Чарльз Диккенс
Волшебная рождественская история
Из старого камина, выложенного голландскими изразцами, снова возникло лицо Марли, умершего семь лет тому назад.
«Какой вздор!» – сказал Скрудж и прошёлся по комнате. Походив немного, он опять сел. К неописуемому его удивлению, колокольчик на двери начал медленно качаться, потом быстрее и громче, ему вторили все колокольчики в доме. Затем всё смолкло. И в самом низу, в подвале дома, послышалось какое-то звяканье, точно кто-то тащил тяжёлую цепь. Скрудж вспомнил, что слышал, будто духи, которые являются людям на земле, всегда тащат за собою цепи. Дверь погреба с треском отворилась, и Скрудж услыхал тот же звук, но более явственный, в нижнем этаже, затем на лестнице и наконец у самой двери своей комнаты.
«И всё-таки вздор! Не хочу этому верить!» – не сдавался он. Однако переменился в лице, когда привидение, не останавливаясь, прошло сквозь дверь в комнату и предстало перед ним. Это была фигура Марли, в привычном камзоле, узких панталонах и длинных сапогах. Железная цепь, которая обвивала Марли, извивалась как хвост; её звеньями были денежные ящики, ключи, замки, конторские книги и тяжёлые мешки с деньгами.
– Ну здравствуй, Эбенезер Скрудж!
– Кто вы такой?
– При жизни я был вашим компаньоном, Якобом Марли.
Привидение уселось по другую сторону камина и с таким ужасным шумом потрясло своею цепью, что Скрудж схватился за стул, чтобы не свалиться в обморок. Он упал на колени и взмолился:
– Пощади! Зачем ты, страшное видение, тревожишь меня?
– Душа каждого человека должна принимать участие в других. И если она не исполнила этого предназначения при жизни, то обречена выполнить его после смерти. Она осуждена бродить по свету и – о, горе мне! – видеть то, что уже не может исправить. Знаешь ли ты, что никакое раскаяние не может загладить целой жизни, потраченной даром? И я этого не знал!
