Николай Черкашин
Белая карта
«…И ТУТ ЯСНОВИДЯЩАЯ ПРОСНУЛАСЬ»
Причину взрыва на севастопольском рейде пытались разгадать, что называется, по горячим следам. Порой прибегали при этом к самым невероятным средствам. Вот, что рассказывал в своей книге «Флот» все тот же капитан 2 ранга А. Лукин:
«В сентябре 1916 года товарищ морского министра, вице-адмирал П. П. Муравьев, производил инспекторский объезд судостроительных заводов Николаева. 7 октября возвращался в Петроград, когда, под Харьковом, ему доставили в вагон срочную депешу морского министра, как громом его поразившую: «Поезжайте в Севастополь. Выясните причину гибели «Императрицы Mapии».
Адмирал немедленно телеграфировал в Харьков о задержании севастопольского поезда и на следующий день был уже на местe катастрофы.
Сквозь прозрачные воды смутно виднелись очертания днища покоившегося на глубине дредноута. Потрясенные люди окружили адмирала. В их ушах слышалась еще жизнь внутри корабля. Сотни страшно обоженных, заживо разлагающихся, умирающих людей. Погребальный перезвон церквей. Удрученный Колчак, пославший Государю телеграмму об отставке…
Что?! Как?! Почему?!… Никто, решительно никто не мог ничего ответить на эти вопросы.
Злой умысел? Самовозгорание пороха?… Много было всяких предположений, но ничего определенного.
Ни разговор с Колчаком, ни беседа с председателем следственной комиссии вице-дмиралом Маньковским, ни со спасшимися чинами экипажа, не выявили ничего. Тайна происшедшего покоилась на дне.
Душевно разбитый, утомленный безрезультатными поисками в течение целаго дня, министр направился к себе в Малый дворец. Долго ходил по кабинету, вспоминая и обдумывая все показания, предположения, беседы.
Самовозгорание, разложение пороха?! Адмирал, блестящий техник, специалист по взрывчатым веществам, бывший лектор и руководитель минного офицерскаго класса и, наконец, глава всей технической части морского ведомства – отбрасывал эту мысль. Она не состоятельна. Самовозгорание не могло иметь места. Весь процесс изготовления и анализа порохов не допускает этого. Исключающей 'в проведении химических реакций быть не могло. Всякое мельчайшее изменение тщательно фиксировалось. Каждая партия пороха выдерживала все законныя испытания. Сам Бринк наблюдал за этим. Тем боле этого не могло случиться на «Марии», где возраст пороха был молодой. – Старый никак не мог попасть в снабжение кораблей. – Нет, тысячу раз нет! Я отбрасываю эту мысль!
Адмирал приостановился.
«А недавний взрыв «Леонардо да Винчи»? И еще другого итальянского корабля? А в Тулоне? – взрыв французского броненосца, английского. И все – теперь, недавно… Пять таинственно взлетевших на воздух кораблей… И все у союзников. Ни одного у немцев.»
Адмирал снова зашагал…
– Но как?!… Каким путем?… Мысль о взрыве на расстоянии вполне допустима. Я сам присутствовал при испытаниях катера, управлявшагося с берега по радио. Тогда, в присутствии государя, он без единОго человЕка прошел из Кронштадта в Петергоф… Были даже техническиЕ работы по испытанию взрывов на расстоянии…
Теряясь в догадках, адмирал опустился в кресло. Не заметил, как погас день и сгустились. сумерки…
Еще в первый свой приезд в Севастополь (в. последние дни командования флотом адмиралом Эбергардом), товарищ министра встретился со своим старым знакомым г. NN, бывшим драгоманом нашего генерального консульства в Константинополе, назначенного во время войны заведовать политической частью штаба Командующего черноморским флотом.
Супруги NN-проживали в Севастополе.
Если бы я имел право назвать фамилию этой четы, каждый узнал бы в ней известное в оккультном мире имя. Сам адмирал в тогдашней свой первый приезд, воочию убедился в необычайной, положительно сверхъестественной силе дарования г-жи NN. Ее поразительная способность ясновидения создала eй известность, далеко выходящую за пределы Poccии. Можно привести много примеров ее поистине странного таланта, но я приведу только те два, которые «неверующего» адмирала обратили в «верующего».
Зайдя однажды вечером в гости к NN, товарищ министра обратился к хозяйке с просьбой продемонстрировать сеанс. Та согласилась:
– Вот, адмирал, вам карандаш, бумага, конверт. Я уйду в другую комнату, вы же напишите два вопроса и запечатайте в конверт. Я отвечу на них.
Хозяйка вышла.
Адмирал написал два вопроса: «1. когда я родился? 2. будет ли Римский-Корсаков назначен начальником артиллерийскаго отдела?»
Первый вопрос адмирал задал вот почему. Всю свою жизнь он считал себя родившимся 30 декабря 1859 года. И родители его, и он сам всегда 30 декабря праздновали этот день. Когда, вдруг, адмирал, потребовав из Морского корпуса (где хранятся подлинные метрики офицеров флота) – свою метрическую выпись, неожиданно узнал, что родился он не 30 декабря 1859 года, а З0 января 1860.
Второй вопрос задал потому, что, находясь в служебной поездке по югу Poccии, получил из Питера сообщение, что на освободившуюся вакансию начальника артиллерийскаго отдела морского ведомства предложено назначить Римского-Корсакова, что не согласовалось с мнением его – товарища министра.
Написав оба вопроса, вложил в конверт и запечатал.
На первый запрос ясновидящая незамедлительно ответила: – «шестидесятый год, 30 января.» На второй – задумалась.
– Ах, какое трудное имя!… Постойте!… Двойное… Римский… Корсаков… Назначен не будет.
Адмирал был поражен. Ведь о действительном дне его рождения никто решительно не знал кроме его самого, да бумаги.
Но дальнейшее еще боле поразило его. На завтра адмирал собирался уезжать в Петроград и уже отдал распоряжение о вагоне. Прощаясь в передней с провожавшими его хозяевами, он им это и сказал.
– Нет, адмирал! Завтра, 8-го, вы не уедете – вы уедете 11-го.
Адмирал улыбнулся.
– Ну, на этот раз вы ошибетесь. В Петрограде меня ждут неотложные дела, и я уже заказал себе вагон.
– Увидите, адмирал, вы уедете 11-го.
Министр вернулся во дворец.
Ему подали депешу: «Адмирал Колчак, назначенный командующим Черноморским флотом, завтра приезжает в Севастополь. Не уезжайте не повидавшись с ним. Григорович.»
Утром адмирал послал своего адъютанта встретить Колчака и спросить, когда он может принять его.
– Передайте товарищу министра – ответил командующий, – что сейчас я уеду к адмиралу Эбергарду и буду принимать флот. Адмирала же Муравьева прошу пожаловать завтра, 9-го, к 11 ч. утра.
Но ночью получилось сообщение, что «Бреслау» вышел в море. Колчак немедленно снялся с якоря и пошел в погоню за ним.
Только 11-го он вернулся на рейд и только 11-го. вечером министр, переговорив с Колчаком, смог выехать в Петроград…
Но вернемся к прерванному рассказу.
Был поздний час, когда П. П. Муравьев позвонил у подъезда NN. Хозяева еще не спали и радушно встретили неожиданнаго гостя.
– Я к вам за помощью. Помогите вашим необычайным дарованием проникнуть в тайну гибели «Марии».
Взволнованная речь, расстроенный вид адмирала подействовали.
– Хорошо! – Ты поможешь мне? – обратилась. хозяйка к мужу.
Через нсколько минут она впала в транс.
– Что видишь? – спросил муж.
Ответа не последовало. Муж повторил вопрос.
– Вижу!… Как будто Восток… Азиатский кабинет… Сидят трое, смотрят на карту.
– Какую? Географическую?
– Нет!… Нарисованы корабли…
– Что видишь еще?
– Они что-то обсуждают… Ушли…
– Дальше!
– Не вижу ничего… Нет, постой!… Вижу длинный коридор… Два человека крадутся… Один в кожаной куртк… Другой… в грязном рабочем…
– Что видишь еще? Что делают они?
– Тот, в рабочем, держит под мышкой ящик… Болтается веревка… Спускаются вниз…
– Куда же они идут?…
– Вошли!… Не понимаю… Не знаю… Странная. комната… Не знаю…
– Но какого же вида комната? Что видишь в ней?
– Не пойму… Какие-то металлические вещи…
Смутно описывает помещение. Адмирал догадывается – бомбовый погреб…
– Говори дальше!
– Зажгли спичку. Подожгли… Уходят О, ужас!… Пламя!!… Взрыв!
– А где же люди?
– Бегут… Один упал… Лежит…
– А другой?
– Другой?!… Бежит…
– Видишь его?
– Вижу!… Он смотрит на меня.
– Кто он? Как его фамилия?
– Не могу сказать.
– Почему?!
– Он смотрит на меня… Вы его повесите… Не могу сказать…
Адмирал взволнованно встал.
– Вы должны назвать его. Вспомните всю кровь, страданья, гибель лучшего корабля. Эта гибель быть может грозить и другим…
– Назови, назови его! Ты должна сказать, – с тяжелейшим напряжением всей воли подтвердил муж.
– Но вы повесите его…
– Во-первых, я никого не вешаю. А если возмездие покарает его – от своей судьбы не уйти. Во-вторых, во имя погибнувших и живых, вы должны назвать его!
– Хорошо!… Я согласна…
Но в этот самый момент ясновидящая проснулась…»
Чем дальше от нас это печальное событие, тем яростнее попытки разгадать эту тайну взрыва на севастопольском рейде 7 октября 1916 года. Ответить на вопрос, что погубило лучший дредноут Черноморского флота брались историки и писатели, инженеры и моряки, профессиональные следователи и фанаты-любители пытали свои силы в решении этой загадки века. О трагедии на «Императрице Марии» написаны книги: роман Сергеева-Ценского «Утренний взрыв», «Арбатская повесть» Елкина, главы воспоминаний А. Лукина «Флот»…
По версии писателя-мариниста Анатолия Елкина взрыв на «Марии» был подготовлен германской агентурой, обосновавшейся еще до войны в Николаеве, где строили дредноут. Довольно стройно и убедительно изложены елкинские доводы в «Арбатской повести», вышедшей отдельной книгой.
Категорически не согласен был с этой версий известный историк флота доцент военно-морской академии ныне покойный капитан 1 ранга Залесский. Однако до недавнего времени были живы и те, кто пережил чудовищный взрыв на «Марии». Один из них скончался 4 октября 1980 года в Русском приюте в Монмаранси – бывший лейтенант российского флота Владимир Владимирович Успенский.
Огнеопасные подметки
Итак, вахтенным начальником на «Марии» в день трагедии был командир башни главного калибра мичман Владимир Успенский. От гибели его спасло то, что в момент взрыва он находился в районе кормовой трубы. Жизнь его полна превратностей и крутых поворотов.
После революции служил в Белом флоте. Затем чужбина. В Париже работал шофером такси, портным театральных костюмов… Только в 1969 году бывший лейтенант опубликовал свои заметки о возможных причинах гибели «Императрицы Марии» на страницах Бюллетеня общества офицеров российского императорского флота.
РУКОЮ ОЧЕВИДЦА: «В настоящих воспоминаниях я не стал говорить об агонии корабля, длившейся 54 минуты. Ограничусь лишь сообщением об одном практически не известном факте, свидетелем которого мне выпала судьба быть.
Линейный корабль «Императрица Мария» проектировался и закладывался до первой мировой войны. Многочисленные электромоторы для него были заказаны на германских заводах. Начавшаяся война создала тяжелые условия для достройки корабля. К сожалению, те, что нашли, были значительно больше по размерам, и пришлось выкраивать необходимую площадь за счет жилых помещений. Команде негде было жить, и вопреки всем уставам прислуга 12-дюймовых орудий жила в самих башнях. Боевой запас трех орудий башни состоял из 300 фугасных и бронебойных снарядов и 600 полузарядов бездымного пороха.
Наши пороха отличались исключительной стойкостью, и о каком-либо самовозгорании не могло быть и речи. Совершенно необоснованно предположение о нагревании пороха от паровых трубопроводов, возможности электрозамыкания. Коммуникации проходили снаружи и не представляли ни малейшей опасности.
Известно, что линкор вступил в строй с недоделками. Поэтому до самой его гибели на борту находились портовые и заводские рабочие. За их работой следил инженер-поручик С.Шапошников, с которым у меня были приятельские отношения. Он знал «Императрицу Марию», как говорится, от киля до клотика и рассказал мне о многочисленных отступлениях и всяческих технических затруднениях, связанных с войной.
Через два года после трагедии, когда линкор уже находился в доке, Шапошников в подбашенном помещении одной из башен обнаружил странную находку, которая навела нас на интересные размышления. Найден был матросский сундучок, в котором находились две стеариновые свечи, одна начатая, другая наполовину сгоревшая, коробка спичек, точнее то, что от нее осталось после после двухлетнего пребывания в воде, набор сапожных инструментов, а также две пары ботинок, одна из которых была починена, а другая не закончена. То, что мы увидели вместо обычной кожаной подошвы, нас поразило: к ботинкам владелец сундучка гвоздями прибил нарезанные полоски бездымного пороха, вынутые из полузарядов для 12-дюймовых орудий! Рядом лежали несколько таких полосок.
Для того чтобы иметь пороховые полоски и прятать сундучок в подбашенном помещении, следовало принадлежать к составу башенной прислуги. Так, может быть, и в первой башне обитал такой сапожник?
Тогда картина пожара проясняется. Чтобы достать ленточный порох, нужно было открыть крышку пенала, разрезать шелковый чехол и вытянуть пластину. Порох, пролежавший полтора года в герметически закрытом пенале, мог выделить какие-то эфирные пары, вспыхнувшие от близстоящей свечи. Загоревшийся газ воспламенил чехол и порох. В открытом пенале порох не мог взорваться – он загорелся, и это горение продолжалось, быть может, полминуты или чуть больше, пока не достигло критической температуры горения – 1200 градусов. Сгорание четырех пудов пороха в сравнительно небольшом помещении вызвало, без сомнения, взрыв остальных 599 пеналов.
К сожалению, гражданская война, а затем уход из Крыма разлучили нас с Шапошниковым. Но то, что я видел своими глазами, то, что мы предполагали с инженер-поручиком, не может разве служить еще одной версией гибели линейного корабля «Императрица Мария»?»
И все-таки – «злой умысел»?
Капитан 1 ранга Октябрь Петрович Бар-Бирюков служил в пятидесятые годы на линкоре «Новороссийск», пережившим в той же злосчастной Северной бухте трагедию своего предшественника – дредноута «Императрица Мария». Много лет расследовал он обстоятельства обеих катастроф. Вот, что ему удалось установить по «делу «Марии»:
«После Великой Отечественной войны исследователями, сумевшими добраться до документов из архива КГБ, были выявлены и обнародованы сведения о работе в Николаеве с 1907 года (в т. ч. на судостроительном заводе, строившем русские линкоры) группы немецких шпионов во главе с резидентом Верманом. В нее входили многие известные в этом городе лица и даже городской голова Николаева – Матвеев, а главное – инженеры верфи: Шеффер, Линке, Феоктистов и другие, кроме того – обучавшийся в Германии электротехник Сгибнев. Это вскрылось органами ОГПУ еще в начале тридцатых годов, когда ее члены были арестованы и в ходе следствия дали показания об участии в подрыве "И. М.", За что, по этим сведениям, непосредственным исполнителям акции – Феоктистову и Сгибневу – Верманом было обещано по 80 тысяч рублей золотом каждому, правда, после окончания боевых действий…
Наших чекистов тогда все это мало интересовало – дела дореволюционной давности рассматривались не более чем исторически любопытная «фактура». И поэтому в ходе расследования текущей «вредительской» деятельности этой группы информация о подрыве "И. М." не получила дальнейшей разработки.
Не так давно сотрудники Центрального архива ФСБ России А. Черепков и А. Шишкин, разыскав часть следственных материалов по делу группы Вермана, документально подтвердили факт разоблачения в 1933 году в Николаеве глубоко законспирированной сети разведчиков, работавшей на Германию, действовавшей там с предвоенных времен и «ориентированной» на местные судостроительные заводы. Правда, они не нашли в первоначально обнаруженных ими архивных документах конкретных доказательств их участия в подрыве "И. М." Но содержание некоторых протоколов допросов членов группы Вермана уже тогда давало довольно веские основания полагать, что эта шпионская организация, располагавшая большими возможностями, вполне могла тaкyю диверсию осуществить. Ведь она вряд ли "сидела сложа руки" во время войны: для Германии нужда вывести из строя новые русские линкоры на Черном море, представлявшие смертельную угрозу для «Гебена» и «Бреслау», была острейшей…
Недавно упомянутые выше сотрудники ЦА ФСБ РФ, продолжив поиск и исследование материалов, связанных с делом группы Вермана, нашли в выявленных ими архивных документах ОГПУ Украины за 1933—1934 годы и Севастопольского жандармского управления за октябрь – ноябрь 1916 года новые факты, существенно дополняющие и по-новому раскрывающие «диверсионную» версию причины подрыва "И. М." Так, протоколы допросов свидетельствуют, что уроженец (1883 г.) города Херсона – сын выходца из Германии, пароходчика Э. Вермана – Верман Виктор Эдуардович, получивший образование в фатерланде и Швейцарии, преуспевающий делец, а потом инженер кораблестроительного завода «Руссуд», действительно являлся немецким разведчиком с дореволюционных времен (деятельность В. Вермана подробно изложена в той части архивного следственного дела ОГПУ Украины за 1933 год, которая называется "Моя шпионская деятельность в пользу Германии при царском правительстве"). На допросах он, в частности, показал: "…Шпионской работой я стал заниматься в 1908 году в Николаеве (именно с этого периода начинается осуществление новой кораблестроительной программы на юге России. – О. Б.), работая на заводе «Наваль» в отделе морских машин. Вовлечен в шпионскую деятельность я был группой немецких инженеров того отдела, состоявшей из инженера Моора и Гана", И далее: "Моор и Ган», а более всех первый, стали обрабатывать и вовлекать меня в разведывательную работу в пользу Германии…". После отъезда Гана и Моора в фатерланд «руководство» работой Вермана перешло непосредственно к германскому вице-консулу в Николаеве господину Винштайну. Верман в своих показаниях дал о нем исчерпывающие сведения: "…Я узнал, что Винштайн является офицером германской армии в чине гауптмана (капитана), что находится он в России не случайно, а является резидентом германского генерального штаба и проводит большую разведывательную работу на юге России. Примерно с 1908 года Винштайн стал в Николаеве вице-консулом. Бежал в Германию за несколько дней до объявления войны – в июле 1914 года". Из-за сложившихся обстоятельств Верману было поручено взять на себя руководство всей немецкой разведсетью на юге России: в Николаеве, Одессе, Херсоне и Севастополе. Вместе со своей агентурой он вербовал там людей для разведывательной работы (на юге Украины тогда проживало много обрусевших немцев-колонистов), собирал материалы о промышленных предприятиях, данные о строившихся военных судах надводного и подводного плавания, их конструкции, вооружении, тоннаже, скорости хода и т. п. На допросах Верман рассказывал: "…Из лиц, мной лично завербованных для шпионской работы в период 1908—1914 гг., я помню следующих: Штайвеха, Блимке… Линке Бруно, инженера Шеффера… электрика Сгибнева" (с последним его свел в 1910 году германский консул в Николаеве Фришен, выбравший опытного электротехника Сгибнева, падкого на деньги владельца мастерской, своим наметанным глазом разведчика в качестве нужной фигуры в затевавшейся им "большой игре". Учитывая при этом, что и Верман, и Сгибнев знали друг друга по городскому яхт-клубу, так как оба были завзятыми яхтсменами…). Все завербованные были или, как Сгибнев, стали (он по заданию Вермана с 1911 года перешел на работу в "Руссуд") сотрудниками судостроительных заводов, имевшими право прохода на строившиеся там корабли. Электрик же Сгибнев отвечал за работы по электрооборудованию на строившихся «Руссудом» военных кораблях, в том числе и на "Императрице Марии".
В 1933 году в ходе следствия Сгибнев показал, что Вермана очень интересовала схема электрооборудования артиллерийских башен главного калибра на новых линейных кораблях типа «Дредноут», особенно на первом из них, переданном флоту, – "Императрице Марии". "В период 1912—1914 гг., – рассказывал Сгибнев, – я передавал Верману различные сведения о ходе их постройки и сроках готовности отдельных отсеков – в рамках того, что мне было известно". Особый интерес немецкой разведки к электросхемам артиллерийских башен главного калибра этих линкоров становится понятен: ведь первый странный взрыв на "Императрице Марии" произошел именно под ее носовой артиллерийской башней главного калибра, все помещения которой были насыщены различным электрооборудованием…
В 1918 году, после оккупации немцами Юга России разведывательная деятельность Вермана была вознаграждена по достоинству.
Из протокола его допроса:
«…По представлению капитан-лейтенанта Клосса я был германским командованием за самоотверженную работу и шпионскую деятельность в пользу Германии награжден Железным крестом 2-й степени". Пережив интервенцию и гражданскую войну, Верман осел в Николаеве.
Таким образом, взрыв на "И. М.", несмотря на депортацию Вернера в этот период, скорее всего осуществлен по его замыслу. Ведь не только в Николаеве, но и в Севастополе им была подготовлена сеть агентов. На допросах в 1933 году он так говорил об этом: "…Я лично осуществлял связь с 1908 года по разведывательной работе со следующими городами:…Севастополем, где разведывательной деятельностью руководил инженер-механик завода 'Наваль" Визер, находившийся в Севастополе по поручению нашего завода специально для монтажа достраивавшегося в Севастополе броненосца «Златоуст». Знаю, что у Визера была там своя шпионская сеть, из состава которой я помню только конструктора адмиралтейства Карпова Ивана; с ним мне приходилось лично сталкиваться". В связи с этим возникает вопрос: не участвовали ли люди Визера (да и он сам) в работах на «Марии» в начале октября 1916 года? Ведь на ее борту тогда ежедневно находились работники судостроительных предприятий, среди которых вполне могли быть и они. Вот что об этом говорится в докладной от 14.10.16 г. руководителя севастопольского жандармского управления начальнику штаба Черноморского флота (недавно выявленной исследователями). В ней приводятся сведения секретных агентов жандармерии на "И. М.": "Матросы говорят о том, что рабочие по проводке электричества, бывшие на корабле накануне взрыва до 10 часов вечера, могли что-нибудь учинить и со злым умыслом, так как рабочие при входе на корабль совершенно не осматривались и работали также без досмотра. Особенно высказывается подозрение в этом отношении на инженера той фирмы, что на Нахимовском проспекте, в д. 355, якобы накануне взрыва уехавшего из Севастополя… А взрыв мог произойти от неправильного соединения электрических проводов, так как перед пожаром на корабле погасло электричество…" (верный признак короткого замыкания электросети. – О. Б.). О том, что постройка новейших линкоров Черноморского флота тщательно «опекалась» агентами германской военной разведки, свидетельствуют и другие недавно выявленные документы».
* * *
Как бы там ни было, но даже роковой взрыв не смог, как говорят артиллеристы, "привести к молчанию" пушки "Императрицы Марии". Башни погибшего линкора незадолго перед Великой Отечественной войной были извлечены со дна морского водолазами ЭПРОНа (Экспедиции подводных работ особого назначения) и установлены под Севастополем. О подвиге 30-й береговой батареи, оснащенной поднятыми двенадцатидюймовками, – рассказ особый. Во всяком случае, орудиям "Императрицы Марии" довелось стрелять не только по кайзеровским кораблям, но и по гитлеровским танкам.
ОРАКУЛ 2000
Летом 1987 года в Севастополь в музей Черноморского флота пришла объемистая бандероль из Парижа. Когда ее вскрыли, на столе начальника музея заструился блеклый белый шелк старого флага. Огромное полотнище пересекал наискось голубой андреевский крест.
То был кормовой флаг дредноута «Императрица Марии», под которым корабль встретил свой смертный час. Его прислал сын контр-адмирала Павла Остелецкого, эмигрантская судьба которого забросила во Францию.
– Мы очень благодарны Николаю Павловичу Остелецкому, – говорит главный экспозиционер музея Генриетта Васильевна Парамонова, – за то, что он сохранил и передал нам эту прекрасную реликвию. У флага "Императрицы Марии", спасенного матросами, мы будем рассказывать молодым морякам о самоотверженности их прадедов, будем учить их бдительности и мужеству.
Мне довелось подержать в руках это историческое полотнище. Сегодня, сложенный раз пять – музейные стены слишком малы для него – флаг «Марии» положен под стекло.
Так устроен человек: все, что было до его рождения, кажется ему древностью. Я тоже считал, что гибель «Марии» – глубокая старина, пока однажды севастопольские друзья не познакомили меня с рыбаком-старожилом, носившего фамилию замечательного гоголевского героя – Бульба. Рыбак жил на Северной стороне в маленьком домике с большим садом. Мальчишкой ему довелось быть очевидцем рокового пожара на «Марии», а в зрелых годах – стал свидетелем трагедии линкора «Новороссийск». Именно Бульба и рассказал мне, что в старинных – лазаревских – казармах Учебного отряда Черноморского флота находится рында – судовой колокол – с «Императрицы Марии»… Поначалу просто не поверил. Но на другой день заместитель начальника отряда провел меня в комнату боевой славы. Огромный бронзовый колокол висел на специальном кронштейне. Я и мечтать не мог о том, что однажды смогу прикоснуться к реальному металлу «Императрицы Марии». Однако вот он передо мной!
Как странно: давным-давно нет корабля, но голос его можно услышать и ныне.
– Бам-мм!… – Многопудовая рында гудит чуть надтреснуто. Край колокола рассекала трещина – след памятного взрыва, чье эхо и по сию пору отзывается болью в каждом русском сердце.
…
Но даже такая потеря, как линкор «Императрица Мария» не прервала работы адмирала Колчака по подготовке десанта на Босфор. Только теперь надо было рассчитывать только на свои силы. Что же касается союзников, тот тут вполне был справедлив стародавний афоризм: «избави Бог, нас от таких друзей, а с врагами мы и сами справимся».
Колчак и Черчилль.
Как ни странно, но у этих полярно разных деятелей было немало общих параллелей в характерах и судьбах.
Они родились в один и тот же год. Ровесники. Один появился на свет в Лондоне, другой в Санкт-Петербурге. В жилах обоих текла горячая кровь: у Колчака – казачья, у Черчилля – пиратская (его предок капитан некий капитан Черчилль женился на правнучке знаменитого корсара и мореплавателя Фрэнсиса Дрейка).
В один и тот же год оба они поступили в привилегированные военные школы – один в Морской корпус, другой в кавалерийское училище в Сэндхерсте. Правда, как отмечают биографы британского премьера, особенными способностями молодой Уинстон Черчилль не блистал: «в тот же Сэндхерст ему удалось поступить только с третьей попытки». Колчак блестяще кончил курс с премией адмирала Рикорди.
Закончив училище в 1895 году новоиспеченный кавалерист начинает тосковать, что «возможности вести жизнь, полную приключений, стали в британской армии весьма ограниченными». Не та ли тоска снедает и молодого мичмана русского флота, томящегося на старом учебном корабле?
Колчак рвется на юг Африки – в Трансвааль, где вовсю пылает война буров с англичанами. «Я думаю, что каждый мужчина, слыша и читая о таком деле, должен был испытывать хотя бы смутное и слабое желание в нем участвовать.» Участвовать, разумеется, на стороне буров.
Именно туда же в Капскую колонию направляется и Черчилль. Правда, ему приходится снять погоны и прибыть в район боевых действий в качестве военного корреспондента. Во время глубокой разведки блиндированный поезд англичан, в котором находился и Уинстон, попадает в западню. Буры берут в его плен.
Колчаку не суждено попасть в Южную Африку. (За него это сделает его сын Ростислав, который немало лет проработает во французском Алжире). Стрелка его судьбы показала «чистый норд». Он отправляется пытать счастья на север Сибири. Но через четыре года он найдет свое поле славы – Порт-Артур.
Первая мировая война возвращает обоих на Балтику. Военно-морской министр Черчилль отправляется в Бельгию, чтобы лично руководить обороной Антверпена. А эсминец капитана 2 ранга Колчака действует в восточном секторе Балтийского моря.
Но через несколько лет и Колчак, и Черчилль окажутся по обе стороны одной цели – перед Босфоро-Дарданельскими проливами. Но видели они ее диаметрально разно.
Формально Британия объявила войну Турции 5 ноября, но за два дня до того, адмирал Карден получил приказ от своего адмиралтейства – «опробовать эффект воздействия корабельных орудий на внешние форты» Дарданелл. Четыре броненосца (два британских и два французских) в течение десяти минут выпустили 76 тяжелых снарядов по главным фортам, прикрывающим вход в пролив – Кум-Кале и Седд-уль-Бахру. Стрельба имела некоторый успех – один турецкий артпогреб взлетел на воздух. Адмиралтейство решило, что предупреждение великого Нельсона устарело, и стало готовить операцию по захвату пролива одними кораблями, для чего решено было принести в жертву старые линкоры. «Важность результата оправдает тяжелые потери». Убеждал Черчиль вице-адмирала Кардена, стоявшего под Дарданеллами.
Черчиллю, главному вдохновителю дарданельской операции, точно также, как потом и Колчаку, воителю Босфора, высшее командование отказало в выделении драгоценных сухопутных войск. Черчилль просил 75 тысяч «опытных солдат из Франции» и получил решительный отказ, поскольку Франция балансировала на краю поражения, а проливы могли подождать.
«Удобный случай не долго ждет» – не уставал повторять Черчилль старую английскую пословицу, – «иначе русские захватят проливы до того, как над ними взовьется британский флаг».
С ним соглашались, но полагали, что мощная корабельная артиллерия решит дело сама собой. На всякий случай адмиралтейство направило на эскадру Кардена…два батальона морской пехоты. Много позже, когда началось правительственное расследование дарданелльской катастрофы, Черчилль заявил, что он не начал бы операции, если бы знал, что для ее успеха понадобиться не 75 тысяч отборных солдат, а 100 тысяч.
Немецкий морской министр адмирал Тирпиц 8 августа 1915 года: «У Дарданелл идет ожесточенная борьба. Если они будут взяты, мы неминуемо проиграем войну». То же самое он мог сказать и о Босфоре.
Знаменитый французский адмирал Давелью: «Трудно было нагромоздить больше военных ошибок на столь малом театре военных действий, каковыми были Дарданеллы».
Английский адмирал Вимис: «Во всей мировой истории нет ни одной операции, которая была бы предпринята на столь скорую руку и которая была бы столь плохо организована».
