Борис Бурда
Великие романы великих людей
У императора обнаружен брак
Обычно тираны приходят к власти без всякого переворота, совершенно демократическим путем. Французы хорошо помнили, что при Бонапартах они всех побеждали, без особых угрызений догадываясь, что побежденных при этом еще и грабили. То, что побежденные в итоге объединились и накостыляли бонапартистской Франции по шеям так, что мужчин призывных при императоре возрастов осталось всего ничего, живые быстро забыли, а мертвые не возражали. Может быть, кто-то даже радовался тому, что оставшиеся вдвоем на одного мужика француженки в тисках жесточайшей конкуренции так закусили удила и пустились во все тяжкие, что упрочили за Парижем славу сексуальной столицы мира, – кто знает? Во всяком случае, племянник Наполеона Великого без труда набрал на выборах вчетверо больше занявшего второе место генерала Кавеньяка и стал вполне законным, демократически избранным президентом страны. Как положено, во время выборов он много и громко клялся, что не будет пытаться захватить власть силой, изменить избранный народом государственный строй и пробыть на своем посту более одного четырехлетнего срока, как французская конституции ему и велела. Французы поверили ему и выбрали самого молодого президента за свою историю (всего 40 лет!), да к тому же и единственного президента-холостяка. Президенту быть холостяком можно – забота о наследнике престола с его плеч снята. А вот президенту, не ладящему с парламентом (а Наполеон именно таким и был), править довольно неуютно, и 1852 год, когда по конституции он должен сдать пост и лишиться власти, его нисколько не радовал – шансов на продолжение политической карьеры при существующем строе у президента-неудачника не густо.
Император Наполеон III. Франц Ксавье Винтергальтер. 1857 г.
Но Наполеон решил не ждать рокового 1852 года. 2 декабря 1851 года, в годовщину победы под Аустерлицем, он совершает государственный переворот. Строго говоря, это мятеж, за который положено расстреливать, но для Наполеона это только дополнительный стимул не проигрывать любой ценой. Все опасные политические деятели были арестованы или вынуждены бежать, попытавшиеся 4 декабря выйти на баррикады разогнаны и истреблены с чудовищной жестокостью, войска хватали и расстреливали кого попало, в том числе массу случайных людей, тысячи возможных политических оппонентов высланы на тропические острова с ужасным климатом, где практически всех их добила желтая лихорадка и прочие прелести такого рода. Все это поначалу привело к принятию новой конституции, где президенту добавили полномочий примерно до уровня царя и увеличили срок правления до 10 лет. Сам Наполеон осмелел не сразу – еще в марте 1852 года он активно разглагольствовал на тему сохранения республики как символа забвения и примирения, а в революционный день 7 ноября довел свою революцию до конца, добившись резолюции Сената об обращении Франции в наследственную империю. Референдум об этом Наполеон выиграл с огромным преимуществом, и ровно через год после начала своего переворота он его и закончил, став императором французов Наполеоном III. Почему именно третьим? Формально основания к этому есть: сын Наполеона I, тоже носящий им Наполеон, де-юре с 22 июня по 7 июля 1815 года считался главой французского государства. Но скорее всего, дело просто в том, что наборщики, в спешке печатающие прокламацию Наполеона, неправильно прочли ее последнюю строчку «Да здравствует Наполеон!!!», приняли три восклицательных знака за римскую цифру, и породили из-за этой ошибки Наполеона III¸ у которого уже не было ни времени, ни охоты объяснять, что это просто опечатка. Император-опечатка взошел на престол, а остальное все уже детали.
Интенсивность личной жизни была у Наполеона достаточно высока, когда он еще был простым президентом и даже обыкновенным гражданином, и от провозглашения его императором отнюдь не уменьшилась. Его симпатия и спонсор мисс Говард по-прежнему пользовалась его благосклонностью и только горевала о невозможности быть принятой в Елисейском дворце – бывшая невеста Наполеона принцесса Матильда готова была костьми лечь на ее пути, но не допустить такого. Она даже привлекала для решения своих задач известных актрис – авось Наполеону они понравятся больше мисс Говард. Но ни Мадлен Броан, ни Алиса Ози, ни даже сама великая Рашель с задачей толком не справились – Наполеон в итоге перешел на аристократок, вроде маркизы де Бельбеф и леди Дуглас, да и что ты поделаешь с таким супертемпераментным стрекозлом, которому во время подготовки переворота ввиду эмоционального подъема требовалось две или даже три женщины в день, причем все время разные? После провозглашения Наполеона императором стремление мисс Говард узаконить свою связь только усилилось, но сам Наполеон, хотя и появлялся с ней на всех приемах, отнюдь не торопился делать шаги в этом направлении. Мисс Говард от отчаяния потеряла голову и сама, без официального приглашения явилась на торжественный вечер в Тюильри. Окружение новоиспеченного императора перепугалось до смерти – не то у Наполеона было положение, чтоб желать лишних скандалов. И так уже Николай I в поздравительной телеграмме по случаю его восшествия на престол обратился к нему «Monsier mon ami», то есть «Дорогой друг», вместо принятого между монархами «Monsier mon frère», то есть «Дорогой брат». Если вы считаете, что это мелочь, сразу видно, что вы не государь – ведь этим самым Николай давал понять, что не считает его легитимным государем! Если к таким проблемам вдобавок еще и законного наследника не иметь, дела будут совсем плохи. Но ни племянница королевы Виктории Аделаида фон Гогенлоэ, ни дочь великого герцога Баденского, ни даже принцесса Стефания, внучка неаполитанского короля, замуж за него не спешили – отпрыск официально лишенной престола династии Бонапартов, захвативший трон силой, для них тоже в лучшем случае «mon ami», но никак не «mon frere». Но без жены нет наследника, а без наследника нет династии – надо кого-то искать.
Евгения с сыном. Франц Винтергальтер. 1858 г.
А тем временем наша блондинка подросла и расцвела. Я бы сказал, что даже распустилась, причем во всех смыслах этого слова – ходят настойчивые слухи о том, что ее отношения с мужчинами регулярно заходят дальше, чем незамужней католичке подобает. На одном из приемов принцессы Матильды хозяйка отводит ей место рядом с Наполеоном, и все сразу увидели, что они явно заинтересовали друг друга. Для Наполеона это привычная ситуация – ну так еще одна аристократка, вперед! Но обычный для Евгении либерализм в отношениях полов быстро куда-то девается, и распустивший руки Наполеон просто получает по конечности веером, причем весьма чувствительно, да еще и вместе со словами «Меня нельзя заказывать, как десерт!». Шаг очень разумный – или сразу унесет ноги и не будет зря транжирить время, или втюхается по-настоящему. Мужчину ловят, как рыбу – если не сделать больно, крючком губу не проткнуть, ни по чем не удержишь. Чем дальше мужчину посылаешь, тем скорее он возвращается. Наполеон, задетый за живое, увеличивает интенсивность ухаживаний, а он уже президент, а потом и император – блондинки любят титулы и звания. Он еще ведет переговоры с принцессами королевской крови, но уже бурчит под нос так, чтоб другие услышали, что если эти ломаки будут продолжать кобениться, ему недолго найти себе женщину, которая ему подходит. Он пишет ей длинные письма, а ее ответы настолько блестящи и остроумны, что он приходит в полный восторг – еще бы, ведь их писал давний друг ее матери Проспер Мериме, а у него-то со слогом все в порядке!
И наконец-то, в январе 1853 года, он собирает в Тюильри всех высших чиновников, депутатов и министров, и зачитывает им по бумажке свое заявление. Текст его гласит, что он избрал достойную женщину, благородного происхождения, католического вероисповедания, он ее любит и ценит эту любовь выше династических предрассудков, так что прошу любить и жаловать – женюсь! Все чины неприятно шокированы, зло шутят о том, как легко потерять династические предрассудки, если тебе отказывают все принцессы подряд, а ехидный Адольф Тьер радуется за Наполеона, который обеспечил свое будущее – если его в ближайшее время и свергнут, он все равно останется испанским грандом. Наполеону плевать, он счастлив, а остальные пусть клевещут – 29 января гражданин Бонапарт и гражданка Монтихо заключают в Тюильри гражданский брак, а на следующий день их венчает в Нотр-Дам де Пари сам парижский архиепископ. Брак императора и простой графини по традициям дворов Европы почти всегда был морганатическим, но Наполеон явно не считает себя обычным монархом – брак с Евгенией дает ей все супружеские права и их сын будет наследником престола. Получит ли он престол – несколько иной вопрос…
Незамысловатое семейное счастье
Обычно влюбленный мужчина, добиваясь руки и сердца блондинки, находится в неком заблуждении, думая, что раз у нее такой необычный цвет волос, то и все остальное у нее такое же редкое и чудесное. Чаще всего эти ожидания не оправдываются, и гипертрофированные ожидания, как и положено, заканчиваются тяжелой фрустрацией. Не думаю, что Наполеон так уж беспокоился относительно вольного поведения своей блондинки в девичестве – чья бы корова мычала, не говоря уж о том, что блондинкам вообще положено быть темпераментными и любвеобильными. Ходящая в Париже эпиграмма на эту свадьбу «Не столь умна, сколь хороша Евгения, А девственна ль она, Наполеон Сегодня же узнает без сомнения, Обследовав инфанту с двух сторон» выражает явно плебейские вкусы, да еще и как-то невнятно (что такое «с двух сторон»? Сказали бы «с трех» – хоть было бы ясно, что имеется в виду…), и такой битый жизнью субъект, как наш принц-племянник, на явное наличие любовного опыта у супруги и внимания бы не обратил. Но залучить в свою супружескую постель страстную испанку, в любви подобную героям кастильских романсов, хотелось бы не только Наполеону, но и практически любому мужчине на его месте. Увы и ах – в брачную ночь Наполеон не только достиг того, к чему стремился, но и обнаружил, что особо стремиться было не к чему и его супруга в постели «не более сексуальна, чем кофейник».
Семья Наполеона III. 1860-е гг.
Фрейд бы, наверное, нашел в этой оговорке признание в том, что интимная жизнь императора не так уж безнадежна – кофейник может быть очень горячим и непременно содержит нечто возбуждающее, но вот ведь беда какая – до создания его теорий требовалось ждать еще несколько десятилетий.
А Наполеон не смог ждать больше полугода – все это время он еще ухитрялся блюсти верность супруге-императрице, но потом сорвался с цепи. Начал, как и следовало ожидать, с блондинки, некой мадам де ля Бедойер, мужа которой пришлось сделать сенатором (блондинки умеют и родне порадеть!), потом просто снял особнячок на улице Бак, в который кого только не водил… Но больше всего Евгению обеспокоило новое появление в окружении императора мисс Говард, которая довела супругов до бурной сцены, нарочно попадаясь им на глаза как можно чаще и с удовольствием наблюдая, как скованно-вежливо Наполеон отвечает на ее приветствие и как стекленеет взгляд императрицы, старательно делающей вид, что никого не замечает. Мисс Говард довела блондинку до того, что та отлучила императора от ложа, а ведь с наследником престола пока что ничего не получалось. Наполеон упросил мисс Говард удалиться в Англию, да еще и двух своих сыновей от Элеоноры Вержо прихватить с собой, а сам удвоил усилия по обретению наследника, но ничего не выходило – выкидыш следовал за выкидышем, и злоязычные парижане уже вовсю сочиняли куплеты о том, что император так немолод, что мог бы и помощников в этом деле нанять… Рассказывают, что выручила царственных неудачников королева Виктория. Насколько она разбиралась в сексе, хорошо говорит совет, данный ей дочерью перед замужеством: «Закрой глаза и думай об Англии», но вот деторождение – другое дело, действуя указанным методом, она родила девять детей, и все они дожили до немалых лет, что тогда отнюдь не гарантировалось даже принцам! Вроде бы именно она посоветовала императрице простейшую вещь – подкладывать подушечку под поясницу, и вскоре восторженные парижане уже вовсю, под салют в 101 пушечный выстрел, приветствовали рождение наследника престола Наполеона Эжена Луи Жана Жозефа – в первом имени, собственно, никто и не сомневался.
Тем не менее супружеская жизнь венценосной четы развивалась по сценарию, типичному для блондинок и екатерининской России, – вооруженный нейтралитет. Дейл Карнеги в своей знаменитой книге винит во всем Евгению, действия которой описывает предельно критично. «Терзаемая ревностью, пожираемая подозрительностью, она глумилась над его приказами, отказывала ему даже в видимости уединения. Она врывалась к нему в кабинет, когда он занимался государственными делами. Она прерывала его важнейшие совещания. Она отказывалась оставить его одного, вечно опасаясь, что он будет встречаться с другой женщиной. Часто она прибегала к своей сестре, жалуясь на своего мужа, сетуя, плача, упрекая его и угрожая. Врываясь в его кабинет, она поносила и оскорбляла его», – рассказывает он. Похоже, что это правда, но разве супруг подавал ей мало поводов гневаться? Впрочем, императору не подобает отвечать истерикой на истерику, и через некоторое время в этом сложном союзе установилось некое новое равновесие. Императрица, с одной стороны, крайне внешне почтительна с мужем и встает, когда он входит, даже если они встречаются наедине, ведет себя корректно и с достоинством на государственных мероприятиях, в общем, этикет блюдется по полной программе. Но с другой стороны, блондинка, хранящая супружескую верность, – это даже не очень смешной анекдот, а уж делать это в одностороннем порядке трудновато даже темным шатенкам.
Евгения тоже заводит себе достаточно сложную и богатую личную жизнь, специализируясь на мужчинах, во-первых, знатных, во-вторых, красноречивых, в-третьих, допущенных к ее двору. Вы уже, наверное, поняли, кто это. Послы, конечно, – кто же еще! Императрица ведет себя гораздо нравственней, чем ее супруг. То, что он проделывает в особнячке на улице Бак с дамами достаточно низкого происхождения, есть всего-навсего нарушение супружеской верности в особо крупных масштабах. А императрица и посол крепят взаимопонимание их государств, устанавливают неформальные отношения, крайне удобные для оперативного разрешения возникших вопросов, более того – вносят в отношения своих государств дух доверия и любви! Такая дипломатия настолько эффективна, что и Наполеон был в нее вовлечен: когда идеолог объединения Италии вокруг короля Пьемонта, великий Камило Кавур, искал способ воздействия на Наполеона, чтоб убедить его помочь Пьемонту еще и войсками, он прислал к нему очаровательную графиню Вирхинию де Кастилья.
Она имела у Наполеона успех и, если бы не ее невероятная болтливость, вынудившая осторожного императора аккуратно отстраниться, явно добилась бы своего. В общем, на этом поприще Евгения имела явно большие успехи – такие вещи у блондинок получаются явно лучше, чем у брюнетов. Вот только взаимопонимания с Россией у Евгении не получилось. Русский посол, граф Павел Дмитриевич Киселев, был человеком вполне достойным, храбрым генералом (кстати, и французов успешно бил), одним из проводников линии на ликвидацию крепостного права, и даже Пушкин в своем дневнике писал о нем: «Он, может быть, самый замечательный из наших государственных людей». Да вот какое несчастье: к моменту назначения послом ему было уже 68 лет – дипломат он был хороший, возрастные изменения не затронули его мозг, но императрице требовалось иное…
Киселев прибыл послом уже в не им созданный очень неблагоприятный климат русско-французских отношений. Наполеон не забыл Николаю не только отстраняющее «Monsier mon ami», но и поражение дядюшки в 1812 году. В результате Франция решительно встала на сторону Турции в русско-турецком конфликте – что забавно, вместе с Англией, которая в союзе с Россией как раз и сокрушила наполеоновскую Францию. Крымская война оказалась для французов вполне благополучной: затоплен русский флот, взят Севастополь, нарезные штуцера англо-французской пехоты обеспечили им не менее подавляющее преимущество над русской армией, чем их пароходы – над парусным российским флотом. Выгоды для самой Франции в этой войне оказались практически никакими, да и во время мирных переговоров Франция скорее мешала Англии чувствительно унизить Россию. Похоже, что они догадывались, что союзник против уже достаточно враждебной Австрии и возникающей на их глазах объединенной Германии им еще ой как пригодится – не зря дипломаты всегда советовали: «Дружи не с соседом, а через соседа». Но вообще говоря, Франция на коне, она победила, трубят трубы, бьют барабаны, герой штурма Малахова кургана маршал Пелисье получает титул герцога де Малахов (впрочем, по сравнению с титулом маршала Нея «князь Москворецкий» это еще цветочки), и все французы видят, что император-то у них везунчик! Императрица, вне зависимости от их интимных отношений, тоже этому рада. Более того, она считает своим долгом участвовать в международной политике империи.
Она бросается в эту ранее неизведанную ей область с настоящим испанским темпераментом. Говоря о политических конкурентах Франции, она использует отнюдь не те выражения, которые были бы приличны для императрицы. Она привлекает в случае неясности самых неожиданных и сомнительных экспертов, вроде американского спирита Дэвида Юма, который вызывает с того света дух самого Наполеона Великого, чтоб императрица могла бы выяснить его точку зрения на интересующую ее проблему. С момента начала франко-австрийской войны она сделала негласной нормой свое присутствие на заседаниях кабинета министров и начала решительно вмешиваться в самые важные политические решения. Так например, в разгар побед Франции над Австрией она останавливает эту войну, потому что считает ее совершенно ненужной и опасной из-за возможного вмешательства Германского союза (в наше время считают, что она зря паниковала, но тогда это было не ясно никому). Впрочем, Франция успевает отхватить себе Савойю и Ниццу, что Евгения ставит себе в заслугу. В это же время Франция успешно ведет колониальные войны – завоевывает Вьетнам, добивается торговых прав в Китае после Второй «опиумной войны», заключает выгодный для себя торговый договор с Японией, выговаривает у Османской империи автономию Горного Ливана, выгодную для христиан-маронитов, да и Франции не вредную. Успехи государства – успехи и для императрицы. Евгения все больше начинает верить, что схватила бога за бороду и ее интуиция безошибочна. Познакомившись в 1861 году на курорте в Биаррице с мексиканским эмигрантом Хосе Идальго, она поняла из его слов, что можно без лишних хлопот воспользоваться политической нестабильностью в Мексике, чтоб выгадать что-то для Франции, и с успехом подстрекнула мужа к вмешательству в мексиканские дела. Чтоб выдумать хоть какое-то обоснование этому, Наполеон даже изобрел термин «Латинская Америка» – это именно он и придумал. Но тут блондинка не угадала, и все кончилось предельно плохо, особенно для посаженного Наполеоном на мексиканский престол Максимилиана, брата кайзера Франца-Иосифа, – его просто расстреляли. Однако это позорное поражение ничему Евгению не научило. Она по-прежнему считала, что в политике все очень просто и ей совершенно понятно, как настоящей блондинке и надлежит.
Седан
Время шло, и ситуация менялась – и во Франции, и в императорской семье. Франция благополучно богатела, в экономике Наполеон был спец. Это он разрешил присвоить сыру камамбер имя породившей его деревни, да и коньяк «Наполеон», как ни странно, получил свое имя от нашего героя, а не от его великого дяди, – в 1860 году этот коньяк стал поставляться к императорскому двору. А вот личная жизнь императора уже, увы, не на подъеме – начали проявляться возрастные изменения организма и психики во всей своей красе. Он наводит ужас на женскую прислугу дворца, тиская и щипая их в закутках и кладовках (может быть, тем, что в основном щипками и ограничивается). Предметы его страсти становятся все проще – последнее серьезное его увлечение Маргарита Беланже оказалась обычной парижской камелией, которая предельно рационально использовала их случайную встречу на улицах Парижа. Император бросил девушке, попавшей под дождь, шотландский плед из своей коляски, а та разглядела, кто именно это был, и обставила возвращение пледа так умело, что несколько лет оставалась самой актуальной из его симпатий. В общем, это было разумно хотя бы потому, что на профессионалку не уходит столько денег, как на любительниц. Более того, она за небольшие деньги выручит из беды: когда от императора забеременела его очередная прихоть, пятнадцатилетняя девственница, Маргарита совершенно недорого согласилась выдать ребенка за своего. Императрица Евгения время от времени замечала то, что и так прекрасно видела, закатывала положенные скандалы, картинно возмущалась, когда императора опять привозили от очередной любовницы в состоянии, близком к параличу, но все это было уже как-то без души, потому что принято, а не всерьез.
Евгения уже поняла, что ничего лучше не станет и надо доживать так, а не склеивать разбитую посуду. Она пытается найти утешение во влиянии на политику и становится еще более активной, тем паче и политическая жизнь в империи оживляется. Репрессии потихоньку изживают себя, приходится вотировать некоторые расширения гражданских свобод, потому что в закрытом наглухо котле политической жизни Франции давление пара стало грозить сорвать крышку. Как всегда, это несколько раскачало государственный корабль, ибо, по меткому замечанию Алексиса де Токвиля у дурного правительства самые серьезные неприятности начинаются в тот момент, когда оно начинает исправляться. У Евгении есть четкое представление о том, что может исправить положение дел – маленькая победоносная война. Впервые этот термин озвучил шеф жандармов Плеве перед Русско-японской войной, но сама идеология, как видите, принадлежит не ему. Объект агрессии ей тоже ясен – это ненавистная Пруссия, растущая как на дрожжах, проглотившая уже всю Германию своим Северогерманским союзом, главой которого являлся тот же прусский король, помешавшая ей и Франции разгромить Австрию, но пока что еще беспомощная перед Францией, способной уничтожить ее без особого напряжения. Во всяком случае, Евгения в этом уверена – идеологи маленьких победоносных войн всегда уверены в победе, вспомните Россию перед Русско-японской войной. А в политике она и Наполеон по-прежнему союзники, и она толкает его к войне так сильно, насколько может. Блондинки ничего не боятся и не знают поражений – просто время от времени поражения случаются сами собой…
Наполеон III и Евгения. 1865 г.
Избежать франко-прусской войны было практически невозможно по самой глупой из всех наличных причин – обе стороны этой войны хотели, более того, были совершенно уверены в своей легкой победе. Французская армия как раз перевооружила своих пехотинцев игольчатым ружьем Шаспо, намного превосходящим по дальности огня прусское ружье Дрейзе. На вооружение французской армии поступили даже митральезы, практически аналог пулемета, оружие для войн того времени, когда пехота ходила в атаку цепью или даже колонной, почти абсолютное. Наполеон только ждал повода обрушиться на Германию, хоть самого пустячного. Повод пришел с родины его супруги, Испании – там королева Изабелла II настолько достала испанцев беспрерывной сменой любовников и перманентным политических хаосом, что те свергли ее с престола. На вакантную корону претенденты всегда слетаются, как мухи на деревенский сортир, а в данном случае одним из самых вероятных преемников Изабеллы оказался принц Леопольд Гогенцоллерн, родной брат румынского короля (тогда еще князя) Кароля I и, что было гораздо существенней, десятая вода на киселе прусского короля Вильгельма, номинального главы Северогерманского союза. Наполеон и мысли не допускал о том, что два Гогенцоллерна зажмут его страну в тиски с северо-востока и юго-запада. Он потребовал от Вильгельма Прусского, чтоб тот запретил родственнику занимать испанский престол, и Вильгельм, государь старый, осторожный и вообще невеликого ума, немедленно уступил – как скажете, коллега, пусть все будет по-вашему, не нужен нам берег испанский, нам, немцам, неинтересно в Мадриде фанданго с махами танцевать. Наполеон возликовал, и Евгения его активно поддержала – отлично, он поплыл, надо увеличивать нажим, пусть сдаст что-нибудь по-настоящему существенное или откажет хоть в мелочи, тогда у нас будет повод для войны. Интересно, Наполеон хотя бы понимал, что его настоящим противником в этом конфликте является не престарелый Вильгельм, а его канцлер Отто фон Бисмарк, политик совершенно иной весовой категории, чем Вильгельм и сам Наполеон? Судя по его дальнейшим действиям – явно нет.
Наполеон приказывает своему послу Бенедетти предъявить новое требование – дать обязательство запретить Леопольду Гогенцоллерну занимать немецкий престол, даже если кто-то предложит ему это еще раз в будущем. Вообще это просто неслыханно, но 73-летний Вильгельм, отдыхающий в это время на известном курорте Бад-Эмс, не хочет скандала и терпеливо отвечает, что он вряд ли на такое полномочен. Наполеон немедленно требует от Бенедетти получить у Вильгельма письменную гарантию, что Леопольд не пойдет в испанские короли ни при какой погоде. Несчастный посол ловит короля буквально на перроне эмсского вокзала, но Вильгельм ему желанной бумаги, естественно, не дает – нет у него такой бумаги, и все тут, да и какие у него возможности давать гарантии за двоюродного кузнеца Вильгельмова слесаря? Он обещал поговорить об этом попозже, сел в поезд и уехал к себе в Берлин. Бисмарку немедленно об этом сообщили, и он просто рассвирепел – опять этот мямля король упустил случай спровоцировать французов. Но ту в его голове рождается новая идея. Он на всякий случай еще раз спрашивает военного министра Рона и начальника Генштаба Мольтке, готова ли германская армия воевать и победить. Получив два утвердительных ответа, он немедленно публикует так называемую «эмсскую депешу», выбросив из нее сообщение о том, что король согласился поговорить на эту тему в Берлине.
Теперь описание события выглядит так: «Тогда его величество отказался принять французского посла и велел передать, что более не имеет ничего сообщить ему». То есть напрочь отказал и даже разговаривать не стал – пошли, мол, вон со своей Испанией! Депешу публикуют во всех газетах, французы просто взбешены, Наполеон и Евгения радостно потирают руки, большинство парламента бодро голосуют за войну. Германской армии и не думают бояться – французский министр обороны Лебеф бодро заявил, что отрицает ее существование, не сразу и поймешь, что он имел в виду. Грубейшая политическая ошибка, которую нормальный человек вроде бы и сделать не может ни в каких обстоятельствах – сейчас такое иногда называют «ошибкой блондинки».
Война всегда идет не так, как ожидали, но на этот раз почти все неприятные неожиданности сконцентрировались на французской стороне. Германский Генеральный штаб проявляет чудеса точности и предусмотрительности, и прусские соединения по точно разработанным самим Мольтке маршрутам раздельно подходят к месту боя и совместно наносят удар. Зря Толстой насмехался: «Ди эрсте колонне марширт, ди цвайте колонне марширт…» – хотите верьте, хотите нет, а у них действительно эрсте колонне марширт туда же, куда и цвайте, и более того, они приходят туда вовремя. Французские митральезы, которые должны были не хуже «Максимов» выкосить атакующую пехоту, смущенно молчат – военная тайна соблюдалась настолько строго, что в войсках практически нет секретных инструкций к этому чуду техники. Французские бронзовые пушки времен Крымской войны по сравнению со стальными пушками Круппа откровенно никуда не годятся. Огромную французскую армию Базена загоняют в крепость Мец, как крысу в нору. В идущую ей на выручку армию Мак-Магона выезжает сам Наполеон, но это не тот Наполеон, и французов вдребезги разбивают около другой крепости – Седан. Поражение настолько ужасно, что само слово «Седан» приобрело в речи тех времен такой же смысл, как несколько позже слово «Цусима» или еще позже – слово «Сталинград», не говоря уже о маленькой пушистой полярной лисичке… В плену оказывается не только армия, но и сам император. Германцы с присущей им расчетливостью захватили его в плен не в самом начале войны, что могло дать Франции шанс на спасение, а тогда, когда все уже решилось.
Дальнейшее уже дело техники. Париж блокирован, войск для его защиты явно не хватит. Не хватает и продуктов, поэтому в рождественском меню знаменитого ресторана «Серебряная башня» фигурирует фаршированная ослиная голова, верблюд, зажаренный по-английски, слоновый бульон, рагу из кенгуру, паштет из антилопы в трюфелях и прочие бегемоты на вертеле, павлины в апельсиновом соусе и фрикасе из шакала – зоопарк нечем кормить и звери сами пошли на мясо. Правда, вскоре буквально под носом у немцев в Париж пригонят убойный скот – гениальный французский физиолог Флуранс показал мясникам, как перерезать у коров голосовой нерв и превратить их в абсолютно немые существа. Но уже даже не в провизии дело: нет войск, нет оружия, нет воли к сопротивлению. Император в плену, а кто же в лавке остался? Императрица Евгения? Не время считаться с блондинками! Тихие и покорные депутаты, которые в присутствии Наполеона сидели, как мышь под веником, бьют себя кулаками в грудь и кричат: «Доколе?» Вторая Империя ликвидируется, Третья Республика договаривается с победителями о позорном мире, обещает выплатить 5 миллиардов золотом в качестве контрибуции, отдает Эльзас и Лотарингию, где живет каждый двадцатый француз и выплавляется каждый пятый килограмм французской стали. Наполеон после подписания мира даже не может вернуться в Париж. Он уезжает в Англию, Евгения и наследный принц Наполеон Эжен Луи и так далее, по-домашнему Лулу, прибывают туда же. Евгения не бросает неудачника, император не избавляется от блондинки – все лучше, чем в анекдотах. Впрочем, куда же им теперь друг от друга?