые посещали тетрадигитусы за невообразимо долгое время существования их цивилизации. Из «металлических книг» следовало, что брызги можно при некотором старании найти в любом мире, не исключая и нашего – всё дело в их концентрации. В изначальном, «материнском» мире тетрадигитусов эта концентрация была необычайно высока, так что «брызги» сыграли роль некоего «протоматериала» – подобно тому, как медь и железо в нашем мире играли (и до сих пор играют) роль базового материала человеческой цивилизации. Но если металлы открыли человечеству путь к овладению, материальным миром – то «брызги» в свою очередь, дали тетрадигитусам ключ к овладению миром чистой энергии. Подобно меди и железу, они стали сырьём, материалом для создания своего рода инструментов – сначала примитивных, аналогов топора и кирки, потом всё более и более сложных. Где-то на уровне наших первых паровых двигателей лежит устройство для открытия «червоточин».
Овладение возможностями, предоставляемыми «брызгами» означало для цивилизации тетрадигитусов создание своей математики и математической логики, не имеющей ничего общего с этими дисциплинами у нас. Подобно тому, как люди пустились на кораблях, сшитых железными гвоздями, в океаны – они с помощью примитивных поначалу комбинаций «брызг» осваивали параллельные миры…
Всё это было, конечно, невероятно увлекательно – но нас сейчас интересовали больше практические аспекты, и после очередной неудачи дядя Юля предположил, что дело, скорее всего, в источнике света. Отец в своё время воспользовался мощным светодиодным фонариком; Виктор подсвечивал чашу лучом лазерного пистолетного прицела. Возможно, предположил старый учёный, Виктор тогда получил результат чисто случайно, вытянул единственный шанс на миллион – а чтобы получать уверенные результат, источнику элементарно не хватает мощности. Сказано-сделано: исследователи попробовали и самый мощный прожектор, и самый сильный лазер, которые только имелись в их распоряжении. Это не помогло – устройства, доставленные из двадцать первого века, были ограничены по мощности, о местных технологиях говорить вообще не приходилось… за исключением того, чем, по слухам, занимался сербский изобретатель в своей лаборатории в Нью-Йорке. Вот дядя Юля и задумал воспользоваться для этой цели рукотворными молниями Николы Теслы. Вдобавок ко всему прочему, старик всерьёз воспринимал слухи о неких чуть ли не мистических результатах, которых сумел добиться серб. Лучи смерти, передача энергии на расстоянии, предпосылки таинственного Филадельфийского эксперимента – выглядит, как бред, но разве вся эта история с порталами и статуями не является с точки зрения традиционной науки полнейшим бредом?
Короче, дяде Юле понадобился Тесла с его поразительным умением (если, конечно, слухи и легенды об этом человеке содержат хоть малую толику истины) обращаться с миллионовольтными электрическими разрядами. И не просто обращаться – чувствовать в них нечто, ускользнувшее от внимания всех без исключения исследователей более поздних времён, с их компьютерами, лазерами и сложнейшим научным оборудованием. Старик сумел заразить своей уверенностью и Евсеина, и Бурхардта, и даже скептически настроенного обычно Корфа – и дело закрутилось. Сейчас Никола Тесла в сопровождении моего отца катился в вагоне первого класса по направлению к Санкт-Петербургу. Я же по просьбе Яши задержался – нам двоим предстояло ещё одно, довольно-таки авантюрное предприятие.
IV
– Как ты знаешь, разумеется, англичане свою экспедицию на Балтику предпочли отложить, – сказал Яша, – Войну-то России они объявили, и даже выдвинули эскадру к Датским проливам, а вот дальше дело не заладилось…
– Да, для начала адмирал Хорнби упустил Дубасова, – кивнул я, – Мы обогнули Британские острова с севера и подошли к Скагерраку, следуя вдоль норвежского побережья. На траверзе маяка Линдеснес – это крайне южная точка континентальной Норвегии – корабли легли в дрейф и «Змей Горыныч» выпустил оба дирижабля. Мы знали, что датские проливы стерегут британские крейсера; ещё одного боя наш потрёпанный отряд не выдержал бы – корвет «Рында» погиб, у «Мономаха» был разворочен борт и подбита одна из четырёх восьмидюймовок, а «Адмирал Корнилов» в результате своего героического тарана получил подводную пробоину и в результате не мог развить полный ход – вода мигом выбила бы временные деревянные переборки. Так что единственная надежда была на разведку и скрытность – уже через три часа «Таврида» обнаружила английский винтовой корвет, идущий десятиузловым ходом на зюйд-вест. Момент был подходящий: Дубасов повернул вдоль побережья к осту – конечно, ради этого пришлось забраться в шведские территориальные воды, но у нас тогда были заботы поважнее, нежели соблюдение чьего-то там нейтралитета. «Блимпы» висели в воздухе, меняясь каждые три часа – один патрулировал мористее идущего на полных оборотах отряда, второй в это время пополнял запас топлива. К вечеру мы миновали траверз Скагена, уклонились ещё от одного британского крейсера – по-моему, это был наш старый знакомец, «Комюс» – и за ночь прошли Каттегат. Утро корабли встретили на рейде Копенгагена, пополнили запасы воды и провианта, передали рапорт нашему послу для отправки в Петербург и двинулись дальше. Англичане маячили на горизонте, но нарушить датский нейтралитет не решились – мы же были в своём праве, поскольку задержались в Копенгагене меньше, чем на сутки.
– Да, в Англии после этого был грандиозный скандал, – подтвердил Яша, – Все газеты пестрили заголовками типа «Англия получила очередную пощёчину!" и “Адмирал Хорнби позорно проспал русскую эскадру, унизившую Королевский Флот в Средиземном море». В парламенте даже потребовали его отставки, а тут ещё «Александра» во время учений по эскадренному маневрированию протаранила монитор «Руперт» – отчего тот и затонул, унеся на дно половину команды вместе с капитаном. Последней каплей стала поломка машины на «Агамемноне» – когда выяснилось, что устранить её последствия в море не выйдет, Хорнби решил больше не испытывать судьбу и приказал поворачивать назад. Решение своё он объяснил тем, что разворачивать активные действия на Балтике и, тем более, соваться в Финский залив в разгар лета бессмысленно – быстро добиться успеха не получится, а в октябре начинаются шторма и эскадру придётся уводить домой в самый разгар кампании. В результате, объявленная война продолжается в вялотекущем режиме: за три с половиной месяца случились лишь три стычки крейсеров, не давшие сколько-нибудь заметных результатов, да наши рейдеры в Индийском океане и Атлантике шерстят с переменным успехом английских торгашей. Британская эскадра отстаивается на базе в Портсмуте и, по слухам, готовит какой-то сюрприз, а на Балтике сейчас болтаются то ли три, то ли четыре крейсера под «Юнион Джеками». Кстати, «Комюс» тоже там, и даже обменялся позавчера назад парочкой залпов с «Мининым».
– Читал, – отозвался я, – В берлинских газетах об этом только ленивый не написал. «Новая грандиозная победа российского флота!»
– Да какая там победа, – Яша махнул рукой, – Болтают, чего ни попади! Англичанин выпустил по «Минину» пять снарядов, но ни разу не попал, в ответ схлопотал три снаряда, потерял стеньгу на грот-мачте и предпочёл убраться, несолоно хлебавши. «Минин» гнался за ним до самого Готланда, а потом повернул, опасаясь нарваться на британские броненосные силы.
– Да, эта история надолго, – согласился я, – Решающего перевеса на Балтике ни у одной из сторон сейчас нет, придётся ждать весны, когда Хорнби снова двинет к Датским проливам свои броненосцы. Кстати, ты давеча обмолвился о каком-то сюрпризе, который они нам готовят – полагаю, что-то связанное с воздухоплаванием? Никонов перед нашим отъездом в Берлин обмолвился, что англичане собираются испытать два новых дирижабля. Очень уж их впечатлили наши успехи у берегов Франции, да и роль «блимпов» в прорыве через датские проливы не осталась незамеченной…
– Что есть, то есть, – кивнул Яша, – Но у нас с тобой задача будет другая. Сейчас вернёмся в гостиницу, пообедаем и обсудим всё в подробностях. А завтра с утра отправимся в Париж, билеты я уже заказал.
– В Париж, – такого я не ожидал, – Это ещё зачем? Решил побывать-таки на Всемирной выставке?
– Узнаешь.
– Про британские броненосцы класса «Адмирал» ты, надеюсь, слышал, – осведомился Яша, – Головной корабль серии – «Коллингвуд», спущен на воду в восемьдесят втором, принят в состав флота два года назад, в июле восемьдесят седьмого. За ним через год последовали «Бенбоу» и «Родней», а три месяца назад сразу три…
– «Хоув», «Кэмпердаун» и «Энсон», – я не стал дожидаться окончания лекции, – Англичане перемудрили с орудиями главного калибра, и в итоге ввод в строй новых броненосцев растянулся на три с половиной года. И, кстати, это ты мичмана Российского Императорского флота учить собрался, мазута сухопутная? Я, чтоб ты знал, ещё в Корпусе наизусть вызубрил всё, что связано с «Адмиралами»…
– Вот и славно, вот и хорошо, – Яша сделал вид, что не заметил моего праведного возмущения, – Тогда ты конечно, в курсе, что из этих шести четыре входят в состав Средиземноморской эскадры Королевского Флота, а два других…
– …состоят в эскадре Канала, базирующейся в Портсмуте. Какие ещё новости ты собираешься мне сообщить? Может, расскажешь, что корабли теперь двигаются с помощью пара?
– Ну-ну, не заводись, – Яша сделал примирительный жест, – Ты всё правильно сказал – но только, наверное, не знаешь, что «Коллингвуд» и «Бенбоу» две недели назад покинули Мальту и сейчас стоят в Портсмуте вместе с двумя другими «адмиралами», «Энсоном» и «Кэмпердауном». Эти четыре броненосца станут ядром эскадры, которая в апреле отправится на Балтику под командованием адмирала Хорнби. Ты, надеюсь, понимаешь, чем это пахнет?
Я покачал головой, – Дерьмом. Дерьмом это пахнет и большой кровью – вот чем. У стенок Нового Адмиралтейства сейчас в спешном порядке достраивают «Гангут» и «Александра Второго». Но даже если каким-то чудом успеют сдать их флоту до начала весенней кампании – всё равно, эти двое четвёрке «адмиралов» не соперники. А кроме них на Балтике только старичок «Пётр Великий», антикварные броненосные батареи «Кремль», «Первенец», «Не тронь меня», броненосные фрегаты да башенные корыта береговой обороны вроде «Грейга» и «Чичагова».
– Вот именно, – кивнул Яша, – Кронштадт, конечно, прикрыт фортами, ряжевыми линиями и минными постановками, к столице англичане не прорвутся. А вот остальным портам Финского залива и Балтики боюсь, не поздоровится. А уж если британцы сумеют под сурдинку втянуть в войну и Швецию, как рассчитывали сделать в 77-м…
– Ну, не так всё плохо. А Никонов с его особой минной дивизией? Её ведь как раз на такой случай и создавали. Когда окончательно стало ясно, что англичане этим летом в Балтику не полезут, дивизия провела учения в Рижском заливе, и результаты показала превосходные.
– Только на них и надежда, на них, на Кронштадтские форты… и вот на это.
И поставил передо мной на стол серебристый тоненький «МакАйр». Экран засветился, открылся вордовский файл.
– Флешку сегодня утром прислали с курьером из нашего посольства в Берлине.
Я кивнул. Дело обычное – посланцы Корфа в особо ответственных случаях пользовались электронными носителями информации, почесть содержимое которых невозможно здесь по определению.
На то, чтобы пробежать глазами три страницы текста, ушло минуты полторы. Я отодвинул ноутбук от себя и с изумлением уставился на собеседника.
– Вы у себя в Д.О.П. е совсем с ума посходили?
К твоему сведению, барон самолично разрабатывал операцию, – обиделся Яша, – А тебя решил подключить в самый последний момент. Больше некого – ты ведь совсем недавно работал в Англии, флотской спецификой владеешь, мичман, как-никак. И, главное – умеешь управляться с этой вашей аппаратурой. Человека с таким набором навыков сейчас, уж извини, взять неоткуда, а действовать нужно быстро. «Гамаюн» через четыре дня выйдет в море из Гамбурга, и к тому времени мы с тобой должны быть на той стороне Ла-Манша.
– А в Париж-то зачем ехать, – я никак не мог переварить сообщение, – Раз уж такая спешка, давай двинем из Берлина в Антверпен на поезде, там сядем на пароход и завтра к вечеру сойдём на берег в Дувре!
– В Париже нам надо кое-что забрать, – объяснил Яша, – барон заранее переправил аппаратуру, документы и всё прочее своей пассии, Алисе. У неё получим груз – и в Англию!
– Что ж, если так, – я закрыл крышку ноута, – Но учти: на Эйфелеву башню я всё равно поднимусь, что бы ты не говорил. Когда ещё выпадет случай!
Особое положение руководителя Департамента Особых Проектов в административной структуре Российской Империи позволяло ему многое. Вряд ли даже канцлер обладал большей степенью свободы – барон Корф при необходимости мог делать всё, что ему заблагорассудится, отчитываясь исключительно перед Государем. И отчёт приходилось давать после того, как решения будут приняты и реализованы – а до тех пор практически все высшие чиновники Империи, должны были оказывать Д.О.П. у любое потребное содействие, причём по первому требованию. Однако, будучи человеком разумным, барон не злоупотреблял без крайней необходимости своими «чрезвычайными полномочиями». А потому, вместо того, чтобы потребовать откомандировать капитана первого ранга Никонова в распоряжение Департамента, он обратился с просьбой к вице-адмиралу Чихачёву, занимавшему хлопотную должность Морского министра, ради чего самолично приехал под шпиц – так флотские офицеры именовали здание Адмиралтейства.
Николай Матвеевич Чихачёв, принявший управление Морским ведомством Империи меньше года назад, успел немало претерпеть от Корфа и возглавляемого им департамента. Пришлось в пожарном порядке пересматривать двадцатилетнюю судостроительную программу, вводить в строй новые подразделения, включая сюда и заново создаваемые воздухоплавательные части. Но Николай Матвеевич был не в обиде на беспокойного барона – на его глазах флот, которому Чихачёв посвятил всю свою жизнь, обретал новое, невиданное доселе качество. Правда, теперь, когда война с Англией стала свершившимся фактом, приходилось срочно перекраивать планы стратегического развёртывания балтийских эскадр, исходя из появившихся и толком ещё не опробованных в деле технических новинок вроде мин новой системы, дирижаблей, радиосвязи. Но вице-адмирал был полон оптимизма: возможно, Балтийский флот не достиг пока пика своей боеготовности, но ему было чем удивить «владычицу морей» – и удивить весьма неприятно. И когда Корф попросил – именно попросил, а не потребовал, – временно откомандировать в его распоряжение капитана первого ранга Никонова, возражать Чихачёв не стал. Формирование «Особой минной дивизии» было завершено, личный состав занимался боевой подготовкой, ловя пригожие осенние деньки, и Морской министр вполне мог пойти навстречу барону – не забыв намекнуть, что ждёт ответной любезности в виде объяснений, зачем это понадобилось Корфу.
Конечно, всесильный начальник Д.О.П. а мог отказать. Да, Чихачёв, как и он, допущен к высшим секретам Империи – но отчитываться перед ним барон не обязан. Тем не менее, он предпочёл намёк понять, и в течение примерно получаса излагал вице-адмиралу подробности предстоящей операции. Чем окончательно убедил собеседника пойти навстречу – тем более, что в случае успеха задуманного, задача, стоящая перед флотом существенно упростится. А там, чем чёрт не шутит, может и удастся сорвать отправку британской военной экспедиции на Балтику? Пусть тогда дипломаты стараются, тянут время, глядишь, и получится урегулировать этот конфликт, сведя дело к миру. Но даже если и нет – отсрочка тоже будет нелишней, за это время наверняка войдут в состав флота два новых броненосца, «Гангут» и «Александр Второй», получится нарастить запасы якорных мин нового образца и закончить формирование эскадру дирижаблей нового, тяжёлого типа. Базироваться они будут не на борту судна, а на берегу, на одном из островов Моонзундского архипелага – там уже третий месяц в полнейшей тайне возводится воздухоплавательная станция с мастерскими, эллингами для воздушных кораблей, причальными мачтами и подземными бункерами, где будут храниться запасы топлива и боеприпасов. Когда станция войдёт в строй, стартующие с неё воздушные корабли смогут держать под наблюдением всю Балтику. И не только наводить на обнаруженного противника ударные соединения Балтфлота, но и наносить удары с воздуха с помощью бомб и самодвижущихся мин новой конструкции, сбрасываемых с помощью парашютов – как раз сейчас специалисты Д.О.П. а заканчивают испытания этой удивительной новинки.
Дав согласие насчёт Никонова, Морской министр выполнил и другую просьбу барона – откомандировать заодно лейтенанта Георгия Романов и ещё трёх воздухоплавателей из команды «Змея Горыныча». Их места в гондолах дирижаблей займут запасные экипажи (надо ведь и им учиться!) а эта четвёрка действительно обладает боевым опытом, без которого в такой операции не обойтись. Чихачёв лишь осведомился, не возражает ли венценосный батюшка лейтенанта против такого назначения – и, получив заверения что нет, никаких возражений нет и в помине, успокоился. Цесаревич, конечно, знает своё дело и виртуозно управляет воздушным кораблём – но пусть уж лучше ответственность за его жизнь и безопасность ляжет на плечи этого лощёного кавалергарда.
V
– Всё-таки, чертовски обидно, что Россия не участвует в этой выставке, – посетовал Яша. Он задрал голову, рассматривая попирающую парижское небо решётчатую конструкцию, – Уж нам-то есть что показать, а не только всякие бессмысленные железяки!
Мы стояли возле французского павильона – небольшого, в форме параллелепипеда с вычурной колоннадой по периметру крыши. Сам павильон, алебастрово-белый, как и украшающая его лепнина, был окружён весёленьким газоном, обильно утыканным пальмами, фикусами и другими экзотическими растениями.
Ничего себе, бессмысленная железяка, – возмущённо фыркнула Алиса, – Если хотите знать, мсье Гершензон, вскоре эта башня станет символом Парижа!
– А я, вроде, прочёл в газете, что её через двадцать лет после выставки пообещали разобрать? Там ещё было письмо какого-то ревнителя традиций – так тот возмущался, что парижанам все эти годы этих лет придётся смотреть, – он наморщил лоб, – как это там было?… да, точно: «парижане будут вынуждены смотреть на отвратительную тень ненавистной колонны из железа и винтов, простирающуюся над городом, как чернильная клякса»!
– Хорошо излагает, собака, – согласился я с напарником, – Что до бойкота, которое наше благословенное Отечество объявило Всемирной выставке, то тут ларчик открывается просто: французы, видишь ли, не нашли ничего лучшего, как приурочить это мероприятие к столетию взятия Бастилии. Уж не знаю, в какую мудрую голову пришла эта идея, может дело в их извечной тяге к эпатажу – а только в ответ они получили отказ крупнейших европейских монархий. Те, видишь ли, заявили, что не желают участвовать в праздновании столетия казни законного короля.
