Чингиз Абдуллаев
Уйти и не вернуться
ГЛАВА 4
В сентябре в Москву прилетел Нур Мухаммед Тараки. Неисправимый идеалист, романтик, так наивно верящий в социалистическую мечту, он возвращался на родину после 6-й конференции глав государств и правительств неприсоединившихся стран на Кубе. Находясь под впечатлением эмоционального, темпераментного выступления Фиделя Кастро, афганский лидер с увлечением рассказывал Брежневу об успехах социалистического строительства в его феодально-рабовладельческой стране.
В стране, где всех асфальтированных дорог было около двух тысяч километров, где девяносто процентов населения было неграмотным, мечтатель Тараки вдохновенно говорил о строительстве светлого будущего.
Всего за восемь месяцев семьдесят девятого Афганистан зеркально повторил все ошибки советского строя, сразу за десять-пятнадцать лет. Конфисковав почти шестьсот пятьдесят тысяч гектаров земли у крупнейших землевладельцев, феодальной знати, помещиков, ее раздали крестьянам. Двести девяносто семь тысяч крестьянских семей получили земельные наделы, которые тут же начали отбирать в сельскохозяйственные кооперативы. Это вызвало серьезное недовольство сельского населения и особенно отражалось на армии.
Улыбающийся и счастливый Тараки, встречавшийся с лидером одной из двух великих держав, еще не знал, что на родине его ждут мятежники. Что спустя несколько дней его арестуют, сместив со всех постов. Жить ему тогда оставалось не более месяца.
Но об этом не знал и Леонид Брежнев, справедливо считавший Афганистан своим сателлитом, почти Монголией на южных рубежах огромной империи. Об этом не знал даже Юрий Андропов, всезнающий и обо всем осведомленный председатель КГБ СССР.
Резиденты в Кабуле и по линии КГБ, и по линии ГРУ не заметили, как Х. Амин и его люди под прикрытием пустых идеологических лозунгов готовят военный переворот.
16 сентября Тараки был арестован у себя во дворце. Советники из СССР не могли понять, что происходит. Практически все руководство страны оказалось в заговоре против Председателя Революционного совета. Х. Амин сумел привлечь на свою сторону очень многих обещаниями, подкупом, лестью, угрозами. Переворот прошел почти идеально, если не считать нескольких убитых охранников.
Разгневанный Андропов отозвал три четверти своих резидентов из Афганистана, наказал многих аналитиков в собственном аппарате, снял начальника отдела. Но в Афганистане уже сидел Хафизулла Амин.
Брежнев, так толком и не понявший, что произошло, по совету Андропова и Громыко все-таки поздравил Амина с «избранием» на высокие посты в партии и государстве.
Но Андропов не умел прощать. Или забывать.
Уже на следующий день он начал готовить операцию по смещению Х. Амина.
Спустя несколько месяцев, когда советские войска уже войдут в Кабул, вся социалистическая пресса будет уверять мир в контрреволюционной деятельности Х. Амина и его приспешников.
В те дни газеты писали:
«За время нахождения у власти Х. Амин и его приспешники развернули репрессии против членов НДПА, демократических и патриотических сил страны, вступив в сговор с лидерами контрреволюционной эмиграции и ЦРУ США. Была ослаблена борьба с контрреволюцией внутри страны и созданы условия для усиления агрессивных действий империализма и реакции против Афганистана. Манипулируя социалистическими лозунгами, Х. Амин фактически способствовал дискредитации целей и задач апрельской революции 1928 года, превращению Афганистана в плацдарм империализма у южных границ СССР».
Все это было неправдой.
Х. Амин провозглашал абсолютно те же лозунги, что и Н. М. Тараки. Он собирался так же верно служить Советскому Союзу, как и его предшественник. Окружавшие его советники и специалисты, казалось, были самой надежной гарантией от любых потрясений с Севера.
После получения телеграммы Брежнева обнаглевший и осмелевший Х. Амин даже приказал умертвить своего предшественника, которого просто вывезли в мешке и 8 октября убили. Шла «элементарная» борьба за власть в «феодально-социалистическом обществе», лишенном какого-либо подобия демократии.
Более того, сам Х. Амин просил Советский Союз ввести войска. Ему все труднее было контролировать границу с Пакистаном, обеспечивая безопасность собственного режима.
Председатель Совета Министров А. И. Косыгин, которому были поручены переговоры с Тараки, а затем с Амином, делал все, чтобы убедить своих собеседников отказаться от ввода войск. Советское руководство действительно не хотело этого в середине года и даже после сентябрьских событий было не настроено вводить войска.
Сохранившиеся стенограммы бесед Косыгина с афганскими лидерами, его выступления на Политбюро ЦК КПСС, обсуждение этого вопроса ясно показывали: советское руководство не желало идти на риск военной авантюры. Афганцы продолжали настаивать. Андропов и его люди продолжали работать.
Но затем наложились друг на друга сразу несколько событий, и мировая история в результате круто изменилась.
В последующие годы историки и публицисты будут писать об афганской войне, о решении ввода войск без должного учета всей обстановки декабря семьдесят девятого. Словно решение принималось в абсолютном вакууме.
26 марта семьдесят девятого года в Вашингтоне Президент Египта Анвар Садат и премьер-министр Израиля Менахем Бегин подписали Кэмп-Дэвидское соглашение. По позициям Советского Союза на Ближнем Востоке был нанесен сокрушительный удар. «Почетный гражданин Израиля» Андрей Громыко воспринял Кэмп-Дэвид как личное оскорбление.
В соседнем с Афганистаном Иране произошла революция.
16 января шах Мохаммед Реза Пехлеви бежал из страны, назначив регентский совет и поставив во главе правительства Ш. Бахтияра.
1 февраля в Иран вернулся Аятолла Хомейни. Уже через две недели правительство шахского Ирана пало, была объявлена исламская республика. Из страны было отозвано сорок тысяч американских советников. Но пощечина, нанесенная престижу США, требовала решительных мер.
На острове Диего-Тарсия в Индийском океане начались усиленные работы по расширению военной базы США. В Персидский залив начали заходить американские авианосцы и другие военные корабли.
4 ноября сторонники Хомейни захватили американское посольство, взяв свыше пятидесяти заложников-дипломатов. Мир дрогнул, понимая, что ответная акция может начаться в любую минуту. Это понимали и в Москве.
Через восемь дней в соседней Турции в отставку уходит левоцентристское правительство Б. Эджевита.
Пришедшая к власти Партия справедливости Сулеймана Демиреля позволяет американцам перебросить в страну еще несколько авиационных эскадрилий, сосредоточенных непосредственно у границ Ирана и СССР.
Еще через несколько дней, уже в декабре, консервативный премьер Великобритании Маргарет Тэтчер наносит визит в Белый дом.
Итогом этой встречи становится четкая, согласованная позиция США и Великобритании на декабрьской сессии НАТО. Несмотря на бурные протесты Советского Союза, сессия НАТО принимает решение о развертывании в Европе новых систем ракетно-ядерного оружия средней дальности, нацеленных на советские города. Брежнев, получающий документы сразу из трех источников: из КГБ, Министерства обороны и Министерства иностранных дел, уже понимает, что цепь последних событий серьезно ослабила позиции СССР в мире как супердержавы. Страдают геополитические и экономические интересы империи.
А здесь еще Андропов почти ежедневно докладывает о «правом уклоне» нового афганского лидера.
Брежнев все еще сомневается, не решаясь на крайние меры. Косыгин, тоже не сторонник силового решения, понимает, во что это выльется экономически. Кормить огромную страну и еще армию, находящуюся в ней… экономика страны просто не может себе такого позволить. Как ни странно, но на первых порах против силового решения был и Громыко, считавший, что имидж миротворцев нужно сохранять хотя бы формально.
Черненко и Тихонов, недавно введенные в Политбюро, вообще не имеют права голоса.
Щербицкий, Кунаев, Гришин, Романов, Пельше по традиции занимаются только своими, внутренними для страны, хозяйственными вопросами.
Оставались четыре «монстра» – четверо старцев, имеющих право решающего голоса в Политбюро.
Если с Кириленко еще можно договориться, а с Устиновым Брежнев вообще любил общаться и охотиться, то остальных двоих он просто побаивался. Это люди, имевшие в Политбюро почти такой же авторитет, как он сам.
Секретарь ЦК КПСС Михаил Суслов и Председатель КГБ Юрий Андропов. От их мнения на Политбюро зависит очень многое. Очевидно, что Брежнев не обладал ни волей Андропова, ни заразительной, какой-то неистовой убежденностью Суслова.
Заседание Политбюро намечено на вторую половину декабря. Но здесь в течение десяти дней происходят странные, практически необъяснимые вещи.
Хорошо зная, что руководство Советского Союза встревожено положением дел в мире, понимая, что декабрьское решение НАТО – очень сильный удар по позициям СССР в Европе, западные спецслужбы в этих условиях организуют подряд сразу две крупные провокации против СССР.
Расчет на то, чтобы подтолкнуть СССР к решительным действиям? Кому объективно выгодно вторжение войск СССР в Афганистан? Самому Советскому Союзу? Но он и так безраздельно правит в этой стране, заполнив ее своими советниками и консультантами. Но в соседнем Пакистане не прекращаются выступления против США, даже сожжено американское посольство, где погиб американский дипломат.
Только ввод войск СССР в Афганистан может ускорить решение пакистанского руководства о широком привлечении в страну американских специалистов.
Только война в Афганистане автоматически делает Пакистан прозападным государством с твердой американской ориентацией.
Но ввод войск нужен и Андропову, уже просчитавшему, как трудно убрать Амина и всю его верхушку. С одним Х. Амином справиться несложно, но что делать с этими предателями, так подставившими бывшего лидера Н. М. Тараки?
Теперь уже нелегко оценить, «чьи заслуги больше»: ЦРУ или КГБ, но две подряд провокации совершаются непосредственно перед самым заседанием Политбюро – 11 и 19 декабря [1].
11 декабря 1979 года у здания представительства СССР при ООН в Нью-Йорке взрывается бомба. По «счастливой случайности» никто не пострадал.
12 декабря посольству США в Москве вручена нота Министерства иностранных дел СССР «по поводу взрыва бомбы у здания представительства СССР при ООН в Нью-Йорке 11 декабря 1979 года».
Ровно через неделю в Мюнхене подожжено здание представительства Аэрофлота. Вновь по «счастливой случайности» никто не пострадал.
21 декабря посольству ФРГ в Москве вручена нота СССР «по поводу поджога и разрушения пожаром здания представительства Аэрофлота в Мюнхене 19 декабря 1979 года».
Кто совершил эти на первый взгляд совершенно бесполезные, пустые провокации?
ЦРУ или КГБ? В данном случае объективные интересы обоих ведомств совпадали.
Однако рискнем предположить, что это сделали все-таки американские «специалисты», ибо Андропов рассчитывал убедить своих коллег по Политбюро в возможности и необходимости силового решения вопроса. За несколько декабрьских дней ему удается обрести серьезного союзника в лице Дмитрия Устинова, министра обороны страны и лучшего друга Брежнева, которому тот абсолютно доверяет.
Но последние события: две ноты подряд, сессия НАТО, события на Ближнем Востоке, в Иране и Турции – все это превращает «миротворца» Громыко в оголтелого ястреба. Цель достигнута. В Политбюро образовалась мощная коалиция, настаивающая на силовом решении вопроса.
ГЛАВА 5
– Нам нужны очень хорошо подготовленные люди, – генерал Затонский произнес эти слова подчеркнуто спокойно.
– Понимаю, – Асанов уже решил, кто может принять участие в этой операции.
– Должны быть ветераны Афганистана, знающие язык, обычаи, характер местности, нравы людей, – напомнил Орлов. – Там, в Афганистане, сейчас неспокойно. Никто не знает, какой отряд какую территорию контролирует. В Кабуле по-прежнему стреляют.
– Известно, кто именно захватил Кречетова? – спросил Асанов.
– Да, отряд Нуруллы. Это контрабандисты, враждующие с генералом Дустумом, но находящиеся на его территории.
– Точно известно, что Кречетов жив?
– У нас есть свой информатор в банде Нуруллы.
– А сам Нурулла? Обычный контрабандист или борец за идею? – спросил Асанов.
– Каждого понемногу, – Затонский вздохнул. – Разве можно сейчас сказать что-нибудь конкретное? Там такая каша!
– Угу. Которую мы сами и заварили, – мрачно изрек Асанов.
– Что? – не понял Затонский.
– Сначала мы вошли в Афганистан, разворошили сонную страну; потом ушли, бросив их убивать друг друга. А что вы еще хотели? – спросил Асанов.
– Не я принимал решение о вводе войск. И тем более – об их выводе, – сухо ответил Затонский.
– Не заводись, Акбар, – примиряюще сказал Орлов, – мы приехали за помощью.
– Извините, – произнес Асанов, – вы действительно ни при чем. Просто характер такой, не могу спокойно говорить об Афганистане. Я потерял там много друзей.
– Мне говорили, – кивнул Затонский, – я вас поминаю.
– У тебя есть люди, подготовленные для такого маршрута? – спросил Орлов.
– Конечно, есть. Действовать придется на севере?
– Да, район Бадахшана. Нурулла базируется в тридцати километрах от Ишкашима. Там небольшой городок – Зебак. А почему вы спрашиваете? Разве есть разница, где действовать? – поинтересовался Затонский.
– На юге другие обычаи, кочевые племена. В языках есть различие: пушту и фарси. Смотря какой район. В области Фарьяб, например, живет много туркменов, а это уже тюркская группа языков, – объяснил Асанов.
– Ясно. Вы их хорошо понимали?
– Практически да. Таджикский и фарси языки почти идентичны. Практически один язык. Как, например, турецкий и азербайджанский. Хотя узбекский немного отличается.
– У вас есть люди, знающие фарси?
– Разумеется. Но очень мало.
– Нужно будет подготовить группу в семь-десять человек, – предложил Орлов.
– Мы дадим своих специалистов, – предложил Затонский, – я привез их с собой.
– Кто такие? – недовольно поинтересовался Асанов.
– Ждут в соседней комнате, майор Ташмухаммедов и подполковник Падерина. Отличные профессионалы.
– Не пойдет, – возразил Асанов.
– Не понял…
– Женщина не пойдет, – пояснил Асанов, – это исключено.
– Вы не совсем меня поняли, – улыбнулся Затонский, – эта женщина – подполковник разведки, сама из Туркмении. Знает обычаи. Владеет фарси и пушту. Имеет два боевых ордена. Она не гимназистка, а боевой офицер.
– Согласен. Но в Афган она не пойдет.
– Я привез ее для того, чтобы она приняла участие в этой операции. Так решило наше руководство. Эти люди вне вашей компетенции. Вы просто подберите еще своих людей.
– Тогда я отказываюсь, – резко встал Асанов, – набирайте людей сами.
– Сядь, – резко махнул Орлов, – характер ни к черту. Чего кипятишься? Их люди – они и решают.
– Женщина не пойдет, – упрямо возразил Асанов, – ее сразу заметят, вычислят. Это мусульманская страна. А во время переходов как она будет себя чувствовать? Это только в кино артистки во время войны всегда бодрые и веселые. А в реальной жизни бабы в таких операциях участия не принимают. Вы же все понимаете лучше меня. Начнутся месячные, что будем делать? Мыться где? Ребята сутками не умываются, а вы говорите – женщина! Это значит – подвести всех остальных.
– Можно я приглашу подполковника сюда? – спросил, почему-то улыбаясь, Затонский.
– Меня трудно переубедить, – сел на свое место Асанов.
– Попросите подполковника Падерину и майора Ташмухаммедова зайти к нам в кабинет. Они в комнате ь 14, – предложил генерал Затонский.
Асанов раздраженно молчал.
Орлов поднял трубку.
– Генерал Орлов, – требовательно произнес он, – гости у вас? Пригласите в кабинет.
– Вы женаты, товарищ Асанов? – спросил вдруг Затонский.
– Да. Вы хотите знать, почему я так не люблю женщин? Напротив, я их слишком люблю, чтобы ими рисковать. Война не женское дело.
В дверь постучали.
– Да! – крикнул Асанов.
Дверь открылась, и в кабинет вошла семейная пара афганцев. Грязный, помятый, небритый, среднего роста афганец в традиционной афганской одежде стоял рядом со своей супругой, одетой в темную чадру. Видна была только полоска глаз.
– Удачный маскарад, – нахмурился Асанов, – но это еще ничего не значит.
Он поднялся, подошел к обоим офицерам.
– Вы говорите на фарси? – спросил он по-русски.
Женщина кивнула головой.
– Я вас приветствую в своем доме, – произнес традиционное пуштунское приветствие Асанов.
Женщина молчала.
– Да пошлет Аллах удачу вашему дому, – поблагодарил его мужчина.
– Хорошо, – сказал Асанов.
На Востоке в присутствии мужа женщина не имела права отвечать на вопросы постороннего мужчины.
– Теперь отвечайте, – потребовал Асанов, – сколько раз вы были в Афганистане?
– Пять раз, – ответила женщина. Голос у нее был немного хриплый, характерный для восточных женщин.
– Вы умеете готовить афганские блюда?
– Да.
– Молиться?
– Совершать намаз, – уточнила женщина. – Конечно. Я знаю коран.
– Скажите четвертую суру.
Женщина чуть улыбнулась. Четвертая сура корана была посвящена женщине.
– Во имя Аллаха милостивого, милосердного! – начала женщина. – О люди! Бойтесь вашего господа, который сотворил вас из одной души и сотворил из нее пару ей, а от них распространил много мужчин и женщин. И бойтесь Аллаха, которым вы друг друга упрашиваете, и родственных связей.
Пока женщина говорила, Асанов внимательно следил, как она держится, произносит словосочетания, ставит ударение в словах. Орлов и Затонский, не понимавшие на фарси, наблюдали за генералом Асановым.
– А если вы боитесь, что не сумеете относиться к сиротам по справедливости, то можете жениться только один раз. А если не боитесь этого, то можете жениться на двух, трех или четырех.
– Достаточно, – наконец улыбнулся и Асанов, – снимите чадру.
Она откинула покрывало.
Длинные волосы, узкое лицо, выступающие скулы, красивый разрез глаз.
– Вы русская?
– Отец из молокан, мать туркменка, – ответила женщина.
– В бою бывали?
– Получила ранение в Принсапольке, – вместо ответа сказала женщина.
– Где это? – удивился генерал.
– В Никарагуа.
– Сколько вам лет?
– Тридцать девять, – она посмотрела ему в глаза.
– Сколько лет в разведке?
– Шестнадцать.
– Проходили специальную подготовку?
– Дважды. Даже бывала в вашей зоне, – добавила Падерина.
– В зоне, – он задумался.
Повернулся, подошел к столу и вдруг резко, быстро бросил тяжелую книгу.
– Держи.
Затем еще одну.
– Отбивай.
Она успела схватить первую и отбить вторую. Книга полетела через всю комнату и, ударившись о стену, упала на пол.
– Черт с вами, – сказал Асанов, возвращаясь на своем место. – Можете оставаться.
– Вас, кажется, волновали еще какие-то проблемы женского организма? – спросил Затонский.
Акбар, чуть покраснев, махнул рукой:
– Все. Свободны.
Когда за ушедшими закрылась дверь, генерал Затонский заметил:
– Они оба прошли Афганистан. Это наши лучшие офицеры. Падерина работала и в других странах. Она владеет пятью языками.
– Простите, генерал, – спросил вдруг Асанов, – а где вы были в декабре семьдесят девятого?
Генерал посмотрел ему в глаза.
– В Кабуле. В составе группы прикрытия, – просто ответил Затонский. – «Альфа» штурмовала дворец, а мы везли Бабрака Кармаля. Чтобы успеть передать обращение к нашим войскам.
ГЛАВА 6
Бабрака Кармаля везли из Чехословакии, где он был послом. Специальная группа 8-го отдела Первого Главного управления КГБ СССР вылетела в Прагу. В ее состав входил и молодой офицер, капитан Затонский. Все было окончательно решено в Москве. Амина должен был заменить Бабрак Кармаль. Собственно, последний мог стать лидером еще в апреле семьдесят восьмого года, но расколовшаяся на два враждующих лагеря Народно-демократическая партия Афганистана начала фракционную борьбу. Фракция Парчам, куда входили Нур Мухаммед Тараки и Хафизулла Амин, взяла верх над фракцией Хальк, возглавляемой Бабраком Кармалем. Лидеру проигравшей фракции пришлось согласиться на унизительно невзрачную должность посла Афганистана в Чехословакии.
Но сторонники фракции Хальк в стране остались. Особенно много их было в армии и в местной госбезопасности, заново сформированной советскими и ставленниками называемой Хедимате Ателаате Давлати (ХАД).
В свою очередь, склоки в победившей фракции Парчам привели к тому, что Амин сумел в результате убрать Тараки. Терпение Андропова лопнуло. Теперь однозначно делалась ставка на Бабрака Кармаля и его фракцию Хальк.
В русской транскрипции это слово пишется обычно «Хальк», тогда как правильнее было бы писать «Хальг», но это, видимо, невозможно из-за трудностей с произношением такого слова.
Бабрака Кармаля готовили две недели. Особо упрашивать его не пришлось, он ненавидел Амина и даже не очень любил покойного Тараки.
Теперь Андропову нужно было получить согласие Политбюро ЦК КПСС. После серии диверсионных актов, демонстративных шагов НАТО и западной дипломатии осторожный Громыко стал его союзником, не возражая против введения войск. Министру обороны Устинову вообще не нравилось подозрительное продвижение американцев в Персидском заливе и Индийском океане. Сведения, приходившие по линии ГРУ, не вызывали оптимизма. Американцы тайно и явно наращивали свое преимущество в этой части мира.
К тому времени в Индии к власти пришел блок правых партий во главе с Джаната, отстранивший от управления государством ИНК и ее лидера, верного друга Советского Союза Индиру Ганди.
Джаната не собиралась идти на разрыв давних и прочных связей Индии со своим северным соседом, но премьеры Десаи и Сингх были лично несимпатичны Брежневу, очень ценившему старую дружбу с госпожой Индирой Ганди.
Словно в насмешку над советскими аналитиками и дипломатами, в Ираке почти зеркально повторилась афганская история.
Молодой честолюбивый заместитель председателя Совета революционного командования Саддам Хусейн решил, что пришло его время.
Он очень быстро и ловко устранил своего бывшего добродетеля, которому был обязан карьерой и выдвижением.
Президент Ирака А. Х. Бакр был одновременно и главой правительства, и Верховным Главнокомандующим, и Председателем СРК. В свою очередь, Саддам Хусейн был одним из самых близких его людей и заместителем по партии и правительству.
Бакра убрали очень быстро. Через десять дней Саддам Хусейн в лучших традициях подобных историй объявил о раскрытии заговора, в котором приняло участие почти все руководство Ирака, в том числе другой заместитель премьера – А. Хусейн и Генеральный секретарь СРК М. А. Хусейн. Они и еще трое высших чиновников государства были немедленно расстреляны. Саддам Хусейн утвердился у власти [2].
Правда, по сведениям агентуры Андропова, Саддам Хусейн не собирался идти на разрыв советско-иракских отношений. Более того, молодого сильного лидера арабского мира можно было при случае использовать против многовековых врагов арабов – фарсов, населяющих соседний Иран. Тем более что на юге лежали спорные территории, богатые нефтью. Москва учла это обстоятельство и решила примириться с уходом Бакра.
Знаменитое заседание Политбюро состоялось двадцать четвертого декабря. Это было даже не заседание в обычном смысле, ибо на нем присутствовало больше половины положенного состава.
Для лидеров великой державы полуколониальный такой далекий Афганистан был не самой главной проблемой. Они собирались сегодня лишь по настоянию Андропова. Это был скорее разговор некоторых руководителей государства, позднее оформленный как решение Политбюро, проведенное опросным путем.
В кабинете Леонида Ильича Брежнева должны были присутствовать:
Андропов, Громыко, Кириленко, Косыгин, Суслов, Устинов, Черненко. Из Совета Министров даже не вызвали Тихонова, ставшего членом Политбюро лишь месяц назад, на Пленуме 27 ноября. Не сочли возможным позвонить Кунаеву в Казахстан, Щербицкому на Украину, Романову в Ленинград. Не было заболевшего Пельше.
Подозрительный Гришин, узнавший от Черненко, что у Брежнева собираются члены Политбюро, сам позвонил Генеральному секретарю.
– Мне нужно приехать, Леонид Ильич? – спросил Гришин своим тихим, всегда хорошо поставленным голосом.
– Зачем? – удивился Брежнев. – Занимайся своими делами. Здесь и без тебя народу будет много.
В приемной Брежнева гостей встречал помощник, каждый раз звонивший Черненко, сообщая, кто именно пришел к Генеральному секретарю.
Черненко сразу обратил внимание, что нет членов Политбюро из регионов. Он знал: Брежнев тайно готовит его на роль уже совсем постаревшего, временами просто теряющего координацию Суслова. И на правах секретаря ЦК КПСС и руководителя общим отделом, Константин Устинович знал также, что сегодня будет рассматриваться вопрос об Афганистане. Он понял, что сам состав приглашенных определил Андропов – единственный человек, которого он панически боялся и ненавидел. Увидев, что Гришин так и не приехал, Черненко позвонил Брежневу.
– У нас будет международный вопрос, – сказал он своим задыхающимся голосом. – Может, пригласить еще Зимянина и Пономарева?
Оба были секретарями ЦК КПСС, курирующими международные вопросы. Но они не были членами Политбюро.
– Только Пономарева, – разрешил Брежнев, – а Зимянина не нужно. Будет Андрей Андреевич, он лучше разбирается в таких вопросах.
Черненко положил трубку и начал собирать бумаги.
Обычно в кабинете Брежнева во главе стола справа и слева садились Суслов и Косыгин. Даже Подгорный, будучи формально руководителем государства, не смел занимать их места, усаживаясь после Косыгина.
Рядом с Сусловым всегда сидел Кириленко. Так они разместились и в этот раз. Справа оказались четыре секретаря ЦК КПСС – Суслов, Кириленко, Черненко и Пономарев. Слева сели Косыгин, Громыко, Устинов и Андропов.
Председатель КГБ всегда подчеркнуто скромно садился в конце стола. Не изменил он себе и на этот раз. Любезно улыбаясь, он пропустил Громыко и Устинова.
Брежнев не любил долгих заседаний, длинных докладов. Вынужденный часами читать никому не нужные отчеты, он не любил, когда другие долго и много говорили.
Андропов это хорошо знал. Он докладывал коротко – рассказал о зверствах Амина, об убийстве Тараки, о согласии Бабрака Кармаля. По его поручению была подготовлена большая справка Управления «Р». Первого Главного управления КГБ.
Управление «Р» занималось вопросами оперативного планирования и анализа. Вместе с 8-м отделом ПГУ, занимавшимся проблемами неарабских стран Ближнего Востока, сотрудники управления составили подробный анализ проникновения в Афганистан вражеской агентуры, включая американскую, китайскую, пакистанскую и иранскую разведки.
Информации было чуть больше, чем обычно, но она производила впечатление. Все молчали, ожидая выступления Громыко.
Обычно очень осторожный, взвешивающий каждое свое слово, министр иностранных дел на этот раз был более красноречив.
Последние провокации сильно разозлили его, а Кэмп-Дэвидская пощечина горела до сих пор.
Громыко выступил за немедленный ввод войск, добавив, что они уже проводили ряд рабочих совещаний вместе с военными и представителями КГБ.
Суслов, знавший об этом от Андропова, не обратил внимания на эти слова.
А вот Черненко насторожился. Значит, Громыко, Устинов и Андропов собираются где-то тайком, не поставив в известность общий отдел ЦК КПСС. А где протоколы этих бесед, стенограммы совещаний? У него хватило ума промолчать, не выскакивать со своими обидами. Но с этого дня он перестал доверять Устинову и Громыко, считая их сторонниками Андропова.
Поднявшийся Устинов коротко доложил, что армия готова выполнить свой долг. Он слышал про убийство Тараки и как глубоко порядочный человек презирал Амина, решившего расправиться со своим бывшим руководителем таким варварским способом.
Позднее многие журналисты будут описывать заседание Политбюро как сбор выживших из ума старцев. На самом деле, несмотря на очевидные старческие промахи Брежнева или Суслова, сидевшие сегодня за длинным столом, покрытым зеленым сукном, люди были совсем не теми карикатурными персонажами, которыми их стали позднее изображать.
Устинов доложил о мнении начальника Генерального штаба маршала Огаркова, считавшего, что некоторые части афганской армии могут оказать сопротивление. Андропов резко возразил, заявив, что нынешняя афганская армия просто не способна на подобные действия.
Устинов тем не менее добросовестно передал все замечания Огаркова, но поддержал решение о вводе войск.
Затем слова попросил Косыгин. Он рассказал о неоднократных просьбах афганского правительства ввести войска. Об этом просил и подлец Х. Амин. Об этом просят теперь и афганские товарищи, выступающие против режима Амина.
Косыгин не сказал больше ни слова, ни «за» ни «против», и это очень не понравилось Андропову.
Неожиданно вмешался «главный идеолог» страны Михаил Суслов. Он потребовал немедленного ввода войск. В отличие от более реалистичных прагматиков Андропова, Громыко, Косыгина, Устинова, он жил еще вчерашними романтико-революционными воспоминаниями. Революция в Афганистане была под угрозой. Убит лидер страны. Этого одного было достаточно, чтобы Суслов выступил решительно «за».
Андропов понял, что более никто не выступит против. Это уже невозможно.
Сразу высказались Кириленко и Черненко. Разумеется, они были «за». Молчавший Пономарев был за вторжение еще до самого Андропова одним из первых в ЦК КПСС, призывая ввести войска. Он считал, что социализм в Афганистане находится в серьезной опасности.
Брежнев слушал молча. Он любил армию, гордился ею, справедливо считая, что мощь государства определяется и степенью боеспособности армии. Но, человек по натуре мирный, он действительно не любил войну, не любил крови, сражений, несчастий, катастроф.
Насмотревшийся на войну в сороковые годы, он искренне считал, что делает все, чтобы война вновь не повторилась. Правда, он дал согласие на ввод танков в Чехословакию в шестьдесят восьмом. Но тогда была «явная угроза» делу социализма в этой стране. А эти понятия были для него священны.
Так и теперь.
С одной стороны, нужно было отстаивать геополитические интересы великой державы, и это было самое важное обстоятельство. С другой стороны, революция в Афганистане, о которой они столько говорили, явно буксовала. Более того, была прямая угроза ее завоеваниям, как сумели убедить Брежнева.
И наконец, он просто симпатизировал убитому Тараки, так подло преданному его заместителем. Сам Брежнев, правда, забыл, что в свое время он тоже «сдал» своего руководителя – Никиту Хрущева. Но в отличие от Амина он его не убивал.
Все было решено. Брежнев поручил Черненко готовить решение Политбюро.
На следующий день осторожный Громыко все-таки зашел к Брежневу. Батальоны и полки уже грузились в самолеты.
– Леонид Ильич, – попросил министр иностранных дел, – не стоит ли решение о вводе наших войск оформить как-то по государственной линии? [3]
