Чингиз Абдуллаев
Симфония тьмы
Глава 5
Каждый раз, прилетая в Париж, он вспоминал притчу о «даче богов». Когда боги раздали всем земли, то явившемуся последним французу досталась лишь «дача богов». И если сама Франция была подобной дачей, то Париж был ее сердцем. И все мыслимые и немыслимые эпитеты, которыми награждался этот «город любви», были лишь жалкой попыткой дать название этому чуду человеческой цивилизации конца двадцатого века.
Лишь немногие города мира по красоте и величию могли сравниться с Парижем. Но ни один из них не нес в себе столь мощный заряд любви и энергии, концентрации счастья и всепобеждающей жизни, какой имел Париж. Это был его один из самых любимых городов мира. Объездив практически весь земной шар, побывав повсюду, он знал и ценил крупные города, эти образцы человеческого гения и достижений современной науки, столь полно воплощавшие в себе устремленность цивилизации в будущее.
За сутки до своего вылета в Париж он позвонил Соловьеву. И они встретились по предложению Соловьева снова в его автомобиле. И снова были смешные маски и вся современная техника, чтобы исключить возможность услышать их разговор.
– У меня была встреча, – сообщил Дронго.
– Мы знаем, – подтвердил представитель МОССАДа.
– Неужели вы за мной следили?! – удивился Дронго. – Я ведь проверял. Там никого не было.
– Конечно, нет, – успокоил его Соловьев, – это было бы слишком непрофессионально. Любое наблюдение можно вычислить и заметить. Нет, у нас свои источники. Вам уже сделали предложение?
– Как девице на выданье, – подтвердил он.
– И о чем вас попросили?
– Нейтрализовать Ястреба. Это профессиональный убийца Альфред Шварцман. Я с ним уже сталкивался восемь лет назад. Тогда ему поручили помешать мне добраться до Вашингтона.
– Ясно, – Соловьев был явно разочарован, – и все?
– Практически да. Только нейтрализовать Ястреба. Ему почему-то в этот раз поручили убрать Джорджа Осинского. – Последние два слова он намеренно произнес приглушенно, неразборчиво, чтобы выяснить реакцию агента МОССАДа.
– Кого? – переспросил Соловьев. И по этому быстрому вопросу, по реакции своего собеседника, не сумевшего сдержаться, несмотря на весь свой опыт, Дронго понял, что именно более всего волновало МОССАД. Имя человека, против которого должен быть направлен основной удар.
– Джордж Осинский, – повторил на этот раз громко и четко Дронго, – это американский пианист и композитор. Он сейчас гастролирует в Европе.
– Осинский, – задумчиво повторил Соловьев, – значит, Осинский.
– Вы уже знаете теперь, зачем я им понадобился, – продолжал Дронго, – может, мне вообще не стоит лететь в Париж?
– Как это не стоит? – не понял Соловьев. – Вы хотите сказать, что можете отказаться от их предложения?
– И от вашего тоже.
Соловьев подозрительно взглянул на него. Потом медленно спросил:
– Вы специально сказали в первый раз его фамилию неразборчиво?
Он был настоящим профессионалом.
– А вы как думаете?
– Один – один, – махнул рукой Соловьев. – Вы меня здорово поймали. Никогда не думал, что так легко попадусь на примитивную уловку. Конечно, нам было очень важно знать, что именно они от вас попросят. Но еще более важно, чтобы вы полетели в Париж и приняли участие в охране Джорджа Осинского. Очень важно.
– Тогда я полечу, – спокойно ответил Дронго. – Кстати, я очень люблю этот город и с удовольствием побываю там еще раз.
На следующий день он вылетел в Париж. В аэропорту он обменял небольшую сумму денег, с удивлением узнав, что американский доллар успел довольно сильно упасть после его последнего визита в Западную Европу. И теперь за один доллар давали гораздо меньше пяти франков.
Он помнил, что должен остановиться в отеле «Наполеон», расположенном на авеню Фридленд, рядом с Триумфальной аркой. Сев в такси, он назвал адрес и вскоре уже был рядом с отелем. Забрав свой небольшой чемоданчик, вошел в здание.
– Мне должен быть заказан номер, – сказал Дронго, называя имя, под которым он теперь будет жить в этом отеле.
– Да, мистер, – сказала молодая девушка, проверив по компьютеру. – Вам заказан и оплачен номер «Юниор сюит». Вы хотите пройти прямо сейчас?
– Да, конечно, – подтвердил Дронго. «Почему „Юниор сюит“? – подумал он, чуть улыбнувшись. – Или у Фонда нет денег на полный сюит? И вообще зачем сюит? Вполне хватило бы одноместного номера».
Только поднявшись наверх, в номер, он понял, в чем было дело. Его сюит был за двумя номерами – сто пятым и сто шестым. Большие коридоры, специальная небольшая комната-гардероб, спальня, гостиная, большая ванная комната. Но самое главное – его номер выходил на очень большой балкон, с которого можно было видеть Триумфальную арку, расположенную в пятистах метрах от отеля, и спокойно уйти в случае необходимости через другие номера.
Номер ему понравился. Это был номер, выдержанный в строгом, типично французском стиле девятнадцатого века. Мебель, стилизованная под старину, большие кровати, красивый диван в гостиной с загнутыми подлокотниками в виде старинных свитков, кресла, светильники. И обязательно телевизор с полсотней программ от Си-эн-эн, ставший визитной карточкой солидных отелей.
Приняв душ и переодевшись, он попросил принести обед прямо в номер. Через десять минут предупредительный официант выполнил заказ. Расписавшись за обед и добавив к счету чаевые, Дронго вышел на балкон. И хотя было довольно холодно – зима в этом году в Париже вообще оказалась на редкость неприятной и слякотной, – тем не менее сам вид Триумфальной арки и раскинувшейся панорамы заставлял забыть и о ненастной погоде, и о сложном задании, из-за которого он прилетел в Париж.
Вернувшись в номер, он снова позвонил. На этот раз портье.
– Мне нужны билеты в Гранд-опера. Там сегодня вечером должна быть новая опера Джорджа Осинского. Запишите. Да, Осинского. Один билет.
– Боюсь, мсье, что это невозможно, – предупредительно сказал портье, – билетов на сегодня мы можем не достать.
– Может, вам уже оставили для меня билет? Я заказывал его несколько дней назад, – сказал Дронго, – и просил прислать его вам.
Через минуту к нему в номер позвонили.
– Да, мсье, – любезно сообщил портье, – ваш билет привезли сегодня утром. Сейчас его вам принесут.
– Спасибо. – Он положил трубу. Пока все шло по плану.
Через минуту ему принесли билет. Кто-то позаботился, чтобы он посмотрел сегодняшний спектакль, сидя в ложе. Только после этого он стал наконец обедать. Сидя за столиком, он вспоминал все, что ему было известно о Ястребе.
Альфред Шварцман. Ему сейчас уже должно быть сорок семь лет. Наверное, он изменился. Восемь лет назад был совсем другой – гибкий, стремительный, ловкий. Он родился в Бремене, в сорок девятом году. Уже в шестнадцать лет был осужден бременским судом за грабеж. Получил три года, но как малолетний довольно скоро был выпущен на свободу. И в шестьдесят девятом году, уже в Гамбурге, получил за покушение на убийство пять лет. В этот раз ему пришлось отсидеть три года. Но урок не пошел впрок, и уже в семьдесят шестом он получает еще восемь лет за убийство.
Лишь выйдя на свободу в восемьдесят втором, отсидев шесть лет из восьми, он переквалифицируется в профессионального убийцу и более никогда не попадает под юрисдикцию федеральных органов Германии. Но зато вырабатывает свой «характерный почерк» и совершает убийства в Германии, Италии, Ирландии, Франции, в Латинской Америке. По непроверенным данным, в середине восьмидесятых у него появляется жена, проживающая в Швейцарии, которая и рожает ему сначала сына, а затем двух девочек-близнецов. Именно ему в конце восемьдесят восьмого поручают убийство Дронго. И именно Дронго останавливает его кровавый путь в Бразилии, где Ястреба арестовали. Тогда французское правительство потребовало выдачи Шварцмана за убийства, совершенные в Марселе и Гренобле.
Бразилия не выдала Шварцмана, но в местном суде удалось доказать причастность Ястреба к убийству одного из бразильских бизнесменов, и он получил максимально возможное наказание. Тогда казалось, что всю оставшуюся жизнь Шварцман проведет в тюрьме. Но вот теперь он снова на свободе. И, более того, снова получил задание и снова вышел на охоту.
Как же он мог так рискнуть, подумал Дронго. Прилететь во Францию. Ведь если его здесь арестуют – пожизненное заключение ему обеспечено. И выйти из французской тюрьмы будет куда сложнее, чем из бразильской. Тогда почему он согласился на такой опасный вояж? Никакие деньги не компенсируют этой опасности. Или у него другие мотивы? Дронго налил в стакан кока-колы. Он почти не пил спиртных напитков и никогда не курил. Получается, что Ястреб просто отрабатывает некий аванс. Аванс? Его освободили под это убийство, понял Дронго. Неизвестный благодетель освободил Ястреба с условием совершить именно это преступление. Ничем другим нельзя объяснить столь странное освобождение Шварцмана и столь же быстро полученное им задание. И его согласие. Точно. Ему поставили определенное условие, и Шварцман согласился.
Тогда почему он должен убить именно композитора Джорджа Осинского? Чем этот американский пианист так опасен для неизвестных покровителей Шварцмана? Чем? Найдя ответ на этот вопрос, можно понять и мотивы, которыми руководствовались неизвестные, освобождая Шварцмана из тюрьмы и посылая его в опасную командировку в Париж.
Закончив есть, Дронго достал из специального кожаного чехла свой смокинг, в котором он должен был появиться в Гранд-опера. Сегодня уже второй раз дают оперу Осинского. На первом представлении присутствовали даже президент Франции и премьер-министр Великобритании.
Уже надевая бабочку, Дронго вспомнил о Марке Ленарте, который помог ему тогда обезвредить Ястреба. И, подумав, невольно сморщился, словно от зубной боли. Марк Ленарт был убит сотрудниками советской разведки по ошибке. Это был самый горький день в жизни Дронго. Теперь он был один. И должен был рассчитывать только на свои силы.
Глава 6
В Гранд-опера была обычная торжественная, немного театральная, немного снобистская обстановка, так сильно отличавшая внутреннее пространство этого мира от окружающего подчеркнутого демократизма. Он вошел в здание оперы, как всегда, восхищенный величием этого здания. Дронго не помнил, кто именно из архитекторов построил его.
Но он хорошо помнил историю строительства. Когда в царствование Наполеона Третьего императрица спросила архитектора, к какому стилю относится это здание, казавшееся столь эклектичным с первого взгляда, находчивый зодчий ответил: «К стилю Наполеона Третьего, Ваше величество».
Как же его звали? – пытался вспомнить Дронго, проходя вместе с другими зрителями к своему месту. В его правой ложе было достаточно темно. Он нашел ее, лишь обратившись к одному из служащих оперы.
Зрители занимали свои места. В его ложе никого не было. Когда раздался третий звонок, появился молодой, лет тридцати человек, с характерным разворотом широких плеч. Спортсмен, понял Дронго. Но молодой человек сел позади него и не делал никаких попыток начать разговор.
Представление началось. Заиграла музыка. Сегодня, как и в прошлый раз, дирижировал сам маэстро Джузеппе Бончелли. Дронго никогда не был особым меломаном. Ему нравились старые мелодии советских композиторов пятидесятых годов, джазовые блюзы. Из классической музыки он предпочитал слушать лишь Брамса и Моцарта. А творение мистера Осинского, выполненное в каком-то новом нетрадиционном стиле, не совсем доходило до его души. Может быть, в этом был виноват прежде всего он сам.
Мягко скрипнула дверь. В ложу кто-то вошел. Он, не оборачиваясь, слушал музыку. В конце концов, зачем-то же они прислали ему билет. Краем глаза он заметил, как рядом с ним опустился в кресло невысокий, плотный, коренастый мужчина с темными усиками, которые бывают у латиноамериканских музыкантов и актеров. Мужчина глядел прямо перед собой. И только минут через пять сказал:
– Добрый вечер. Меня зовут Песах Якобсон.
Дронго чуть оглянулся. Молодой человек, сидевший сзади, встал, как только Якобсон заговорил. И вышел из ложи.
– Не беспокойтесь, – заметил Якобсон, – это наш человек. Он охраняет мистера Осинского.
– Он его всегда так охраняет? – спросил Дронго, сделав ударение на предпоследнем слове.
Якобсон взглянул на него и улыбнулся.
– Не всегда. Кроме него, у Осинского еще два телохранителя. Он один из самых лучших в мире композиторов. И самых высокооплачиваемых.
– Со вторым я еще могу согласиться, – сказал Дронго, вслушиваясь в музыку.
На этот раз Якобсон повернулся всем телом.
– Вы опасный человек, мистер Дронго. Еще не успев начать охранять нашего клиента, вы уже готовы критиковать его гениальную музыку.
– Что вы, – улыбнулся Дронго, – я просто недостаточно подготовлен, чтобы понять всю гениальность мистера Осинского.
– Кажется, мы сработаемся, – заключил Якобсон, вставая со своего места.
Первый акт закончился, послышались аплодисменты. Сначала робкие, отдельные, затем переходящие в бурные. Якобсон наклонился и достал из-под стула какую-то коробочку. Дронго с удивлением, смешанным с восхищением, понял, что из коробочки тоже слышны громкие аплодисменты. Одного взгляда в зал было достаточно, чтобы понять, что там не все разделяют бурные восторги по поводу произведения Осинского. Но, воодушевленные общим гулом и нарастанием аплодисментов, люди привычно аплодировали, даже не отдавая себе отчета, что именно делают. Даже в таком обществе срабатывал привычный стадный инстинкт толпы. Или гипноз успеха, что, впрочем, было одно и то же.
Закончился первый акт, и Якобсон пригласил Дронго пройти за кулисы. Они вышли в коридор и увидели стоявшего там молодого человека.
– Это Хуан, – представил его Якобсон, – познакомьтесь с ним, мистер… э…
– Ричард Саундерс, – вспомнил одно из своих многочисленных имен Дронго.
– Да, конечно. Мистер Саундерс.
– Добрый вечер. – Дронго протянул руку для крепкого рукопожатия.
Они прошли дальше.
– Только ничего не говорите самому Осинскому о его музыке, – предупредительно сказал Якобсон, – нельзя ведь обижать творческого человека. Они всегда бывают такими ранимыми.
– Вы его импресарио?
– Как вы поразительно догадливы, – засмеялся Якобсон, открывая небольшую дверь, – идемте за мной.
В небольшом коридорчике находились еще двое охранников. Один, сидевший на стуле, был высокий, полный. Другой, среднего роста, рыжеволосый блондин, стоял, прислонившись к стене. Заметив подошедших, первый вскочил на ноги, а второй подтянулся.
– Это Брет и Мартин, – показал на них Якобсон. – Знакомьтесь, ребята, это мистер Саундерс. Он будет нашим главным консультантом по вопросам безопасности.
Оба охранника переглянулись, скрывая улыбки. Очевидно, они не совсем понимали, что значит иметь консультанта по таким вопросам. Но ничего не стали спрашивать.
– Он один? – спросил Якобсон.
– Нет, – сказал Брет, – мальчик-посыльный понес ему цветы.
– Букет? – уточнил Дронго.
– Корзину, – засмеялся Брет, – не волнуйтесь. Мальчишке лет десять, но мы его все равно обыскали.
Дронго сильно толкнул его в живот и бросился в комнату Осинского. Ничего не понявший Брет испуганно охнул, чуть не упав. Мартин, достав пистолет, побежал следом за Дронго. Якобсон поспешил третьим.
В этот момент из кабинета Осинского вышел мальчишка-рассыльный. Он получил пятидесятифранковую синюю купюру с изображением Сент-Экзюпери, составлявшую в эквиваленте более десяти долларов, и благодарно кивал головой.
– Ну вот видите, – обиженно заметил Брет, стоявший позади всех. – Ничего не случилось. Не нужно было меня так толкать.
Мальчишка, увидев вооруженных людей, явно испугался, пытаясь спрятать деньги.
– Не бойся, – успокоил его Якобсон, – мы можем тебя отпустить.
В его голосе была плохо скрываемая насмешка над Дронго. Всем троим спутникам Дронго явно не понравился его экзальтированный прыжок к кабинету Осинского.
– Спросите у него, кто ему передал цветы, – попросил Дронго, плохо говоривший по-французски.
Якобсон исправно перевел и получил ответ. Мальчик, успокоившись, что никто не собирается отбирать у него деньги, спокойно отвечал:
– Какой-то господин. Он просил передать мистеру Осинскому, что восхищен его творчеством, – перевел Якобсон и, пожав плечами, добавил: – Нормальное явление. У Джорджа масса поклонников и поклонниц во всем мире.
– Да, конечно, – сказал Дронго и открыл дверь в кабинет. За столиком сидел сам Джордж Осинский, совсем не такой, как на портретах. Обрюзгший, лысоватый, полный. Он с недоумением посмотрел на вошедшего.
– Что вам нужно? – спросил он недовольным голосом.
– Все в порядке, Джордж, – сказал Якобсон, входя следом за Дронго, – это наш новый консультант по вопросам безопасности.
– И он всегда так будет врываться в мой кабинет? – спросил Осинский, даже не глядя в сторону нового консультанта. Он привык, что его окружала масса лакеев и слуг, и, очевидно, считал Дронго одним из таких лиц сопровождения.
Якобсон хотел что-то ответить, но Дронго, также игнорируя самого Осинского, подошел к большой, красиво украшенной корзине. Почему-то потрогал цветы.
Осинский усмехнулся. Для полного счастья ему не хватало здесь еще одного такого идиота. И где только Якобсон находит всех этих людей?
Дронго осторожно дотронулся до самой корзины с цветами. В комнату протиснулся Брет, с улыбкой следивший за новичком. Заметив движение Дронго, он не удержался и снова самодовольно сказал:
– Да мы проверяли ребенка. У него ничего не было.
И в этот момент Дронго вдруг одним резким движением, подняв стул, разбил окно. Все замерли. Брет начал доставать оружие. А Дронго мгновенно выбросил корзину с цветами на улицу.
– Он сумасшедший! – взвизгнул Осинский. – Кого вы мне привели?
И в этот момент раздался взрыв. Послышались крики, все стекла были выбиты. Брет, Мартин, Осинский испуганно смотрели друг на друга. Якобсон перевел дыхание. Слава богу, все обошлось.
– Кажется, вы спасли нас всех, – сказал он, обращаясь к Дронго.
Глава 7
Взрыв, прозвучавший рядом со зданием Гранд-опера и едва не стоивший жизни Джорджу Осинскому, означал одно: Ястреб уже начал свою охоту. Быстрые и смелые действия Дронго сразу вызвали огромное уважение у всех троих охранников, для которых любое его слово отныне становилось непреложным законом.
И только Песах Якобсон был озабочен более обычного. Он явно не ожидал, что Шварцман сумеет так быстро прибыть в столицу Франции. Ему казалось, что у них было еще несколько дней в запасе, чтобы подготовиться к европейскому турне, которое должно было состояться у всемирно известного композитора и пианиста Джорджа Осинского после представления его оперы взыскательной парижской публике.
Ночью перепуганного Осинского увезли в отель «Ритц», где он остановился во время пребывания в Париже. Дронго поехал вместе с ним и лично осмотрел великолепные апартаменты Осинского. Здесь все было продумано до мелочей. В этих апартаментах до композитора останавливались Мадонна, Майкл Джексон, Элтон Джон и другие знаменитости мировой эстрады. Охрана в самом отеле была подготовлена абсолютно. Плюс еще трое телохранителей самого Осинского. Пожелав знаменитости спокойной ночи, Дронго уехал в свой отель. Сегодня, по его расчетам, уже ничего не должно было произойти.
Прикрепленный к апартаментам Осинского «Мерседес» довез Дронго до Елисейских полей, где он попросил остановить, и сошел у «Лидо», решив дальше возвращаться пешком. Было совсем недалеко, и он, подняв воротник своего легкого пальто, шел по направлению к ярко освещенной Триумфальной арке, от которой лучами расходились проспекты и улицы. И если Елисейские поля были основной артерией этих лучей, то авеню Фридленд и отель «Наполеон», где он остановился, находились на соседней улице, куда он и перешел, добравшись до магазина «Гранд-Оптик».
Получив ключи от приветливого дежурного, он поднялся к себе в номер. Разделся, снова принял душ и, поставив чайник, благо он находился прямо в номере на мини-баре, сел смотреть телевизор. Обычно он смотрел только Си-эн-эн. Основными темами последних выпусков было убийство вернувшихся в Багдад бывших зятьев Саддама Хусейна и развод принцессы Дианы. К счастью, о случившемся взрыве почти никто не говорил. Он переключился на французские каналы. Здесь тоже почти ничего об этом не говорили.
Лишь в одном выпуске сообщалось, что рядом с оперой был слышен взрыв, но, по непроверенным сведениям, это взорвался какой-то газовый баллончик. Сообщалось, что, к счастью, никто не пострадал. Отдельной темой шел рассказ об успехе оперы американского композитора Джорджа Осинского.
И хотя французского языка он не знал, тем не менее часто понимал, о чем именно говорят и в каком контексте. Дронго часто упрекал себя за подобный пробел. Французский язык ему нравился. Это был язык влюбленных, с характерным придыханием, когда можно разговаривать шепотом, понимая друг друга. Владеющий в совершенстве английским, итальянским, турецким и некоторыми другими языками, он не знал французского и немецкого, считая это большим пробелом в своей подготовке.
Рано утром в его номере раздался звонок. Он сразу поднял трубку. В отелях подобного класса телефоны были повсюду – рядом с кроватью, в гостиной, в ванной комнате.
– Доброе утро, – узнал он характерный глухой голос Якобсона.
– Доброе утро! – ответил Дронго. – Как наш друг? Надеюсь, спал спокойно?
– По-моему, да, хотя думаю, что случившееся вчера серьезно выбило его из нормального состояния. Он все-таки человек творческий, впечатлительный. Это для него был страшный шок.
– Мне придется включать в свои планы и его впечатлительность, – улыбнулся Дронго.
– Думаю, да. Я хотел бы с вами встретиться. Вы не считаете, что нам есть о чем поговорить?
– Я приеду через полчаса, – согласился Дронго.
– Не нужно. Джордж все равно еще спит. Он поздно встает. Лучше я приеду к вам, и мы немного пройдемся. Сегодня, кажется, неплохая погода. Я буду у вас через полчаса.
– Договорились. – Дронго положил трубку и отправился в ванную комнату.
Через двадцать пять минут он спустился вниз, в вестибюль. Здесь было достаточно интересно. Стояли фарфоровые статуэтки, изображавшие императора в различных позах. Продавались сувенирные платки и значки с вензелем отеля. Отдельно продавались картины, среди которых было немало интересных работ.
Якобсон приехал вовремя. Очевидно, он выехал заранее. Чтобы подъехать к «Наполеону» от «Ритца», нужно пересечь центр города, в котором пробки были хроническим явлением. Дронго вышел на улицу и видел, как его спутник отпускает свой автомобиль. Он подошел к Якобсону.
– Вы завтракали?
– Еще не успел, ждал вас. Если хотите, мы можем позавтракать у меня в номере. Или внизу, в ресторане отеля, – предложил Дронго.
– Позавтракаем где-нибудь внизу, – показал Якобсон в сторону Елисейских полей.
Они перешли дорогу. На другой стороне был магазин, торгующий кухонной мебелью. Молодой человек что-то горячо объяснял паре пожилых покупателей. Дронго и Якобсон прошли небольшой переулок и оказались на Елисейских полях.
– Здесь неподалеку есть знаменитый ресторан «Фукет'с», – показал в противоположную от Триумфальной арки сторону Якобсон, – давайте пойдем туда.
Дронго кивнул в знак согласия. Они еще раз перешли улицу и двинулись вниз.
– Я думаю, вчера вы уже поняли, что все наши опасения были не напрасны, – начал Якобсон. – Мы считали, что будет предпринята серьезная попытка устранить Осинского. И, к сожалению, не ошиблись. Вчерашний случай подтверждает, что Ястреб уже в Париже.
– Не обязательно, – возразил Дронго, – ему не обязательно приезжать сюда самому. Бомбу мог прислать и кто-то из его помощников. Шварцман не так прост. Он любит появляться в самый решающий момент.
– Он работал с кем-то в паре? – удивился Якобсон. – Я считал, что он волк-одиночка, как и вы, простите меня.
– Не всегда. Судя по охране Осинского и большой заинтересованности такого серьезного учреждения, как ваш Фонд, за убийство нашего композитора ему должны были хорошо заплатить. А при таких вариантах можно поделиться частью денег и со своими помощниками. Хотя еще лучше ни с кем не делиться. Правда, при этом у меня возникает целый ряд вопросов.
Якобсон искоса посмотрел на Дронго. Улыбнулся, подмигнул ему и сказал:
– Начинайте. Я, собственно, поэтому и приехал. Чтобы ответить на все ваши вопросы.
– Первый вопрос. Почему ваш Фонд так заинтересован в Джордже Осинском? Надеюсь, вы не скажете, что вас привлекает его гениальность. В таком случае почему вас не привлекает гениальность других, не менее талантливых композиторов и исполнителей?
– Вы не правы, – возразил Якобсон, – очень даже привлекает. Мы оказываем поддержку очень многим композиторам, художникам, писателям. Мы считаем, что поддержка талантливых людей, способных быть творчески независимыми при любых режимах, это и есть зримое воплощение демократии. Разве не так?
– Допустим. Тогда почему Ястреб не охотится за другими талантливыми людьми, а выбрал именно Осинского? Вы не считаете, что должна быть какая-то причина?
– Должна, – согласился Якобсон, – но я ее не знаю.
– Я должен вам верить? – спросил Дронго, не замедляя шага. – Вам не кажется, что знание причины убийства может серьезно облегчить мою работу?
– Может быть, но я действительно не знаю, – ответил Якобсон и, показав на двери ресторана, пригласил Дронго: – Давайте зайдем.
Они зашли в ресторан. На полу были выбиты имена тех, кто когда-то посещал это знаменитое заведение. Якобсон снял пальто, аккуратно повесил на вешалку, положил свою шляпу-котелок. Дронго снял свое пальто. Головных уборов он обычно избегал. Лишь после того, как они сели за столик и элегантный официант, приняв заказ, быстро удалился, Якобсон оглянулся по сторонам и, приблизив лицо к Дронго, сказал:
– Я бы тоже очень хотел знать, почему Ястреб должен убрать именно Осинского. Собственно, это и составляет ваше задание. Осинского будут охранять и без вас. Но почему Шварцману поручили это убийство и кто поручил? Вот что меня интересует. И вот почему мы даже не стали настаивать, чтобы вы переехали из своего отеля в наш.
– Вы не ответили на мои вопросы, – напомнил Дронго, – надеюсь, что вы действительно не знаете на них ответов.
– Мы с вами союзники, – напомнил Якобсон, потерев переносицу двумя пальцами правой руки, – поэтому я постарался бы рассказать вам все, что я знаю.
– Вы не знаете, почему Ястреб хочет убить Осинского. Вы не знаете, почему именно его. Но откуда вы узнали, что вообще состоится это покушение? Откуда вы узнали, что Шварцман прилетел во Францию, выйдя из бразильской тюрьмы, только для того, чтобы убить американского композитора? Вы проделали гигантскую работу, чтобы найти меня, когда-то уже встречавшегося с Ястребом. Значит, вы точно знали, что угроза весьма реальна. – Дронго говорил, глядя прямо в глаза собеседника. Тот слушал молча, не пряча своих темно-вишневых глаз. Они у него были не просто какого-то яркого темно-коричневого цвета. Они были именно как вишенки, маленькие и круглые.
– Но если вы смогли получить подобную информацию, – продолжал Дронго, – значит, вы можете указать мне источник. А это уже само по себе немаловажно. Может, мы могли бы выйти через этот источник на самого Шварцмана. От кого вы получили подобную информацию о готовящемся покушении?
Якобсон вздохнул. Достал из кармана небольшой прибор. Это был усовершенствованный миниатюрный скэллер, не позволявший никому услышать их беседу. И лишь затем сказал:
– Мы получили сведения из Бразилии. Дело в том, что Шварцман не вышел из тюрьмы. Он сбежал. И кто-то неизвестный ему помог оттуда уйти. Сейчас мы пытаемся выяснить, кто именно мог быть этим неизвестным благодетелем. А узнали мы очень просто. В камере Шварцмана была найдена афиша с портретом Осинского. Портрет обведен черной каймой и перечеркнут крест-накрест. Нам сообщили об этом из тюрьмы. Думаю, вы понимаете, что Шварцман никогда не был меломаном. Значит, он готовит что-то против Осинского. Мы это поняли и сразу начали думать, что можем предпринять. И только тогда вышли на вас, Дронго.
– У вас есть помощники и осведомители даже в бразильских тюрьмах? – невинно улыбнулся Дронго. – Я начинаю испытывать комплекс неполноценности от могущества вашего Фонда.
Вместо ответа Якобсон достал из кармана газетную статью. На фотографиях из бразильской газеты был виден плакат, висевший на стене камеры Шварцмана. И перечеркнутое лицо Осинского.
– Мы обязаны были отнестись к подобному со всей ответственностью, – подчеркнул Якобсон.
Официант принес сразу несколько блюд. Дронго, заказавший себе мясо с жареным картофелем, с ужасом обнаружил, что выбрал какой-то непонятный сырой фарш, смешанный с луком и специями. Он недоверчиво посмотрел на официанта.
– Я заказывал именно это?
Официант, не знавший английского языка или не желавший на нем говорить, сделал вид, что не понял клиента. Дронго покачал головой:
– Может, вы переведете этому типу, чтобы он принес мне нечто другое. Пусть запишет в счет это блюдо, но я его не смогу съесть при всем желании.
Якобсон улыбнулся и перевел все официанту. Тот, пожав плечами, унес тарелку с едой, не став спорить с таким привередливым клиентом.
– Почему они такие упрямые? – вздохнул Дронго. – По-моему, это у французов просто национальный идиотизм. Многие принципиально не говорят по-английски, а парламент даже принимает законы, запрещающие употреблять английские слова. Мне кажется, в этом есть какая-то фобия. Не знаю даже, как ее назвать. Они хотят таким своеобразным образом защитить свою культуру. Мне тоже не все нравится в нашествии американской культуры на Европу, но пытаться отгородиться вот таким образом – это нечто архаичное.
– Конец двадцатого века – это время бурного роста всякого национализма, – согласился Якобсон. – Многие маленькие нации и народы начинают понимать, что теряют свою самобытность, теряют своеобразие, растворяясь в общем котле человечества. Национализм и есть ответ на этот вызов времени. После создания мировой системы Интернет говорить об обособленном государстве уже невозможно. Вы можете прямо из своей квартиры поговорить с президентом США и получить последнюю информацию из Буэнос-Айреса. Многие еще не могут с этим освоиться. Реакция отторжения – естественная реакция любого народа. А для французов, у которых такая история и литература, опасность стать второсортной нацией с второсортным языком при засилье английского слишком очевидна. Может, потому в этой стране так растет влияние националистов и ультрарадикалов.
– Не люблю националистов, – отмахнулся Дронго, – в них всегда есть нечто ущербное и агрессивное одновременно. Это меньше всего касается французов, которые пытаются отстоять своеобразие своей культуры, не покушаясь на ее интегрированность в мировой процесс.
