Чингиз Абдуллаев
Повествование неудачника
– А если бы было выгодно, значит, я бы сдал? – поинтересовался Кудлин.
– Предают только свои, – напомнил Рашковский, пристально посмотрев на своего советника, – это ты сам сказал пять минут назад. Но предают только в том случае, если это выгодно. Какая тебе выгода от срыва наших договоренностей – я не представляю, а какая выгода от завершения сделки – очень даже представляю. Выгода материальная и вполне конкретная.
– Что будем делать, уважаемый философ?
– Думать. Ты сам учил меня еще в детстве, когда я лез в драку, что прежде нужно подумать и оценить обстановку, а уже потом лезть сломя голову.
– Это верно. Но у нас целых две проблемы – вернее, даже три…
– Я думал, только одна – отправить человека, чтобы он все проверил на месте. А какие остальные две?
– Наши двое посланцев. Первым был Реваз, но за него я опасаюсь меньше всего. Он давно работает с нами и понимает, что в таких случаях лучше молчать. Себе дороже. Из него вряд ли смогут выбить показания. А если смогут, у нас будут неприятности. Не очень большие, доказательств все равно не найдут, но неприятности все равно обеспечены.
– Я знаю Реваза уже больше пятнадцати лет, – возразил Рашковский, – он будет молчать, и никто не сможет из него даже одного слова вытащить. И не забывай, что мы послали к нему своего адвоката. Если ситуация выйдет из-под контроля, нам сразу об этом сообщат.
– Согласен. Эта проблема самая легкая, а вот вторая – Леонас Кярчаускас, наш второй посланец.
– Это была твоя кандидатура, – напомнил Рашковский.
– Мы с ним работали уже давно, но я решил, что нужно подстраховаться. После ареста Реваза мы вызвали из Каунаса этого литовца, который вообще не имеет никакого отношения к нашим делам. Он ведь работал обычно в своем порту, принимал и отправлял грузы. У него было большое преимущество – он гражданин Литвы, а значит, ему не нужна виза для поездки в Испанию. Конечно, мы рисковали, но сознательно пошли на это, чтобы не подставлять наших людей. И его тоже взяли. Но к нему мы не можем послать нашего адвоката.
– Я думаю, что его не станут бить в Интерполе, – невесело пошутил Рашковский, – или в испанской полиции, чтобы выбить показания.
– Конечно, не станут. Он считается гражданином Европы, Литва входит в ЕС и Шенгенскую зону. Я уже распорядился перевести деньги его семье, чтобы наняли хорошего испанского адвоката.
– Значит, проблем у нас нет, – подвел итог Валентин Давидович.
– Есть. Мы не знаем, кто и как выдает наших людей. Это во-первых. Не можем доверять нашим будущим компаньонам, которые не смогли обеспечить безопасность Леонаса. Это второе. И, наконец, самая главная проблема – нужно найти третьего посланца или отказаться от работы с марокканцами.
– Ты считал прибыль от этой сделки, – произнес Рашковский, – кажется, говорил, что полторы тысячи процентов гарантировано. Ты много знаешь дел, за которые можно получить такой процент? Если знаешь, подскажи.
– Не знаю, – согласился Кудлин, – но мне не нравится такое начало. Нужно очень серьезно продумать кандидатуру третьего. И если он провалится, будем сворачивать наши отношения с марокканцами. Значит, мы что-то не можем предусмотреть, а это самое опасное в нашем деле.
– Может, туда отправиться мне или тебе? – невесело предложил Рашковский. – Погуляем, посмотрим красивые места, заодно все лично проверим.
– Ты сможешь проверить качество товара? – спросил Кудлин. – Лично я не могу даже смотреть на него. У меня больная печень, и диабет зашкаливает, ты об этом прекрасно знаешь. Ты тоже не подходишь на роль приемщика товара, слишком известная фигура. Представляешь, какие заголовки будут в газетах, когда тебя арестуют?
– Типун тебе на язык, – рассмеялся Рашковский. – Надеюсь, что не доставлю такого удовольствия нашим журналистам.
– Тогда будем думать, – согласился Кудлин. – Еще раз все проверим, пройдем заново всю цепочку. Может, к нам опять кого-то внедрили.
– Это твоя забота, – заметил Валентин Давидович, – ты у нас главный специалист по всем этим гадам. И разыщи наконец своего генерала, он ведь может нам помочь.
– Нельзя, – убежденно ответил Кудлин, – сейчас нельзя. В Министерстве внутренних дел идет переаттестация всего руководящего состава. За ним наверняка наблюдают сотрудники собственной службы безопасности МВД. Генерал сейчас должен быть чистым как стеклышко, чтобы спокойно пройти переаттестацию и не вызывать никаких подозрений. Когда все закончится, мы с ним встретимся.
– Когда все закончится, он нам вообще не будет нужен, – отчеканил Рашковский.
– Такие люди нам всегда будут нужны, – возразил Кудлин. – Это как золотой запас, который никогда не теряет в цене, а только дорожает с каждым годом.
– Что ты предлагаешь?
– Слишком много неизвестных, – задумчиво произнес Кудлин. – Я думаю, что нужно начать собственную игру, сыграть на опережение.
Раздался звонок внутреннего телефона. Рашковский нажал кнопку.
– Валентин Давидович, вы просили напомнить, что у вас сегодня обед с австрийским послом, – сообщила секретарь.
– Да, я помню. Скажи Акперу, что мы поедем в половине первого, чтобы не опоздать.
Акпер Иманов был руководителем его службы безопасности и работал с ним уже больше десяти лет.
– Как твоя новая секретарша? – поинтересовался Кудлин. – Нормально работает?
– Пока да, а почему ты спрашиваешь?
– Она у нас только пять месяцев, и уже два провала, – объяснил Леонид Дмитриевич.
– Ты думаешь, это как-то связано с ней?
– Нет, просто вспомнил, сколько она работает. Ты ведь у нас всегда берешь на работу девочек из модельных агентств. О твоих секретаршах рассказывают такие красивые легенды… У тебя с этой Виолой что-то было?
– Не говори глупостей! Ты ведь знаешь мой принцип – на работе никаких фривольностей, никаких интрижек. Иначе это не работа, а бардак. Если бы я хотел с ней спать, сделал бы ее любовницей, а не секретарем.
– Это я понимаю, – удовлетворенно произнес Кудлин, – но однажды ты уже изменил собственным принципам, и мы едва не погорели…
– Я помню, – негромко ответил Рашковский, меняясь в лице, – не нужно мне напоминать. Это урок на всю жизнь. Нет, я не сплю с Виолой и никогда этого не сделаю. Теперь ты удовлетворен?
– Вполне. Хотя хорошо, что она этого не слышит. Каждая из них приходит к тебе в приемную с тайной надеждой, что ты наконец обратишь на них внимание.
– Иди к черту! – рассмеялся Рашковский.
– Уже ухожу, – кивнул Кудлин, – и обещаю, что буду очень крепко думать над нашими проблемами.
Глава 3
Пограничные войска входили в систему всесильного Комитета государственной безопасности. И, конечно, на границе не было такой страшной «дедовщины», как вообще в армии. Да и коллектив достаточно небольшой, все друг друга знали и относились достаточно терпимо. И хотя капитан Гудыма был неприятным типом, злым и упертым, нужно отдать ему должное – своих ребят он всегда прикрывал и никогда не сдавал. А лейтенант Волохов страдал характерной болезнью – почти все время был немного навеселе, умудряясь находить самогон даже в условиях высокогорья у местных жителей.
За первые полтора года мы задержали троих или четверых нарушителей, чабанов и охотников, случайно оказавшихся на нашей территории. Ни одного серьезного нарушителя мы так и не увидели. Сейчас в это трудно поверить, но это действительно так. В соседнем Афганистане произошла революция, к власти пришел Нур Мухаммед Тараки, и наши соседи решили строить социализм. Можете себе представить? Из раннего феодализма – сразу в социализм!
Но контрабандистов и вражеских шпионов у нас не было. Все афганцы прекрасно знали, что мы очень неплохо контролируем свою границу, и не рисковали лезть к нам через горы. Тем более что с другой стороны был город Питай, и начальник полиции вместе с руководителем местной власти этого городка считались нашими друзьями и довольно часто бывали на нашей стороне.
В общем, служба протекала спокойно, и вскоре я даже стал сержантом. Кирьяну сержанта не дали, его Гудыма недолюбливал. А потом мы узнали, что Тараки задушили, и вместо него лидером афганских революционеров стал Хафизулла Амин. Наш прапорщик Нуралиев еще глубокомысленно изрек, что это нормально, когда один лидер убирает другого. Но оказалось, что не все так нормально… Амина потом обвинили в том, что он был едва ли не американским шпионом. Вы все, конечно, помните, что потом случилось. В декабре в Кабуле произошел очередной переворот, только на этот раз там отличились наши профессионалы. Во дворец Амина ворвались сотрудники наших элитных групп и убили его, заодно перебив и его охрану, и, кажется, кого-то из членов его семьи. И мы еще говорили о каких-то наших идеалах… Все это вранье, пока не сталкиваешься с действительностью. До сих пор не понимаю – для чего нам это было нужно и кто советовал устроить такую глупую резню в спокойном государстве? А потом туда привезли это ничтожество Бабрака Кармаля, и в Афганистан вошли наши войска. Хотя нет, все было совсем наоборот. Сначала вошли наши спецназовцы, потом войска, а уже потом привезли Кармаля, который и обратился за союзнической помощью к уже марширующим по его стране советским войскам.
Это произошло уже зимой восьмидесятого, до моей демобилизации оставались считаные месяцы. И мы узнали, что в Афганистане началась война. Все понимали, что это не просто ввод наших войск в мирный Афганистан, а война, которая затянется на долгие годы – ведь невозможно победить миллионы сельских жителей, рассыпанных на огромных территориях.
В общем, уже через два дня на нашей заставе появилось начальство. Приехал какой-то неизвестный мужчина в штатском, подполковник, руководивший нашим отрядом, и еще несколько старших офицеров. Всем сообщили, что теперь нужно будет усилить внимание к государственной границе, ведь в соседней стране идет война, которую начали империалисты. Мы молча слушали и прекрасно знали, что никаких империалистов там не было. Просто шла обыкновенная борьба за власть, когда одна гадина съела другую, а потом, с нашей помощью, появилась третья гадина и, с нашей же помощью, съела вторую.
Уже через неделю мы задержали первого беженца с той стороны, потом еще несколько человек. Таджики и узбеки, проживающие в Северном Афганистане, начали перебираться к нам в надежде спастись от ужасов войны. Затем появились наркокурьеры, которым помогали некоторые наши офицеры. Это была самая большая тайна афганской войны. Любой воинский контингент, входивший в Афганистан, неминуемо оказывался перед дилеммой, как ему дальше существовать. Ведь все понимали, что опиумный мак дает неслыханные доходы при его транспортировке в Европу. А войска входили в страну вместе с самолетами и вертолетами. Теперь все поняли? Конечно, наркотики перевозили и те, кто хотел на них заработать. А заработать очень легко. Просто погрузить несколько мешков в салон и выгрузить где-нибудь в европейской части нашей страны. В результате можно получить деньги, превышающие любой генеральский оклад на тысячу лет вперед. Кто перед таким устоит? Может, поэтому никто не мог добиться никакого военного успеха, и в этом как раз и состоит главный военный секрет Афганистана? На самом деле побеждают не талибы или моджахеды, а соблазн деньгами и наркотиками.
Так было с нашими войсками, начавшими разлагаться в Афганистане, так будет и с американцами, и с войсками НАТО. Они привезут эту заразу к себе домой и станут не только поставщиками и курьерами, но и сами подсядут на этот проклятый героин, идущий из некогда тихой южной страны. Единственная сила, которая может действительно справиться с этой чумой, – фанатики-талибы. Сейчас вы сразу вспомните о моем отце и скажете, что я сторонник исламского государства. Ничего подобного, я говорю абсолютно искренне. Только фанатики, верящие в Аллаха, способны отрубать головы наркоторговцам и контрабандистам и проявлять необходимую последовательность и жестокость, чтобы бороться с этой чумой. Но здесь есть еще один нюанс. Эти же фанатики считают, что отравлять и одурманивать неверных – вполне богоугодное дело, поэтому, решительно расправляясь со всеми возможными контрабандистами и поставщиками наркотиков в собственных странах, берут под свой контроль наркотрафики и с удовольствием травят этим зельем европейские страны и американцев, а заодно и получают деньги от продажи этой гадости. Но все равно это один контролируемый канал, тогда как в отсутствии жесткой власти наркотики идут по всем каналам, включая официальные, дипломатические и особенно военные. Таможенники не проверяют военный транспорт и военные грузы, а этим почти всегда пользуются нечистоплотные офицеры.
Оставшиеся до моей демобилизации несколько месяцев были достаточно трудными, один раз меня даже чуть не убили. Все закончилось весной восьмидесятого, когда группа контрабандистов попыталась прорваться через нашу границу. Мы их остановили. Всех четверых. А они убили Кирьяна, которому оставалось служить всего два дня. Иногда бывает в жизни и такое невезение. А в меня пуля угодила рикошетом, и я попал в больницу еще на несколько месяцев. Ранение в плечо было не таким опасным, и я надеялся выйти довольно быстро, но в госпитале мне занесли инфекцию, и началось общее заражение крови, едва не отправившее меня на тот свет. В результате я вместо положенного месяца провалялся целых четыре и вернулся домой истощенный и похожий на бежавшего из фашистского концлагеря узника. Разумеется, в восьмидесятом году я уже не успел подать документы в институт. А если совсем честно, и не собирался этого делать.
Конечно, нам с Кирьяном очень не повезло. Ведь мы должны были выйти в наряд ночью, а поменялись с новичками и решили идти днем, чтобы было спокойнее и удобнее. А оказалось, что сами выбрали себе судьбу. Его убили, а меня ранили. И я в августе восьмидесятого при-ехал в Казань.
Устроился на завод, где работал мой отец, подсобным рабочим, и меня довольно быстро перевели в цех вальцовщиком – очевидно, в память об отце. Но на заводе мне очень не нравилось. Через несколько месяцев я уволился и пошел работать в местную типографию обычным рабочим, куда мне помогла устроиться мама. Там тоже не очень понравилось, и тогда я твердо решил уехать в Москву. К этому времени умерла моя бабушка, оставив двухкомнатную квартиру. Зарина уже встречалась с молодым парнем, и их свадьба была намечена на следующий год, когда Зарина должна была окончить свой медицинский институт и стать дипломированным врачом. У ее жениха была отдельная квартира, так что, продав квартиру бабушки, мама вручила мне деньги на поездку в Москву. Очень большие по тем временам деньги – пять тысяч рублей. Чувствуя себя миллионером, я сразу взял билет в Москву, твердо решив попытать счастья в столице, где прежде никогда не был.
Через несколько дней я прибыл на площадь трех вокзалов. Москва произвела на меня оглушительное впечатление, просто невероятное. Я поехал к нашему дальнему родственнику – Мусе Хайрулину, который жил где-то в Черемушках. Его дом я искал часа два, пока наконец не нашел эту дурацкую типовую девятиэтажку. Родственник оказался неприятным типом лет пятидесяти; он долго не открывал дверь, выспрашивая меня о моих родственниках и знакомых, а когда я уже собирался махнуть рукой и плюнуть на этого гниду, все-таки открыл.
Принял он меня нелюбезно. Сразу предупредил, что в квартире живут его мать, жена, двое детей, хотя я никого из них не видел и не слышал. Муса сказал, что мне надо устроиться в гостинице. Конечно, я готов был сразу уехать, но не знал, к кому и куда обращаться. Когда я объяснил, что деньги у меня есть, родственник согласно закивал, стал кому-то звонить по телефону, прося помочь мне с устройством в гостинице. Потом перезвонил еще кому-то. В конце концов выяснилось, что я могу поехать в гостиницу «Орленок», где мне уже забронирован двухместный номер. Кстати, уже спустя несколько лет я узнал, что на тот момент он был разведен, жил один, а его бедная мама умерла за пять лет до моего приезда. Он, наверное, думал, что я, как бедный родственник, позарюсь на его квартиру. Какое счастье, что у меня были деньги.
Вечером я, заплатив за тридцать дней, устроился в гостинице, которая должна была стать моим вторым домом, и сразу отправился на Красную площадь.
Несколько дней я просто гулял по столице, а потом решил, что нужно устраиваться на работу и думать о будущем, пришлось снова звонить Хайрулину. Он выслушал меня и сухо сообщил, что устроиться на работу без московской прописки невозможно. Я попросил помочь в оформлении этой прописки.
Хайрулин перезвонил мне через час и сказал, что столичная прописка будет стоить три тысячи рублей, и еще я должен буду жениться на какой-то неизвестной особе, чтобы гарантировать себе нормальную московскую прописку. Я был согласен на все условия. В общем, через несколько дней вместе с Мусой приехал какой-то простуженный хмырь, который все время сопел носом, говорил скороговоркой и достаточно невнятно. Он сначала внимательно проверил мой паспорт, затем пересчитал деньги – я дал вперед полторы тысячи рублей. Потом я узнал, что мне еще очень повезло. Родственник и его знакомый вполне могли «кинуть» меня, но они не обманули. Меня повезли куда-то в сторону аэропорта Шереметьево, где стояли заброшенные дома, но считавшиеся строениями в черте города. Там меня ждала женщина лет сорока пяти с помятым лицом и мрачными глазами. При мне ей выдали тысячу рублей, и она поехала в загс. Там мы заплатили еще двести рублей, и нас быстро зарегистрировали. Можете себе представить, эта тетка годилась мне в матери и выглядела на все шестьдесят.
Она напомнила мне, что через шесть месяцев нужно будет подать в этом загсе заявление на развод.
– Разве не в суд? – удивился я.
Все дружно расхохотались.
– В суде разводят только тех, у кого есть имущественные споры, – пояснил хмырь. Кстати, его все называли Вовой, – или если у вас есть несовершеннолетние дети. А если нет ни детей, ни совместно нажитого имущества, которое нужно делить, можно разводиться и через загс. Надеюсь, что вы не будете заводить детей, – добавил он под дружный смех Мусы и моей новоявленной супруги.
Через какое-то время я отдал еще полторы тысячи, но они потребовали сверху еще двести рублей, за услуги в загсе. Пришлось отдать и эти двести. Однако теперь я был женат на москвичке и мог абсолютно законно устраиваться на работу, прописавшись в ее хибаре. Позже я узнал, что она была «профессиональной женой» для таких приезжих, как я, получая с каждого по две тысячи рублей. Вы уже догадались, что оставшуюся тысячу делили между собой мой родственник и Вова. И еще двести рублей платили за оформление бумаг в загсе. А потом еще двести – при быстром разводе. В общем, у своей «жены» я был уже шестым мужем. Говорят, что ее третьим «мужем» был ставший сейчас очень популярным известный артист, которому срочно нужна была московская прописка. И он заплатил ей, кажется, пять или шесть тысяч рублей.
На следующий день я пошел искать работу. Сейчас в это трудно поверить, но в начале восьмидесятых везде висели объявления о приеме на работу. Я отправился на завод ЗИЛ, о котором много слышал, рассудив, что лучше работать на крупном предприятии, где меня не станут теребить и задавать ненужных вопросов. В отделе кадров меня встретили очень любезно – рабочих не хватало по всей стране – и сразу оформили, правда, с испытательным сроком, пояснив, что я должен прописаться у своей московской «супруги». Еще триста рублей ушли на разные формальности, но уже через месяц я работал на заводе, получал около двухсот рублей и был прописан у своей жены в ее покосившемся однокомнатном домике, где она сама, похоже, вообще не бывала.
После месяца проживания в «Орленке» я съехал в дом у метро «Текстильщики», где нашел для себя комнату у милых старичков, сдававших ее приехавшим провинциалам, и пошел в профсоюзный комитет, чтобы рассказать о неприятностях с женой, которая мне сразу начала «изменять». Сидевший в профкоме пожилой мужчина с орденскими планками на груди и культей левой руки слушал меня мрачно и явно недоброжелательно. Не перебивал, но все время морщился, словно от зубной боли.
– Не нужно было так торопиться с браком, – укоризненно сказал мне он.
Хорошо еще, что он не спросил про возраст моей супруги, иначе просто выгнал бы меня из профкома. Я понял, что здесь мне ничего не светит, и, уже уходя, неожиданно вспомнил про своего отца.
– Между прочим, мой отец тоже работал в профсоюзном комитете у нас в городе, и он, как и вы, был фронтовиком.
– В Казани? – уточнил ветеран.
– Да, конечно. На нашем заводе. У нас был большой и дружный коллектив. Там и сейчас работает около трех тысяч человек.
– Как звали отца? – неожиданно поинтересовался «старый хрыч».
– Ринат Илалутдинович Зайнашин, – ответил я. – У меня фамилия мамы, но в своей анкете я указал его имя и фамилию.
– Зайнашин был твоим отцом? – оживился ветеран. – Так я его знал. Мы с ним вместе однажды ездили по профсоюзной линии на Дальний Восток, проверяли работу профкомов в рабочих коллективах рыбпрома. Ты его сын, значит?
– Да. – Вот уж не думал, что отец может как-то помочь мне, тем более с того света.
– Геройский был человек, – горячо произнес профсоюзный вояка, – два боевых ордена имел. Он ведь в гвардейских частях служил… В общем, ты подавай заявление, думаю, мы сможем тебе помочь. Но если не хочешь жить со своей стервой, то лучше сразу разводись, тогда мы сможем тебя и на очередь поставить как нуждающегося в жилье молодого человека и комнату дадим в нашем общежитии. А еще лучше, если ты учиться пойдешь в институт. Сейчас инженеры знаешь как нужны!
Я уныло кивнул. Даже после школы мне не удалось набрать нужного количества баллов, а сейчас об этом мечтать даже глупо.
– У меня есть знакомый проректор, с которым мы вместе воевали, однополчанин, – пояснил этот тип, который начинал мне нравиться. – Я тебя отправлю к нему, может, он поможет с зачислением на заочный. А там постепенно и институт окончишь.
В общем, этот старик изменил мою жизнь. Уже через два месяца я получил комнату в общежитии, а к концу года успел развестись, снова став холостяком. А на следующий год умудрился поступить на заочный, набрав четыре тройки, из которых две мне поставили просто из жалости. Но не забывайте, что у меня уже был двухлетний стаж службы в армии, а это засчитывалось как особая льгота при поступлении. Были и такие времена.
Шесть лет пролетели, как один миг. В общежитии жилось весело. Работа была несложной, свободного времени навалом, молодых женщин рядом сколько угодно. А двести рублей зарплаты, да еще когда не нужно платить за жилье, были целым состоянием. Я даже два раза ездил по профсоюзным путевкам за границу – сначала в Болгарию, потом в Румынию. Хорошее было время. Не скрою, что наш профсоюзный ветеран меня по-особенному опекал. Александр Васильевич Филимонов, мир его праху, хороший был мужик.
В восемьдесят седьмом я получил диплом, и меня почти сразу перевели в цех уже на должность инженера. Правда, зарплата моя к тому времени была двести шестьдесят, а как инженер, я получал только сто девяносто. Хотя часто бывали и премии. Первое время я даже не хотел переходить в цех, но потом подумал, что нужно иметь в виду и свою карьеру, и жилье, которое я могу получить как молодой специалист.
Филимонов добился для меня аж двухкомнатной квартиры в районе метро «Сокол» из освобожденного фонда. Конечно, это был царский подарок. Уже в начале восемьдесят девятого я переехал в свою двухкомнатную квартиру. Вы не можете себе представить, каким счастливым я тогда был! Мы гуляли с друзьями целых три дня. Дом просто ходил ходуном, и один раз соседи снизу, не выдержав, даже вызвали милицию. Мы, конечно, напоили патруль.
Одним словом, в двадцать девять лет я уже был дипломированным инженером с московской пропиской и двухкомнатной квартирой почти в центре города. Сейчас понимаю, что это был подарок судьбы и я просто успел вскочить в «последний вагон». Стоявшие в очереди за мной молодые ребята так больше ничего и не получили. Понимаю, что обязан был этим исключительно Филимонову, который пробил мне в профкоме такую квартиру, и памяти моего отца-фронтовика. Тогда мне казалось, что я сумел ухватить судьбу за гриву и теперь все будет так, как я хочу. Увы, все получилось совсем не так, как я предполагал. Уже через несколько месяцев начались политические и экономические неурядицы, которые в конечном счете привели к развалу нашей прежней страны и к краху моей собственной судьбы… Но не буду забегать вперед. Лучше рассказывать все по порядку.
