Бёрнер Вася
Ос
– Не жалей о прошлом, ведь прошлое не жалело тебя, – философски подумал я, но не стал смеяться на Зубе Дракона над Андрюхиным анекдотом. И ещё подумал с горечью: – Ничего бы не было, если бы не было всего этого. Вся проблема существования нашего мира в том, что он существует.
На высоте 2921, от рассвета до заката по нам стреляли душманские крупнокалиберные пулемёты. На пост по ночам периодически пытались проникнуть вражеские диверсанты с человеконенавистническими намерениями. Мы пеклись на летнем афганском солнце без кислорода, мучились от нехватки воды, нам регулярно приходилось шагать по противопехотным минам. А теперь, вдобавок ко всему, навалилась неумолимая стихия волосатыми щупальцами длинноногих коричневых ос. С грустью и тоской наблюдал я за укротительскими способностями Сани Манчинского, и пытался представить, что будет, если афганская оса не поймёт слова «киш», произнесённого на русском языке. Что будет, если одна из этих наглых полосатых тварей тяпнет меня, и я раздуюсь, как шарик? Ну, допустим, трусы на мне пацаны порвать сумеют, чтобы ими меня не разрезало надвое. А кто будет пробивать трахею? Сам я вряд ли справлюсь с этой задачей, но ни Орлу, ни Манчинскому не доверю эту процедуру в условиях горной войны, из опасений, что они подойдут к этому делу по-серьёзному. Скорей всего, зарежут меня, и «не дрогнет рука молодого хирурга», как поётся в известной песне.
По итогу моих размышлений получилось, что мне придётся бежать к Хайретдинову и орать: – «Товарищ прапорщик, спасите, меня покусали»! Я видел, как под душманскими пулями он скакал на скале, орал на вертолётчиков, хамил прямому начальству в штабе полка, но раненого Серёгу Губина в вертолёт определил. У меня были все основания полагать, что и меня Хайретдинов спасёт. Только было не понятно, каким методом. Антигистаминных препаратов у Хайретдинова под руками не было, а вертолёта можно было ждать долго. Наш полк в очередной раз ушел на боевую операцию в какие-то дальние горы, вся авиация 262-й ОВЭ поддерживала их с воздуха, а к нам вертолёты перестали летать. Мне оставалось крутиться, как уж на сковородке, чтобы отвертеться от «последней грустной историей в моей весёлой жизни».