Кир Булычев
Обида
Восьмого числа, вечером, Удалов и Грубин решили пойти к профессору Минцу поговорить о таинственных явлениях. Собирался зайти и старик Ложкин, но запаздывал. Радиоприемник на письменном столе, еле видимый за грудами научных статей и рукописей, наигрывал нежные мелодии Моцарта. Когда Лев Христофорович предложил гостям по второй чашке чая, музыка в приемнике прервалась, и послышался резкий голос, говоривший на непонятном языке.
– Хулиганят, – сказал Корнелий Удалов. – Своей волны им не хватает, лезут на Моцарта с комментариями.
– С комментариями? – спросил профессор Минц, поглаживая лысину. – А вы, Корнелий, понимаете их язык?
– Так, через пень-колоду, – смутился Удалов. – Похоже на венгерский.
– Какие еще есть версии? – спросил Минц, обернувшись к Грубину.
– Я настрою, – предложил Грубин. – Я больше музыку люблю.
– Не надо, – остановил его Минц. – Очень любопытно.
Минц задумался. Даже забыл долить друзьям чаю. И не заметил, как вошел Ложкин и громко поздоровался.
Из этого состояния Минц вышел лишь через три минуты.
– Все ясно, – сказал он. – Такого языка на Земле нет. Я мысленно перебрал возможные варианты…
– Но может, не венгерский, – предположил Удалов. – Может, какой-нибудь очень отдаленный, с которым вы, Лев Христофорович, времени не имели ознакомиться?
