Борис Громов
Терской фронт (сборник)
Широко и доброжелательно улыбаюсь сидящей за письменным столом полной женщине лет пятидесяти.
– Здравствуйте, а я, видимо, к вам.
– Так, похоже, наш «неизвестный герой» объявился. Ну, молодой человек, ты просто фурор произвел в нашем болотце: появляешься неизвестно откуда, всех подряд спасаешь, нохчей бьешь чуть ли не тапкой, как тараканов на кухне…
– Если б всех спас, было бы просто здорово, – искренне вздыхаю я, вспомнив вдруг умоляющие глаза умирающего Юрки.
Лицо женщины сразу становится серьезным и грустным.
– Да, тут ты, парень, прав. Жалко ребят. Но тут таким никого не удивишь: Терской фронт, тут у непримиримых, считай, в каждой семье кровники. Который год война, а все конца и края не видно. Уже, считай, два поколения на этой войне выросли. Ой, что-то меня в философию занесло! Давай сюда свои трофеи.
Протягиваю ей мятые лоскуты ткани из кармана. Она раскладывает их перед собой, разглаживает, внимательно изучает. Потом достает из верхнего ящика толстый гроссбух в кожаной обложке.
– Ну, давай оформлять. Фамилия, имя, отчество.
– Тюкалов Михаил Николаевич.
– Год и место рождения.
– Эээ, – быстренько перегоняю свой возраст под «местное время», – две тысячи шестой, Московская область. Город нужен?
– Ой, да какая теперь-то разница? Достаточно и области.
Да уж, кому теперь интересны названия стертых с лица земли и засыпанных радиоактивным пеплом городов бывшей Московской области.
– Род занятий?
– Наемник.
– Дата, время и место огневого контакта?
– Сегодня утром, около восьми, Мертвые Земли, село Алпатово.
О, как загнул! А главное, тетка все это восприняла совершенно спокойно, как должное. Похоже, начал врастать в местные реалии.
– Есть ли свидетели огневого контакта?
– Да, Старосельцев Тимофей Владимирович и его дети: Егор и Оксана.
– Ну, вот и закончили с бюрократией. Вот тут распишись.
Пока я расписываюсь, женщина открывает обшарпанный несгораемый шкаф у себя за спиной.
– Награду как возьмешь? Серебром или золотом?
– Лучше золотом.
Смахиваю со стола в ладонь золотую монету, прощаюсь и выхожу в коридор. Возле «дежурки» меня останавливает давешний лысый дежурный.
– Эй, парень, тебе надо будет с комендантом по поводу происшедшего поговорить, но он в Ханкале. Ты остановиться где решил?
– В «Псарне».
– Ясно. В общем, ты лучше никуда не отлучайся, как комендант вернется, мы за тобой посыльного пришлем.
– Договорились, товарищ лейтенант! – шутливо козыряю ему, подражая американским воякам из кино.
Тот только ухмыляется и кивает в ответ. Забрав на проходной свои вещи и оружие, топаю по указанной мне Старосельцевым улице, которая и впрямь метров через сто приводит меня к основательному одноэтажному дому, обложенному диким камнем, с цокольным полуподвалом. Вход, что характерно, ведет именно в него. Над широкими деревянными дверями, распашными, будто в салунах из американских вестернов, только полноценного размера, висит не без таланта нарисованная вывеска. На ней – три здоровенные серые кавказские овчарки, мохнатые, с оскаленными огромными белоснежными клыками и купированными ушами-пенечками. Лапами они опираются на ярко-красную надпись, сделанную шрифтом, стилизованным под старославянский – «Псарня». А ниже уже вполне нормальными черными буквами: «Трактир и гостиница». Да уж, прав был Тимофей Владимирович, пройти мимо, не заметив, сложно.
Спускаюсь вниз по ступеням и вхожу в полутемный зал. По дороге я все пытался себе представить, как может выглядеть «логово» наемников. Фантазия рисовала нечто среднее между салуном на Диком Западе и тавернами из книжек про Конана-варвара: каменные стены, чад факелов, большущий камин, в котором жарится на вертеле здоровенный кусок мяса, а то и целая туша какого-нибудь бычка или барана, орущие песни пьяные и давно не мывшиеся бугаи-посетители с бандитскими харями, обвешанные с ног до головы оружием. Бред, конечно, но больше на ум ничего не приходило. Реальность разбивает все мои безумные фантазии. Вид трактир имеет вполне обычный: десяток столов, стойка бара с тремя пивными кранами. В дальнем углу – широкая деревянная лестница с перилами на второй этаж, который на самом деле первый. Позади стойки видны полки, заставленные бутылками. Разве что бросается в глаза отсутствие стульев, которые заменяют массивные деревянные скамьи, да и столы сделаны им под стать. Такую мебель двигать упреешь, зато и в драке в качестве подручного средства использовать не получится, и сломать трудно, даже если специально постараться. А еще на стене за спиной крупного, похожего на бросившего спорт борца-вольника, пожилого бармена висят бесшумный автомат «Вал» с оптическим прицелом и растянутый треугольник некогда черной, но здорово выцветшей и полинявшей косынки. Ну да, Владимирыч ведь говорил, что хозяин трактира – бывший наемник. Кузьма Четверть, кажется. Скинув баул на пол, себе под ноги, и положив на него сверху АКС, здороваюсь с барменом.
– Кузьма, – представляется он. – Местный бармен и, до кучи, хозяин.
– Михаил, посетитель.
Улыбаясь, жмем друг другу руки.
– Ты покушать или на постой остановиться?
– Вообще-то на постой, но покушать тоже не мешает.
– Ну, для коллеги, – Кузьма кивает на мою бандану, – номер на одного – пять рублей серебром в сутки, трехразовое питание в стоимость включено, но спиртное в эту цену не входит. В номере душ. Прочие «удобства» – во дворе. Нужна баня – заказывай заранее, часов за пять хотя бы, чтоб протопилась. Стоит три рубля. Если надо какие вещи постирать, тоже можно. Там оплата зависит от количества тряпья. Сегодня завтрак ты уже пропустил, так что за первый день с тебя возьму не пять рублей, а четыре. Обед – через час. Если очень есть хочешь, меню вон, на стене висит, но, не обессудь, за отдельную плату. Какие вопросы есть?
– Розетка в номере имеется? Мне аккумулятор для радиостанции зарядить надо.
– Есть розетки. Если зарядный «стакан» нужен, то могу на прокат дать. Станция какая у тебя?
– «Стакан» у меня свой. Заплачу пока за три дня, а там глянем.
– Хорошо, тогда четырнадцать рублей с тебя. Поселишься в третьем номере.
Кузьма берет у меня деньги, достает из-под стойки ключ и показывает на лестницу.
– Комната там, подходи на обед, не забудь. Сегодня кубанский борщ и свиная отбивная с картошкой.
– Ну, теперь точно не забуду. Пожрать вкусно я большой любитель.
Номер оказывается вполне приличным, небольшим, не больше десяти «квадратов», ну так мне тут не в футбол играть. Маленькая прихожая, из которой можно попасть или в душ, или в комнату. Душевая – самая обычная, я по ходу своей кочевой военной жизни на такие насмотрелся: неглубокая, примерно по щиколотку, ванночка, вмурованная в пол, и торчащий прямо из стены смеситель с краном и гибким шлангом душа. На стене справа – маленькое зеркало с проволочной полочкой под ним, ну да, умыться, там, физиономию побрить. Пол и стены выложены простенькой, местами сильно потрескавшейся кафельной плиткой. С одной стороны – предельный аскетизм, с другой – я все-таки далеко не «аглицкая королева», приходилось и в ведре мыться, и в ледяной грязноватой горной речке. А тут горячая вода есть, уже немало! Заглядываю в комнату. А ничего себе так. Даже уютно. Широкая кровать, невысокая тумбочка рядом, напротив – стол и пара мягких стульев. Встроенный в стену шкаф-купе, почти как у меня дома… был… когда-то… только без зеркальной панели во всю дверцу. Стены покрашены желтой краской. На стене в изголовье кровати – ночник с матовым плафоном-шаром и розетка. Под потолком – люстра, почти такой же матовый шар, что и у ночника, только в два раза больше. На полу – плетенный из множества матерчатых лент коврик. Единственное окно смотрит во внутренний двор, но сквозь него почти ничего не видно, похоже, весь двор густо оплетен виноградной лозой. На стене рядом с окном – небольшой прямоугольный радиоприемник без названия в пластмассовом потемневшем от времени грязно-белом корпусе. Ни шкалы диапазонов, ни каких-нибудь кнопок. Из всех «органов управления» – ребристое колесико громкости, до половины «утопленное» в корпус приемника, которое если до упора повернуть влево, еще и кнопка «выкл.». Помню-помню я такие агрегаты. Я в детстве у бабушки в деревне такие видел. Называется это чудо техники «радиоточка» и принимает только один канал. Интересно какой? Тот, у бабушки, «Маяк» принимал. Как сейчас помню: «На волне «Маяка» – программа «Рабочий полдень»». А тут что? Поворачиваю ручку громкости. Сквозь треск эфирных помех слышен голос какой-то певички, что-то поющей про большую любовь. Песня незнакомая, но и так все ясно. Попса… Попса никогда не меняется… Хмыкнув, вырубаю приемник и, стянув с головы бандану, кидаю ее на кровать. Нормально, жить можно!
Вытряхиваю все содержимое баула на кровать, застеленную простым серым шерстяным покрывалом. Достаю из РД коробку со сканером, включаю зарядный «стакан» в розетку и ставлю станцию заряжаться. А сам, усевшись на кровать и подвинув стол поближе, начинаю окончательную ревизию своего имущества.
По итогам первых двух суток в новом для меня мире и в новом качестве я строго в плюсе: разжился целой кучей полезных и не очень вещей. Прежде всего – деньги. За вычетом потраченного на патроны и отданного за номер у меня четыре золотые и двадцать девять серебряных монет с довольно затейливым гербом и надписью «Югороссийская республика» на одной стороне и номиналом в один рубль на другой. Странно, кстати, почему было не обозвать золотой как-то иначе? Хотя, если курс в разных местах разный, то запаришься номиналы менять. То он «полтинник», то «четвертак», а то – «червонец». А так, рубль и рубль. Есть серебряный – он дешевле. Есть золотой – он дороже. Наверняка есть еще и какая-нибудь медная мелочь, серебро разменивать. И незачем голову ломать. Так, что еще? Еще есть остатки «наследства» убиенных мною в Науре бандитов: два охотничьих ножа, ранец, набитый копченым мясом, РПС с подсумками под ручной пулемет, теперь мне уже совсем не нужная. Шесть автоматных и два пулеметных магазина калибра 7,62 миллиметра, патроны пистолетные 9×18, изъятые из бандитских пистолетов – 32 штуки, нормально, полтора магазина к моему «стечкину». Целая россыпь автоматных патронов 7,62 миллиметра в вытертом брезентовом вещмешке. На некоторое время погружаюсь в пересчет. Ага, 318 штук, не много, конечно, но и не штатный БК. Как ни крути, десять полных магазинов и еще чуть больше половины. Учитывая их вес, больше на себе и не упрешь. По крайней мере, если пешком идти, а не на авто катиться. А с авто у меня тут пока никак. А еще есть новенький, только что выменянный АК-103 с четырьмя магазинами. Да все то, с чем я сюда провалился и о чем уже рассказывал чуть раньше. Не плохо! Не олигарх, конечно, но и нищим не назвать.
Закончив игру в Скупого Рыцаря, не спеша набиваю пустые магазины к АКС купленными патронами, убираю вещи и автоматы в шкаф и топаю в душ. Стоя под тугими струями, размышляю о том, как же все-таки мало солдату надо для счастья: вкусно и много пожрать да в горячей воде помыться. Пункт два – выполнен, пункт раз – пойдем выполнять через десять минут. В одном обернутом вокруг бедер полотенце босиком шлепаю в комнату и прямо на ходу соображаю, что мне, похоже, еще очень многое прикупить надо. Вот помылся, а чистого белья, чтоб переодеться, – нет. И футболки чистой нет. И носок. Да что там говорить, тапочек, и тех нема! Ладно, сейчас поем да пройдусь к тому же Старосельцеву в гости, у него если и не все, то хотя бы часть необходимого купить можно будет. А чего не будет, так хоть узнаю, где найти можно. Но это все – позже. А прямо сейчас пора на обед топать, а то в брюхе уже, как говорится, кишка кишке колотит по башке. Быстренько одеваюсь и натягиваю ботинки, щелкаю «клипсой» застежки, крепя к ремню кобуру со «стечкиным». Как тот парень возле комендатуры сказал: «Не Ставрополь какой-нибудь»…
В зале я оказываюсь не первым посетителем. Два стола уже заняты. За одним неспешно едят и о чем-то беседуют два парня в выгоревших на солнце почти до белизны «горках». На вид, примерно мои ровесники, крепкие фигуры, широкие плечи, загорелые обветренные лица. Свои черные банданы они, словно байкеры, которых я неоднократно видел когда-то в Москве, повязали на плечо, пропустив под мышкой и завязав узлом вокруг хлястика-погончика куртки. За другим в одиночестве выпивает еще один, помоложе первых двух, лет, наверное, двадцати двух – двадцати трех, одетый в камуфлированные штаны и короткую черную кожаную куртку. Внешностью и повадками он здорово смахивает на мелких бандючат начала девяностых: лысая голова, наглая физиономия, некогда спортивная, но уже начинающая оплывать «тушка», этакий некогда накачанный «колобок». Заменить ему камуфляжные штаны на малиновые слаксы, а короткие сапоги на «адидасовские» кроссовки… Да толстую золотую цепь на шею повесить… М-да, одним словом, не нравится мне этот «гусь», хоть убейте, не нравится. Все трое вооружены только пистолетами. Угадал я, без повода обвешиваться оружием тут, похоже, не принято, но и совсем безоружными не ходят.
Увидев меня, все трое отрываются от своих занятий и изучающе разглядывают мою скромную персону. Поневоле вспоминаются старые вестерны с Клинтом Иствудом. В город приезжает никому не известный стрелок, и местные глазеют, соображая, чего от него можно ждать. Ладно, поиграем в ковбоев. Надеюсь, нарываться на проблемы, проверяя новичка «на слабо», подобно киношным «плохишам», они не станут. Не хотелось бы начинать взаимоотношения с местными наемниками с драки или, не приведи бог, со стрельбы. Неспешно рассматриваю их в ответ, здороваюсь, слегка кивая головой, а потом подхожу к стоящему за стойкой Кузьме.
– Так что там с обедом?
– Садись за любой стол, сейчас все будет, – отвечает тот.
И впрямь, буквально через минуту из двери, ведущей, судя по запахам, из-за нее доносящимся, в кухню, выплывает монументальная женщина с большим деревянным подносом в руках. Ох, блин! С таких, наверное, при Советском Союзе статуи колхозниц и прочих строительниц коммунизма лепили. Настоящая казачка: красивая, статная, крепкая. Из тех, что любого коня одним ударом с копыт свалят и горящую избу по бревнышку раскатают. Валькирия! Будь она лет на двадцать моложе – влюбился бы!
А борщ хорош! Горячий, густой, наваристый, с помидорами, бордовой свеклой и пережаренным лучком, с кусочками нежной свинины, заправленный домашней сметаной и посыпанный свежей, душистой зеленью. Вкуснотища! Меня похожим в детстве бабушка кормила. Как она любила говаривать: «Первое отличается от второго только тем, что ложка, которую воткнули в тарелку с борщом, через пару минут все-таки упадет». Да уж, у местных поваров, похоже, подход к вопросу близкий. И это правильно!
От приятных ощущений и детских воспоминаний меня отвлекает кожанно-камуфлированный «колобок», нависший над моим столом и вперивший в меня нахальный взгляд.
– Эй, слышь, а ты кто такой вообще будешь?
Вот, блин, накаркал! Началось. Поднимаю глаза от тарелки и пристально смотрю на «колобка». Нет, ну до чего же он на дешевых «быков» эпохи раннего капитализма похож. Ему б еще пару «гаек» золотых на растопыренные веером пальцы.
– Ты забыл сказать «в натуре»…
– Чего? – не понял тот.
– Да ничего, а кто ты есть, чтоб спрашивать? – начинаю «давить» я, вставая со скамьи и распрямляясь во весь свой немаленький рост. Продолжая сверлить его злым взглядом, подхожу почти вплотную. Мой «оппонент» внезапно осознает, что не так уж он велик и широкоплеч, как ему казалось еще минуту назад, и начинает вертеть головой в поисках поддержки. Безуспешно. Парни в «горках» свою беседу прервали, но смотрят на происходящее просто с интересом, как на представление, и на выручку явно не спешат. Зато за стойкой подобрался Кузьма.
– Толя, а ну-ка отвали от человека, не ищи горя!
– Да ладно тебе, хозяин, не беспокойся, – широко улыбаюсь ему я и добавляю уже специально глумливым тоном: – Деточка ошиблась, сейчас прощения попросит, и разойдемся миром.
Такого «бычок» простить уже не может. Его левая ладонь сминает в комок футболку у меня на груди, а правая, сжатая в кулак, уходит в могучий, аж от уха, замах. Нет, ребята, я так не играю! Таких идиотов даже бить неинтересно! Кто ж тебя, оболтуса, драться учил?! Отражению такого «нападения» в милицейской «учебке» на первых же занятиях по физподготовке обучают. Обеими руками обхватываю его левую ладонь, слегка выкручиваю ее, а вместе с ней и всю левую руку против часовой стрелки. Слегка доворачиваю корпус. Левая рука продолжает удерживать запястье в захвате, а локтем правой резко провожу расслабляющий удар в горло. И тут же сажусь на корточки, прижимая его руку к своему бедру под мышкой правой руки, а левой рву его руку вверх. Это описание приема выглядит длинным, а вот на его проведение у подготовленного человека уходит не больше полутора секунд. Локоть рычагом на излом – это очень больно, мало того, если я еще хоть чуть-чуть поднажму, то выломаю «бычку» локтевой сустав, оставив его на всю жизнь инвалидом. Враз потерявший весь гонор «оппонент», упав на колени и грохнувшись лбом об пол, надсадно хрипит от боли. Он, может, и рад заорать во всю глотку, да вот разбитое моим локтем горло не позволяет. Как говорится, чистая победа. Хотя нет, этот кабан, падая, умудрился цепануть мой стол. И теперь я имею возможность наблюдать растекающиеся по полу остатки борща и лежащую посреди осколков тарелки румяную отбивную, заляпанную картофельным пюре. Вот, блин, и покушали!
– А вот это уже интересно, – слышу я со стороны ведущей к номерам лестницы. – А мне казалось, что боевому самбо только бойцов ОсНаза учат.
Не отпуская захвата, поворачиваю голову на голос и вижу облокотившегося на перила широкоплечего бородача, с интересом глядящего на нашу возню.
– Ты, парень, отпустил бы Толю. Он хоть и придурок редкостный, ежели начинает без повода на незнакомых людей буром переть, но все же НАШ придурок. А ты тут чужак и если его искалечишь, то мы можем расстроиться.
– Да ладно, – я отпускаю захват и, даже не глядя на подвывающего противника, делаю пару шагов в сторону лестницы, – не очень-то и хотелось. Но Толик ваш и впрямь кретин. И это не оскорбление. Это медицинский диагноз. Причем кретин весьма невежливый. Поесть не дал, настроение испортил. А если, скажем, я… эээ… расстроюсь, а?
– Что, такой серьезный парень? Знаешь, не обижайся, но я просто вынужден хоть и в более вежливой форме повторить вопрос Анатолия: кто ты такой и кто за тебя что сказать может? Кто тебя знает?
– Я знаю.
Все, включая меня, оборачиваются в сторону входной двери. Там, на пороге, стоит тот самый лейтенант с фигурой шифоньера, что сидел в «дежурке» комендатуры.
– Этот парень сегодня утром в Алпатове пятерых «волчат» из Итум-Кале угрохал. И Старосельцева с семьей от смерти спас. Один. А вот за Толей вашим, ты уж, Убивец, не обессудь, кроме двух пьяных драк, я особых подвигов не припоминаю. Пойдем, Михаил Николаич, – говорит он уже мне, – там комендант вернулся, пообщаться хочет. Срочно.
Ага, значит этот бородатый и есть предводитель здешних вольных стрелков Костя Убивец. Вот и познакомились, блин. Ну, делать нечего, от приглашения местных властей, да еще переданного столь крупногабаритным и серьезным посыльным, отказываться не стоит.
– С тебя отбивная с картошкой, клоун, – негромко, но отчетливо говорю я, проходя мимо баюкающего руку Толи, и выхожу на улицу вслед за своим шкафоподобным провожатым.
Да уж, как-то не задалась у меня попытка знакомства, интересно, а что ждет меня по возвращении из комендатуры?
Комендант Червленной капитан Костылев понравился мне сразу. Высокий, чуть пониже меня, а мою светлость природа и родители одарили почти двумя метрами роста, широкоплечий, мускулистый, не такой, конечно, огромный, как лейтенант из «дежурки», но мне в габаритах не уступал точно. Мужественное загорелое лицо, волевой подбородок, пристальный взгляд чуть прищуренных серо-стальных глаз. Черный прыжковый комбинезон с подвернутыми до локтей рукавами. На груди – два ряда орденских планок. С ходу подмечаю приметные колодки медали «За отвагу» и двух орденов Мужества. Остальные выглядят незнакомо, хотя еще одна, судя по черно-золотистым полосам, принадлежит «Святому Георгию». Хотя, может, я и ошибаюсь и георгиевской лентой тут обозначают на орденской колодке совсем другую награду. В любом случае дядя, похоже, героический, не из штабных. Внешне капитан чем-то неуловимо похож на моего армейского ротного, погибшего в 1996-м в Грозном. Сразу видно, мужик серьезный и правильный.
– Здравия желаю, товарищ капитан. Вызывали? – замираю я на пороге его кабинета.
– Вольно, – улыбнувшись, машет он рукой в ответ. – Не вызывал, а пригласил для разговора. Ты мне не подчиненный, так что во фрунт тянуться не надо. И по званию не обязательно, можно просто Игорь Васильевич. Присаживайся.
Сажусь на стоящий у окна жесткий стул. Хозяин кабинета остается на ногах и, не спеша, прохаживается туда-сюда, заложив руки за спину.
– Ну, о героических подвигах твоих я уже наслышан. И Петрович на въезде просветил, и тут народ треплется вовсю. Но хотелось бы все же услышать все от тебя, чтоб не создавать «испорченного телефона».
В очередной раз начинаю пересказывать историю наших со Старосельцевыми приключений, стараясь не задерживаться на нашем с ними знакомстве, чтоб не нафантазировать лишнего. Зато размолвку в Алпатове, из-за которой меня якобы ссадили, и сам бой расписываю во всех подробностях. Тут опасаться нечего: перестрелка с боевиками имела место быть на самом деле, а любая ссора – дело такое, в ней каждая сторона считает себя правой, и мелкие расхождения никаких подозрений не вызовут. В конце, на всякий случай, рассказываю и о «маленьком недоразумении» в «Псарне». Мало ли, что ждет меня по возвращении. Надо постараться заранее обезопасить себе тылы, изложив коменданту свою версию событий, пока еще есть такая возможность. А то, не дай бог, закончится все большой дракой, а то и стрельбой… Тогда точно доказывать что-либо будет поздно. Они местные, я пришлый, этого будет вполне достаточно.
– Ясно, – задумчиво тянет Костылев. – Насчет «Псарни» сильно не волнуйся, Костя Убивец и Кузьма Четверть – мужики спокойные и разумные. Бардака не допустят. А заняться вообще у нас чем думаешь?
Нет, похоже, этот вопрос так и будет меня тут преследовать!
– Не решил пока. Осмотрюсь, прикину. Сперва хотел к Убивцу в команду проситься, но теперь даже не знаю. Карташов на въезде к себе приглашал, в дорожную стражу, а может, вообще в Ханкалу подамся, там вроде хорошие деньги платят. Опять же, – я с хитрой ухмылкой смотрю на капитана, – у вас в охранной роте, говорят, вакансии имеются… Одним словом, вариантов – тьма. Даже не знаю, какой и выбрать. Пока возьму небольшой тайм-аут, огляжусь, определюсь.
– Шустрый ты малый, Михаил Николаич, – расплывается в ответной улыбке Костылев. – И дня у нас не пробыл, а уже все расклады выяснил. Тебе не с автоматом бегать, а в аналитическом отделе штаны просиживать да раннюю лысину от тяжких дум зарабатывать. А что касается Ханкалы или моей Охранной роты, так за красивые глаза не возьмут, кое-что уметь надо.
– Нет, спасибо, – отрицательно мотаю головой я. – Мне и с автоматом пока вполне неплохо. А по поводу умений, придется – продемонстрируем. Как-никак, без малого шестнадцать лет воюю.
Капитан внимательно смотрит мне в глаза.
– Крым? Украина? Каспийская кампания?
– Везде помаленьку, – уклончиво отвечаю я, чтобы опять не брякнуть чего лишнего.
– Не любишь хвастать? – подначивает он.
– Было бы чем хвастать. С восемнадцати лет только и делаю, что в живых людей стреляю, офигенный повод для гордости, – снова выкручиваюсь я.
– Да уж, – соглашается Костылев, – кровь людская – не водица, лить ее тяжело. Жаль, не все понимают. Ну а так, если в общих чертах, что умеешь?
– Ну, если в общих чертах… Рукопашный бой, самбо, немного боксирую. Стрелковое оружие нашего производства – практически любое, с иностранным – похуже, но из какой-нибудь «М-4» или «беретты» пальнуть смогу. Гранатомет, АГС, с оптикой тоже работать приходилось, но на полноценного снайпера не тяну, все эти формулы тысячных и прочие боковые поправки на ветер для меня – темный лес. МОНку или «растяжку» и сниму, и поставлю. Засады, разведпоиск, организация головных и тыловых дозоров при движении колонн и секретов на маршруте. Городской бой, зачистка зданий. Есть опыт командования и малыми группами, и до взвода включительно. Вожу легковые машины, грузовики и БТР. С гусеничной бронетехникой дела иметь не доводилось. Лётного опыта тоже нет. Вроде все.
– Ничего себе «все»! Получается, если все правда, то сидит передо мной командир разведывательного или штурмового взвода ОсНаз и Ваньку валяет. Силен, бродяга!
– Стоп-стоп, Игорь Васильевич! Где вы тут увидели какого-то таинственного «командира взвода»? – демонстративно оглядываюсь вокруг. – В упор не вижу.
– Понятно, ладно, не будем бежать впереди паровоза, – подозрительно покладисто соглашается капитан.
– Да, вот еще что, – я достаю из набедренного кармана штанов кожаный шнурок с жетонами, найденный в ранце бородатого главаря итум-калинских бандитов. – Думаю, это надо отдать именно вам.
Тот молча принимает из моих рук связку жетонов, не спеша их перебирает, читает фамилии.
– Спасибо. Некоторые из этих ребят пока в пропавших без вести числились. Мы сообщим семьям. Что ж, вот и познакомились. Ладно, Михаил Николаич, не смею больше задерживать. Всего доброго.
Я встаю со стула, жму на прощание протянутую капитаном руку и иду на выход.
– А о моих словах о командире взвода все же подумай, – слышу за спиной негромкий голос Костылева уже за порогом кабинета. Киваю в ответ и закрываю за собой дверь.
Уже почти дойдя до «Псарни», останавливаюсь в нерешительности. Возвращаться не то что страшно… Но чувствую себя все равно неуютно. Как чувствовал себя в далеком детстве по дороге в школу, когда знал, что на крыльце могу столкнуться со своим злейшим врагом Риней Гильдеевым, хулиганом из параллельного класса, державшим в страхе почти всю школу, и стайкой его прихлебателей. Понятное дело, что идти придется и драться буду – авторитет дороже любой порванной рубашки и разбитого носа, но все равно не хотелось.
«А ну, соберись, тряпка! – мысленно командую самому себе. – Тебе что, тринадцать лет?! Детский сад развел тут!»
Делаю физиономию кирпичом и неспешной, уверенной походкой направляюсь к двери в трактир. Войдя в зал, замираю на пороге. Кое-что тут крепко изменилось. Два стола в центре зала сдвинуты вместе. Вокруг них – с десяток крепких мужиков, чей внешний вид и повадки не оставляют сомнений в их роде занятий – наемники. А на столах – пресловутая скатерть-самобранка с поправкой на вкусы здоровых, полных сил и выпивающих мужчин: много мяса и зелени, свежие овощи, всевозможные соленья, от исконно русских маринованных огурчиков и квашеной капусты до черемши, свежий, одуряюще пахнущий лаваш с тмином и, разумеется, батарея бутылок, содержимое которых не вызывает ни малейших сомнений – водка. Во главе стола сидят Кузьма и бородатый Убивец. Получивший от меня трепку Толик и двое парней, что при этом присутствовали в качестве зрителей, тоже здесь. Присматриваюсь к остальным. Сразу видно – серьезные ребята, бывалые. На лицах вполне доброжелательные выражения, да и накрытая «поляна» говорит сама за себя. Похоже, можно перевести дух, проблем не будет. И слава богу!
– Ну, еще раз здравствуй, чужак, – встает мне на встречу Костя. – Как-то не так наше знакомство началось, не считаешь? Мы тут с ребятами помозговали, решили вот, – он обводит рукой «натюрморт» на столе, – за испорченный обед извиниться. Проходи, присаживайся, поговорим, водочки выпьем.
– Согласен, знакомство с первого раза малость не задалось, – отвечаю я. – Но вот беда, не пью я водку.
– Это в смысле «пошли вы нахрен»? – мрачнеет Костя.
– Нет, это в смысле «я действительно не пью водку, но с удовольствием тяпну с вами пивка». Кузьма, пиво у тебя какое есть?
– Светлое и темное, – гудит в ответ местный хозяин и, до кучи, бармен.
– И? – киваю я на стойку бара, за которой сейчас стоит давешняя «валькирия», намекая на то, что кранов три.
– И квас, – улыбается тот.
– Понятно, тогда мне светлого пару, для начала, – говорю я и присаживаюсь на свободный край лавки.
– Ну, тогда давай знакомиться, – снова вступает в разговор Убивец. – Кузьму ты уже знаешь. Я – Костя, позывной – Убивец. С Толиком ты тоже уже знаком, он сопляк еще, позывного не заработал. Это… – следующие пару минут Убивец по очереди представляет сидящих за столом наемников, причем после каждого имени следует позывной. Не кликуха, не погоняло, не прозвище, а именно позывной. Похоже, он тут – обязательная приставка к имени бывалого вольного стрелка. Недаром вон Толя при словах «сопляк» и «позывной не заработал» совсем сникает.
Похоже, сегодняшнее происшествие отодвинуло его перспективу на получение персонального позывного еще дальше. А еще до меня, кажется, доходит, чего усатый лейтенант Карташов на въезде ждал от меня, после того как я назвал свое имя. Упс, опять «косяк». Ладно, глядишь и обойдется.
Процедура представления наконец завершена. Теперь моя очередь.
– Ну, что ж, здравствуйте все. Зовут меня Михаил, позывной – Чужой.
Тут я не вру. Началось все еще в первую чеченскую кампанию, когда мы, тогда совсем щенки сопливые, внезапно осознали, что «дикие чеченцы» спокойно слушают все наши радиопереговоры, а «секретные» таблицы радиокодов попадают к ним из наших штабов даже раньше, чем к нам. Нести потери из-за того, что у тебя нет секретов от врага, не хотелось, и нами было принято простое и эффективное решение. Пусть этими самыми таблицами пользуются те, кто их придумал и нохчам продал. А мы будем выдумывать свои. Позывными становились прозвища, а шифрованные команды выдумывались на общих «посиделках» всей ротой. Что после этого творилось в эфире – передать сложно. И «чехи», и наши «штабнюки», наверное, с ума сходили, слушая примерно следующую тарабарщину:
– Чужой – Сафону.
– На приеме Чужой.
– Со стороны тостера наблюдаю три бутылки «Балтики-Портер», один не выпью, подключи свою мясорубку.
– Понял тебя, Сафон, сделаем.
А означала вся эта галиматья, что командир третьего отделения первого взвода разведывательной роты сержант Сафиуллин заметил со стороны подбитого танка выдвижение группы боевиков, количеством до двадцати голов. Понимает, что силами своего отделения он может и не справиться, и просит у командира первого отделения того же взвода сержанта Тюкалова помощи огнем АГСа.
