Борис Денисович Белик
Тугайно-тростниковый скиффл
– Тебе сразу же привиделось стадо свиней, а впереди скакал секач с метровыми клыками, – продолжил я издеваться над бедным Юрием Ивановичем
– Хотел бы я на тебя посмотреть. Там точно стадо пёрло. Я заорал, а шум в камышах только усилился. А как и где спасаться?
– У тебя же ружье. Пальнул бы, – не унимался я.
Юрик промолчал. Он был не в настроении продолжать разговор. Повернулся и уныло поплелся к лагерю.
Мы рассредоточились и прочесали прилегающую к озеру местность. Вскоре обнаружили «страшного зверя» – это был пропавший теленок, которого утром разыскивал Симбай.
XI
Наступил последний день нашего пребывания на Бакланьих озерах. Но мы так и не узнали, почему они так назывались. За все время нам не удалось увидеть ни одного баклана. Эти птицы питаются преимущественно рыбешкой, в этой связи поселяются всегда около водоемов, богатых рыбой. На мелководье я не заметил мальков. Да и деревьев, на которых обычно восседают и гнездятся бакланы, вокруг известных нам озер не было. Но Бакланьи озера тянулись на несколько десятков километров, вплоть до Балхаша. Возможно, где-то и обитали колонии бакланов. Может быть, в устье реки…
Впрочем, эти птицы нас мало интересовали. Мясо у них, хоть и говорят, что съедобное, но очень жесткое и отдает рыбой.
Николай настроился размочить счет уткам и затемно убыл на охоту. Мы дождались восхода солнца, позавтракали и отправились в ближайший тугай пострелять фазанов. Часам к одиннадцати планировали возвратиться и заняться сборами в дорогу. Поезд уходил ночью, поэтому раньше обеда человека по имени Мусса, которому было предписано доставить нас на железнодорожную станцию, мы не ждали.
В обусловленное время все вернулись в лагерь. К нашему величайшему удивлению, Николай принес отстреленные им шесть огарей и с достоинством приступил к их обработке, существенно пополняя нежными перьями свою наволочку.
– Как это тебе удалось? – спросил я удачливого охотника.
– Пришел к озеру, когда было темно, – с расстановкой, продолжая теребить птиц, начал свой рассказ Николай. – Разглядеть на поверхности уток было нельзя. Неподалеку от меня чернели какие-то пятна – я посчитал их за кочки. А когда посветлело, то эти кочки оказались утками. Штук двадцать птиц держались плотной кучкой. Я прицелился в центр этой кучи и пальнул. Они только встали взлетать – выстрелил второй раз. Шесть штук остались на воде. Я собрал их и принес.
– Оказывается, все просто, – сказал я, обращаясь к Юрику.
– Конечно. Сидячих – что не убить, – развел руками Юрий Иванович.
– Стрелять надо уметь, – заносчиво заявил Николай.
– Главное, мы с двенадцатого калибра в утку не можем попасть, а он с двадцать восьмого уложил сразу шесть, – высказался Юрик.
– Дело не в калибре оружия, а в умении стрелка, – отозвался Николай Константинович, которому до сегодняшнего утра не удавалось попасть ни в одну утку.
Из-за хребта донесся треск трактора. Вскоре к нам подъехал «Беларусь» с тележкой. Из кабины спрыгнул мужчина средних лет в замасленной телогрейке и кирзовых сапогах. По виду кавказской национальности.
– Здравствуйте, – обратился к нам тракторист и поздоровался с каждым за руку. – Я Мусса, – представился он. – Талгат просил вас на станцию отвезти.
Мы не стали расспрашивать Муссу, как он нас нашел. Было и так понятно. Нас видело, по крайней мере, три местных жителя. И столько же человек могли наблюдать за нами скрытно или мимоходом.
Я заглянул в тележку. На дне валялись несколько кирпичей. Сорванным пучком полыни я подмел пыль и осколки, а целые кирпичики сложил в сторонку. После этого принял вещи. Когда оглядел уложенные у переднего борта рюкзаки и спальники, мне показалось, что стройматериал в кузове лишний. Пока ребята толковали о чем-то с Муссой, четыре кирпича я уложил в рюкзак Николая, а остальные шесть – в Юрикин мешок. Теперь в тележке стало просторней, а главное, кирпичи были надежно пристроены, а не валялись грудой хлама и не создавали угрозу нашему здоровью, начни мы двигаться по буеракам.
– Поехали, – кинул я клич товарищам.
Все расселись, и трактор тронулся.
К обеду мы докатили до поселка. Перегрузили вещи в бортовой грузовик во дворе Муссы, после чего он пригласил нас в дом.
Просидели у гостеприимного хозяина до позднего вечера. За это время успели отобедать, поужинать, а в промежутке между приемом полноценной пищи попить чаю. С наступлением ночи Мусса привез нас на станцию.
Когда разгружали багаж, я заметил, что Николай, заполучив свой рюкзак, оценивающе потряс его и ненадолго задумался, потом решил проверить. Уже развязал тесемки, оглядел содержимое и запустил руку внутрь. Я тихонько подошел к нему и смиренно принял из его рук кирпичи.
– Только не вопи, – предупредил я «принца на горошине».– Я Юрику тоже подложил аналогичный подарок. Пусть попотеет.
Юрий Иванович обнаружил стройматериал только дома, когда высвобождал свой вещмешок.
Но меня рядом не было.
САРАНЧОВАЯ СТАНЦИЯ
I
Все когда-нибудь кончается. В течение десяти лет мы ежегодно на неделю выбирались на Бакланьи озера. И с каждым разом все чаще приходили к мысли, что угодья истощаются. Да и местность эта уже не казалось дикой и раздольной, как прежде.
В годы полноводья озера переполнялись. Вода разливалась, и тогда терялись привычные глазу уютные природные уголки. Водоемы становились размытыми, бесформенными, безжизненными. Утки разлетались на большие расстояния в поисках новых мест кормежки. Фазаньи гнезда оказывались затопленными, численность птиц резко сокращалась.
К тому же со временем каждый из нас обзавелся автомобилем. Эти угодья мы исколесили вдоль и поперек. Хотелось чего-то новенького.
Нас заинтересовали охотничьи просторы, расположенные ближе к Балхашу, в районе так называемой «саранчовой станции» – нашего последнего прибежища на Бакланьих озерах.
«Саранчовой станцией» называлось местечко на реке Аксу, где среди тростников, вдали от населенных пунктов, стоял домик. В нем когда-то, в период массового нашествия саранчи, размещалась группа работников, следивших за перемещением этих насекомых. Когда саранчовый бум прошел, там с семьей поселился егерь. Последние три сезона мы неизменно навещали его и за это время сдружились. Под прикрытием егеря охота была разнообразней и продуктивней, особенно когда приходилось охотиться вместе.
Гена – так звали егеря – был одних лет с нами. Жил с женой и пятилетним сыном. Люди они были хозяйственные. Завели свиней, в округе круглый год паслось стадо коров. Раз в месяц Гена забивал скотину, и мясо отвозил на рынок в Талды-Курган. В этом городе жили его мать и дочь, которая оканчивала школу и готовилась поступать в институт.
На озерах Гена промышлял ондатрой. Не упускал возможности поохотиться с гостями на копытных животных, пострелять птиц.
В тот наш последний год охоты на Бакланьих озерах мы приехали к егерю на Юрикином «Москвиче». Добирались долго и сложно. Предстояло проехать около пятисот верст до Балхаша, а затем добираться до места другим транспортом.
Первый день нашего вояжа выдался пасмурным, холодным. По пути нас дважды окатывал ливень. Находиться на заднем сидении этого отечественного автомобиля было настоящим испытанием – все равно что ехать зимой в кабриолете с открытым верхом. Дуло из всех щелей. И хотя Юрий Иванович включил печку на полную мощность, тепла от неё едва хватало передним седокам. Мне приходилось кутаться во все свои теплые вещи, но это не спасало. Оставался единственный выход: залезть с головой в спальный мешок, что я и сделал, чтобы не околеть.
Компанию нам с Юриком составил тогда Владимир Петрович. Планировали доехать до поселка Тулебаева, что располагался у Балхаша. Оставить машину у родственников моего сослуживца и двадцать километров до саранчовой станции прокатиться на тракторе. Но в последний момент, когда мы уже загнали автомобиль во двор гостеприимных хозяев, а их внучок, шустрый малый, помчался к трактористу с вестью о нашем приезде, Юрик заартачился и не пожелал на неделю оставлять свою новую машину у незнакомых ему людей.
Пока рядились, наступил вечер. Наконец, решились ехать на «Москвиче», но с условием, что впереди будет ехать трактор – на случай, если застрянем.
Солнце уже коснулось крыш соседних домов напротив, когда мы двинулись в путь. Сельчане могли наблюдать необычный кортеж: впереди пылил колесный трактор «Владимировец» с двумя местными джигитами, а следом катил белый, с грязными подтеками «лимузин», на котором значились столичные номерные знаки. За рулем автомобиля с важным видом восседал дородный мужчина средних лет в галстуке, а из задних окон выглядывали две собачьи морды с висячими ушами. Такой спаренной колонной мы торжественно проследовали по центральным улицам поселка Тулебаева, отметились в соседнем ауле Ульга, попутно предстали перед гражданами селения Красный Рыбак и загадочно исчезли в прибрежных дюнах Балхаша.
Нам повезло, что в тот день прошел дождь, и песок был прибит. И, тем не менее, на поворотах и небольших взгорках Юрик отчаянно вертел баранкой с выпученными от напряжения глазами, а его авто натужено ревело, преодолевая вздыбленную трактором зыбучую поверхность дороги.
На место приехали уже в сумерках. Гены дома не было. Маша, его жена, сообщила, что он уехал с кем-то на уток в район Балхаша, и должен скоро вернуться. Пока мы чаёвничали с хозяйкой, на пороге появился Гена. Весь взъерошенный, возбужденный. Сбросил с плеч полный рюкзак. Поздоровался и поспешил похвастаться своей добычей. Вывалил на пол гору уток и небрежно сообщил:
– Семнадцать на вечерней зорьке взял.
Эта цифра оказалась для нас достаточно убедительной и определяющей в решении сменить угодья и чуть ли незамедлительно переместиться в злачные места на Балхаше.
Мы склонились над птицами, стали с интересом перебирать их, оценивая на вес каждый крупный экземпляр.
– В основном, турпан идет, нырок такой, – пояснил Гена.
Юрик, со свойственной ему способностью запоминать иноязычные слова, тут же окрестил утку близким по звучанию и знакомым, как автомобилисту по названию автомагазина, словом «тулпар». В таком выражении она прочно закрепилась в его памяти.
Это была довольно крупная утка. Селезень имел большую ярко-рыжую голову, но особенно бросались в глаза ярко-красные клюв и лапы. В окраске оперения преобладали светло-бурые тона.
– Я что-то не слышал о такой утке – турпан, – чистосердечно признался Владимир Петрович.
– Это местные её так называют, – высказался Гена, – не знаю, откуда они взяли, что это турпан? Скорее всего, это красноносый нырок. Турпан имеет черное оперение.
По окончании осмотра и выяснения некоторых подробностей об упомянутом виде семейства и подсемейства утиных, все расселись в кружок и принялись ощипывать птиц.
– Жаль, Николая нет, а то бы он быстренько наполнил перышками свою наволочку, – сказал я Юрику, вспомнив нашу первую вылазку на Бакланьи озера.
– Тут есть кому использовать перья по назначению, – откликнулся Гена, кивая в сторону жены.
Тем временем Маша уже хлопотала у плиты, осмаливая первую партию уток.
– Жирные утки, – перевел разговор в русло, направленное в сторону тоскующего желудка, Юрий Иванович.
– Пойдем, перекурим, – вдруг встрепенулся Владимир Петрович.
Мы вышли во двор. Вовик проворно нырнул в машину. Достал из рюкзака бутылку водки и кусок колбасы.
– По семь капель, – предложил он, – за успешную охоту.
После четырех перекуров, когда с утками было покончено, изрядно повеселевшие, мы сели, наконец, за стол и уже с официальным принятием заздравных «капель» продолжили трапезу.
За чаем Маша неожиданно вспомнила о заезжих гостях.
– Я забыла сказать, – обратилась она к мужу. – Тут вечером на грузовике охотники приехали из города. Спрашивали тебя.
– Ну, и куда они делись?
– Сказали – утром заедут.
– Разберемся, – заплетающимся языком грозно промолвил Гена, очевидно, вспомнив о своих надзирательных функциях.
Он решительно встал из-за стола и, обращаясь ко мне, тем же командирским тоном скомандовал:
– Поехали!
– Куда ты, на ночь глядя? – забеспокоилась жена. – Они утром сами приедут.
– Нельзя откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, – глубокомысленно заметил егерь.
Он достал из шкафа форменную фуражку с зеленым околышем и жестяными дубовыми листиками на кокарде. Со значением надел её, мельком взглянул на себя в зеркало и удалился. Я, туго соображая, куда и зачем нужно ехать, поплелся за ним.
На небосклоне нарисовалась полная луна, в её свете я смог заметить Гену, который стоял неподалеку у трактора, нервно наматывая на шкив пускача веревку. Я шагнул с крыльца в направлении рулевого, но тут почувствовал, как земля уплывает из-под ног.
Взвизгнул пускач, неистово затрещал на высоких нотах и так же неожиданно замолк, уступая партию басовитому напеву дизеля.
Я с трудом вскарабкался в кабину. Хлопнула дверца справа. Гена уселся за руль. Со скрежетом зарычала коробка передач. Двигатель взревел. Машина дернулась и неуклюже покатила по наезженной дороге в пляшущем свете фар.
Через пару километров Гена резко затормозил и съехал с дороги
– От меня еще никто не уходил, – самодовольно изрек он, стараясь быть услышанным.
Сквозь пелену я сумел разглядеть на песке глубокий отпечаток мощного протектора. След уводил в барханы. Трактор болтало из стороны в сторону, передние колеса подпрыгивали на кочках. Карабкаясь по склонам, Гена давил на ручку газа, машина ревела и резко клонилась на бок. Я весь сжимался, судорожно цеплялся за выступающие детали в кабине, стараясь изо всех сил удержаться на месте. Но тут же трактор разворачивало на другой бок. Лучи света от фар упирались в темноту, затем резко очерчивали дугу и устремлялись вниз. Тогда приходилось хвататься за спинку сидения, чтобы не пробить лбом переднее стекло. В голове неистово бился один и тот же вопрос: «Какого черта я поехал?» Гена слегка подлетал на своем месте, упершись ногами в педали, и сосредоточенно ворочал рулевым колесом.
В очередной раз перевалив через холм, внизу увидели свет от костра. Гена сбросил обороты, и мы медленно подкатили к небольшой рощице. У огня сидели несколько мужиков. Рядом стоял «Газ-66» с брезентовым верхом.
Гена лихо выпрыгнул из кабины и направился к охотникам. Те встали и пошли навстречу, что-то выкрикивая с приветственно поднятыми руками. Я кое-как выбрался наружу и двинулся к ликующей толпе, но приближаться к неизвестным людям не рискнул. Остановился в десяти шагах, уцепившись за первое попавшееся дерево. Меня сильно шатало: то ли от выпитого, то ли от перенесенного «шторма», а может, от того и другого вместе. Я обнял ствол туранги и постарался принять устойчивое вертикальное положение.
Из разговоров я понял, что Гена требовал предъявить документы.
– Ты чё, Гена, не узнаёшь, что ли? – недоумевали граждане в камуфляжных одеждах.
Но егерь был непреклонен. Он что-то сурово втолковывал окружившим его мужикам, а затем обернулся ко мне и внятно произнес:
– А что я ему скажу?
Все разом устремили настороженные взгляды в мою сторону и оцепенели. Я весь напрягся, боясь пошатнуться на нетвердых ногах, и плотнее прижался к дереву. Никто не вымолвил и слова. Взрослые люди, которые наверняка не раз приезжали сюда и знали егеря не хуже меня, полезли в карманы и безропотно протянули Геннадию то, что он у них требовал.
– Ружья сдадите мне завтра утром, – суровым голосом распорядился Гена и пошел к трактору. Я с трудом отделился от опоры и проследовал за ним.
II
Впервые за всю нашу охотничью жизнь я и Владимир Петрович спали на кроватях в теплом доме, на белых простынях, погрузив безвольные тела в нежные перышки перин. Это был благословенный, райский сон. Не помню, чтобы когда-то испытывал такое сладостное ощущение, и не мог даже представить, что обычная постель может принести столько удовольствия.
Юрик отправился спать в свой автомобиль, сославшись на то, что в машине без надзора остались собаки: моя Дуська и его Лайма, собака сомнительной породы, которую бывший хозяин почему-то называл «гончаком». Юрию Ивановичу покойнее было почивать в обнимку с Лаймой, нежели обременять хозяев излишними хлопотами по его обустройству на ночь, а затем просыпаться в чужой кровати и чувствовать неловкость оттого, что своим присутствием в доме создал для них неудобства.
Утром к домику подкатил грузовик с охотниками, которых Гена терроризировал прошедшей ночью. После короткого обмена мнениями во дворе Гена вернулся в горницу и предложил нам поехать на Балхаш. Мы быстро собрались и погрузились в кузов автомашины.
До места добирались не менее двух часов. Ехали молча, держась за поручни вдоль бортов под глухим брезентовым пологом, так что разглядывать окрестности возможности не было. Остановились только у какой-то протоки. Водитель с Геной принялись обследовать водную преграду. По-видимому, егерь решил проверить старые места, где давно не был.
Мы спрыгнули на землю, закурили и огляделись. Справа от нас простирались огромные водоемы, поросшие тростником. Скорей всего, это были разливы вдоль берега Балхаша. На ближайшем озерке в ста метрах, по центру, плавала стайка белых лебедей. Вид этих грациозных, величественных птиц не мог оставить никого равнодушным. Все зачарованно следили за этими созданиями, плавно скользившими по водной поверхности, будто за диковинкой, неожиданно возникшей среди дикой природы, удивительным образом оживив и украсив унылый пейзаж.
– Поехали, – раздался голос Гены.
Мы нехотя вскарабкались в кузов. Машина взревела и ринулась вброд. Через четверть часа остановились у небольшого бархана. За ним по обеим сторонам виднелись озера, разделенные между собой песчаными грядами. Пространство, прилегающее к озерам, представляло собой невысокую холмистую местность с низкорослой пустынной растительностью. Кое-где белели прогалины солончаков. Вдали наподобие крепостной стены высился песчаный хребет.
Наскоро разбив лагерь, все разбрелись в разные стороны. День выдался теплым и безветренным. Я шел с Дуськой по вытянутой в длину возвышенности, разделяющей озера, с которой открывался вид на оба зеркала водной поверхности: справа и слева. Озера достигали не менее трехсот метров в диаметре. По берегам рос невысокий тростник. Пейзаж достаточно скудный. Лишь табунки лысух по окрайкам придавали живость этим местам.
В этот час при такой погоде утки обычно не летают, а сидят на большой воде. Заставить их сняться может только разгулявшийся ветер, взбудоражив водную гладь, либо потребность в корме. Но время кормежки еще не наступило: было около одиннадцати часов – период относительного охотничьего затишья, когда есть возможность спокойно осмотреть угодья, определить вероятные пути пролета птиц и выбрать место для вечёрки.
Миновав озера, я оказался у другого водоема, преградившего мне путь. Я огляделся и заметил в затоне дальнего берега парочку безмятежно плавающих уток. Чтобы не спугнуть птиц, спустился с холма и двинулся вдоль склона по дну высохшего соленого озерца, мягко ступая на пухляк у кромки опустевшей и растрескавшейся под палящими лучами летнего солнца неглубокой чаши.
Спустя пару минут я подошел к излучине хребта, огибавшего заводь, и с замиранием сердца поднялся на гребень… Уток видно не было, их прикрывал высокий тростник, подступающий в этом месте вплотную к вершине холма. Какое-то время я стоял в раздумье – куда податься. Спуститься к воде было бы опрометчиво: стоило только ступить в заросли – птицы тут же поднялись бы, а увидеть их в густом тростнике, выше человеческого роста, мне бы не удалось, тем более что не знал, где именно они сидели. Но тут раздался резкий треск ломающихся стеблей – это Дуся, не дожидаясь моего решения, ринулась к воде. Утки взлетели в десяти метрах от меня. От неожиданности я выстрелил не целясь и смазал, вторая попытка оказалась удачной. Дуська принесла дичь, и я смог вздохнуть с облегчением. Уложив крякву в рюкзак, можно было с чувством перекурить.
Через полчаса блужданий вышел к низине, у которой песчаная гряда обрывалась. Слева виднелось огромное озеро. Подступы к нему были заболоченными. Повсюду торчали кочки. На поверхности мелководья лежали длинные листья осоки, а из воды выглядывали стебли водорослей. По обочинам, образуя небольшие группки, рос еще зеленый рогоз с бархатистыми, темно-коричневыми початками. Вокруг крохотных плесов теснился тростник, скрывая от постороннего глаза укромные уголки – присады, где могла затаиться всякого рода водоплавающая живность.
Я присмотрел удобный подход к берегу, и мы с Дусей отправились к заповедной местности, нисколько не сомневаясь, что там водится дичь.
Как только подошли, с ближайшего плеса взлетела кряква. На этот раз я не оплошал, и утка упала неподалеку на видное место. После выстрела с дальних плесов поднялись еще несколько уток. Дуська с разбегу залетела в воду, но тут же её лапы увязли в трясине, да так, что она не могла ступить и шагу. Бедная собака завизжала от страха и безысходности, ища у меня помощи. Я едва выцарапал животное из болота, погрузившись сам по колено в вязкую субстанцию из ила и серозёма. Дуська беспомощно уселась на суше, непонимающим взглядом осматривая кочкарник, где притаилось зловещее и невидимое существо, цепко схватившее её за лапы. А я тем временем соображал, как выудить отстреленную утку. Пришлось срезать самый длинный и толстый ствол тростника, какой смог найти поблизости, и на его конец привязать веревку с грузом. С помощью этого приспособления мне удалось подтолкнуть к себе тушку птицы и взять добычу. Когда операция на водах успешно завершилась, я подошел к Дусе, погладил её, попытался успокоить, опасаясь, что этот печальный опыт отшибет у нее в дальнейшем всякое желание лезть в воду.
Мы обошли стороной болото и устремились в сторону Балхаша. Но, пройдя с полкилометра, уперлись в протоку, соединяющую два озера, между которыми было не более пятидесяти метров. Протока эта оказалась довольно глубокой и шириной метров в пятнадцать. Я посчитал это место удачным, и вознамерился вернуться сюда вечером. Именно здесь, по моим расчетам, пролетная утка, поднявшись с Балхаша, будет следовать с одного озера на другое в поисках кормежки.
К обеду пришел в лагерь и поделился своими наблюдениями с товарищами.
После несколько затянувшейся сиесты мы втроем отправились на облюбованные мною угодья. По пути заглянули на болотце, где я добыл вторую утку. При нашем подходе с ближайших плесов взлетели чирки. По всей видимости, это были местные утки, которые здесь гнездились и далеко не улетали. Вот и эта потревоженная стайка птиц перелетела на середину озера, продолжая наблюдать за нами с безопасного расстояния.
Владимир Петрович тут же выразил желание остаться у этого места и более детально обследовать его, тем более что он один из всех нас был обут в болотные сапоги.
Мы с Юриком и Дусей двинулись к протоке. У её начала, где она соединялась с озером со стороны Балхаша, заметили местечко на песчаном взгорке, откуда просматривалась вся водная гладь. Там можно было обойтись без скрадков. Тростник, подходивший к основанию холма, и без того скрывал бы нас. Достаточно было устроиться на вершине, и можно было отстреливаться сидя. Так мы и сделали: уселись на теплый песочек, разложили рядом рюкзаки, поверх них высыпали горкой патроны и закурили в предвкушении лёта уток.
Подул небольшой ветерок, оживив дремавший тростник. Вскоре на горизонте появилась парочка уток. Они летели на нас, но в последний момент сместились в сторону и пролетели над противоположным берегом протоки. Мы не стали стрелять, а лишь проводили их взглядом в надежде, что следующие птицы проследуют обязательно над нами. Только бросили курить, как увидели стремительно приближающихся уток. Они летели низко и разом взмыли над нашими головами, узрев нацеленные на них ружья. Мы успели произвести по одному выстрелу, но стая успешно миновала опасный участок и, плавно качнув крыльями, скрылась за тростником следующего озера.
Утки следовали небольшими стайками через короткий промежуток времени, пролетая то над нами, то в небольшом отдалении. Мы дружно вступали в бой, но приноровиться к стрельбе никак не могли. Наконец, эта беспорядочная пальба нас развеселила. Мы отстреливались налево и направо, словно отгоняли от себя назойливых птиц, не стремясь прихлопнуть их, а если бы одна из них ненароком упала, восприняли бы этот факт как досадную оплошность.
– Врагу нас так просто не взять, – восторженно произнес Юрий Иванович.
– Да, мы надежно удерживаем свои рубежи, – весело откликнулся я.
Появился Владимир Петрович.
– Вы что тут канонаду устроили?
– Присоединяйся, – услужливо предложил Юрик, радуясь подмоге.
Только Владимир Петрович присел рядом, как из-за верхушек тростника показалась большая стая уток, следуя плотной группой прямо на нас. Я успел выстрелить четыре раза из своей «Сайги», по два – Юрик с Володей, однако вся эта живая масса водоплавающей дичи, затмившая небосклон, проследовала над нами, не шелохнувшись.
– Они тут заколдованные или в бронежилетах летают, – спокойно пояснил я, обращаясь к обалдевшему Владимиру Петровичу.
Таким образом, огневая мощь, привнесенная в редут в целях его усиления, не дала ожидаемого результата. Сомкнутое полевое укрепление еще какое-то время удерживало натиск противника, но, в конце концов, сдало свои рубежи, и бойцы несолоно хлебавши отступили на заранее подготовленные позиции.
Утреннюю зорьку мы проспали. Проснулись, когда раздались выстрелы с ближайшего бархана. Наскоро собравшись, ринулись к театру охотничьих действий. Взбираясь на хребет, я увидел летящую навстречу утку. Присел, прицелился, но птичка, не долетев до меня метров двадцать, неожиданно упала. Следом за ней в той же последовательности рухнула вторая. Кто-то стрелял в стороне от меня. Я лишь подивился меткости стрелка.
– Оказывается, есть еще мастера! – с восхищением высказался я, обращаясь к присевшим неподалеку на изготовке своим партнерам.
Часам к одиннадцати вся ватага охотников собралась в лагере. Погрузили вещи и тронулись восвояси. По пути подъехали к Балхашу. Наши попутчики вывалили наружу, чтобы собрать сети, расставленные ими на ночь, а мы тем временем решили прогуляться по бережку.
Открывшаяся взору картина поражала воображение. С одной стороны до горизонта простиралась лазурное море, а с другой, на сколько хватало глаз, поверхность ровным слоем устилал золотистый песок. И ничто больше не вмешивалось и не нарушало единство двух цветов, лишь небольшими белыми мазками были помечены гребни волн у берега, нежно поглаживающие песчаную отмель. Все это безбрежное пространство песка; огромная, живая, волнующаяся масса воды, озвученная ровным плеском волн, вселяли чувство поклонения потрясающей красоте, которую могла явить только матушка Природа.
Для себя я твердо решил непременно вернуться сюда, возможно, в начале лета, чтобы еще раз насладиться великолепием этого ландшафта, вкусить прелести уединенного отдыха, когда ты знаешь, что никто и ничто не потревожит твою, пусть короткую, но иногда так необходимую жизнь отшельника. Представил, какими чарующими выглядят здесь закаты с багровой рябью на воде и не менее впечатляющую лунную дорожку, мерцающую на водной глади иссиня-белым светом…
Но жизнь распорядилась так, что мне не суждено было еще раз увидеть эти места, однако я благодарен судьбе за то, что она подарила мне эту мечту.
III
Возвратились к домику егеря в обед. От угощения отказались, посчитав свое присутствие в семье чрезмерно навязчивым. Собрали рюкзаки и тронулись к своему месту на соленом озере, где в прошлый приезд славно поохотились.
Пройдя половину пути, на обочине дороги заметили грузовой автомобиль с кунгом, на котором в белом круге значился красный крест. У машины стояла палатка. Рядом за столиком, заставленным колбами и пробирками, сидели две женщины в белых халатах. Проследовать санитарный объект безучастно мы не могли. Вид этого походного санпункта в охотничьих угодьях ничего доброго не сулил.
– А чем вы тут занимаетесь? – настороженно спросил я, приблизившись к медицинским работникам.
– Собираем кал хищных птиц, – ответила со знанием дела молоденькая санитарка.
– А для чего?
– В этих местах отмечена вспышка туляремии, – пояснила другая женщина, очевидно, санврач этой группы.
– А что это такое? – встрял в разговор Владимир Петрович.
– Это острая инфекционная природно-очаговая болезнь животных и человека, характеризующаяся лихорадкой, поражением легких, лимфатических узлов, кишечника, – терпеливо объяснила врач.
– Нам только этого не хватало для полного счастья, – опасливо высказался Юрий Иванович.
Ошарашенные новостью, мы даже не стали выяснять, каких животных поражает эта болезнь, кто является переносчиками заразы и причем тут хищники. Ясно было одно: инфекция где-то рядом, и необходимо принимать меры предосторожности. Мы молча развернули «оглобли» и в задумчивости удалились.
– Юрий Иванович, ты не расстраивайся, – попытался я успокоить друга, когда мы отошли от очага инфекции на приличное расстояние. – У нас на этот случай имеется вакцина.
– Какая еще вакцина? – недоверчиво пробормотал Юрик, погруженный в раздумья о реальной угрозе своему здоровью.
– Надежная. От всех болезней помогает. Любую бактерию разит наповал. Так что нам не страшна никакая туляремия. В данной ситуации её смело можно назвать и противотуляремийной вакциной. Я думаю, литр препарата сможет наверняка уберечь нас от этого грозного заболевания.
– Ты намекаешь на водку?
– Мелко плаваете, любезный. Я на всякий непредвиденный случай с собой спирт прихватил. От этого лекарства любая зараза мигом свернется в дугу.
Это сообщение несколько обуздало воображение моих собратьев по оружию.
Добравшись до заветного озера, мы поставили палатки, разместили в них свои пожитки и принялись готовить обед. Использовать в пищу дичь не рискнули. Я поджарил в казане лук на свином сале, добавил содержимое двух банок говяжьей тушенки, потушил, потом долил воды, а когда она закипела, всыпал два килограмма вермишели – с расчетом на пять голов, включая двух собак. Весь этот набор продуктов для придания пикантности сдобрил разными приправами и зеленью. Только разложили аппетитное варево по чашкам, из кустов появился Гена.
– А ты как тут оказался? – спросил я его.
– Капканы на ондатру решил проверить, – ответил егерь.
– Присаживайся, гостем будешь.
– Да я только что из-за стола. Выпить не откажусь.
Владимир Петрович налил в кружки водки, и все дружно чокнулись.
– А вы что, тушёнку едите? – недоуменно проронил Гена, глядя в наши чашки. – Не могли, что ли, кандейку подстрелить, да нормальную лапшичку сварганить?