Любина мама сказала:
– А ты знаешь, как «крокодил наше солнце проглотил»?
Я сказал, что знаю, и знаю, как он потом выпустил.
А Любина мама говорит:
– Хочешь, я тебе крокодила покажу?
Я сказал:
– А он страшный?
А она говорит:
– Не бойся, он нас не достанет.
Я сказал, что если страшный, так я убегу: я крокодила боюсь. А Люба стала скакать и в ладоши хлопать.
И стала петь:
– А я вовсе не боюсь! Не боюсь! Крокодила не боюсь!
А Любина мама сказала:
– Ну, так я тебя к нему пущу. Ты пойдёшь его погладишь. Хорошо?
Люба опять запрыгала и стала петь:
– И поглажу и пойду! Крокодила я поглажу, потому что не боюсь!
А моя мама сказала:
– Ну, смотри! Смотри, потом не плачь!
Мы пошли в ворота, и я думал, что мы совсем из зоосада уходим, потому что там улица и трамвай. А мы улицу перешли, а там опять ворота.
И мы туда вошли. А там опять зоосад.
И Любина мама повела нас прямо к крокодилу. Там была маленькая загородка кругом. И там в воде лежал крокодил. Только воды там было немножко. Он как в ванне лежал. Его всего было видно, какой он. А нос он из воды высунул.
Любина мама сказала, что это он для того высунул, чтоб воздухом дышать.
Он длинный, а на нём колючие шишки. И он лежал, как неживой.
А ещё один крокодил был. Он около воды лежал и тоже не шевелился. Это он на солнышке грелся. А потом он стал вдруг рот открывать: тихонько-тихонько. А у него там зубы. Они прямо как гвозди, и их там много-много. И они очень колючие. И большие. Он раскрыл рот немножко, а потом закрыл. И опять стал спать.
Любина мама взяла Любу под мышки и говорит:
– Ну, полезай. Пойди погладь крокодила.
И стала Любу поднимать. А Люба закричала. Она так закричала, что все стали на неё глядеть.
А Любина мама говорит:
– Ты же сказала – не боишься!
А Люба так стала плакать, что мама её увела. А мы с мамой моей стояли и ещё смотрели крокодила. И он ещё рот раскрывал. А потом Любина мама нам говорила, что крокодил в жарких странах живёт.
Он в реке живёт. И из-под воды хватает, кто купается. Даже когда бык купается, он и быка может схватить. Утянет в воду; бык, бедный, потонет, а потом крокодил его съест.
А я сказал, что, значит, он хищник.
Люба не хотела плакать, а всё равно плакала. И ей мама мороженое купила. Там будочки такие есть. Там трубочки с кремом и мороженое. И мне мама тоже купила трубочку с кремом и мороженое. И все ели мороженое и трубочки. И мама говорила, что в Харькове тоже есть зоосад. И мы в Харькове будем туда ходить. Люба стала просить ещё мороженое. А её мама ей сказала:
– Разве тебе уж так жарко?
А Люба сказала:
– Мне очень жарко.
А Любина мама говорит:
– Тебе не жарко. А знаешь, кому жарко?
Любина мама сказала, что жарко тому, кто в холоде всегда живёт, а его потом вдруг в Москву привезут.
А я сказал:
– Почему в холоде?
Любина мама сказала:
– Потому что есть холодные страны. Там лёд даже летом не тает. И там всё время холодно. Там летом в шубах ходят. И там тоже есть медведи. Только они белые. И они любят, чтоб было холодно. Здесь им летом очень жарко. Люба глупости говорит. Ей просто мороженого хочется. А вот мы сейчас пойдём и посмотрим на белых мишек, как им жарко.
И мы пришли и стали смотреть через каменный заборчик. А там внизу была вода. Около воды стоял один мишка. Он был белый. И он рот раскрыл, и у него язык висел. А потом он прыгнул в воду и стал в воде плавать. А там ещё было два мишки. Они тоже плавали. А один дядя кинул булку прямо в воду. Мишки скорей поплыли к булке. Один мишка скорей всех доплыл и схватил зубами булку.
Эти мишки мне больше того, чёрного, понравились. Потому что они не такие лохматые. И потом у них голова не такая большая. И ещё потому, что белые.
Потом они из воды выходили и на нас смотрели, чтоб мы им кинули булку.
Люба стала просить, чтоб кинуть булку. Любина мама пошла с Любой покупать булку. Я смотрел, как мишкам жарко. А булки я не бросал, потому что мама мне не покупала.
Потом пришла Любина мама, и у ней была булка. Люба всё булку хватала, чтоб скорей бросить.
А Любина мама взяла и разломала булку и мне дала кусок и Любе кусок.
Люба схватила и бросила. И все медведи поплыли к булке. Я думал, что они не увидят, как я брошу, а я всё равно бросил.
А один медведь – он сзади всех плыл – поплыл к моему куску. Он его зубами схватил и полез из воды. А с него вода прямо так и текла. А он все равно булку ел. «Хам, хам!» – и съел.
А Любина мама сказала, что белые медведи там, у себя, на льду живут.
Там всегда лёд.
Они морских зверей едят, и рыбу тоже. Достают и едят. Их тут тоже рыбой кормят. Зимой им здесь хорошо, потому что они холод любят.
Потом мы пошли уходить. Потому что Любина мама хотела, чтоб мы все к ней шли обедать.
А я вдруг увидал в клетке маленьких собачек и закричал:
– Мама, мама, смотри! Собачки!
А мама сказала:
– Фу, глупости! Какие там собачки?
А Люба тоже прибежала к клетке и тоже сказала, что это собачки.
Они были серые, и у них уши очень торчали.
И мы с Любой кричали:
– Смотрите, собачки!
А эти собачки совсем к нам подошли. Только они не могли в решётку мордочку сунуть. И они на нас глядели.
А Любина мама сказала:
– Какие же это собачки? Это волчата. Вот и написано: «Волчата».
А Люба немножко отошла и закричала:
– А вот эти какие рыженькие!
А там, в другой клетке, тоже были как собачки.
И моя мама сказала, что это маленькие лисы.
У них хвостики пушистенькие и мордочки остренькие.
И вдруг с той стороны клетку отворил кто-то и вошёл. А это был какой-то мальчик. И все лисы не стали на нас смотреть, а побежали к нему. И он взял одного лисёнка на руки и хотел его уносить, а я увидал, что это Петя.
Я закричал:
– Петя! Петя!
Петя очень обрадовался, что это я, и сказал, чтобы я подождал, потому что он сейчас ко мне придёт.
А мама ему крикнула:
– Только скорей!
И он куда-то этого лисёнка понёс. А потом он скоро пришёл и сказал, что он лисёнка носил к доктору.
Эти лисята в зоосаде родились, и доктор их смотрит, чтоб не заболели.
Петя сказал:
– Правда, лисята красивые?
А я сказал, что всё равно павлин самый красивый и что я очень хочу перо от павлина.
Петя сказал, что если я подожду, то он принесёт мне перо от павлина.
Я стал просить маму, чтоб подождать. А Петя сказал, что он бегом, и побежал.
А потом он принёс очень длинную бумагу, завёрнутую, и сказал, что там перо. И сказал, чтоб я не разворачивал, а чтоб только дома развернул, и чтоб я не поломал.
А мама очень смеялась и сказала:
– Ну, прощай, Петя! Спасибо тебе.
И сказала мне:
– Что надо сказать?
А я сказал Пете, что я его очень люблю. И мы все пошли.
А Петя крикнул:
– До свиданья, Алёшка!
И шапкой махал. Я тоже шапкой махал.
Мама взяла перо и понесла. А Люба всё говорила, чтоб сейчас развернуть и показать. И плакала, чтоб показали.
А Любина мама дёрнула её за руку и сказала:
– Не капризничай!
Потом мы поехали в трамвае, и мама держала руку с пером вверх, потому что толкают и поломают.
А потом Любина мама сказала, что уже приехали, надо выходить. А это мы к ней приехали.
У них дома тоже лифт был. И мы на лифте поехали наверх.
Потом мы пришли к ним в квартиру, и я увидел Любиного папу. Он меньше моего папы и в очках. Он очень обрадовался, что я пришёл.
А я сказал, что у меня перо и сейчас смотреть будем. А он сказал:
– Жар-птицево перо.
А я сказал, что павлинье. И мама стала разворачивать бумагу. Там было перо. Оно на очень длинной ножке, и ещё зелёненькие волосики идут, и потом сам кружочек.
И все смотрели, и все радовались, какое оно красивое.
Любин папа тоже сказал, что очень красивое.
А Люба сказала, чтоб оно было её.
Мама говорила, чтоб я ей подарил. А Любин папа сказал Любе, чтоб она не смела брать. А Люба стала плакать.
Мама взяла у меня перо и положила на пианино и пошла сказать Любе потихоньку, что перо останется у неё.
А мне пера было очень жалко, а плакать я не стал.
Потом мы стали обедать. И Любина мама говорила, как она хотела Любу пустить к крокодилу.
А Любин папа сказал:
– А вы знаете, откуда крокодилы выводятся?
А мы не знали. Они там, в зоосаде, не выводились.
Любин папа сказал:
– Они, как цыплята, выводятся. Они из яйца выводятся. Крокодил тоже яйца несёт, как курица. Только большие. И оттуда маленькие крокодильчики выходят.
А моя мама сказала:
– А я думала, что только птицы яйца несут.
А Любин папа сказал:
– А есть ещё мохнатый зверь. Он тоже из яйца выводится.
Моя мама стала смеяться и сказала, что это Любин папа нарочно так говорит.
А я стал говорить:
– Какой зверь? Какой зверь?
Мама сказала:
– Не кричи! Доедай скорей суп.
А Любин папа сказал, что это зверь мохнатый, а с клювом. Как у утки. И на четырёх лапах бегает. И он в воду ныряет и в воде рыбу ловит. Любина мама сказала:
– Неужели вы не знаете, кто это такой?
И стала на всех смотреть. И Любу спросила. А Люба сказала:
– Я забыла.
Любина мама сказала:
– Это утконос. Я тебе на картинке показывала.
Любин папа рассказал, как утконос своих детей кормит.
Он их молоком кормит. Он на спину ложится, и его дети носиками в живот тыкают. И тогда там, на животе, ямка делается и туда молоко натекает. И из ямки утконосик выпивает клювом молоко. Как будто из чашечки.
Я сказал:
– Ха-ха-ха! Из чашечки!
Мама сказала:
– А ты вот на тарелке не оставляй. Всегда тебя дожидаться надо.
Я взял и доел.
А Любин папа всё смеялся, что мама не знала утконоса. И сказал, что он после обеда покажет на картинке.
А я сказал, что опять хочу в зоосад – посмотреть утконоса.
Любин папа сказал, что сейчас утконоса в зоосаде нет и что он водится очень далеко. Его ещё не привезли.
А потом мы ели горошек и ветчину, и Любин папа резал мне и Любе. А мне Люба сказала, что её папа всех бабочек знает и всех жуков, потому что её папа учёный.
И зверей тоже знает.
Потом Любина мама принесла компот и сказала, что можно есть сколько угодно, потому что целая кастрюля. А после все пили чай, а мы с Любой – молоко.
И мама рассказывала, что мы скоро будем жить в Харькове и что в Харькове у нас квартира. И что мама с папой будут устраивать квартиру, а я буду у бабушки, в Киеве. А потом папа за мной приедет и возьмёт домой.
Когда мы молоко выпили, Любин папа показывал утконоса в книжке.
И ещё показывал бабочек. Они – как цветочки. Они у него в ящиках, а сверху стекло, чтобы смотреть. Они все на булавочках и неживые.
А потом в другом ящике мы смотрели жуков.
Это Любин папа сам их ловит и собирает, чтоб всех знать.
Потом Любина мама играла на пианино и сказала, чтоб мы с Любой танцевали. А я не хотел танцевать, я хотел перо посмотреть.
Я встал на кресло и хотел достать перо. Моя мама перо на пианино оставила.
А мама сказала:
– Разве можно ногами? Слезь сейчас же!
И погрозила мне пальцем. А Люба немножко танцевала и ногами по-всякому делала.
А потом мы с мамой поехали домой. И мама сказала, что завтра поедем к бабушке на дачу.
Я просил маму, чтобы мне непременно позвонить в ту кнопочку, где нарисован человечек с чемоданами.
Мама сказала:
– Ну, звони. Только не очень сильно.
Я позвонил. И очень скоро пришёл дядя. Он совсем как лифтёр. Тоже весь в коричневое одет, и пуговки золотые. Пришёл и говорит:
– Вам вещи вынести?
Схватил чемодан и понёс. А мы с мамой поехали на лифте. Приехали вниз, а этот дядя с чемоданами уже внизу. Я ему сказал, что мы к бабушке поедем на автобусе.
А автобус – это такой автомобиль, как вагон. Там скамеечки мягкие, как диванчики, а впереди комнатка маленькая, как стеклянный шкафчик. Там шофёр сидит и правит, куда ехать. Мы с мамой сели на скамеечку в автобусе. И я сел к самому окну, чтобы смотреть.
А впереди нас сидел дядя-военный. Очень большой. И мне не видно было, как шофёр правил.
Сначала мы ехали по улицам, и я смотрел на дома.
А в домах много магазинов и кино. А где кино, там нарисованы всякие человечки смешные.
И один был нарисован большой, и вырезанный, и стоит. Я думал, что живой.
А потом мы поехали, где домов нет, а всё деревья сбоку.
И мама сказала:
– Ну вот, попрощайся с Москвой. Тут уже дачи пошли.
Дядя-военный обернулся ко мне и говорит:
– Скоро мы в лес приедем. В настоящий лес. Там волки водятся.
Я немножко испугался, а потом подумал, что дядя шутит.
И сказал:
– Ха-ха-ха! Мы волков в зоопарке видели. Они в клетке сидят.
А дядя говорит:
– А там без клетки. В лесу они могут – гам! – и укусить. Тогда не будешь смеяться.
А мама сказала:
– Дядя, наверное, охотник. Он знает, какие волки бывают.
А дядя говорит:
– И меня волки знают. Это правда, я охотник.
Я говорю:
– А где у вас ружьё?
Дядя вдруг нагнулся и вытащил длинный мешок. Кулаком по мешку постучал – там твёрдое – и говорит:
– Вот оно. Вот тут моё ружьё. А дома у меня две собаки.
Я спросил:
– Кудрявые?
А мама рассердилась и говорит:
– Не приставай к дяде.
А я всё хотел, чтобы он из мешка ружьё вынул и показал. А кругом нас были деревья, и я всё спрашивал:
– Это уже лес или ещё нет?
А дядя всё говорил:
– Какой это лес – это всё дачи.
Мы ехали по дороге. Автобус качался, и я заснул. А потом я вдруг проснулся. Наш автобус стоит, и кругом очень большие деревья.
Я сказал:
– Почему?
И все люди у нас в автобусе тоже говорили:
– Почему? Почему?
Дядя-военный встал и вышел из автобуса. А потом подошёл к нам, к окошку, и сказал:
– Красная Армия идёт.
А я закричал:
– Война!
Мама сказала:
– Не говори глупостей!
А дядя-военный сказал:
– Ну, да. Война. Только не всамделишная. А по-нарочному.
Мама вскочила и говорит:
– Сейчас стрелять будут?
И заткнула себе уши пальцами.
Военный говорит:
– Давайте сюда молодого человека.
Я скорей в окошко высунулся.
Дядя меня схватил под мышки и вытащил, а мама не видала.
Мама так испугалась, что даже глаза закрыла. Дядя-военный посадил меня на плечи, и мне стало видно. Там деревьев уже не было, а прямо поле, и стоял не милиционер, а красноармеец. И в руке флаг поднял. Это чтоб мы не ехали. И никто чтоб не ехал.
А потом шли красноармейцы – много-много, все в касках, и у всех ружья на плече. И они как запели песню, так все из автобуса выскочили смотреть.
А мама кричит:
– Где Алёшка? Где Алёшка?
И не видит. А я выше всех: у дяди на плечах.
А потом лошади везли печку на колёсах. У ней труба тоненькая. И дядя-военный сказал, что это кухня едет. Там варится каша и всякий обед.
А потом поехали на лошадях.
И все стали говорить:
– Кавалерия идёт.
А это просто верхом красноармейцы ехали с саблями и с ружьями. Лошадки у всех коричневые, и они шли, как красноармейцы. Они рядками шли.
Дядя-военный сказал, что лошади учёные, потому что их учили так ехать.
А потом поехали ещё с пиками, которыми колоть. Только они пики вверх держали, потому что ещё не война.
Дядя мне сказал:
– Вот это казаки.
А дальше, за казаками, прямо по полю, поехали домики. Они серые. А сверху башенка. А из башенки, я думал, палка торчит.
Дядя засмеялся и говорит:
– Это пушка, а не палка.
А домики из железа.
Пушка как бахнет – только держись! А домик крепкий: в него из ружья можно стрелять, ему ничего.
Это танк. Там люди сидят. Военные. Они могут наехать на кого хотят. И враги никуда от них не могут спрятаться. Потому что танк куда хочет едет. Он на дерево наедет – и дерево поломает. Он прямо на дом наедет – и весь дом поломает. Он захочет – и в воду поедет и будет под водой ехать.
А из пушки кого хочет может застрелить. Только никто не стрелял, а они куда-то вбок поехали, прямо по полю. Это они учатся, как воевать.
А потом ничего не стало ехать.
И все начали говорить:
– Ну, теперь поедем.
И все пошли в автобус. И дядя меня на землю опустил.
Мама стала кричать из автобуса:
– Давайте мальчика: сейчас едем!
Вдруг подходит какой-то красноармеец, у него на рукаве белым перевязано, и говорит:
– Граждане, никуда ехать нельзя. Только назад можно.
Наш шофёр говорит:
– А долго нам стоять?
Красноармеец сказал, что, наверное, до вечера.
И мы никуда не поехали.
И вдруг как загудит, как затрещит! Я не знал, откуда, и стал вертеть головой.
А гудеть стало ещё громче.
Дядя-военный меня за руку держал и тоже смотрел. Только он вверх смотрел. И все стали вверх смотреть.
Я увидел как будто три птицы, а это не птицы, а самолёты. А потом ещё три, а потом ещё три. И их много-много было в небе. Это они так гудели.
Я всё глядел, как они летят, и вдруг из них стали падать маленькие грибочки. Из каждого так и посыпались и потихоньку вниз полетели, как пузырики.
Я закричал:
– Почему? Почему?
Дядя сказал, что это красноармейцы. У каждого красноармейца большой зонтик. Дядя-военный сказал, что это парашют. Он раскрывается, и красноармеец летит не сразу, а потихонечку. И не ушибается. У него ружьё с собой. Он на землю прилетит и пойдёт воевать. И будет из ружья стрелять.
А с самолётов не только красноармейцев могут спустить, а ещё могут бомбу бросить. Бомба упадёт на землю и выстрелит, как из пушки.
Я уже думал, ничего больше не поедет, и глядел только на самолёты.
А мама закричала:
– Ах, ещё собаки! Зачем это собаки?
А там дяди вели собак. Очень больших, и у каждой собаки навязаны по бокам чемоданчики.
А наш шофёр сказал:
– Вот и собаки воевать пошли!
И все стали смеяться:
– Ха-ха-ха!
Военный дядя сказал, что ничего нет смешного. У них в чемоданчиках лекарства. И чистенькие платочки, чтобы завязывать, если кровь. Вот попадут в кого-нибудь из ружья, он упадёт, а собачка сейчас к нему подбежит. А у неё всё что надо: и лекарство и всё.
Они учёные собаки.
Шофёр говорит:
– Это сколько же нам тут стоять? Может быть, до самого вечера? Давайте в деревню поедем. Будем в деревне сидеть и ждать. Там молоко есть.
А красноармеец, у которого белое навязано на рукаве, говорит:
– Вам нельзя в деревню ехать. Вы здесь до вечера останетесь.
Тогда дядя-военный сказал:
– Ну, коли так, мы в лес пойдём: грибы собирать.
Взял меня за руку и говорит маме:
– Возьмите какой-нибудь платочек, и пойдём вместе с Алёшей в лес.
Я тогда сказал:
– Где лес?
А дядя показывает рукой:
– А вон, и там и тут лес. Вон сосны, ёлки, кусты всякие. Это и есть лес.
И потянул меня за руку. Я сказал:
– А волки?
И не стал идти. Дядя говорит:
– Со мной волки тебя не тронут. Я охотник. Я ёлку отломаю, огонь зажгу, волки и убегут. У меня спички.
Дядя вынул из кармана спички и стал трясти коробочкой. Говорит, ещё у него есть коробочка. Волки огня ух как боятся! И мы с дядей пошли. Мама взяла платок и за нами побежала. А мы – прямо в лес.
Сначала деревья не очень большие были. Ёлки – как на Новый год зажигают, только большие. И ветки у них около самой земли. Я шёл, и ветки мне лицо кололи. Дядя меня взял на закорки, за спину. И мне стало хорошо ехать, потому что там, наверху, у ёлок ветки маленькие.
А потом стало темно, как вечером. Дядя спустил меня на землю и говорит:
– Ну, вот. Настоящий сосновый лес. Ишь, – говорит, – сосны какие!
А это деревья такие. Они – как брёвна. У них внизу веток нет. А только на самом верху ветки. И там, наверху, прямо ветка на ветку находит, и неба не видно, как в комнате.
Дядя говорит:
– Ну, теперь ты сам иди.
А на земле скользко. Там, на земле, все иголки от этих сосен. Только старые. Они жёлтые и очень скользкие.
Вдруг кто-то закричал:
– Ay! Ay!
Дядя как крикнет:
– Ау! Мы здесь.
А потом говорит мне:
– Это мама кричит, чтобы мы не потерялись.
Потом мама ещё кричала «ау», и я стал тоже кричать «ау».
А мамы нигде не было. Только всё деревья кругом.
Потом мама вдруг вышла совсем близко. И мы пошли дальше. Идти мягко, как по дивану. Мама говорит:
– Куда вы нас привели? Здесь никаких грибов нет.
А дядя говорит:
– Мы дальше пойдём. Там будут.
Я всё спотыкался.
А мама говорит:
– Смотри под ноги. Видишь, корни?
А эти корни, как деревянные ветки, на земле лежат. Мама говорит, что они из сосны растут. По ним вода из земли в сосну идёт. Из каждой сосны корни растут.
Я чуть не упал – так сильно споткнулся об корень. Дядя меня за руку держал, и потому я не свалился.
Дядя говорит:
– Ничего, ничего, шагай. Сейчас ягоды будут.
Я сказал:
– Мама! Сейчас ягоды будут. Ты мне купи.
А дядя стал смеяться:
– Вот увидишь, как их в лесу покупают.
И вдруг стало светло, потому что деревьев стало меньше.
А на земле маленькие кустики пошли, как игрушечные. Много-много. Дядя присел на корточки. И я тоже присел.
Дядя пальцем показывает и говорит:
– Видишь, ягодка.
Я сначала не видел, а потом увидел. Она синенькая, кругленькая, как горошек.
Дядя говорит:
– А ну, сорви ягодку. Здесь можно рвать. Не бойся.
Я сорвал.
Дядя говорит:
– А теперь – в рот.
И дядя смотрел, как я ел.
– Ну, как? – говорит дядя.
Я говорю:
– Очень!
И говорю:
– Ещё!
А дядя говорит:
– Ищи теперь сам.
Мама пришла и закричала:
– Ох, черники-то сколько!
Это я чернику и ел. Она в лесу прямо растёт, и можно рвать, сколько хочешь. Мама тоже на корточки присела и так начала скоро есть, как будто пальчиками клюет. Я тоже захотел так есть и очень много листиков нарвал.
Потом выплёвывал.
А дядя говорит:
– А ты не спеши.
И стал говорить, что я – как корова: с листиками вместе.
А мама вдруг говорит:
– Алёшка, ты не очень, а то животик разболится.
А дядя рассмеялся:
– Что вы, гражданка, это ж наоборот. Это же напротив. Это когда животик разболится, так дают чернику. Её даже в аптеке покупают.
Мама тоже засмеялась и говорит:
– Я забыла. Я сама покупала.