Чак Хоган
Архивы Блэквуда. Незримые
1582 год. Мортлейк, Лондон
Дом у реки Мортлейк с обилием залов, посвященных разнообразным практикам и дисциплинам, отражал величие ума знаменитого чародея.
От коридоров веяло тишиной, прохладой и задумчивостью. Одна дверь вела в обсерваторию со стеклянным потолком для наблюдения за небесными светилами во славу астрономии и астрологии. Вторая отворялась в лабораторию навигации и картирования; с недавних пор картография пользовалась огромным спросом у английских мореплавателей, жаждущих проложить торговые маршруты в Китай, Новый Свет, покорить северные моря. За третьей дверью таилась лаборатория космографии – науки о Вселенной с ее фактами и загадками, чьи составляющие (астрономия, география, геометрия) давали почву для бесконечных изысканий в прочих залах, сокрытых за массивными створками.
Подлинный чертог разума.
Но главной жемчужиной была библиотека, чье содержимое заставляло всю Британскую империю зеленеть от зависти, а площади мог позавидовать любой университет. На полках и в шкафах теснились бесценные тома, собранные по всему свету, – базальные ганглии дома. «О законах» Цицерона, «Libelli Quinque» выдающегося итальянского математика, инженера, философа, врача и астролога Джероламо Кардано, «Медицинские труды» испанского врача и алхимика Арнольда из Виллановы и прочие инкунабулы – в общей сложности четыре тысячи заморских изданий о тайных науках, упорядоченных в замысловатую систему, понятную лишь владельцу – оккультному философу и британскому королевскому советнику Джону Ди.
К шестидесяти пяти годам Ди занимал пост придворного астролога королевы Елизаветы, руководил агентурной сетью, слыл величайшим ученым и обладал почти безграничным влиянием. Он удостоился чести предсказать и благословить дату коронации ее высочества и вот уже двадцать лет наслаждался ролью непререкаемого авторитета в высших кругах Лондона. Увы, с недавних пор его некогда прочное положение изрядно пошатнулось; виной тому был ряд неудобных пророчеств и периодический отказ исполнять монаршую волю. Его математические изыскания по-прежнему ценились и поощрялись, однако мир вокруг стремительно менялся. В шестнадцатом веке любое научное достижение сопровождалось прямо пропорциональным спадом стихийной магии.
Разлад между точными науками и тайным искусством подорвал авторитет советника и грозил лишить его высочайшего покровительства, на которое он так полагался – надо признать. И чертогом разума, и его уникальным содержимым, заставлявшим всю Британскую империю зеленеть от зависти, Ди был обязан исключительно щедрости сановных покровителей. Осознав, что почва уходит у него из-под ног, он с упорством и не без толики отчаяния посвятил себя изучению сверхъестественного.
В своих исследованиях Джон Ди надеялся устранить брешь между наукой и магией, свести их воедино посредством алхимии и колдовства. Но столь нелегкая задача требовала участия высших сил. Да, Джон Ди искал помощи у ангелов.
Извилистыми тропами советник набрел на тайную лигу приспешников оккультизма и медиумов. Пообщавшись с мистиками, якобы способными вступать в контакт с существами высшего порядка, Ди сблизился с Эдвардом Талботом, в миру Эдвардом Келли, вынужденным взять псевдоним после обвинения в мошенничестве. В наказание за проступок магистрат отрубил Талботу оба уха, и теперь тот не снимал монастырской шапочки даже в помещениях. Прегрешения Эдварда ничуть не смущали Ди, напротив, советник восхищался спиритуальными практиками партнера, безграничной широтой его знаний сверхъестественного и особенно талантом безошибочно предсказывать будущее по хрустальному шару.
– Пора начинать, – провозгласил Ди. – Момент на редкость благоприятный.
Талбот застыл в центре огромной библиотеки, направив всю силу подсознания на хрустальную сферу, мерцавшую на бронзовой подставке в форме воздетой ладони. Пламя трех ароматических свечей озаряло безупречно гладкую поверхность шара, отчего тот словно подсвечивался изнутри. В белом одеянии, с шелковистой седой бородой, ниспадавшей из-под идеально ровных усов, Джон Ди напоминал волшебника, готового произнести заклинание. Погрузившись в глубокий транс, Талбот заговорил на языке енохианских ангелов, ведомом лишь им двоим.
На сеансе присутствовал третий человек, но в каком качестве – пассивного ли наблюдателя или непосредственного участника? – об этом знали только Талбот и Ди.
О Хьюго Блэквуде известно не много. Молчун по фамилии и в жизни, он неотступно следовал за Ди как в места общественные, так и в сакральные. Люди называли его Тенью, правда исключительно за глаза, в лицо не отваживались.
По легенде, случай свел их в 1555 году в Звездной палате, где Блэквуд только начинал карьеру стряпчего, а Ди предстал перед судом по обвинению в государственной измене – якобы при трактовке гороскопа Марии Тюдор он опирался на «математические вычисления», приравнивавшиеся в ту пору к мошенничеству. Впрочем, эта версия рассыпалась, когда в свет просочилась противоречивая информация, будто на момент церемонии Блэквуду едва перевалило за тридцать и выступал он душеприказчиком Ди. Трудно судить, насколько это близко к истине, поскольку документов с тех времен практически не осталось. По последней, пока не опровергнутой теории, Блэквуд представлял интересы Ди в вопросах собственности и торговых сделках.
Доподлинно известно одно – подобно многим до и после себя, Блэквуд попал в орбиту знаменитого философа. Причина его появления на ритуале окутана тайной. Мы не знаем, постился ли он накануне церемонии по примеру Ди и Талбота, но не удивимся, если все трое пригубили напиток из зерна мелкого помола с экстрактом полыни, любовно взращенной в саду Ди. Возможно, Блэквуд выступал лицом заинтересованным, а может – маловероятно, но тем не менее, – в чертоги его привело банальное стечение обстоятельств.
Не исключено, что проницательный Джон Ди угадал в Блэквуде некий потенциал – ключ, открывающий двери в высшие сферы, – и старался всеми правдами и неправдами заманить стряпчего на сегодняшнюю церемонию.
В дневниках Ди свидетельства сверхъестественного встречаются редко, отсюда напрашивается вывод: либо в ту ночь ничего экстраординарного не произошло, либо оно ускользнуло от внимания Ди. Остаток своей долгой жизни он провел в погоне за неуловимым и в неустанных, но тщетных попытках объединить математику, ворожбу, астрономию и спиритизм в единую науку.
Однако кое-что необычное все-таки случилось. В тот вечер, занятые сферомантией и обращениями к архангелу, наделенному божественным знанием, участники ритуала преступили черту. Естественный порядок вещей нарушился. Грань между добром и злом сместилась.
Для двоих обошлось без последствий.
Для третьего они стали необратимыми.
2019 год. Ньюарк, штат Нью-Джерси
Расследование на месте массового убийства продолжалось всю ночь.
Одесса изложила дознавателям хронику событий, предварительно опознав в Кэри Питерсе убийцу двоих детей и их матери, а также подтвердила личность своего покойного напарника Уолта Леппо. Девочка по-прежнему билась в истерике и была не в состоянии назвать собственное имя. Врачам «скорой помощи» с трудом удалось вывести безутешного ребенка из комнаты.
Первая пара следователей учинила Одессе допрос прямо в спальне. Знакомая с основами свидетельских показаний, девушка старалась говорить лаконично и связно, однако ей никак не удавалось донести, что именно она – не Питерс – застрелила Леппо. Сначала дознаватели подумали, что ослышались, потом списали признание на психологическую травму, а после велели ждать приезда уполномоченного агента.
Уполномоченный тоже не поверил ни единому слову. Одесса добралась до сцены в коридоре, когда она застала дерущихся Леппо и Питерса, только Питерс был без оружия, а Леппо норовил пырнуть его ножом. Рассказала, как убила Питерса, как Леппо скрылся в спальне девочки, прихватив с собой нож. Одесса понимала, насколько нелепо звучит ее история со стороны, и рискнула предположить, что Леппо попросту спятил, но, судя по реакции уполномоченного, спятила именно она.
Агенты пристально рассматривали тело коллеги, точно фотографировали. От их внимания не укрылся пистолет в кобуре. Переводили взгляд с погибшего товарища, павшего при исполнении, на Одессу.
Она залпом осушила протянутую кем-то бутылку с водой. Случившееся не укладывалось в голове. Может, она и впрямь рехнулась?
Посовещавшись с дознавателями, уполномоченный задал потрясенной Одессе еще ряд вопросов.
Где вы находились, когда Уолт пытался зарезать ребенка?
Откуда взялся нож?
В ресторане вы не заметили за напарником ничего подозрительного?
Ее хотят уличить во лжи! Думают, она нарочно все выдумала, чтобы оправдать неудачный выстрел. Или по ошибке приняла Леппо за сообщника Питерса. Одесса не настаивала, не опровергала, хотя понимала, к чему клонит дознаватель.
Девочка подтвердит ее рассказ. Она единственный свидетель. Рана на плече, оставленная ножом Леппо, – прямое доказательство ее невиновности.
На труп Леппо набросили простыню. Плотная ткань закрыла жуткие, немигающие глаза.
Уолт, какой бес в тебя вселился?
Одессу вывели из спальни.
В Клермонт Одесса ехала вместе с первой группой агентов. Всю дорогу в салоне царило гробовое молчание.
Ньюаркское подразделение, одно из крупнейших в ФБР, насчитывало более трехсот пятидесяти сотрудников в пяти представительствах, разбросанных от Атлантик-Сити до Патерсона. Их юрисдикция охватывала практически весь штат Нью-Джерси, за исключением южного участка, находившегося в ведомстве регионального управления Филадельфии.
На шестом этаже башни, в глухой комнате без окон, еще хранившей слабый аромат сигаретного дыма с безвозвратно ушедших времен, Одесса дважды озвучила свои показания. Суть не поменялась, но постепенно история обрастала новыми подробностями, всплывавшими в памяти. Глухие удары на втором этаже, характерные для борьбы. Писк автоматически открывающейся двери, раздавшийся, едва они переступили порог дома Питерсов. Леппо, требующий у официантки заветренный мясной рулет вместо свежего.
Внезапно Одесса разрыдалась и уже не могла остановиться. Она продолжала говорить, но сопли и слезы нескончаемым потоком текли на бумажные салфетки, которые девушка не успевала доставать из коробки у себя на коленях. Комната обычно предназначалась для допросов подозреваемых.
Дознаватели наблюдали за ней с бесстрастными лицами. Впервые Одесса очутилась по ту сторону системы. Кое-какие вопросы заставили ее насторожиться.
Кто-нибудь из вас употреблял алкоголь за ужином?
Вы принимаете медицинские препараты?
У нее забрали табельное оружие на баллистическую экспертизу – стандартная процедура. Посоветовали сдать образец крови – якобы для ее же блага. Одессе совершенно не понравился тон советчиков. Впрочем, анализ крови так и не был сделан.
Взошло солнце, дневная смена заступила на пост; агенты, прежде не удостаивавшие новенькую даже взглядом, первым делом спешили на шестой этаж – поглазеть. Только сейчас Одесса осознала – осознала реально, – в какую беду она попала. Даже если ее действия были оправданны, ей вменяли убийство по неосторожности. Коллега-агент был убит, и это сделала она.
Около десяти утра Одессу наконец отпустили домой. Она завернула в свой кабинет – взять зарядку – и вдруг подумала, не прихватить ли ей остальные вещи на случай, если она больше не вернется. Нелепая мысль. Хотя как знать… Из окна открывался вид на Центр-стрит, где уже выстроились фургоны телевизионщиков, готовых вести прямую трансляцию.
Никто не предупредил, что в вестибюле ее ждет Линус. Он был в костюме, но без галстука, словно одевался впопыхах. Заметив Одессу, он оторвался от телефона, вскочил и заключил девушку в объятия. Она всплакнула у него на плече. Оказывается, ему успели сообщить.
С Линусом Айерсом, уроженцем Бостона, она познакомилась в Бостонском юридическом университете. Вспыхнувшая симпатия переросла в отношения, они встречались вплоть до выпускного, потом расстались, а меньше чем через год съехались. Отчасти по любви, отчасти из финансовых соображений – тяжело сводить концы с концами на бюджетную зарплату сотрудника ФБР и скромный заработок юриста второго курса в фирме «Белая обувь» в Манхэттене.
– Спасибо, – шепнула Одесса.
Не разжимая рук, Линус ласково погладил ее по спине:
– Мне позвонили. Я подумал, тебя ранили или того хуже.
– Хуже некуда, – всхлипнула Одесса.
– Тебе нужен адвокат.
Слегка отстранившись, Одесса смахнула слезы; глаза на смуглом лице Линуса светились участием.
– У меня есть адвокат. Ты.
Линус почти улыбнулся.
Через неприметную дверь они вышли на Ривер-стрит, проскользнули мимо журналистки, занятой телефоном в перерывах между эфирами; наушники небрежно болтались на воротнике блузки. Ночной дождь смыл духоту, в воздухе веяло прохладой. Через пять минут они были на Пенсильванском вокзале и, проехав одну остановку, сошли на станции Харрисон. Разговаривали мало. Поездка практически не отложилась у Одессы в памяти. Давала о себе знать накопившаяся усталость.
Возвращение домой не принесло желаемого облегчения. Линус суетился, предлагал поесть, но Одессе кусок не лез в горло. Она рухнула в постель не раздеваясь, как однажды, когда подхватила грипп.
На душе было черно. Линус принес воды. Одесса слышала, как он возится с чем-то на столе – отключает телевизор, чтобы она, не дай бог, не увидела новости.
К несчастью, у нее остались телефон и зарядка. Одесса просмотрела ленту новостей и несколько информационных блоков – сколько могла выдержать. Камеры возле дома Леппо зафиксировали, как рыдающая вдова Уолта садится с детьми в машину и уезжает.
Заглянувший в спальню Линус застал Одессу с телефоном и вынудил ее пообещать отрубить мобильник и лечь спать. Она кивнула, однако Линус продолжал сидеть на краешке кровати. Ему хотелось поговорить. Точнее, послушать.
Одесса вкратце повторила свой рассказ, присовокупив к нему деталь, утаенную от федералов, – как нечто отделилось от умирающего Леппо. Одессе не терпелось узнать реакцию Линуса, проверить, насколько дико прозвучит ее история. Внешне Линус отреагировал спокойно, но, помолчав, посоветовал ей, помимо адвоката, проконсультироваться еще с кем-нибудь. Под «кем-нибудь» явно подразумевался психолог.
Внутри у нее все оборвалось.
– Я же действительно видела, – настаивала она. – Чувствовала запах.
– И что ты видела? Зыбкую дымку, мираж?
– Не совсем, но близко. Какая-то рябь. Нечто.
– Ничего удивительного, у тебя был шок, вот и померещилось.
– Знаю, звучит неправдоподобно. Словами не выразить.
– А они как отреагировали?
– Я им не говорила.
Линус удивился, но, поразмыслив, кивнул:
– Да, лучше придерживайся первоначальной версии. – Сейчас он рассуждал как адвокат. – Не сказала, и ладно, все равно это роли не играет.
– Ума не приложу, что случилось с Уолтом.
Линус только развел руками:
– Теряюсь в догадках. Ситуация вообще из ряда вон.
Мобильный Одессы завибрировал. Она дернулась посмотреть, но Линус ее опередил:
– Твоя мама.
Одесса откинулась на подушки:
– Не могу.
– Не можешь – и не надо. – Линус выдернул зарядное устройство из розетки и встал. – Спи.
Она кивнула, и он тихонько скрылся за дверью.
К середине дня круглосуточные новостные каналы как с цепи сорвались, смакуя подробности страшного преступления. Опираясь на видеоролики с телефонов, рассказы свидетелей, фотоснимки пулевых отверстий и отчеты Федерального управления гражданской авиации, журналисты воссоздали детальную картину «последнего полета» Кэри Питерса. Одесса смотрела репортаж по ноутбуку, рядом на столе остывал забытый чай.
Питерс убил пятерых человек: двух сотрудников аэропорта Тетерборо и трех членов семьи. Одессу насторожили показания владельца угнанного джипа, точнее, его описание Питерса – безучастное лицо, отстраненный взгляд. То же самое Одесса наблюдала у Леппо.
Как сообщалось далее, Питерса нейтрализовали стражи правопорядка, в результате перестрелки погиб агент ФБР. Выходит, правда еще не всплыла на поверхность. Однако Одесса понимала: это лишь вопрос времени.
В заключение журналисты пытались обосновать мотивы Питерса. Финансовые неурядицы, разлад в семье, загубленная карьера. Питерс, безусловно, испытывал сильнейший стресс, однако это ни в коей мере не оправдывало его зверства. Спокойный и уравновешенный по натуре, Питерс в прошлом не переживал глубоких травм, способных пробудить в нем зверя.
Впрочем, все вышесказанное относилось и к Леппо. Одесса перебирала в памяти подробности их совместного ужина, но не нашла ни единой зацепки. Поездка в Монклер тоже прошла заурядно: Леппо был в своем репертуаре, следовал интуиции, которой доверял безраздельно. Проникновение в дом: матерый агент руководит операцией. Одесса, ошарашенная жуткой находкой в кладовой. Жаль, она плохо прислушалась к звукам наверху.
Когда завязалась драка? Почему Леппо выстрелил из «глока»? Как у него оказался разделочный нож, позаимствованный Питерсом на кухне?
От размышлений отвлек сотовый. Звонили из Клермонта. Они выслали машину. Одессу ждут для повторного допроса.
– Давай найму тебе адвоката, – предложил Линус.
– Мне такая роскошь не по карману.
– Это не роскошь, а необходимость.
Одесса приняла душ, переоделась и, сопровождаемая адвокатом из Бюро, поехала в Клермонт. Допрос записывали на камеру, девушке удалось сдержаться и не заплакать. Ее не спрашивали о состоянии тела Леппо после того, как он упал. Она подписала протоколы, предварительно проверенные адвокатом, и выслушала предписание не покидать город на случай, если ее вызовут в отдел профессиональной ответственности – подразделение ФБР, ведавшее внутренними вопросами.
Одесса все ждала, когда у нее потребуют сдать удостоверение и жетон. Пистолет отобрали накануне. На период расследования ее официально назначили на делопроизводство – стандартная процедура. Одесса поинтересовалась, на сколько затянется расследование.
– Пара-тройка недель, может, больше.
Тон, каким уполномоченный произнес «больше», окончательно убедил Одессу, что увольнение неизбежно. Разумеется, случится это после вынесения вердикта, в качестве причины назовут какие-нибудь мелкие нарушения. Но горькая правда такова: Одесса убила напарника, и никакие смягчающие обстоятельства не загладят ее вину. Никто в здравом уме не захочет работать с ней бок о бок.
После дознания ее обещали отвезти домой на служебной машине. Одесса в полном одиночестве спустилась в гараж и вдруг услышала трель мобильного. На экране высветилось имя абонента: «Мама».
Одесса содрогнулась. Только не это! Вероятно, до матери уже дошла информация – через СМИ, например, – и ей не терпится узнать все из первых рук, а Одесса совершенно не настроена обсуждать свои проблемы. А может, мама не в курсе, звонит просто поболтать (впервые за почти две недели), и, если утаить от нее правду, обид потом не оберешься. Почему ты мне не сказала?! Бесконечные упреки. Чувство вины. Да, вины. Мир Одессы рухнул, однако мама умудрится свести все к собственной персоне. Могла бы поделиться с матерью!
Нет, трубку она не возьмет. Не сейчас. Но и переадресовка вызова на голосовую почту ее тоже не спасет.
Никогда не спасала.
Одесса направилась к выходу. Ни в какую машину она не сядет, точка. Подойдя к двери, Одесса ускорила шаг, опасаясь, что ее заметят и окликнут.
Выскользнув на улицу, она миновала два квартала и лишь тогда смогла вздохнуть полной грудью. Попутно послала эсэмэску Линусу: «Не валяй дурака, иди на работу. Дознание кончилось, все нормально». Небо заволокло серыми дождевыми тучами, однако на землю пролилось лишь несколько холодных капель.
Стараясь держаться подальше от опасных прибрежных кварталов, Одесса бесцельно шагала на север, мимо автомоек и салонов сотовой связи, мимо бакалейных лавок и изрисованных граффити пустых витрин. Она уже начала уставать от разбитых тротуаров и безликих улиц, когда впереди возникло кладбище Маунт-Плезант – оазис тишины в беспокойном городе.
У ворот в готическом викторианском стиле стоял каменный указатель с выбитой датой «1844». Одесса бродила по извилистым тропинкам, среди надгробий, романских часовен и изысканных склепов. Здесь царила особая атмосфера.
В голове роились мысли – разрозненные, путаные. Перед внутренним взором то и дело всплывала досадливая гримаса Линуса, когда она рассказала про сущность… фантом… нечто покинувшее бренное тело Леппо. Как бы ей хотелось не поверить собственным глазам, выбросить тот момент из памяти. Забыть как страшный сон.
Внезапно желудок свело от голода. Одесса отыскала доминиканский ресторанчик и заказала жареную курицу с рисом. Самое отрадное – ресторан ничуть не походил на «Поварешку», где они в последний раз ужинали с Леппо.
Уолт, какой бес в тебя вселился?
В Харрисон Одесса вернулась до заката. Ноги гудели после долгой прогулки, ступни словно натерли наждаком, однако усталость как рукой сняло при виде толпы перед домом. Одесса не сразу сообразила, что к чему, но в следующий миг ее осенило; тело откликнулось мощным всплеском адреналина: «бей или беги».
Здание оцепили репортеры. Вдоль дороги выстроились новостные фургоны. Охотники за сенсациями собирались взять ее измором. Точно так же они осаждали Питерса, когда грянул скандал. Теперь Одессе предстоит испытать это на своей шкуре.
Подобно грабителю с полными карманами добычи, заметившему вдалеке патруль, она развернулась на каблуках и зашагала прочь. По спине струился холодный пот. Только бы ее не окликнули и не бросились в погоню! Значит, все уже в курсе про шальной выстрел и кто его совершил. Переведенный в беззвучный режим мобильник валялся в сумочке и наверняка разрывался от голосовых сообщений. Одесса почувствовала себя загнанным зверем и смахнула набежавшие слезы.
Привычная жизнь рухнула, и, судя по вспышкам телекамер вкупе с толпами репортеров, к прошлому уже не будет возврата.
В попытке выиграть время Одесса завернула в Харрисонскую публичную библиотеку. Блуждая по тихим, прохладным залам, среди многочисленных шкафов, она мысленно перенеслась в детство, проведенное в Милуоки, штат Висконсин, где библиотеки считались чуть ли не святынями. Запах старых страниц, холодные металлические стеллажи, гладкий плиточный пол. В библиотеках искали не только знаний, но и уединения. Одесса устроилась в уголке и долго сидела не шелохнувшись. Сотовый лежал в сумочке, точно радиоактивный элемент, заключенный в свинцовую оболочку; стоит сорвать печать, и вредоносные лучи вырвутся на свободу, отравят организм. В отчаянии Одесса оплакивала загубленную карьеру, свое безмятежное существование, смерть Леппо. Мимо сновали ребятишки; Одесса невольно зажмурилась под наплывом воспоминаний о растерзанных детях Питерса.
На стене ожил громкоговоритель: «Закрываемся через пятнадцать минут». Одесса содрогнулась. Взгляд упал на часы. В душе теплилась надежда, что журналистам – по крайней мере, телевизионщикам – надоест ждать. В сумерках Одесса направилась к дому, сжимая в кулаке ключ. По счастью, ни репортеров, ни новостных фургонов поблизости не наблюдалось. Одесса без приключений добралась до вестибюля и поднялась в квартиру.
Наутро телефон разрывался от сообщений. Одесса проигнорировала девяносто процентов абонентов, но один звонок все-таки прослушала. Начальник велел ехать на службу не в Клермонт, а в нью-йоркский головной офис. На метро Одесса добралась до Трайбека, и на протяжении первых двух дней ее временного назначения руководство с двадцать третьего этажа силилось подыскать ей занятие. Поначалу Одесса старательно изображала бурную деятельность, однако под конец второго дня смирилась и бесцельно таращилась в окно. Сотрудники не перемолвились с ней ни единым словом.
На третий день офис опустел – все отправились на похороны Уолта Леппо. Одесса не смогла заставить себя пойти. Вряд ли ей обрадуются. Какое мучение – сидеть за пустым столом, пока за рекой отдают последние почести и предают земле твоего товарища.
Мать продолжала звонить. Одесса поддерживала связь с четырьмя братьями и сестрами эсэмэсками (территориально ближайший родственник обитал неподалеку от Цинциннати, штат Огайо), но отделывалась банальными фразами: «Все в порядке, в выходные обязательно наберу». Конечно, они беспокоились, но перспектива обсуждать с ними наболевшее повергала ее в панику. Со звонком матери ей повезло. Судьба смилостивилась, и Одесса попала на голосовую почту.
«Привет, мам. Прости за молчание, закрутилась. Сама понимаешь. Неделя выдалась кошмарная, не знаю, чем все закончится. Со мной все нормально, ну относительно. Обязательно позвоню тебе, как освобожусь, но загадывать не хочу. Столько всего навалилось. Ладно. Пока».
Остаток дня она провела в одиночестве за пустым столом.
Назавтра ей наконец придумали задание – съездить через Ист-Ривер в Кью-Гарденс, где располагалась резидентура Бруклин-Куинс. У отставного агента случился удар, и Одессе поручили разобрать его кабинет. Она понятия не имела, почему за отставным агентом по-прежнему числился собственный кабинет, однако решила, что в ее положении не стоит задавать лишних вопросов.
Как и следовало ожидать, комендант в Кью-Гарденс не знала ни о грядущем визите, ни о каком кабинете идет речь. Из шкафчика в копировальной комнате женщина выудила связку разрозненных ключей и, вручив их Одессе, неопределенно мотнула головой в сторону вестибюля.
Нужная дверь обнаружилась в самом конце коридора, по соседству с пожарной лестницей. Одесса оглядела безликую створку и подергала ручку. Заперто. Она стала перебирать связку, прикидывая, сколько времени уйдет, чтобы подобрать искомый ключ. По закону подлости он наверняка окажется в числе последних.
К счастью, кабинет располагался в укромном уголке, вне зоны видимости персонала. Одесса позаимствовала с чужого стола скрепку, сняла с холодильника в комнате отдыха прямоугольный магнитик, рекламирующий доставку пиццы, и вскрыла немудреный замок.
В глухом помещении без окон пахло затхлостью. Одесса щелкнула выключателем. Под потолком вспыхнула голая лампочка и, замигав, перегорела. Похоже, не наведывались сюда давно.
На столе тосковал письменный набор из кожзама; книжная полка с пустыми папками на кольцах – часть выстроена в ряд, другие валяются на боку; выцветшие акварели на стенах, оставшиеся от предыдущего владельца.
Одним словом, типичный кабинет вышедшего в тираж агента, который считал дни до пенсии.
Чтобы не блуждать в потемках, Одесса широко распахнула дверь и занялась столом, покрытым ровным, пушистым слоем серой пыли. Проверила содержимое ящиков. Ничего особенного: горсть скрепок, скотч, канцелярский нож. Именная табличка, некогда украшавшая дверь или столешницу: «Эрл Соломон».
Среди хлама обнаружился ворох квитанций на путевые расходы. Обед в Лоуренсе, штат Канзас, за 1994 год. Ужин в Саскачеване в 1988-м. Чек из магазина электроники за ремонт магнитофона, датированный две тысячи девятым годом.
Правый нижний ящик оказался заперт. Ни один ключ из связки не подходил. Окрыленная первым взломом, Одесса вставила в крохотную скважину скрепку, повертела ее, но замок не поддавался. Попытки выдернуть ящик из пазов тоже не увенчались успехом. Взгляд Одессы упал на канцелярский нож, тонкое лезвие могло поместиться в узкий зазор.
С одной стороны, не хотелось оставлять следов проникновения. А с другой… Покосившись на дверь, Одесса тыльной стороной ладони втиснула нож в разъем и резко провернула.
Раздался хруст. Готово! Хотелось бы верить, что наградой за труды будет бутылка отменного алкоголя.
В ящике лежал катушечный магнитофон. Одесса водрузила его на обитую дерматином столешницу. Громоздкая конструкция с минимумом пластмассы. На бежевом корпусе логотип фирмы «Sony», выгравированный устаревшим шрифтом, с большими промежутками между буквами, допотопный штепсель с двумя разъемами. Разработчики обещали клиентам «высокое качество воспроизведения».
Парные катушки пустовали. Одесса выудила из ящика бобины с семидюймовой пленкой и складировала их рядом с магнитофоном. Помнится, дедушка довольно ловко управлялся с таким агрегатом, и ей тоже не терпелось попробовать.
Она установила левую бобину, перемотала и, потянув ленту за край, пропустила ее через магнитную головку. Коричневая пленка с годами истерлась, приходилось действовать осторожно, чтобы не порвать. Одесса обернула ее вокруг правой бобины и зафиксировала в специальном разъеме. Перемотав пару футов вручную, она воткнула штепсель; от соприкосновения с контактами из розетки вылетела синяя искра.
Девушка включила магнитофон и нажала кнопку воспроизведения. Работает! Однако из динамиков не донеслось ни звука. Одесса подкрутила ручку регулировки, и бобины завертелись с угрожающей скоростью. Она снова переключилась на воспроизведение.
Раздался характерный стук по микрофону:
– Раз-два. Раз-два. Проверка.
Одесса убавила громкость, когда комнату наполнил баритон – чистый, но слегка потрескивающий, как бывает на старых пленках.
Заиграла записанная с радио песня без начала и конца, скрипучий голос исполнителя доносился словно издалека. В динамике загрохотало, когда микрофон поднесли к нему вплотную.
И звезды рушатся вокруг…
И небо стало вместо океана…
Музыка гремела подобием военного марша. Одесса вытащила телефон и открыла приложение «Шазам».
Оригинальный метод аудиорасшифровки – передовые технологии против пережитков прошлого – оказался на удивление эффективным. На экране смартфона высветилось название композиции: «What Now My Love» – «И что теперь, моя любовь». Исполнитель Ширли Бэсси, при участии Нельсона Ридла с оркестром. Премьера, если верить «Шазаму», состоялась в 1962 году.
Запись достигла кульминации и резко оборвалась. Послышался бойкий речитатив старомодного диск-жокея, но через мгновение все стихло.
После – белый шум.
И тишина.
Одесса метнулась посмотреть, не оборвалась ли пленка. Но нет, лента по-прежнему наматывалась на бобину, только пустая.
Кто-то испытывал магнитофон? В 1962-м?
Одесса изучила корпус. Внизу, на пластиковой крышке, виднелись выжженные чем-то вроде паяльника инициалы «Э. С.». Эрл Соломон.
Вспыхнувшее было любопытство сменилось горьким разочарованием. Магнитофон, без сомнения, принадлежал хозяину кабинета, агенту ФБР в отставке. Дело закрыто.
Похоже, когда-то давно он сунул древний артефакт в ящик и благополучно о нем забыл.
Одесса отправилась за советом к коменданту.
– Как мне распорядиться вещами агента?
Женщина пожала плечами:
– Личное имущество полагается вернуть. Помещение нужно освободить как можно скорее. У меня где-то завалялся адрес.
Одесса отыскала в копировальной комнате картонную коробку и сложила в нее немудреные пожитки.