Луи Буссенар
Пылающий остров
Глава XVIII
Помощь Мариусу. – В гациенде. – Поспешный отъезд. – «Пеннилес». – Тот, которого не ожидали. – Отец и дочь. – Угрозы. – Насилие. – Достоинство. – Посредничество. – Вперед!
Во время этой ужасной партизанской войны, когда часто недоставало даже самого необходимого, инсургентские офицеры должны были всячески изощряться, чтобы собственными силами помогать себе и своим людям в затруднительных случаях. Необходимость заставила их ознакомиться с некоторыми приемами хирургии и оказания первой помощи раненым и больным.
Недостаток медицинских познаний они возмещали трогательными заботами друг о друге и самым тщательным уходом за больными. Благодаря взаимной привязанности и желая во что бы то ни стало жить и способствовать освобождению отечества, многие из инсургентов, даже тяжело раненные, излечивались и снова становились в ряды.
Полковник Карлос Валиенте был одним из тех самоучек-хирургов на Кубе, которые каким-то чудом излечивали раненых, напоминая знаменитые слова Амбруаза Парэ, лейб-медика французского короля Карла IX: «Je le pansai, Dieu le guent» (я его перевязал, а Бог исцелил).
Увидев Мариуса плавающим в крови, Карлос прежде всего постарался при помощи своей верной спутницы Кармен освободить раненого из-под ветвей и уложить его на траве. Расстегнув затем пропитанную кровью полотняную блузу и рубаху моряка, он заметил у него зияющую рану, которая шла от плеча до груди и обнажала рассеченные мускулы.
Кармен молча, с тревогой во взоре, глядела на полковника, пока тот осматривал рану.
– Рана хорошая! – проговорил наконец он, покачав головой.
– Смертельная? – испуганно спросила Кармен.
– Нет, не думаю. Подобные открытые раны обыкновенно не так опасны, как небольшие скрытые, идущие вглубь и затрагивающие самые существенные органы.
– Хорошо, если бы вы были правы, Карлос!
– Во всяком случае, можно надеяться, что этот молодец снова станет на ноги. Видите, какого он крепкого телосложения. Такие геркулесы от подобных ран не умирают.
– А не сбегать ли, Карлос, на гациенду за помощью?
– Да, бегите, Кармен, а я пока перевяжу нашего молодца; я его люблю от всей души.
– Отлично, Карлос. А когда он будет в безопасности, мы отправимся искать вашу сестру, Фрикетту и маленького Пабло.
Не подозревая даже, что и ей может угрожать та же опасность, Кармен побежала в гациенду.
Через полчаса она возвратилась с двумя носильщиками и всем необходимым для перевязки. В это время Мариус пришел в себя и с удивлением озирался вокруг. Узнав полковника и Кармен, он с трудом пробормотал:
– Qu'es aco?.. Полковник… здравия желаю!.. Что за черт!.. Я не могу… пошевельнуться… И в голове у меня такая… пустота… хоть шаром… покати… точно оттуда… вытащили весь мозг…
– Старайся припомнить, мой друг, что случилось, – перебил полковник. – Говори по возможности скорее, время не терпит.
– Не знаю хорошенько… полковник, – с трудом продолжал раненый. – Я увидел черные лапы… потом такие же черные рожи… хотел выкарабкаться из-под… хвороста, которым нас придавили эти черти… тут… вдруг… мне прямо… в плечо… нож и… кончено!.. Больше уж я… ничего… не помню.
– Но что же случилось с моей сестрой, мадемуазель Фрикеттой, и Пабло?
– А разве их тут… нет? – с ужасом пролепетал Мариус.
– В том-то и дело, что нет! – мрачно ответил полковник.
– Значит… О, проклятые!.. Нужно… искать их… скорее… Их унесли… они в плену… Я пойду…
И бедный Мариус сделал отчаянное усилие подняться на ноги, но, немного привстав, обессиленный от потери крови, снова тяжело рухнул на землю и лишился чувств.
По знаку Карлоса носильщики положили его на носилки и понесли в гациенду. Полковник Карлос последовал за ними.
В гациенде начались шум и движение, когда они подошли к ней. Молодой человек и девушка отсутствовали не более часа, и этого короткого времени оказалось достаточно, чтобы взбудоражить всю главную квартиру инсургентов.
Карлос застал генерала Масео читающим письмо, врученное ему каким-то только что прибывшим всадником.
Молодой полковник сообщил генералу о ране Мариуса и все, что удалось ему узнать от матроса о похищении девушек и мальчика.
Масео нахмурился и проговорил:
– Это ужасно!.. И как некстати. Я только что получил очень важное известие, требующее нашего немедленного отъезда.
– Но генерал, как же быть с моей сестрой, мадемуазель Фрикеттой, мальчиком и тяжело раненным Мариусом?
Масео, с бледным и болезненно искаженным лицом и стиснутыми зубами, отвечал:
– Спасение моей маленькой армии, быть может, даже вся будущность нашего дела требуют немедленного выступления из лагеря… Я получил известие о приближении к острову американского корабля. Он везет нам, по всей вероятности, оружие, амуницию, деньги и волонтеров.
– А как называется корабль?
– «Пеннилес». Он принадлежит богатому французу, поселившемуся в Америке… нашему другу. Со стороны моря корабль преследуется испанскими крейсерами, желающими его захватить, а со стороны суши – войсками генерала Люка. У меня остается время как раз только на то, чтобы успеть отбить Люка, очистить берег и дать возможность «Пеннилесу» отдать груз, который нам так необходим для нашего дела.
Карлос опустил голову от горя. Он сознавал, что его начальник прав, но вместе с тем чувствовал, что исполнение долга иногда бывает страшно тяжело.
– Между тем, – продолжал после небольшой паузы Масео, – я не хочу удалиться, не сделав всего, что в моей власти, для оказания помощи тем, которым я так обязан… Вот что, Карлос: выбери себе пятьдесят человек самых смелых, ловких и сообразительных и прими над ними командование. На тот же случай, если ты будешь убит или ранен, возьми с собой офицера, который мог бы заменить тебя. Надеюсь, что ты с этим отрядом сумеешь найти и спасти похищенных. Поверь, только крайность не позволяет мне сделать это лично.
– Благодарю, Масео! Благодарю, мой храбрый генерал! – с чувством воскликнул Карлос, горячо пожимая руку начальника инсургентов.
– В случае удачи, на которую я твердо надеюсь, ищи меня в районе мыса Бланко, – добавил генерал. – А теперь до свидания!
– До свиданья, Масео! Желаю и тебе полного успеха!
Через четверть часа гациенда опустела.
Карлос, выбрав пятьдесят человек из войска Масео, взял себе в помощники молодого офицера, которого знал как очень развитого, энергичного и дельного человека. Это был капитан Роберто, брюнет, среднего роста, но плотного сложения, с красивым и мужественным лицом, проворный и отчаянный рубака.
Не теряя ни минуты, Карлос и Роберто отправились со своим отрядом к разрушенному посту отыскивать следы похитителей девушек и мальчика.
Во всей гациенде остались только Мариус и Кармен, которая поклялась, что пока она жива, никто и пальцем не тронет раненого.
Настала ночь, одна из тех душных и мрачных тропических ночей, полных таинственного трепета и освещаемых только роями светящихся мошек.
Хотя Кармен и привыкла к температуре белого каления, но все-таки задыхалась в эту ночь. Совершенно обессиленная, девушка растянулась в своем гамаке и сразу впала в состояние, близкое к оцепенению.
Лежа с открытыми глазами и внимательно всматриваясь при свете лампы в трепетавшие за окном тени и прислушиваясь к малейшему шороху снаружи, она думала о Карлосе, ее привязанности к нему, о его взаимности и о сладком обете, связывавшем их, проклинала эту ужасную войну, препятствовавшую их счастью, и с острой болью в душе вспоминала о похищенных молодых девушках и мальчике, которым, быть может, угрожала мучительная смерть.
Но вот девушка услыхала в коридоре, на роскошном мозаиковом полу, чьи-то тяжелые, неровные и спотыкающиеся шаги. Она хотела подняться, но не могла, как будто была парализована. В таком беспомощном состоянии она стала ждать приближения того, кто шел – может быть, друга, а может быть, и врага.
Дверь тихо отворилась, точно под рукой привидения, и на пороге показался человек высокого роста. С одного взгляда Кармен узнала этого человека, несмотря на покрывавшие его лицо перевязки, забинтованную руку, страшную худобу и вообще на все, что сделало из отчаянного, смелого и представительного воина жалкого инвалида.
– Отец! Вы здесь? – чуть слышно прошептала девушка.
Дон Мануэль медленно подошел к ней, сел на стул, стоявший возле гамака, и ответил своим твердым голосом с металлическим оттенком:
– Да, я здесь… в моем собственном доме… Это тебе, конечно, не по душе? Я тебе мешаю?
Казалось, от всего этого человека остался один голос, но этот голос звучал с прежней энергией и язвительным сарказмом.
Страшным усилием воли молодая девушка стряхнула с себя сковывавшую ее тяжелую дремоту, немного приподнялась и твердо, хотя и почтительно, сказала:
– Отец, я удивлена, но рада, очень рада и счастлива, что вижу вас в живых. Вы сами знаете, что ваш упрек несправедлив. Вы мне не можете ни в чем мешать, но я боюсь, что сюда явятся ваши враги и найдут вас здесь.
– Почему же мне бояться людей, общество которых кажется тебе приятным?
– Что вы хотите этим сказать, отец?
– Я хочу сказать, что твое присутствие… обаяние твоей красоты лучше всего защитят меня…
– Я вас не понимаю…
– Неправда! Отлично понимаешь… Так называемый генерал Масео… хорош «генерал»!.. находится всецело под влиянием полковника… Ха-ха-ха!.. полковника Карлоса Валиенте, который, в свою очередь, весь в прелестных ручках донны Кармен Агвилар-и-Вега… Ха-ха-ха!.. Вот почему я здесь в полной безопасности.
Желая ковать железо пока горячо, Кармен сказала:
– Это верно, отец. Вашу жизнь щадили все время. Если вы сами с безумной отвагой бросались в опасности и, наконец, пострадали, то в этом никто не виноват. За случайность никогда нельзя поручиться, но преднамеренно никто не тронул бы и волоса на вашей голове.
– Ты хочешь сказать, что меня щадили эти… негодяи?
– Да, отец, вас щадили те люди, которых вы называете негодяями.
– Какая гадость!.. Это заставляет меня ужасаться жизни, если я обязан ею гнусным разбойникам… презренным бунтовщикам!.. И какой-нибудь сын рабыни… простой лакей, назвавшийся полковником разбойничьей шайки, смеет хвалиться, что щадил меня!.. О, я готов задушить сам себя при одной этой мысли!
– Мой друг детства исполнил свою обязанность, отец.
– Этот мулат твой друг… Ха-ха-ха!.. И ты, девушка с тонким, развитым вкусом, любишь этого ублюдка?
Храбро выдерживая бурю, осыпаемая градом оскорблений, из которых каждое так коробило ее, Кармен дрожащим от сдерживаемого чувства голосом произнесла:
– Да, люблю.
– О, ты… негодная! Ты недостойна носить мое имя, и я не признаю тебя более своей дочерью!
Вне себя от бешенства, он схватил лежавший на столике хлыст и хотел ударить им дочь по лицу. Но та, пристально глядя на него, с достоинством проговорила:
– Дон Мануэль Агвилар-и-Вега, вы забываете, что я женщина!
– Негритянка… любовница мулата!
Он снова поднял руку, но в это время в дверь, оставшуюся полуотворенной, кто-то вошел, тоже шатающейся неровной походкой, одновременно послышалось злое рычание рассерженной собаки.
Это был Мариус, привлеченный громким голосом дона Мануэля. Матроса сопровождал Браво, не отходивший от него с той минуты, как увидел, что его несут полумертвым на гациенду.
– Оставьте! – коротко проговорил Мариус, ударив испанца по поднятой руке.
Обернувшись и увидев на стоявшем перед ним бледном человеке остатки мундира инсургентской армии, дон Мануэль дико захохотал и крикнул:
– Кристобаль!.. Зефир!.. Мартино! Ко мне!.. Схватите этого негодяя и расстреляйте его в спину, как делают с изменниками.
Человек восемь негров, вооруженных с ног до головы, ворвались в комнату. Браво свирепо ощерил свои страшные волчьи зубы и приготовился к борьбе.
Мариус поспешно схватил тяжелую скамейку из черного дерева и, размахнувшись ею, энергично воскликнул:
– Ну нет! Я никогда не показывал спину врагам, не таковский!.. Вперед, во имя старой Франции!
Глава XIX
Еще о «воду». – Обряды культа людоедов. – Священная пляска. – Возмутительное зрелище. – Бешенство опьянения. – Посвящение неофитов. – Поцелуй ужа. – Критический момент.
Между тем в капище «воду» разыгрывалась очень странная для непосвященных сцена. Молодые девушки, полуусыпленные питьем, с тайным ужасом следили за всем происходящим вокруг них.
Капище наполнилось народом. Пропев какой-то до невозможности дикий гимн, жрец сказал собранию несколько слов, после чего лица у всех прояснились, и блеснувшие зверской радостью взоры обратились на неподвижно лежавших на полу жертв.
Вдруг жрица издала пронзительный свист, в ответ на который раздался другой свист, еще более пронзительный и резкий. Затем она приблизилась к клетке, поставленной на пол, в которой находился священный уж.
Остановившись против клетки, жрица надела на голову блестящую диадему, закутала шею, плечи и грудь несколькими красными шелковыми шарфами и начала с каждой секундой все более и более возбужденно делать какие-то странные движения головой и плечами, щелкала пальцами, точно кастаньетами, и все ее лицо судорожно подергивалось. Все это постепенно ускорялось и усиливалось.
Наконец, жрец взял бубен, увешанный мелкими погремушками, и стал ударять в него сначала тихо и медленно, потом все громче и чаще, по мере того, как возрастало возбуждение жрицы.
В это время представитель самого божества, уж, свертывался и развертывался, свистел и шипел и вообще бесновался в своей клетке, так же как бесновались вокруг него люди.
Все вокруг тоже понемногу стали волноваться и приходить в исступление, подражая всем движениям и гримасам жрицы, на губах которой была уже пена. Ее ввалившиеся глаза выступали из орбит, из горла вылетали какие-то дикие, полусдавленные звуки, вся она корчилась, изгибалась и вывертывалась, точно сама была змеей, а не человеком.
Наконец, она все с теми же безобразными кривляниями начала срывать с себя шарфы и верхнюю одежду и бросать в толпу, которая рвала их в клочья и делила.
Когда жрица очутилась в одной длинной белой газовой сорочке, сквозь которую можно было видеть ее старое, худое, как скелет, тело, жрец резко оборвал свою адскую музыку и отворил клетку.
Животное одним прыжком бросилось на жрицу и обвилось вокруг ее шеи и талии.
После этого началось такое беснование, которое не поддается никакому описанию.
Уж так крепко обвился вокруг жрицы, что как будто составлял с ней одно целое. Плоская и узкая голова отвратительного животного плотно прижалась к ее костлявым щекам, а его раздвоенный язык точно облизывал ее губы, покрытые пеной и кровью.
Долорес, Фрикетта и Пабло, начинавшие мало-помалу приходить в себя от дурмана, сковывавшего их мозг, с немым ужасом смотрели на отвратительное зрелище и молили Бога спасти их от этих звероподобных людей, во власти которых они находились.
Положение молодых девушек и мальчика было самое отчаянное. Совершенно беззащитные, они с трепетом ожидали, что будет дальше.
Между тем сборище приходило все в большее исступление, так как жрец начал раздачу спирта.
Многие из бесновавшихся лишались сил и падали в полном изнеможении на пол. Их оттаскивали в сторону, чтоб они не мешали другим. Некоторые раздирали себе лицо и грудь ногтями, кусались и высасывали кровь из причиненных друг другу ран.
Все, что делали эти осатаневшие люди, мы не будем описывать подробно, – слишком уж это возмутительно. Заметим только, что кто не верит, что подобные безобразия могли твориться в наше время, тот может ознакомиться с официальными документами, относящимися к секте «воду» и хранящимися в полицейском архиве острова Кубы.
Посреди сборища находилась группа, состоявшая из нескольких человек, видимо, не знавших, как держать себя, и не принимавших участия в том, что проделывали другие.
Это были новички, ожидавшие посвящения.
Жрица вдруг упала на пол возле клетки ужа и оцепенела. Уж, очевидно, превосходно выдрессированный, проворно вполз в свое жилище и, свернувшись в клубок, тоже замер.
После этого жрец начертил на полу большой круг, в который приказал войти неофитам. Он объявил им, что «воду», снизойдя к их мольбе, готов принять их в число своих избранников. Затем, изобразив в ярких красках радости, ожидающие того, кто усердно исполняет обряды культа этого божества, он прибавил, что в число избранных допускаются только те, которые удостоятся «поцелуя священного ужа». Этот поцелуй приобщает их к сонму верующих, и им потом предоставляется право принимать участие в пирах в честь «воду», на которых раздается мясо безрогих козочек.
Жрец закончил свою речь требованием от посвящаемых клятвы верности божеству, слепого повиновения жрецам и того, что они отрекаются от отца и матери, жены и детей и готовы будут принести их в жертву по первому слову жрецов.
Жрец особенно настаивал на последнем пункте клятвы, нарушение которого влечет за собой смерть.
Судебные разбирательства доказали, что очень часто бывали случаи, когда родители приносили в жертву своих детей, дети – родителей, мужья – жен и жены – мужей.
Когда посвящаемые произнесли требуемую клятву, жрец дотронулся до них жезлом и запел африканский гимн, который был подхвачен теми из членов собрания, которые еще не дошли до полного бесчувствия.
Под влиянием этой песни все посвящаемые начали судорожно подергиваться, корчиться и плясать. Им дали пить водки, после чего они пришли в то же состояние, в котором находилось все сборище.
Когда они падали от усталости, жрец хлестал их бичом; они с громким воем вскакивали и снова принимались вертеться, прыгать, кружиться и подплясывать.
Наконец жрец свистнул. Услыхав знакомый сигнал, уж снова выполз из клетки и обвился вокруг тела жреца, высунув вперед голову.
Жрец приказал стоявшему около него неофиту приблизить свои губы к ужу, который прикоснулся к ним своим черным, раздвоенным, подвижным языком. Так было проделано по очереди со всеми новопосвященными. Но последний из них, вероятно, не понравился «воду», потому что уж, вместо того чтобы поцеловать его, просунул свою голову в его рот и ужалил его.
Несчастный глухо вскрикнул, попятился и упал навзничь; из горла его хлынула фонтаном кровь.
Жрец дико захохотал, нагнулся над упавшим и с жадностью стал пить теплую кровь. То же самое сделала и жрица, выйдя, наконец, из своей каталепсии; за ней бросились и другие.
Высасываемое таким образом тело ужаленного сначала судорожно трепетало, а потом мало-помалу сделалось неподвижным. Тогда, по знаку жреца, оно было разодрано на куски и съедено.
Так как от этой легкой закуски аппетит присутствовавших только возбудился, то собрание пожелало продолжения пира.
Жрец обернулся в сторону пленников и с дьявольской улыбкой указал на них. Фрикетта и Долорес вздрогнули: они поняли, что настал решительный момент.
Жрец подошел и схватил маленького Пабло, который пронзительно вскрикнул.
– Стойте, негодяи!.. Не смейте трогать мальчика! – крикнула Фрикетта, пришедшая в себя к этому времени. – Берегитесь! Нас ищут, за нас жестоко отомстят.
Сципион, который был во главе негров, взявших в плен молодых девушек и мальчика, шепнул жрецу, чтобы он ничего не боялся, так как дон Мануэль поможет скрыть все следы. Но жрец все-таки на мгновение задумался и даже выпустил из рук мальчика.
Но тут все стали с неистовством требовать от жреца выполнения обещания. Жрец видел по озверевшим лицам окружающих, что они способны убить и съесть его самого, если он не удовлетворит их, и потому снова нагнулся над мальчиком.
– Говорят вам: не смейте трогать его! – повторила Фрикетта. – Вам самим будет худо. За нас заступится весь мир, когда узнает, кто виноват в смерти мальчика и нашей погибели.
Жрец опять остановился, но жрица начала подстрекать своего товарища, укоряя его в трусости и угрожая ему гневом божества.
Это положило конец его колебаниям: он оскалил зубы и, окинув алчными глазами свои жертвы, вторично схватил мальчика.
Через минуту Пабло, захваченный поперек туловища петлей веревки, перекинутой через блок на потолке, уже висел над жертвенником.
Долорес и Фрикетта вне себя метались по полу, напрягая все силы и тщетно стараясь разорвать свои узы, которые от этого еще глубже врезались в тело.
Жрец занес нож над мальчиком. Отчаянный, нечеловеческий крик девушек огласил своды капища.
Глава XX
Борьба Мариуса. – Выстрел. – Капитан Роберто. – Уход. – Объяснение. – Раненая собака. – Поиски следов. – Прибытие на место.
Тяжело раненный и истощенный потерей крови, Мариус едва держался на ногах. Будучи вдобавок без всякого оружия, он, конечно, должен был пасть в неравной борьбе. Тем не менее неустрашимый моряк решился дорого продать свою жизнь четырем вооруженным людям, напавшим на него.
Кармен упала на колени перед отцом, умоляя его пощадить преданного ей человека, но дон Мануэль со злобной улыбкой оттолкнул ее и крикнул тоном, не допускавшим возражений:
– Чего стали, черномазые! Делайте, что я приказываю!
Негр Сципион первый бросился на Мариуса. Сципион был высокий, широкоплечий, плотный и мускулистый, отличавшийся, кроме того, неслыханной жестокостью.
– Долой лапы, животное! – в свою очередь крикнул Мариус. – Прочь руки! Или я задушу тебя!
Сципион зарычал, как зверь, и, оскалив зубы, вцепился своими длинными ногтями в шею моряка, который, собрав свои последние силы, ударил его табуретом по голове.
Табурет раскололся надвое, череп негра треснул, и злодей упал, обливаясь кровью.
Мариус сам зашатался от сделанного им усилия, и чтобы тоже не упасть, должен был ухватиться за мебель.
Кармен бросилась было к нему чтобы защитить его своим телом, но в это время он полусдавленным голосом прохрипел:
– Браво, ко мне!
Собака с налитыми кровью глазами оглядела черную армию, выбирая, на кого бы первого напасть.
Одним прыжком она очутилась среди негров и прокусила ногу одного из них до кости. Негр вскрикнул от боли и упал на Сципиона.
Выдрессированный когда-то специально для охоты на рабов, Браво с такой же ловкостью расправился еще с одним из негров.
– Убейте эту тварь! – послышался раздраженный голос дона Мануэля.
– Дурачье, неужели сами не можете догадаться сделать это?
Один из негров ударил собаку ножом в бок, так что она с визгом покатилась в сторону. Потом вся банда бросилась на совершенно обессилевшего Мариуса.
Но в то мгновенье, когда жизнь храброго провансальца, казалось, висела на волоске, в дверь незаметно просунулось дуло револьвера, точно направленное невидимыми руками.
Вслед за тем блеснул красный огонек и грянул выстрел. Первый из нападавших на Мариуса со стоном упал навзничь на бившиеся в предсмертных судорогах тела своих товарищей, раненных Мариусом и Браво.
За первым выстрелом последовало еще два. Минуту спустя к моряку подбежал молодой человек с дымящимся револьвером в руках и радостно воскликнул:
– Кажется, мы поспели вовремя?
– Э! Да это наш милый капитан Роберто! – произнес провансалец, с облегчением вздохнув всей грудью. – Как раз вовремя!.. Спасибо вам!
Вслед за капитаном появились десять хорошо вооруженных солдат, при виде которых трое уцелевших негров бросились бежать, оставив своего господина выпутываться как знает.
Дон Мануэль, больной и безоружный, остался один посреди врагов; но гордый гидальго не сделал даже попытки к бегству.
Заметив Кармен, тщетно старавшуюся подняться на ноги из лужи крови, в которую, поскользнувшись, упала девушка, молодой офицер подошел к ней, помог ей встать и вежливо спросил:
– Надеюсь, вы не ранены, сеньорита?
– Нет, нет! – ответила она. – Но я вся перепачкалась и схожу с ума от ужаса, отвращения и стыда. Уведите меня скорее отсюда, умоляю вас!
Солдаты, скрестив штыки перед полковником, ожидали знака или слова со стороны своего начальника, чтобы изрубить испанца.
– Опустить оружие! – скомандовал Роберто. Затем, обращаясь к дону Мануэлю и почтительно вытянувшись, он приложил руку к козырьку и добавил: – Полковник, вы свободны…
– Я вам, разбойнику и изменнику, не полковник! – презрительно проговорил дон Мануэль. – Сила на вашей стороне: употребляйте ее, как находите нужным. Я не хочу быть обязанным вам ни свободой, ни жизнью… Пусть ваши разбойники убивают меня. Мне приятнее умереть, чем быть обязанным вам!
Капитан побледнел и молча отвернулся.
Между тем Браво ползком дотащился до Мариуса и с жалобным визгом улегся у его ног. Умная собака поняла, что явились на помощь друзья, и приветствовала их слабым помахиванием хвоста и ласковым взглядом своих добрых и печальных глаз.
Матрос нагнулся к собаке, погладил ее по голове и ласково приговаривал:
– И тебе досталось, дружище? Бедный мой Браво!.. Здорово нас отделали… Теперь мы оба не стоим и понюшки табаку.
Не обращая больше внимания на не перестававшего ругаться испанца, Роберто снова подошел к Кармен.
– Уведите Мариуса и меня отсюда, ради Бога! Главное – Мариуса: вы видите, в каком он положении, – продолжала девушка.
– В состоянии ты идти, матрос? – спросил молодой офицер, обращаясь к Мариусу.
– Постараюсь, капитан, – ответил тот, с трудом поднимаясь на ноги со стула, на котором сидел.
– Ну, нет, ты сам не можешь идти, как я теперь вижу. Но это ничего, тебя понесут солдаты.
По знаку капитана Роберто двое солдат подхватили моряка на руки и понесли его, между тем как сам Роберто предложил руку Кармен.
Когда маленький отряд выходил из зала, дон Мануэль в бешенстве крикнул:
– Ага! Донна Кармен уходит с врагами своего отца и отечества! Этого и нужно было ожидать… Идите, идите! Убирайтесь скорее с глаз моих!.. Напрасно только вы оставили меня в живых! Бойтесь теперь моей мести… Она будет достойна и вас, и меня!
– А что с Долорес, Фрикеттою и Пабло? – спросила Кармен, крепко опираясь на руку своего избавителя.
– Мы еще не напали на их след, – грустно ответил молодой офицер.
– Неужели нет никаких предположений, куда они девались?
– Ни малейших, сеньорита. Поэтому я и явился сюда за собакой мальчика, в надежде, что она поможет мне разыскать его следы.
– А! Это хорошая мысль! – воскликнула Кармен. – Если есть маленькая возможность напасть на след пропавших, то конечно один только Браво сделает это.
– Да, не приди мне в голову эта мысль, нам не удалось бы вывести вас из неприятного положения и спасти нашего храброго Мариуса.
– Э! – отозвался моряк. – Я уже теперь ни на что не гожусь, капитан. Но тем не менее я ваш до последней капли крови!
– Браво! Браво! – кричала между тем Кармен.
Позади девушки раздался глухой визг. Бедная собака, опустив голову и хвост, с трудом тащилась за отрядом. В боку собаки была рана, из которой сильно текла кровь.
– Браво, бедняжка, как тебя ранили! – сказала она, погладив собаку.
Браво тихо взвизгнул, присел и облизал свою рану, затем снова продолжал путь.
Когда все подошли к разрушенному шалашу, собака вдруг начала проявлять признаки беспокойства. Она обнюхивала хворост и землю и металась из стороны в сторону.
– Ищи, Браво, ищи, дружок! – поощряла Кармен собаку. – Ищи Пабло!
Услыхав имя своего маленького господина, Браво тихо залаял, завертел хвостом, хотя, очевидно, сильно страдал от раны.
Покружившись несколько минут на одном месте, собака внезапно с радостным визгом бросилась вперед.
– Нашла, нашла! – радостно воскликнула Кармен. – Теперь она доведет нас, куда нужно. Пойдемте скорее за ней!
Не следует забывать, что дело было ночью. Отряд шел лесом с большим трудом, тем более что солдатам мешали ружья и раненый Мариус, которого нужно было нести.
Простодушный провансалец выходил из себя, видя, что из-за него замедляется шествие, и все время порывался спуститься на землю.
– Да бросьте вы меня! – кричал он. – Охота вам возиться с полумертвым человеком, который уже никуда не годится!.. Пустите меня, дайте мне тут лечь. Пока вы тащитесь со мной, бедных барышень и мальчика, быть может, уже режут, и вы из-за меня, никуда не годной старой морской крысы, не успеете спасти их… Говорю вам, братцы, пустите меня!
– Слушай, Мариус, – с твердостью сказал Роберто, – если ты не перестанешь дурить, я прикажу связать тебя и заткнуть тебе рот. Сиди смирно и молчи.
Между тем, Браво, водя носом по земле, безостановочно шел вперед, по временам слегка взвизгивая.
Кармен следовала за собакой, не обращая внимания на хлеставшие ей лицо и царапавшие ее ветви, на терновник, за который цеплялось и рвалось платье, на рытвины, корни и камни, заставлявшие ее на каждом шагу спотыкаться.
Усталая, изнемогая от жары и затруднительной ходьбы, молодая девушка не произнесла ни одной жалобы и только повторяла:
– Ищи, Браво, ищи маленького Пабло!
Капитан Роберто, шедший за молодой девушкой, удивлялся, что им не попадается навстречу ни один человек из отряда полковника Карлоса.
Роберто вел с собой только десять человек из того отряда, в котором, следовательно, оставалось сорок. Куда же они девались?
Молодой офицер тщетно подавал условные знаки, по которым инсургенты издалека узнавали друг друга, – никто не откликался. В лесу царствовало полное безмолвие. Лишь изредка по вершинам деревьев проносился слабый ветерок.
Под конец Роберто очень резонно рассудил, что Карлос принял ложное направление и зашел куда-нибудь далеко в сторону, так что теперь не скоро и отыщешь его. Может быть, он даже запутался в лабиринте кустарников и сам не знает, как оттуда выбраться. Во всяком случае, приходилось теперь действовать одному, и это значительно уменьшало шансы на успех.
Человек энергичный и храбрый, воспитанный в суровой боевой школе, Роберто не боялся никакой опасности лично за себя, но при всем этом он был слишком благоразумен, чтобы понапрасну рисковать жизнью своей и своих подчиненных. Если уж умирать, то нужно сделать так, чтобы эта смерть принесла пользу общему делу.
Он сильно тревожился при мысли, что ему с горстью людей не удастся выполнить того, что мог бы сделать сильный отряд, но молчал, не желая расстраивать Кармен.
Впрочем, он утешал себя надеждой, что, быть может, еще и наткнется на полковника Карлоса и его отряд.
Однако время бежало, каждая минута была дорога, а собака все продолжала водить отряд по лесу, и нигде не было даже признака какого-нибудь жилья или вообще присутствия людей.
Куда же завели девушек и мальчика? Живы ли они еще? Что, если Браво приведет только к их трупам?
Собака вдруг начала дрожать всем телом. Бедное животное ползло, высунув язык, тяжело дыша и издавая стоны. Очевидно, она изнемогала от боли, слабости и жажды, но все-таки продолжала двигаться вперед, водя носом по земле.
– Ей нужно бы дать пить, – говорила Кармен, чуть не плача от жалости при виде страданий собаки.
Один из солдат подал девушке белую жестяную фляжку с водой. Кармен знала, что это настоящий подвиг в безводной местности, где люди зачастую погибали от жажды, и потому горячо поблагодарила солдата.
