Брендон Сандерсон
Утраченный металл
– Молодец, – сказал он Мараси. – Просто молодец.
– Спасибо, – ответила та. – Вскоре мы должны выйти на след других членов Круга. Я задумала кое-какую провокацию.
Она повернулась к Ме-Лаан, со сложенными руками прислонившейся к стене. Для той, кто всю жизнь занимался тайными делами, притворялся другими людьми и выполнял поручения самого Бога, кандра любила выделяться. На этот раз она намеренно оставила щеки прозрачными, чтобы из-под кожи проглядывали изумрудные кости.
– Ме-Лаан, мне понадобится твоя помощь, – сказала Мараси. – Есть труп, который нужно поднять и заставить ходить, чтобы обдурить Круг.
– Я бы с радостью. – Ме-Лаан скривилась. – Но… у меня дела…
– Мы тебе поможем справиться побыстрее, – предложила Мараси.
– С этим могут возникнуть трудности, – ответила Ме-Лаан. – Это на другой планете…
– Другой планете? – изумилась Мараси.
– Ну, вернее, между планетами? – уточнила Ме-Лаан. – Я сама толком не уверена. Гармония хочет отправить нас в экспедицию, чтобы узнать больше о Космере. Очевидно, что Космер-то о нас уже знает. – Она кивнула в сторону штыря в руках Вакса.
– Каково это? – спросила Мараси с некой… алчностью в глазах. – Путешествовать туда? Как вы вообще это делаете?
– Это сложно, – ответила Ме-Лаан. – Как попасть на другую сторону, которая является словно бы изнанкой истинного мира, так и перемещаться там. Боюсь, меня отправят уже совсем скоро, но выяснить планы Круга для Гармонии приоритетно. Попрошу его прислать кого-нибудь вам на помощь.
Вакс покосился на Уэйна. Ме-Лаан их покидает. И совсем скоро? Нужно будет хорошенько расспросить друга, что он об этом думает.
В дверях появился Аллик с подносом горячей, с пылу с жару, выпечки.
– Ага! – воскликнул он, приподняв маску, чтобы одарить всех улыбкой. – Все в сборе. Кому коричных булочек с горячим шоколадом? По озабоченным лицам я вижу, что вы вновь задумали спасать мир. Тут без шоколада никуда, ага?
Вакс улыбнулся. Энтузиазм Аллика был заразителен. Он оправился от потери множества друзей несколько лет назад – Круг запытал их до смерти, выведывая информацию о воздушных кораблях.
«Люди гибки, – подумал Вакс. – Мы можем бесконечно перекраивать себя. Даже если нам уже не быть такими, как прежде, это хорошо. Значит, мы растем и развиваемся».
Аллик передал Мараси до смешного огромную кружку горячего шоколада и подмигнул. Она взяла его за руку и с улыбкой пожала. Спустя четыре года флирта и два – официальных отношений эти двое по-прежнему вели себя как школьники. Вакс был в курсе, потому что Стерис делала об этом заметки и то и дело спрашивала, следует ли ей вести себя с ними в равной степени нелепо.
– Вакс, еще кое-что, – сказала Мараси. – У убитого Цикла была записная книжка. Взгляни вот на эту страницу.
Она передала книжку, и Вакс развалился на диване, вслух читая записи и даты. Стерис заглядывала ему через плечо.
– Похоже на… – начал он, – график ввоза товаров в Элендель? «Один ящик, ярд на ярд, с пометкой „продовольственные товары“, досмотрен четыре раза из шести. Большой ящик с пометкой „опасно“, досмотрен и отправлен на карантин. Ящик два ярда на два, конфискован во всех случаях…»
– Похоже, они ведут учет товарам, которые подвергаются досмотру при ввозе в город. – Стерис нахмурилась.
– Странно, правда? – сказала Мараси. – Ввозить товары в Элендель довольно просто. Только вывозимые товары облагаются налогом за использование наших железных дорог. Это наглядно иллюстрирует проблему: Отдаленные Города устали платить нам за посредничество при перевозе их продукции между городами.
– Верно, – согласился Вакс. – Но почему Круг заботит, что можно, а что нельзя провозить в город?
– Может, они хотят вооружить повстанцев? – предположила Стерис.
– Но ведь целью их операции является вывоз оружия из Эленделя, а не наоборот, – ответила Мараси. – С вооружением повстанцев в Эленделе никаких проблем не возникнет.
Они молча обдумали это. Вакс косился на Стерис, та качала головой. Никаких идей. Наконец он вернул записную книжку Мараси. Пока Аллик продолжал раздавать булочки, Вакс подошел к Уэйну, который, ко всеобщему удивлению, отказался от горячего шоколада. Аллик отдал его кружку Ваксу.
– Эй, – обратился Вакс к другу. – Сколько ты здоровья скопил? Мне может понадобиться твоя помощь с кое-какими экспериментами.
– Извини, дружище, – ответил Уэйн. – У меня встреча.
– Опять во что-нибудь влип?
– Наоборот, – возразил Уэйн и взглянул на карманные часы – безусловно, прежде принадлежавшие Ваксу. – На самом деле мне пора. Не хочу, чтобы пристрелили за опоздание.
– Уэйн, можно тебя на минутку? – спросила Ме-Лаан.
– Мне правда… – начал он.
– Это важно. Очень важно.
Уэйн сперва поник, затем с печальным видом кивнул. Вакс пожал ему плечо, словно желая передать другу немного сил. Этого было не избежать – Ме-Лаан была кочевницей.
Когда Уэйн и Ме-Лаан вышли, Вакс снова попробовал сосредоточиться на удивительном подарке Мараси. Целый треллиумовый штырь!
– Пойду очки возьму, – сказал он.
12
Порой Уэйн притворялся героем. Каким-нибудь старым ржавым персонажем из сказок, отправляющимся вершить подвиги: убивать чудовищ или путешествовать в царство Смерти.
В последнее время притворяться было непросто. Особенно когда правда смотрела на него из зеркала. Он многого добился, притворяясь. Люди считали, что у него к этому талант, и никогда не спрашивали, от кого или чего он прятался.
В этот день он бы многое отдал, чтобы в действительности стать кем-то иным. Ме-Лаан в своем новом очаровательном теле – любое ее тело, безусловно, было очаровательно – отвела его по коридору в комнатушку в другом крыле особняка. По пути Уэйн попытался схватить со стены свою счастливую шляпу, но не дотянулся.
Ме-Лаан усадила его в чересчур мягкое плюшевое кресло, и он почувствовал себя ребенком. Ощущение усиливалось из-за того, что Ме-Лаан в этом теле была ростом с Вакса. Она взяла его за руку и присела рядом, посмотрев в глаза.
– Уэйн, прости, – нежно сказала она. – Мне придется тебя покинуть. Сегодня. Все кончено. Я пыталась подготовить тебя… но, наверное, не стоило тянуть. Так вышло даже болезненнее.
– Не знаю, – ответил он. – Опыта нет. Мне впервые в жизни разбивают сердце.
– Уэйн… – Ме-Лаан поморщилась.
– Извини. Знаю, у тебя свои дела. Глупо встречаться с бессмертной слугой Бога и надеяться, что когда-нибудь подвинешь этого светящегося хмыря на второе место. – Уэйн нахмурился. – Он же светится?
– Я не думала, что ты так ко мне привяжешься, – сказала она, сжимая его руку.
– С чего ты это взяла? Я очень крепко привязываюсь, особенно к чужим вещам. Сам не замечаю, как набиваю ими полные карманы.
Она скривилась.
– Получается… для тебя эти шесть лет ничего не значили? – спросил он.
– Значили, – ответила Ме-Лаан. – Просто… не то, что для тебя. Понимаю, этого следовало ожидать. Тен-Сун и Улаам предупреждали. Смертные иначе воспринимают время. Они мне объясняли. Прости, Уэйн.
– Ме-Лаан, не проси прощения за то, чего не чувствуешь. Это не твоя вина.
«Моя».
– Я… сама напросилась на это задание, – призналась она. – Потому что поняла, я слишком увлекла тебя, и чем дольше это продолжалось бы, тем больнее было бы расставание. Поэтому я не могу остаться и помочь вам. Мне пора. Пока я не сорвалась.
– И что в этом плохого?
– Все. Уэйн, это самообман. Я бы осталась не потому, что на самом деле хочу, а лишь чтобы не ранить тебя.
Если вопрос стоял так, незачем желать, чтобы она осталась. Но он желал. Желал, будь он проклят.
Но он удержал язык за зубами. Иногда, если вас расстреливают, нужно просто стоять и терпеть.
– Это крайне интересное задание, – сказала Ме-Лаан. – Я отправлюсь через туманную неизвестность в темное бескрайнее пространство, что Гармония зовет Шейдсмаром. Я стану первой кандрой, отправившейся туда с длительной официальной миссией.
Уэйн, я буду исследовать Космер. Увижу множество диковинных миров, которые только можно представить. Я буду помогать людям – не одному или двум, а целым народам.
Он тупо кивнул.
Она поднялась, наклонилась и поцеловала его. Ему хотелось отстраниться, но… потом он бы об этом пожалел. Один долгий прощальный поцелуй с существом, чей язык не подчинялся привычным законам анатомии.
– Хочу сказать тебе кое-что важное, – прошептала Ме-Лаан, отступая. – Очень важное.
– Ну?
– Уэйн, – она напоследок еще раз сжала его руку, – ты был очень хорош в постели.
– Правда?
– Правда. Честно говоря, думаю, лучше всех.
– Тебе ж семьсот лет. И за все это время я был лучшим?
Она кивнула.
Да уж, действительно важная информация. Важнее некуда.
– Спасибо, – буркнул он. – Очень мило с твоей стороны сказать мне об этом. Это безусловно… поможет.
– Так я и думала. Прощай, Уэйн.
Она отпустила его руку и вышла. Зная ее, можно было предугадать, что за оставшимися телами она кого-нибудь пришлет. Сегодня она выбрала изумрудное, потому что оно – из ее любимых. На задание она возьмет его и алюминиевое, а остальные оставит.
Уэйн еще долго пялился на дверь. Шляпы на нем не было, поэтому приходилось быть просто собой. Настоящим Уэйном, который чувствовал эту боль. Она была его спутницей на многих пыльных дорожках. Его невидимой подругой с самого раннего детства.
Эту боль вызывало осознание того, кто он на самом деле.
Того, насколько он бесполезен.
13
Вакс спускался в подвал первым, слыша за спиной шаги Стерис и Мараси. Верхние этажи особняка отвели под увлечения Стерис и нужды его друзей, а вот подвал всецело принадлежал Ваксу. И он кое-что там переделал.
Он занялся металлургией еще в Дикоземье, где в любом шахтерском городке можно найти оборудование для анализа чистоты металлов и тому подобного. Вакс сам удивлялся, каким полезным оказалось это хобби. Например, мало кто из преступников знал, что по анализу гильз можно выследить поставщика боеприпасов.
В Эленделе любопытство Вакса возросло десятикратно. Его подвал был набит образцами металлов, кислотами, растворителями, горелками, микроскопами и даже оснащен кузницей с наковальней. Тут все в хорошем смысле напоминало о Дикоземье. О том, как смеялась Лесси, когда он делал новые открытия. О вечерах, когда он гнул металл и представлял себя не новичком, изготавливающим столовый прибор, а древним воином, кующим богоборческое оружие.
В последнее время он увлекся электролизом и гальваникой, а также много времени проводил за уникальным электрическим спектрометром. С помощью этого прибора и таблиц с указанием спектров всех элементов он был способен опознать почти все, что угодно. Что, если прогнать через прибор треллиум? А потом испытать неизведанный металл кислотами и магнитами?
Вопросы распаляли энтузиазм. Они приводили Вакса в чистое, искреннее возбуждение, которое с возрастом посещало его все реже. Когда жизнь катится кувырком, такие одновременно простые, но познавательные вещи уже не приносят былой радости.
Вакс натянул сварочные очки. Стерис последовала его примеру и достала планшет. Передала передник мужу, и тот взял – на нем был один из лучших сюртуков, а вот галстук он удосужился снять. Передник самой Стерис был массивнее и плотнее, напоминая бронежилет. Ваксу лишь недавно удалось убедить ее не носить две пары сварочных очков разом, а заказать вместо этого одни, но потолще.
Они устроились у верстака, и Вакс зажал штырь в тиски.
– Какие вы милые, – с улыбкой заметила Мараси, оставшаяся у порога.
– Кажется, меня не называли милым с тех пор, когда я был в возрасте Макса. – Вакс переглянулся с женой.
– Думаю, ей нужно к окулисту, – ответила Стерис. – Мараси, дорогая, справа в ящике стола лежат очки с корректирующими линзами.
– Обойдусь, – ответила Мараси, входя внутрь.
Стерис щелкнула языком и указала на табличку над входом. «БЕЗ ОЧКОВ НЕ ВХОДИТЬ». Предупреждение помечалось звездочкой, а снизу виднелась корявая приписка карандашом: «Уэйна не касается».
– Хорошее правило, – сказал Вакс. – У нас тут всякое бывает, сама знаешь.
– Всякое? – переспросила Мараси, выбирая подходящие очки. – Взрывы, что ли?
– Не только, – ответила Стерис. – То кислота прольется, то загорится что-нибудь. Оружие может произвольно выстрелить. Хотя это тоже своего рода взрыв. Как твердость?
– Твердый, – бросил Вакс, проверяя штырь различными методами. – Алмазом царапается, а вот корундом уже едва ли. Чуть выше девяти баллов.
– Запишу.
– А еще он хрупкий. – Вакс взялся за долото. – Совсем не похож на гармониум; тот пластичный, почти как золото. Зажжешь горелку?
Стерис подожгла газ. Вакс отбил кусочек треллиума и положил в вольфрамовую чашу, после чего поставил на огонь и стал наблюдать. Кусок металла быстро раскалился добела, но не расплавился.
– Температура плавления крайне высока, – сообщил Вакс. – Выше двух тысяч пятисот градусов.
– Почти как у гармониума, – заметила Стерис. – Попробуешь электрическую плавилку?
Вакс кивнул. Плавилка пропускала через металл мощный ток, нагревая его сильнее, чем обычная горелка. С гармониумом она отчасти помогла. А вот треллиум даже не изогнулся, хотя и вновь раскалился добела.
– Ржавь, – прошептал Вакс, глядя на яркий кусочек металла сквозь затемненные очки. – Какая же у него прочность?
И как прикажете делать из него серьгу?
Он в самом деле собирался ее сделать? Если подумать, неизвестно, кто на самом деле прислал конверт. Кто угодно мог. Лучше не совершать необдуманных поступков, а переговорить с Гармонией.
– Тен-Сун говорил, что металлы – воплощение тела божеств, – сказала Стерис. – Так называемые божественные металлы в предзеленые времена были источником туманов.
– И почему у всех легкие не сгорели? – спросил Вакс. – Если он не плавится даже при трех тысячах с лишним градусов, то испаряться должен вообще при какой-то заоблачной температуре.
– Возможно, эти металлы, в отличие от простых, переходят из одного состояния в другое не при нагревании, а под действием других факторов.
Вакс задумчиво кивнул.
– Он пропитан силой, – сказала Мараси, подходя к верстаку и глядя на стержень. – Это гемалургический штырь, так что он…
– «Инвестирован», как сказали бы кандры, – закончил Вакс. – В нем хранится взятая у человека с помощью гемалургии часть души. Это вроде… батарейки с жизненной энергией.
– То есть это нечто вроде трупа? – Мараси заметно поежилась.
– Орудие убийства – уж точно. – Стерис отключила горелку.
– Вакс, – неуверенно сказала Мараси, – когда я вынимала штырь из Цикла, тот начал болтать какой-то вздор. Вроде Майлза перед казнью.
– Что он говорил? – Вакс отвлекся от эксперимента.
– О людях в золотом и красном, как и Майлз. А потом… про пеплопад, как при Катаклизме. Возвращение дней тьмы и пепла.
– Это невозможно, – ответил Вакс. – Земля теперь иначе устроена. Пепельные горы либо уснули, либо прекратили существование. Тектоническая активность нулевая. Никаких пеплопадов не будет.
– Уверен? – спросила Мараси.
Вакс задумался и покачал головой:
– Когда Гармония показал, как планету охватывает влияние Трелла, даже он казался сбитым с толку. Нашему миру и нашему богу всего лишь триста пятьдесят лет от роду. Есть сущности куда более древние. И куда более коварные.
В лаборатории установилась тишина; лишь электрическая плавилка тихо гудела, пока Вакс не отключил ее.
– Значит, придется нагонять. – Стерис постучала карандашом по планшету. – Что дальше?
Нужно признать, в громадных очках и массивном переднике-бронежилете поверх нарядного платья она действительно выглядела мило. Вакс заметил, что из кармашка платья торчит его галстук.
– Спектроскопия, – ответил он. – Пожжем стружку.
– Подождите, – перебила Мараси. – У вас же не вышло его расплавить. Как жечь будете?
Вакс прошелся по штырю напильником, подбирая стружку на кусок картона.
– Мараси, почти любой металл можно поджечь, если взять очень маленький кусочек и использовать достаточно кислорода. С гармониумом получилось, хотя он тоже не полностью расплавился.
– Как-то это… странно?
– Пожалуй, – ответил Вакс. – Но у нас тут, как уже было подмечено, божественные тела.
Он настроил спектроскоп, поджег стружку с помощью кислородопровода и принялся ждать результатов. Затем снова нагрел кусочек металла, пока тот не начал излучать световые волны, и снял показания. Наподобие сейсмографа, машина была оборудована карандашом, который бегал по бумаге, только здесь верхние и нижние точки означали оптические частоты. Различным элементам соответствовали различные световые структуры.
На этот раз прибор начертил прямую перпендикулярную линию – полный спектр. Однако в самом конце спектра, в красной зоне, машина вдруг попыталась задрать линию выше максимума, что было бы невозможно, не столкнись Вакс уже однажды с таким ее поведением.
Он ослабил крепление карандаша и перезапустил прибор. Снова полный спектр до красной зоны, после чего держатель рывком соскочил с бумаги.
– Похоже, у нас действительно божественный металл, – выдохнул Вакс.
– Точно, – согласилась Стерис, делая пометки в темноте.
– Объясните тупому констеблю, что происходит, – подала голос Мараси. – Что это доказывает?
– Штука сложная, – ответил Вакс. – У каждого элемента есть характерная особенность, своего рода визитная карточка, выражающаяся в спектре излучения при нагревании. По ней можно определять элементы и сплавы, как по отпечаткам пальцев опознавать людей.
– Этот металл, – добавила Стерис, – каким-то образом излучает полный спектр, словно состоит из чистого белого света. Но в красной зоне происходит нечто странное, как будто есть еще некий потусторонний свет, который машина не может распознать.
– Я такое только раз видел, – сказал Вакс.
– У гармониума? – догадалась Мараси.
– Да. – Он постучал по столу и помотал головой. – Многие свойства этих металлов противоречат законам физики. Я как будто экспериментирую с чем-то опасным и неподвластным уму.
– Пора в бункер? – спросила Стерис.
– Думаю, это будет разумно, – ответил Вакс. – Особенно если собираемся опустить стружку в кислоту.
«Бункером» Стерис называла небольшой укрепленный бокс, встроенный в заднюю стену подвала. Площадью в три фута и на три фута углубленный, отделанный алюминием и сталью, он был оснащен массивной, как у сейфа, дверью. В дверь было встроено толстое и крайне прочное смотровое стекло; ее не могла взять ни граната, ни взрыв в результате химической реакции между эттметаллом и водой.
Эттметалл – он же гармониум – был крайне нестабилен. Его необходимо было держать в масле, так как он вступал в реакцию даже с воздухом. Не зная, как на кислоту отреагирует треллиум, Вакс перенес все необходимое в бункер и запер дверь. Снаружи он с помощью тонких механических манипуляторов мог бросить по кусочку треллиума в каждую из десяти пробирок с кислотами и две пробирки со щелочью.
На гармониум не действовали кислоты, но с новым металлом стоило попробовать. Любая мелочь могла стать зацепкой, помочь понять. Пока Вакс работал, Мараси подошла к стене, где они со Стерис развесили заметки с идеями, результаты экспериментов и прочие записи относительно гармониума. Ржавь… самой старой было уже больше пяти лет. Вакс едва не впал в уныние, подумав, сколь малого они с тех пор добились.
– Ничего себе, – произнесла Мараси, читая записки. – Я впервые все это вижу… Вы хотите его разделить? – Она повернулась к Ваксу. – Разбить гармониум на базовые металлы? Создать атиум?!
Он оглянулся на нее, продолжая опускать стружку в кислоту.
– Не только атиум… – продолжала Мараси. – Лерасиум – это металл, который создал рожденных туманом. Так говорится в дневниках Гармонии. Алломантия появилась, потому что Вседержитель дал своим последователям лерасиум; они сожгли его и изменились. Эти мифические рожденные туманом обладали невероятной силой. Вы хотите это повторить?
– Нет, – возразил Вакс. – Я хочу понять, можно ли это повторить.
– За столько лет вы так и не сказали мне, зачем вам больше эттметалла. Я думала, вы работаете над проектом воздушного корабля, как и все!
– Мы почти ничего не добились, – ответил Вакс, закончив эксперимент и отойдя от бункера. – Мараси, разве ты не видишь? Круг хочет вернуть людям древние силы, и для этого использует евгенику, гемалургию, что угодно. Если возможно заново создать лерасиум, мы должны об этом знать.
– Но от меня-то зачем скрывать? – надулась Мараси.
– Я хотел сперва добиться хоть каких-то результатов. – Вакс подошел к ней, обойдя Стерис, которая ковырялась в треллиумовом штыре. Он снова взглянул на стену с заметками. Вспомнил, с каким энтузиазмом когда-то изучал гармониум.
Добыча треллиума вновь пробудила те эмоции. Но теперь, глядя на доску, он вспомнил и другие. Медленное, неотвратимое осознание нерешаемости загадки. Ему приходилось достаточно работать с безнадежными делами, чтобы понимать – это дохлый номер.
Он был не экспертом, а дилетантом. Он делился наблюдениями с университетскими профессорами, они благодарили его, хотя, очевидно, уже давно пришли к тем же выводам. Если в изучении эттметалла и состоится прорыв, то совершат его настоящие ученые. Они построят для Эленделя воздушные корабли, изготовят алломантические гранаты и ферухимические медальоны.
Рано или поздно придется отдать им и треллиумовый штырь. Можно позволить себе позабавиться несколько дней, но столь важную находку нельзя скрывать от специалистов.
– Ваксиллиум? – окликнула его Стерис. – Взгляни-ка на это.
– Что? – обернувшись, спросил он.
– Треллиумовый штырь реагирует на гармониум.
14
Уэйн нырнул в переулок как раз вовремя. Парочка в котелках прошла мимо считаную секунду спустя. С колотящимся сердцем Уэйн присел и сосчитал до ста, прежде чем расслабиться. Пронесло.
Он почти пришел в себя после разговора с Ме-Лаан. На самом деле он весьма стойко его выдержал. Ничего не сломал, только сломался сам, но его можно было починить тремя стаканами виски. Вдобавок он понимал, что собой будет представлять грядущий день.
Ржавые похороны.
В помойку важные задания. Сегодня у него похороны, и точка. На нем были лучший сюртук и подходящая шляпа, модная и приличная. Даже цветок в петлице имелся, за который он заплатил. Настоящими деньгами. Шик-блеск.
Он снова слился с уличной процессией. Да, они, похоже, знали о похоронах. Многие понурили головы, вместо того чтобы улыбаться солнцу. Столько унылых лиц, будто эти люди сами были мертвецами, но по-прежнему вставали и шли… почему? Так на работу надо – чем еще в городе заниматься?
Интересно, чем покойники считали похороны? Праздником? Обрядом посвящения? Днем рождения наоборот?
Уэйн тоже потупил взгляд, прикидываясь частью толпы. Слишком много народу в этом городе. Целые людские потоки в этой части октанта, в квартале финансистов, и все в трауре. Где, как не здесь, должны встречаться все типы людей и любой мог сойти за своего? Но по какой-то причине в этом квартале люди превращались в клубок одинаковых галстуков и туфель на шпильках. Непросто было даже различить в нем террисийцев и потомков колоссов.
Ржавый воздушный корабль заслонил небо, но его можно было не замечать, опустив голову. Может, сегодня хоронили весь город. Или, по крайней мере, его наивное легкомыслие.
«Пьяная шпора» находилась на шоссе Федера, на углу Семьдесят третьей улицы. Раскачивающаяся деревянная вывеска и манекены в дикоземных костюмах сразу привлекали внимание. В престижных кафе редко использовали манекены, но это место было особенным. Вроде пацана, обожравшегося грязи. Но Джекси тут нравилось, поэтому приходилось терпеть. Уэйн вообще был терпеливым, да-да.
Он вошел и постарался не схватиться рукой за лицо от вида официанток. Дикоземные шляпы. Ярко-красные рубашки. Ковбойские штаны? О ржавь. Он чуть не подавился. По крайней мере, встречающий был в приличном костюме.
– Позвольте вашу шляпу, сэр, – обратился он к Уэйну.
Уэйн отдал шляпу и тут же схватил со стойки звонок.
– Э-э-э, сэр… – Встречающий в замешательстве уставился на звонок.
– Отдам, когда получу назад шляпу, – ответил Уэйн. – Сами понимаете, мало ли что.
– Ну…
– Где мой столик? К нему должны прилагаться две прекрасные дамы, одна милая, а другая наверняка грозилась вас пристрелить, пока вы их усаживали.
Встречающий указал на столик. Действительно, они уже были на месте. Уэйн кивнул и двинулся к ним. Наряды официантов совершенно не подходили для такого дня. Кто наряжается в гамаши на похороны? Разве что те, кто на конях приезжает. Или старый Даг Три-Зуба. Вот он был любитель в гамашах пощеголять.
Ранетт была в своем репертуаре: в слаксах, донельзя аппетитная, хотя Уэйну запрещалось об этом заикаться. На Джекси было тонкое белое платье, короткие светлые волосы закручены в тугие кудряшки и украшены бриллиантовыми заколками. Ей нравилось сверкать. Уэйн ее понимал. В жизни маловато блеска. В детстве ему говорили, что взрослые могут надевать что угодно. Так почему же почти никто не наряжался столь ослепительно?
Он сел рядом с Ранетт и Джекси и ткнулся лбом в стол, да так, что посуда задрожала.
– Сразу мелодрама, – иронично процедила Ранетт. – Как мило.
– Уэйн? – спросила Джекси. – Что с тобой?
– Бррр-мррр, – промычал он в скатерть. – Мрррр.
– Не потакай ему, – сказала Ранетт.
– Нет, потакай, – буркнул Уэйн. – Ему это ой как нужно.
– Что случилось? – спросила Джекси.
– Меня бросили. Официально. А еще я почти протрезвел. Дурацкое тело. Выводит из себя токсины, как будто я не специально их поглощаю. – Он поднял голову. – Может, вырезать печень и оставаться пьяным всю жизнь? Как думаете?
– Вот в этом желании можно и потакать, – бросила Ранетт.
– Уэйн, бедняжка. – Джекси погладила его по голове.
– Да ничего, – ответил он. – Спасибо, что принарядилась для похорон.
– Чего?.. – опешила Джекси.
– Не слушай его, – сказала Ранетт, но потом смягчила тон. – Эй, Уэйн. Ты и не в таких передрягах бывал. Жить будешь.
– И в каких же?
– Помнишь, как тебя насквозь ядром прострелило?
– Ох, блин. – Он приподнялся. – Попробуй такое забудь.
Джекси побледнела.
– Больно было?
– Не настолько, как можно представить, – ответил Уэйн. – Ну да, порвало меня пополам. Но тело, скорее, просто обалдело и не поняло, что делать. Не каждый день тебя располовинивает.
– К счастью, – добавила Ранетт, – его метапамять осталась на той половине, где была голова. Иначе…
Уэйн заставил себя сесть ровно, вздохнул, поставил звонок на стол и позвонил. Потом еще раз. В самом деле, зачем эти штуковины, если на них все равно никто не отзывается? Лишь по третьему звонку появилась официантка.
– Водки, – попросил Уэйн. – Самой ядреной. Чем ближе по вкусу к моче, тем лучше.
– Уэйн, – перебила Ранетт, – это элитное заведение.
– Точно, – согласился он. – Киньте сверху оливку или что там положено.
– Это хоть наша официантка? – засомневалась Джекси, когда девушка отошла.
– Я стараюсь слишком к ним не приглядываться, – ответила Ранетт. – Слишком ужасные наряды.
– Во-во, – согласился Уэйн. – Кому вообще пришло в голову открыть тематический дикоземный ресторан? У настоящего дикоземного заведения в меню одна похлебка должна быть. А потом она заканчивается, и ты кормишь людей голой фасолью.
– А мне тут нравится, – сказала Джекси. – Вполне мило.
– Это оскорбительно, – парировала Ранетт.
– Может, лучше обо мне поговорим? – заныл Уэйн. – Мне сейчас так же паршиво, как виноградному жмыху после отжима.
– Бедняжка, – повторила Джекси.
– Джекс, не сюсюкайся с ним, – посоветовала Ранетт.
– Вы же старые друзья.
– Это все потому, что он никак помереть не может.
– Ранетт… – с укоризной произнесла Джекси.
– Ладно. – Ранетт похлопала Уэйна по плечу. – Уэйн, у тебя стойкий характер. Справишься. – Она взяла стакан с подноса вернувшейся официантки и подала Уэйну. – Вот твое пойло.
– Спасибо, Ранетт, – ответил он, принимая. – Так, как ты, меня никто не подбодрит.
– По правде говоря, Уэйн, я тобой горжусь, – добавила Ранетт. – Ты хорошо держишься. Почти как взрослый.
– Как взрослый? – Он залпом приговорил водку.
– Почти.
– Ну ладно, предположим, не будь я взрослым, мне бы не подали алкоголь, – согласился Уэйн. – Но… это все… – Он вздохнул и откинулся. – Я не думал, что когда-нибудь встречу кого-то, кто понимал бы, каково почти все время притворяться другим человеком. А она понимала, Ранетт. Понимала.
– Ну… найди кого-нибудь другого? – предложила Ранетт. – Кого-нибудь получше? Что я еще должна сказать? Конечно, вряд ли такое возможно, потому что мало кто сравнится с Безликой Бессмертной. И…
– Ох, Ранетт. – Джекси покачала головой.
– Чего? Из меня плохая утешительница.
– Уэйн, – сказала Джекси. – Тебе будет больно. Ничего страшного. Боль означает, что тело и разум признают, что тебе плохо.
– Спасибо, – буркнул Уэйн. – Джекси, ты настоящий друг. Вот только вкус у тебя ужасный.
– Эй! – возмутилась Ранетт. – Не ты ли за мной почти пятнадцать лет ухлестывал?
– Ну? И какой в таком случае вкус у меня?
– Я… – Ранетт осеклась. – Тьфу. Умеешь же ты задеть за живое. А мы-то в дружелюбной обстановке пообедать собирались.
– Извини. – Он поставил локти на стол и обхватил руками голову.
Их настоящая официантка так и не появилась, в чем была логика. Чем моднее место, тем презрительнее отношение к клиентам.
– Послушай, я в самом деле тобой горжусь, – сказала Ранетт. – Уэйн, ты повзрослел. Очень повзрослел. Мы уже столько лет обедаем втроем, а ты ни разу не попытался со мной флиртовать.
– Я же пообещал. Ты занята, а я не браконьер. – Он поник и ссутулился. – Мне было бы не так худо, если бы этот день не близился.
– Этот день… – повторила Ранетт. – Тебе пора возвращать деньги той девушке?
Уэйн кивнул.
– Ольриандре, – сказал он. – У них с сестрами из-за меня не осталось отца.
День, когда приходилось с ней встречаться, всегда был худшим днем месяца. С тех пор как он убил отца Ольриандры, прошло уже больше двадцати лет, но ему всякий раз приходилось вновь каяться.
«Ты знаешь, что не прощен».
«Знаю».
«Ты знаешь, что никогда не будешь прощен».
«З-знаю».
Ранетт наклонилась и постучала ногтем по солонке. Солонка была в форме дикоземного сапога. Такая вычурная, что вся окружающая безвкусица вдруг показалась верхом стиля.
– А что, если в этом месяце ты с ней не увидишься? – предположила Ранетт.
– Должен, – ответил Уэйн.
– Почему?
– Это мое наказание.
– Кто сказал?
– Космер. Ранетт, я отнял у нее отца. Нельзя об этом забывать. О том, каков я на самом деле. Я должен посмотреть ей в глаза и дать понять, что не забыл.
Женщины переглянулись.
– Уэйн, – начала Джекси, – я… хотела с тобой об этом поговорить. О твоем отношении к этой девушке. Понимаю, сегодня, возможно, не лучший день…
– Да не, – отмахнулся он. – Валяй, Джекси. Я и так почти ничего не чувствую. Мочи́ изо всех сил.
– Почему ты постоянно встречаешься с ней лично? – спросила Джекси.
