Стихотворения – Борис Пастернак

Есть три больших русских поэта ХХ века, к которым я долгое время не решался подступиться, настолько сложным и высоким воспринимается мною их творчество. Это – Пастернак, Мандельштам и Ахматова. И вот, наконец, я набрался сил и храбрости и переступил Рубикон.Проблема не в том, что мне нечего сказать о каждом из этих поэтов, а в том, что я же к каждой своей «поэтической» рецензии присовокупляю пародийную стилизацию про бабусю и гусей. И вот тут я совершенно терялся, не представляя, как соединить творчество этих поэтов и гусиную тему. И вдруг сложилось с Пастернаком, надеюсь и оставшиеся когда-нибудь покорятся.Но к гусям я вернусь в конце рецензии, сейчас – о творчестве поэта. Борис происходил из столичной творческой еврейской семьи, получил очень хорошее образование. С детства он был близок к искусству, его отец довольно известный художник – Леонид Пастернак. Отсюда, возможно, особенная образность и метафоричность, так свойственная его стихам.В молодости, которая пришлась на исторически-переломное время русских революций, он успел побывать в лагерях символистов и футуристов, но затем обрел свой особый индивидуальный путь и стиль, сделавший его тем Пастернаком, какого мы знаем.Мне больше всего нравится поэтический цикл, включенный в роман «Доктор Живаго» и примыкающая к ним «Свеча горела», стихи, якобы, написанные Юрием Живаго. О самом романе здесь и сейчас распространяться не буду, это тема для отдельной рецензии, хотя скажу, что мое отношение к нему неоднозначное. А вот стихи там – совершенно замечательные.Ещё Пастернак состоялся как выдающийся переводчик, и хотя начал заниматься переводами он из-за заработка и жаловался, что они отбирают у него много времени, которое он мог бы посвятить собственному творчеству, они у него просто изумительные. А вершиной в этом виде его деятельности мне представляются переводы пьес Шекспира и «Фауста» Гёте.Что касается переводов, то обязательно стоит вспомнить «грузинскую тему», Пастернак очень много и плодотворно переводил грузинских поэтов, продолжал это дело вплоть до самой смерти. Может именно грузинская поэзия уберегла, не очень сговорчивого с властью поэта, от бушевавших в годы его жизни репрессий. Но, как бы то ни было, он, как и Булгаков, ареста избежал. Что это было: стечение обстоятельств или личная опека Сталина – сказать трудно, есть разные версии. Но Пастернак пострадал не столько от «кровавого» Сталина, сколько от «либерального» Хрущёва и его прихвостней, когда те устроили травлю из-за «Доктора Живаго». Вот такой парадокс.Мне Пастернак представляется очень сложным, очень интеллектуальным, но трудоголиком, жаждущим прозрения, а не славы. Подтверждения такому видению я нахожу в его стихах:

Быть знаменитым некрасиво.

Не это подымает ввысь.И просто программное стихотворение его отношения к жизни и творчеству:

Во всем мне хочется дойти

До самой сути.

В работе, в поисках пути,

В сердечной смуте.А теперь обещанная стилизация. Рискнул взять, ни много ни мало, пастернаковского «Гамлета», не судите слишком строго:Нет гусей. Бабуся на крылечке,

Прислонясь к дверному косяку.

Довелось немало бывшей зечке

Испытать на прожитом веку.

На неё направлен сумрак ночи,

Не видать во тьме её гусей.

И она взмолилась, «Авва Отче,

Охрани меня от чаши сей!

Буду ждать гусей своих упрямо,

Не согласна на другую роль,

И моя неистовая драма,

И моя исторгнутая боль

Вызовут иной порядок действий,

Получу сполна, чего ждала.

И пускай всё тонет в фарисействе,

Без гусей – и жизнь мне не мила».

Принц слякотиПережили таки финальный семинар по творчеству господина Пастернака. Солидно отчитав его на практикумах по синтаксису художественного текста и теперь, имею сказать две вещи.Первое. Фактурность и влажность Пастернака происходит не от одной только его любви к дождю, грязи, слезам и чернилам, хотя именно она и дала ему «черты интересного портрета». Сжимается всё внутри оттого, что у этого поэтического голоса и природы одна душа на двоих. Одни слёзы и слякоть на двоих, один август и солнечные блики – всё это одна душа. И когда Пастернак пишет о феврале, это не о картине февраля, это о том, что такое быть февралём. В этом нет никакой натурфилософии, никакой мысли, как у короля нет мысли, что он суть народ. Он рождается с этим. В сочетании с гамлетизмом это даёт совершенно сногшибательную царскую осанку, повелевание природой, колдовство, почти чертовщину («Вальс с чертовщиной» – одна из самых сильных звукописей, которую я знаю. Она настолько сильно перекливается с моим любимым «Вальсом» Равеля, что я ни за что не поверю, что это не иллюстрация).Второе. Эстетические успехи Бориса Леонидовича – это всё-таки радости первых прочтейний. Если засесть разбирать его тексты всерьёз, понимаешь, что если кто-то и осуществил акмеистический завет Гумилёва о том, что стих прекрасной формы это только полдела без конкретной, новой и целостной мысли, то это как раз дружбан его зелёных дней господин Пастернак. Наш бедный принц умеет прятать в третьих – полувидимых – строках, в неакцентных переходиках и прочих самых достойных для рискованных догадок об этой жизни местах, полудурачливые – полустрашные, полустёртые – полупозерские, но везде и всегда по сути до конвульсивной дрожи серьёзные попытки сдёрнуть с мира тряпки, осветить то тот, то этот угол, застать смысл в самый для него неожиданный момент. Серьёзность Принца накладывает обязательства, заставляет быть ответсвенным за каждое слово. Так что Пастернак очень ответственный поэт. Нет в нём этой обычной для поэтов расхлябанности случайно рассевшихся за столом слов и образов. У кого ещё из перворядных вы найдёте так мало мусора и так мало биографического "я"? Никаких размениваний по мелочам. Плотность воздуха стремится к плотности воды. Холодной и быстрой.

Это – круто налившийся свист,

Это – щелканье сдавленных льдинок,

Это – ночь, леденящая лист,

Это – двух соловьев поединок.

«Определение поэзии» Борис ПастернакЕсть авторы, в стихотворные строки которых ты входишь легко и непринужденно. Сразу, с ходу – твое. Тональность, настроение, все близко, понятно. С Пастернаком не так. По крайней мере, у меня. Я не попадаю с лёту в его мир. Чтобы его прочувствовать, вжиться, мне нужно не одно прочтение.

Сначала я слышу только ритм, особый ритм. Ощущение того, что он стремится сказать сразу и много, боясь не успеть, боясь быть не понятым. Это не недостаток, это художественный стиль. А стиль всегда выражение личности автора.

И только потом, я начинаю слышать мелодию его стихов. Он очаровывает метафоричностью образов, придуманными им ассоциациями:Как бронзовой золой жаровень, жуками сыплет сонный сад;И еще:Поседев, шелудивеет лед;И еще, и еще, и еще:С утра амурится петух;

Осенний лес заволосател;

И воздух лжив, как слой румян;

На ощупь, как пропойца, проходит тень во двор;

Луна скользит блином в сметане.Мне кажется, его нужно читать на вздохе. Набрал в грудь воздуха побольше, нырнул в его мир и, уже не представляешь себе как можно об этом написать иначе, все воспринимается органично, необычайно поэтично и выразительно.И в завершение: в преддверии Нового года под катом подарок от Пастернака и меня:

ВАЛЬС СО СЛЕЗОЙ Как я люблю ее в первые дни

Только что из лесу или с метели!

Ветки неловкости не одолели.

Нитки ленивые, без суетни,

Медленно переливая на теле,

Виснут серебряною канителью.

Пень под глухой пеленой простыни. Озолотите ее, осчастливьте

И не смигнет. Но стыдливая скромница

В фольге лиловой и синей финифти

Вам до скончания века запомнится.

Как я люблю ее в первые дни,

Всю в паутине или в тени! Только в примерке звезды и флаги,

И в бонбоньерки не клали малаги.

Свечки не свечки, даже они

Штифтики грима, а не огни.

Это волнующаяся актриса

С самыми близкими в день бенефиса.

Как я люблю ее в первые дни

Перед кулисами в кучке родни. Яблоне – яблоки, елочке – шишки.

Только не этой. Эта в покое.

Эта совсем не такого покроя.

Это – отмеченная избранница.

Вечер ее вековечно протянется.

Этой нимало не страшно пословицы.

Ей небывалая участь готовится:

В золоте яблок, как к небу пророк,

Огненной гостьей взмыть в потолок. Как я люблю ее в первые дни,

Когда о елке толки одни!