Чингиз Абдуллаев
Фестиваль для южного города
– На открытии будет только иранский посол или еще кто-то?
– Другие послы подтвердили свое согласие. Правда, не все. Но российский, болгарский, румынский, украинский, грузинский будут обязательно. И еще две женщины. Послы США и Великобритании. Тоже припрутся на открытие. Ты мне скажи, почему в Вашингтоне и в Лондоне сидят такие чудаки на букву «м»? Они не понимают, что в мусульманское государство нежелательно присылать посла-женщину? А до этого из Франции вообще прислали посла с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Или они это делают нарочно?
– Ты не понимаешь. Для них это – способ выражения свободы. Если женщине откажут в назначении в мусульманскую страну только потому, что она женщина, это будет нарушением их законов, дискриминацией, не говоря уже о грандиозном скандале. То же самое и в отношении сексуальных меньшинств. Это свобода в их понимании...
– Какое понимание?.. Они должны учитывать местные условия...
– Иногда они сами попадают в смешные ситуации, – вспомнил Дронго. – Одно время в Баку работал послом Израиля наш друг Аркадий Мил-Ман. Потом его перевели в Москву, а его осталась замещать женщина. И в это время в Баку открывали новую синагогу. Приехали делегации из многих стран. Из Москвы даже прилетел Геннадий Хазанов. Можешь себе представить, что женщину, исполнявшую обязанности израильского посла, не пустили к мужчинам. Не положено по строгим иудейским законам. Ее отправили к другим женщинам за занавеску на второй этаж, откуда она могла наблюдать за всем, что происходит внизу. Иногда подобные курьезы случаются.
– Тем более нужно учитывать местные условия, – горячился Рафик.
– Напиши об этом Хиллари Клинтон в Вашингтон, – посоветовал Дронго. – У американцев государственный секретарь тоже женщина. И не нужно так нервничать. Во многих странах женщины уже стали президентами. А в мусульманской стране Беназир Бхутто была даже премьер-министром...
– И чем это закончилось? – насмешливо спросил Рафик.
– Ее убили не за то, что она была женщиной, а за то, что она была непримиримым политиком. То есть считалась опасной для остальных политиков-мужчин. А значит, ее убийство – лишь подтверждение всеобщей эмансипации и равенства полов.
– Ты у нас известный демократ, – заметил Рафик, – больше не буду с тобой спорить. Только учти, что все это будут твои проблемы. На нашего пожарника мы не очень рассчитываем. Он, может, и сможет защитить нас от пожара в большом зале, но от террористов вряд ли. Поэтому тебе нужно все решать самому.
– Это я уже понял, – вздохнул Дронго, – еще когда мне позвонили в Москву.
Глава 3
В этот день у него намечалась важная встреча. Дронго собирался встретиться с министром иностранных дел, чтобы обсудить с ним проблему Мовсани. Они были знакомы давно, уже много лет. Министр был первым профессиональным дипломатом, занявшим столь высокий пост. До него в этой должности работали филолог, ставший министром, бывший премьер, пониженный до посла и затем ставший министром, бывший сотрудник Академии, неизвестно каким образом попавший в министерское кресло, и другой ученый, тоже непонятным образом ставший министром и прославившийся своей воинственной некомпетентностью. Одним словом, с министрами иностранных дел республике не очень везло, как в популярном фильме «не очень везло с царями».
Нынешний министр был не просто профессиональным дипломатом, получившим образование в одном из лучших международных вузов тогда еще большой страны. Он последовательно прошел все ступени дипломатической службы: работал первым секретарем постоянного представительства Азербайджана в ООН, советником посольства в Вашингтоне и послом в Риме. Еще несколько лет в перерывах он работал в самом министерстве. Одним словом, это был человек, знающий работу дипломатов не понаслышке. И самое главное – он был начитанным, грамотным, образованным человеком, умеющим слушать и слышать, что для начальника в южной стране редкие качества. Министерский пост его не испортил. Может, потому, что он был настоящим интеллигентом не в первом поколении. Ведь нельзя считать себя интеллигентным человеком, если вы первый специалист с высшим образованием в своей семье. Интеллигента воспитывают книги отцовской библиотеки, считал один известный политик. Ведь действительно нельзя быть интеллигентом в первом поколении, так просто не бывает. Это всего лишь «образованец», говоря словами Солженицына.
Интеллигентом нельзя притвориться, и поэтому их так не любят, говорил академик Лихачев. У министра в этом плане было все в порядке с родословной. Его дед – известный врач-психолог, спасал людей в лагерях Сибири, куда был послан в конце тридцатых и откуда вернулся в пятидесятые годы. Именем этого человека была названа одна из центральных улиц города. Его отец и мать были известными учеными-химиками, отец был академиком и отличался независимым характером. Двое его дядей были народными писателями республики. А его тесть долгие годы возглавлял один из самых больших вузов страны. Такое количество достойных людей просто не давало ему возможности радикально измениться в худшую сторону.
Они встретились в кабинете министра. Несмотря на свои желания, даже министр был не вправе распоряжаться своим временем. Через час он должен был принимать посла и не мог никуда поехать даже для встречи со своим другом. В кабинете было просторно и светло. Сначала они говорили о разных мелочах, вспоминая друзей и знакомых. Понимая, как мало времени у его собеседника, Дронго перешел к самому важному вопросу.
– Ты знаешь, что скоро начнется фестиваль?
– Конечно, – кивнул министр. – Я получил приглашение на открытие. Хотя боюсь, что меня здесь не будет. У меня намечена на четырнадцатое встреча в Женеве.
– Представляю, сколько ты летаешь, – вспомнил Дронго.
– Можно подумать, что ты летаешь меньше.
– Но у меня бывает право выбора, а ты обязан лететь везде, где тебя ждут или ты нужен. Тебе намного сложнее.
– Будем считать, что ты меня убедил, – усмехнулся министр. – Ты ведь пришел не просто так. И вообще не просто так прилетел. Ты сразу спросил насчет фестиваля. Проблема Мовсани?
– Да.
– Мне уже звонила посол Великобритании. Она считает, что мы обязаны выделить специальную охрану для их гражданина. Между прочим, по дипломатическим каналам нам пришел запрос с просьбой разрешить прилететь сюда сотруднику охраны Мовсани с оружием. Наш министр внутренних дел категорически против. Ему вообще не нравится, что кто-то из иностранцев может прилетать в нашу страну со своим оружием. Проблема сложная. Но я думаю, что мы им разрешим. От одного пистолета ничего страшного не случится.
– Пистолет опасное оружие. Иногда он стреляет, – напомнил Дронго. – Когда есть оружие, оно должно выстрелить. Как ружье в конце пьесы.
– Он сотрудник английской контрразведки, – сказал министр. – Ты представляешь себе уровень его подготовки. И нам будет гораздо спокойнее, если он приедет вместе с Мовсани. Пусть сам и отвечает за его безопасность. Он английский гражданин, и пусть за его охрану отвечает английская спецслужба.
– Они все равно обвинят нас в случившемся, если Мовсани здесь убьют.
– Но тогда у нас будет хотя бы повод для возражений. Тебя что-то беспокоит?
– В отношении Мовсани фетву объявил сам покойный Аятолла Хомейни?
– Нет. В том-то и дело, что нет. В отношении Салмана Рушди за его «дьявольские стихи» фетву объявил сам Хомейни, и теперь уже никто не может ее отменить. Смертная казнь должна состояться, тем более что исполнителю обещана неслыханная награда – миллион долларов. Хотя сейчас, кажется, цена поднялась до пяти миллионов. Насчет Мовсани все иначе. Фетву ему вынес один из двенадцати высших священнослужителей Ирана. А это совсем другой приговор. Но размер вознаграждения может смутить любого. По-моему, два миллиона долларов. За такие деньги всегда можно найти исполнителя.
– Фанатизм в сочетании с денежным вознаграждением – всегда хороший повод для убийцы, – согласился Дронго.
– Поэтому нужно быть осторожнее. Мы обратились с запросом в наше Министерство национальной безопасности. И они обещали нам помочь. Выделяют своих сотрудников на время фестиваля. Это все, что мы можем сделать.
– А если отменить визит Мовсани?
– Нельзя. Уже невозможно. Во всех европейских газетах есть сообщение об участии Мовсани в нашем фестивале. Если сейчас он не приедет, это вызовет ненужную реакцию в большинстве европейских стран. Ты же знаешь, как они относятся к Ирану. И вообще иранская ядерная проблема сейчас одна из наиболее сложных тем в мировой политике. А нам нужно сохранять спокойствие, учитывая наше положение.
– Понимаю. Иран с юга, Россия с севера, нерешенная проблема в Карабахе с Арменией, воевавшая Грузия и курдские террористы в Турции, не говоря уже о вечно взрывоопасном Дагестане. Окружение у нас, конечно, почти идеальное.
– Мы обязаны сохранить стабильность нашего государства. И проводить такую политику, которая будет на пользу нашей стране и нашему народу. А не во вред. Очень много будет зависеть и от твоего личного участия. Во всяком случае, у нас появляется большая гарантия безопасности, если ты останешься здесь во время фестиваля.
– Как ты сказал в начале нашего разговора? Будем считать, что ты меня убедил. Я все понял.
Уже вечером, анализируя свой разговор, Дронго подумал, что поступил правильно, решив прилететь сюда на фестиваль. Поздно вечером раздался телефонный звонок. Привычно включился автоответчик. Дронго прислушался.
– Добрый вечер, мистер Дронго. Я знаю, что тебе нравится, когда к тебе так обращаются. Но будет лучше, если мы будем, как и прежде, называть друг друга по именам.
– Согласен, – сразу сказал Дронго, поднимая трубку. – Ты, конечно, позвонил случайно и даже не предполагал, что я приехал. Просто решил вспомнить старого университетского товарища.
– Я позвонил с определенной целью и прекрасно знаю, что ты прилетел, – сообщил позвонивший, – и не нужно делать вид, что ты ничего не понимаешь.
– Ты генерал, и тебе положено все знать и понимать. Только меня удивляет такое внимание к моей персоне. Слишком повышенное внимание, я бы сказал.
– Напрасно. Ты сам выбрал себе такую профессию. Стал самым известным в мире экспертом-аналитиком, и теперь твое появление в любой стране вызывает к тебе очень пристальный интерес.
– И у нас тоже?
– Тем более у нас. Кто тебя знает, зачем ты приехал и на кого ты сейчас работаешь. У тебя масса знакомых в российских спецслужбах.
– И не только в российских. Если ты помнишь, то я почетный офицер сразу нескольких спецназов. В том числе и двух наших.
– Поэтому я тебе и позвонил. Нам нужно с тобой переговорить. Где мы можем встретиться?
– Можешь сам предложить место встречи. Только не в вашем заведении. На меня плохо действуют эти здания. Иначе, увидев меня, все решат, что теперь я работаю и на местную службу безопасности.
– Я тебя сюда и не приглашу, чтобы не портить твое реноме. Сам приеду к тебе через полчаса. Не возражаешь?
– Буду рад. Адрес ты, конечно, помнишь. Тебе это положено по службе.
– Тогда договорились, – согласился генерал.
Дронго положил трубку и усмехнулся. Такая быстрая реакция позвонившего свидетельствовала, что визит этого Мовсани всерьез заинтересовал определенные ведомства в Баку. Через полчаса генерал сидел у Дронго дома. Генерал был молодой, подтянутый и интеллигентный. У него не было пуза, столь характерного для многих высших офицерских чинов разных стран и народов. Он был заместителем министра национальной безопасности. Раньше он работал в Министерстве внутренних дел, в особой инспекции, куда набирали только наиболее проверенных и надежных сотрудников. Но самое интересное, что много лет назад они вместе с Дронго учились в одной группе юридического факультета. И будущий генерал был старостой группы, в которой учился и будущий эксперт-аналитик.
В те годы они дружили. Затем судьба развела их, и они иногда встречались или пересекались по различным делам. Дронго всегда помнил своего бывшего старосту. Тот был необыкновенно порядочным человеком. Он раздавал стипендии студентам и в отличие от остальных старост никогда не оставлял себе ни одной копейки. Когда некоторые студенты великодушно пытались оставить эти копейки, староста краснел и требовал забрать все деньги. Он вообще был всегда чрезвычайно пунктуальным и аккуратным во всем.
Дронго пригласил пришедшего в гостиную и выкатил столик с хорошо заваренным чаем. Он знал, что его гость не злоупотребляет спиртным.
– Ты приехал, чтобы поговорить со мной насчет визита Мовсани? – сразу спросил Дронго.
– Ты негостеприимный человек, – упрекнул хозяина дома генерал. – Сначала нужно поговорить о близких людях, потом о знакомых, перейти к беседе о погоде и только затем говорить о делах, – он усмехнулся, – но если ты считаешь, что первую часть разговора можно опустить, начнем сразу со второй.
– Должен сказать, что мне сегодня необыкновенно повезло, – сказал Дронго. – За один день встретить сразу двух чиновников высшего ранга, в порядочности которых я никогда не сомневался. Это, наверно, редкая удача. Встретить сразу двоих людей, которых я знаю уже много лет. Среди чиновников такого ранга вы как белые вороны. А может, просто наше поколение немного другое, как ты считаешь?
– Если ты говоришь о встрече с министром иностранных дел, то мы о ней, конечно, знаем. Только чиновник высшего ранга это он, а я всего лишь сотрудник нашего министерства.
– Ты тоже чиновник. Заместитель министра. Ты еще ничего не сказал насчет моей фразы о порядочных чиновниках. Как ты считаешь, какой процент подобных людей среди вашей братии?
– Не знаю, – нервно дернулся генерал. – Не нужно задавать мне такие провокационные вопросы.
– Это не провокационные вопросы. Ты знаешь, с годами я становлюсь мизантропом, начинаю меньше любить людей. Подозреваю их в разного рода уловках и часто нахожу какого-нибудь мерзавца среди внешне благообразных личностей. Трудно жить с таким грузом. А иногда встречаю таких людей, как ты, и хочется верить в будущее человечества. Все кажется не таким плохим, если иногда в течение суток можно встретить сразу двух порядочных людей. По-моему, это уже подарок судьбы. Как ты думаешь, сколько чиновников можно назвать просто порядочными людьми?
– Ты напрасно так говоришь. Я пришел по конкретному делу. А не для того, чтобы обсуждать, какой процент наших чиновников, на твой взгляд, могут считаться порядочными. Все относительно, и ты знаешь это лучше других.
– Нет. Подлость всегда останется подлостью, в какую бы упаковку она ни рядилась. Предательство всегда омерзительно, какие бы доводы оно ни приводило в свое оправдание. Хотя я могу согласиться, что ложь может рядиться в тысячу обличий. Но я говорил об элементарной порядочности. Я ведь помню до сих пор, как ты краснел, когда кто-то из студентов пытался оставить тебе даже десять копеек. Другие старосты так не делали. Ты полагаешь, что с тех пор сильно изменился?
– Возможно, – вздохнул генерал, улыбнувшись. – С моей специализацией трудно быть ангелом.
– А я и не считаю тебя ангелом. Просто сложно найти человека на твоей должности, который в молодости краснел и отказывался от лишней копейки, а уже в зрелые годы ушел из МВД с ответственной должности, не превратившись в хапугу и проходимца.
Генерал отвернулся. Ему не хотелось спорить. Он знал, что его собеседник был прав. Он ушел из Министерства внутренних дел именно потому, что его не устраивали нормы поведения некоторых офицеров. Его моральный кодекс в них явно не вписывался. В начале двадцать первого века в самых циничных и коррумпированных структурах еще сохранялись подобные идеалисты и стоики.
– И все-таки Мовсани? – напомнил Дронго.
– Да, – кивнул генерал, – он прилетает тринадцатого. В пятницу. Вместе со своим личным телохранителем. Стивен Хитченс. По нашим данным, это действующий сотрудник. Он не в отставке и не на пенсии. Англичане считают, что Мовсани угрожает реальная опасность. Очевидно, ты думаешь так же, если решил прилететь в Баку во время фестиваля. Или тебя кто-то попросил?
– Президент фестиваля Рустам Ибрагимбеков.
– Я тебя серьезно спрашиваю. Кто стоит за твоим визитом? Россия? Великобритания? США? Турция? Или несколько стран?
– Тебе не кажется, что я могу наконец обидеться? Ты считаешь, что я работаю на спецслужбы этих государств? Не слишком ли много хозяев у одного несчастного эксперта?
– Я не сказал, что ты на них работаешь. Я ведь знаю тебя уже много лет. Ты никогда не будешь работать ни на одну спецслужбу мира. Такой волк-одиночка. Один и на всю жизнь. Кроме того, тебе важна твоя репутация, о которой знают в любой спецслужбе мира. Но так получается, что любой твой визит в какую-либо страну становится известен слишком многим. И за каждым из них всегда стоят конкретные интересы.
– Это верно. Репутация вещь полезная. Кажется, у Окуджавы была такая фраза: «Нарабатывается годами, а теряется в момент». Что касается «интересов», то я не виноват, что в этом опрокинутом мире все спецслужбы обязаны противодействовать массе фанатиков, негодяев, убийц, насильников, террористов. И я действительно в силу своей профессии стараюсь им всем помогать.
– И поэтому ты приехал сюда. И конечно, не потому, что тебя попросили быть гостем фестиваля. Ты решил, что тебе нужно быть здесь именно сейчас. Решил спасти Мовсани?
– Ты поверишь, если я скажу, что никогда раньше о нем не слышал?
– Не знаю. Возможно, и поверю. Значит, ты решил кому-то помочь?
– Можешь мне не поверить, но вам. Именно вам. Я не хочу, чтобы на моей родине убили этого режиссера. Зачем нам нужна репутация страны, в которой могут убить известного диссидента. Я подумал и решил, что могу принять предложение Рустама и приехать сюда, чтобы помочь вам и не допустить убийства Мовсани...
– Ты говоришь серьезно?
– Абсолютно. Почему нельзя поверить в мой патриотизм? Раньше ты был обо мне гораздо лучшего мнения. Кажется, однажды на моем дне рождения ты сказал, что я всегда резко отличался от всех остальных сокурсников своей интеллигентностью и рассудительностью. Я не ошибся, ты, кажется, говорил именно о рассудительности. Так вот, она у меня осталась. Я решил, что мне просто необходимо сюда прилететь, чтобы помочь вам в этом неприятном вопросе.
Генерал молчал. Они были знакомы уже больше тридцати лет и хорошо знали друг друга. Генерал подумал, что хозяин квартиры, возможно, говорит искренне. Или ему хочется, чтобы Дронго говорил искренне.
– Значит, ты патриот, – сказал генерал. – А ты не подумал, что за этим делом стоят интересы многих стран? Может неожиданно выясниться, что ты все неправильно рассчитал. И нам совсем не нужен живой Мовсани. Может, в интересах нашей страны, чтобы он остался здесь навсегда? Об этом ты не подумал? Ведь у нас есть и свои интересы. Я уже не говорю о том, что здесь обязательно будут затронуты интересы и других стран. Американцам, например, очень выгодно, чтобы Мовсани убили именно здесь. Представляешь, какой козырь. Убийство известного иранского диссидента, которое наверняка совершают иранские спецслужбы. Ничего лучше и придумать нельзя.
– Мне всегда казалось, что американцы союзники англичан. Или уже все иначе?
– Не иначе. Просто я хочу, чтобы ты все понимал.
– Если понадобится подставить своего союзника во имя высших интересов, то какая спецслужба мира от этого откажется, – задумчиво произнес Дронго. – Теперь понятно, почему такой ажиотаж вокруг приезда этого несчастного режиссера. Что касается ваших интересов – тоже понятно. Убийство Мовсани всколыхнет мировую общественность и сразу решительно настроит против Ирана весь мир, который и так с трудом переносит явное и тайное желание этой страны стать обладателем ядерного оружия. Но я полагаю, что ваши аналитики должны просчитывать и последующие события. Нагнетание обстановки вокруг Ирана не в интересах Баку, в этом я убежден. Когда у соседей горит дом, пламя может случайно перекинуться и на твой дом.
– Мы постараемся не допустить пожара у нас, – заметил генерал. – Но у каждой страны должны быть свои интересы. И свои союзники.
– Неужели вы решили его «сдать»? Никогда не поверю.
– Никто об этом не говорит. Но есть спецслужба еще одной страны, для которой убийство Мовсани в Баку будет просто подарком судьбы. Учитывая ее отношения с Ираном. Рано или поздно она должна будет поднять свои бомбардировщики и разбомбить ядерный объект иранцев в Бушере. Как эта страна уже сделала это однажды против Ирака, еще во времена Саддама Хусейна. Понимаешь, о ком я говорю?
– Конечно. О стране, где лучшая разведка в мире, специализирующаяся на убийствах своих противников. Единственная разведка в мире, которая не только не отрицает свою официальную деятельность по устранению врагов, но и всячески ее поощряет... Это Моссад.
– Верно. Теперь просчитай, насколько выгодно убрать одного режиссера чужими руками и не бомбить Иран, гарантированно ввязываясь в новую большую войну против всего арабского мира. Даже не так. Против всего мусульманского мира. И никто не может дать гарантии, что соседний Пакистан, уже обладающий ядерным оружием, останется в стороне от этого конфликта. Особенно после того, как с поста президента ушел Паравез Мушараф, последний сдерживающий фактор пакистанской политики.
– И вся эта мировая история завязана на приезде Мовсани? – иронично уточнил Дронго. – Не слишком ли много для одного режиссера? Первая мировая война началась хотя бы с убийства эрцгерцога. А здесь всего лишь режиссер.
– Не шути, – прервал собеседника гость, – все очень серьезно.
– Понятно. И ты пришел рассказать мне о возможных угрозах и зреющем мировом конфликте, который может произойти, если убьют Мовсани?
– На приеме будут сотрудники иранского посольства, – сказал примирительно генерал, – и мы знаем, что один из них сотрудник спецслужб. Более того, он будет вооружен. Мы, конечно, будем за ним следить, но если он решится достать пистолет, нам придется принимать адекватные меры.
– Легче его убрать. Найти повод и выслать из страны этого «специалиста» обратно в Иран.
– Не получится. Найдут другого, еще более опасного. И не забывай, что на банкете может быть и посол Израиля. А у него будет свой телохранитель, который полагается по статусу каждому израильскому послу. И если он увидит, что сотрудник иранского посольства достал оружие, то может неправильно среагировать. Уже не говоря о том, что там будут послы США и Великобритании, а у них могут быть свои специалисты по нейтрализации этого иранского специалиста. И все это из-за приезда одного режиссера. И одного эксперта.
– Можно подумать, что это из-за меня они готовятся устроить перестрелку, – недовольно пробормотал Дронго.
– Но ты будешь катализатором. О твоем приезде все уже знают. Если такой специалист, как ты, прибыл на фестиваль, значит, угроза жизни Хусейна Мовсани реальна. И об этом уже многие догадываются. Иначе бы ты просто не появился здесь.
– Получается, что мой приезд провоцирует убийство Мовсани?
– Твой приезд подчеркивает серьезность опасности его жизни. И невольно побуждает к действиям возможных убийц. Вот это правда.
– Ты хочешь, чтобы я уехал?
– Поздно. О тебе все равно уже знают. Теперь нужно готовиться к самому худшему.
– А я всегда к этому готов. С тех пор, как занимаюсь своим делом. Может, лучше дать слабительного Мовсани и просто усадить его на три дня в туалет?
– Очень смешно. Но он должен быть на фестивале. Это уже политический вопрос.
– Как мне надоели все эти политические вопросы! Я только не совсем понимаю насчет его фетвы. Ее не объявлял Хомейни?
– Нет. Мовсани был тогда еще молодым человеком. Но Хомейни сменил другой духовный лидер – Хаменеи. И, по нашим сведениям, он тоже не объявлял эту фетву. Ее объявил один из членов высшего совета улемов. Один из двенадцати. Он посчитал, что Мовсани высмеивает иранцев в своем фильме. Но остальные не поддержали его фетву. Однако награда в два миллиона долларов была объявлена. А это уже серьезная сумма. И очень серьезные люди готовы ее получить. Достаточно убить режиссера, чтобы стать миллионером. Соблазн слишком велик.
– В таком случае если он уедет живым, то вы должны будете выплатить мне хотя бы четверть этой суммы, – пошутил Дронго. – Хотя наверняка вместо «спасибо» вы только попросите меня поскорее уехать.
– Ты слишком преувеличиваешь значение своей персоны, – улыбнулся генерал, – хотя тебя и называют лучшим экспертом. Я приехал рассказать тебе обстановку вокруг этого визита. А ты встречаешь меня как генерала враждебной стороны.
– Неправда. Я всегда встречаю тебя как друга. Хотя бы потому, что ты у меня в гостях. С генералом другой стороны я не стал бы встречаться у себя дома. Нашел бы другое место.
– Спасибо. Между прочим, мы не виделись с тобой уже три с лишним года, и я у тебя в гостях. Может, ты хотя бы ради приличия предложишь мне другой напиток, кроме чая?
– Насколько я помнил, ты у нас не любитель выпить.
– И поэтому ты решил сэкономить?
– Подозреваю, что твои сотрудники даже знают, какие марки коньяка есть в моем баре, – пробормотал Дронго, – судя по тому, как плотно вы со мной работаете. Наш разговор тоже записывается?
– Ты повсюду установил эти скэллеры, – напомнил генерал. – Не считай нас идиотами. Мы тоже научились работать.
Дронго поднялся и принес бутылку коллекционного коньяка двадцатилетней выдержки. Генерал, соглашаясь, кивнул головой. Хозяин квартиры разлил коньяк в два больших пузатых бокала.
– За нашу дружбу, – предложил генерал, поднимаясь из кресла.
– За нашу дружбу, – согласился Дронго. – Ты знаешь, я сейчас вспомнил, что троих из наших ребят уже нет в живых. А ведь мы с тобой совсем молодые люди.
– Уже четверых, – помрачнел генерал, поднимая бокал.
– Кто? – спросил Дронго.
– Алик. Он погиб во время ликвидации банды, – сообщил генерал. – Говорили, что случайная пуля. Некоторые еще верят в такие глупости. Но в нашем деле случайных пуль не бывает. Он пошел первым, чтобы не подставлять молодых ребят. И погиб. Вот такая у нас работа. – Генерал отвернулся. Дронго знал историю семьи своего друга. Учившийся с ними на два курса старше, его двоюродный брат воевал в Карабахе и погиб, уйдя с отрядом на задание. Двоюродный брат генерала был сыном вице-премьера. Он вполне мог отсидеться в штабе или в тылу, мог не рваться на передовую. Но во все времена находились люди, которые принимали ответственное решение и первыми шли под пули. Может, потому, что чувствовали себя более ответственными за все, что происходило у них в стране.
– За всех погибших, – сказал Дронго, – и за нашу дружбу. За всех наших погибших товарищей.
