И тогда пришло решение: я напишу книгу. Книгу, в которой буду весь я – мой дар, мои мысли, моя жизнь. Мой Учитель, который вел меня по Пути. Моя способность к излечению ближнего. Я напишу книгу, которая исцеляет. Книгу, которую всегда может взять в руки тот, кто нуждается в помощи и верит в чудо.
Аллан Чумак
Имя Аллана Чумака знают миллионы людей. Когда-то, нет так давно, восемнадцать-девятнадцать лет назад, этот мягкий, обаятельный, очень уравновешенный человек появился на экранах наших телевизоров. Он спокойно объяснил, что сейчас проведет оздоровительный сеанс. Он не давал сложных рецептов, не утомлял зрителей долгими рассказами о болезнях и лекарствах – просто молчал и делал руками несложные пассы. Он советовал размещать у экранов емкости с водой и баночки с кремами – его исцеляющая энергия «заряжала» воду и кремы, и они становились лечебными.
Сеансы Аллана Чумака продолжались несколько месяцев. Во время них улицы городов и сел по всей огромной стране под названием Советский Союз вымирали – люди собирались у телевизоров. Министерство внутренних дел СССР крайне заинтересовалось столь необычной и масштабной деятельностью неизвестного целителя. В 1989 году по заданию МВД Центр биоритмологии при Академии наук провел сравнительное изучение срезов статистических данных за 180 суток до 64 сеансов Аллана Чумака и за 180 суток после них. Результаты были неожиданными и впечатляющими. Число автопроисшествий сократилось на 67 %, количество драк снизилось больше чем вдвое, число попыток самоубийства уменьшилось на 11 %, на столько же – количество вызовов «Скорой помощи» в Москве. Но лучше всякой официальной статистики о целительской практике Чумака говорили письма телезрителей; их пришло на телевидение более шести миллионов, и в каждом из них была благодарность за помощь и излечение.
Однажды – и было это на закате перестройки – в Министерстве здравоохранения решили положить конец оздоровительным телесеансам: они, по мнению чиновников, вызывали у населения нежелательный ажиотаж. По заказу Минздрава группа ученых из Института медико-биологических проблем провела социально-аналитическое исследование, целью его было доказать: целитель занимается шарлатанством. Однако результаты этой работы оказались для ее организаторов обескураживающими: выяснилось, что оздоровительные телесеансы помогли миллионам человек! И тем не менее запрет на появление Чумака на экранах телевизоров был наложен…
Как-то Аллану Чумаку задали вопрос: «Существует ли для вас понятие четвертого измерения, шестого чувства?» Он ответил: «Почему четвертое? Почему шестое? Есть ощущение безмерности». С этим ощущением Чумак продолжал работать в последующие годы. С этим ощущением он проводил встречи с людьми в огромных залах и на стадионах во всех концах России и за рубежом. Это ощущение – и вместе с ним веру в безмерность, бесконечность, необъятность человеческой жизни и ее возможностей – он передавал людям. Именно оно однажды позволило ему сказать: «Сейчас я нахожусь на пороге новой реализации. Работа телерадиофотоцелителя и просто целителя становится лишь частью моего тотального самоосуществления в служении людям».
Новая реализация Аллана Чумака состоялась. Эта книга – один из ее итогов. Она – о тайнах бытия и человеческой судьбы, о любви и вере, о здоровье и болезни, об экстрасенсорике и целительстве, о тех путях, которые ведут нас к познанию Истины. «Эта книга, – говорит ее автор, – лечит. Лечит через исцеление души, через обращение к свету Разума и Духа».
Не все то, что дано свыше, можно осмыслить. Иррациональным процессам нет рациональных объяснений. Главное, что я помогаю. Я остро чувствую, что нужен людям, и стараюсь делать свое дело по мере моих сил. Я живу ради этого и твердо знаю, что в этом – мое предназначение. И ничто меня не может остановить…
Аллан Чумак
Говорят, чем старше становится человек, тем чаще он возвращается к воспоминаниям детства… Ну, во-первых, это не совсем так: происходит такое далеко не с каждым (да и не должно происходить, но об этом мы поговорим чуть позже), а во-вторых, ко мне это совсем не относится, прошлое не имеет надо мной власти. Но если уж все-таки говорить о детстве, то я должен признать: у меня есть одно яркое детское воспоминание, о котором мне хочется вам рассказать.
Мне было лет шесть или семь. В тихий майский вечер родители уложили нас с моим младшим братишкой спать. Но, как обычно бывает с детьми, сразу дело со сном не заладилось. Брат немножко полежал тихо, потом заворочался, потом стал меня окликать и в конце концов вовсе уж заболтал шепотом без остановки. Я, опасаясь родительского гнева, не отвечал – он подобрался ко мне, дернул за руку и чувствительно толкнул в плечо. Я стойко держался молчком – он обиделся и противно захныкал. Если братик начал бузить – значит, будет бузить… Что было делать? «Надо ему сказку рассказать!» – осенило меня. И как только я подумал об этом, перед глазами встала невероятно яркая, живая картина… Я задохнулся от восторга. «Хочешь, про Индию тебе расскажу?» – неожиданно для себя прошептал я, а сам уже растворялся в иной реальности, в ее невероятных, неведомых здесь – в Москве, в нашем ветхом двухэтажном домике в Большом Кисловском переулке! – видах и красках, запахах и звуках… Я уже знал: то, что вижу, – реальность, я когда-то был там, в этой картине, в этом чудесном мире, я там жил, и то была моя жизнь в Индии…
И, не ожидая ответа моего несмышленого брата, я заговорил.
Я рассказывал ему о нежной зелени рисовых полей, о тысячах попугаев, с пронзительными криками взмывающих в рассветное небо; о слонах, уходящих от летней жары на лесистые склоны гор; о вечных снегах Гималаев. О великой священной реке, которая несла свои темные воды мимо бедных индийских деревень; там, на ее берегах, я катался на слонах, жил и учился в доме гуру, разговаривал с одетыми в коровьи шкуры отшельниками и аскетами. Сопровождаемый учителем, я ездил на колеснице в соседнюю деревню к знатокам Вед и вел с ними ученые беседы; я ходил по деревням с бамбуковым посохом и видел, как новоиспеченному брахману дарят ушные кольца, тюрбан, зонт и зеркало, как женщине наносят на лоб красную точку для защиты от демонов-ракшасов, как на пышной свадебной церемонии жениху растирают грудь простоквашей… Как сжигают тела умерших, а во время эпидемий бросают их в воду, чтобы злые духи, вызвавшие болезнь, не разгневались на то, что их жертвы сожжены…
Не было никакого сомнения: я заново проживал то, что уже со мной когда-то происходило. Ведь, конечно, я, семилетний московский сорванец, не мог тогда ни прочесть, ни услышать об Индии тех вещей, о которых рассказывал. Я не мог знать всех этих слов: «брахман», «гуру», «ракшас», да я их и не произносил, изъяснялся как умел – но это нисколько не умаляло яркости моих переживаний и эмоциональности изложения. Брат завороженно слушал. Я разворачивал перед ним одну картину индийской жизни за другой, мое первоначальное изумление от собственного открытия нового мира уступило место властному желанию передать все в точности так, как я вижу…
Когда от непрерывного шепота во рту у меня пересохло – навалилась усталость, картины, стоящие перед глазами, стали меркнуть. Я замолчал и услышал ровное спокойное дыхание брата – он спал. «Эх ты…» – разочарованно прошептал я, но здесь глаза мои сами закрылись, и, полностью опустошенный, я провалился в сон.
Следующим вечером, как только родители вышли из комнаты, пожелав нам спокойной ночи, брат бросился ко мне: «Будешь сегодня рассказывать про Индию?» – «Буду!» И все повторилось, я снова погрузился в волшебные реалии другого, незнакомого, недостижимого во времени и пространстве мира…
Все это продолжалось в течение полугода. Каждый вечер я рассказывал брату про свою жизнь в далекой стране. Иногда, увлекаясь, я говорил громче обычного – родители, не прерывая меня, слушали за дверьми, а наутро дивились моей «буйной фантазии».
Но это были не фантазии.
– Что со мной происходило?
– Мир, в котором ты живешь, Вселенная, ее Бытие – это некое Целое, и ты являешься его неотъемлемой частью. Оно – Единство, которое содержит в себе все; все существа в Нем движутся и живут; все вещи, события и энергии содержатся в Нем, и Оно – во всем. Вы, люди, – часть этого единого Бытия, часть великого безграничного Сущего, а раз так, то каждый из вас есть это Сущее, непознаваемое для вашего поверхностного ума. Каждый из вас есть великое Все. Но Все знает о себе все! И вы – как бы каждый из вас в своем невольном заблуждении ни отрекался от этого факта – обладаете Абсолютным знанием. Вы содержите в себе все миры, все жизни, все страны, прошлые судьбы всех людей на Земле. Каждый может, если захочет, стать сознательно единым со всеми людьми. И тогда их прошлое станет его прошлым, а если говорить о будущем, то он будет иметь все вводные, чтобы увидеть, как формируется это будущее и каким оно станет.
Иначе бы как Вергилий, римлянин, житель Неаполя, мог предсказать рождение божественного младенца в далеком Вифлееме за несколько десятков лет до появления Сына Божьего на свет? Это факт, именно потому христиане чтят поэта наряду с пророками и мудрецами древности, именно потому в 1560-х годах его лик был запечатлен на фресках Благовещенского собора Московского Кремля… Простой крестьянин, монах Авель предсказал день смерти Екатерины II и Павла I, нашествие французов 1812 года, сожжение Москвы. Почему он так уверенно заглядывал в будущее? Он предсказывал, а его боялись как огня, бросали в тюрьму, сажали в заточение в монастырь. То плохое, о чем он говорил (а разве не рад он был бы предсказывать хорошее, если б оно случилось?), сбывалось. Его обвиняли в наговорах и черном сглазе. А он просто видел, как в настоящем формируется будущее! Почему Ванга умела предостеречь своих гостей от грядущих напастей, которые впоследствии не заставляли себя долго ждать? Почему поражала точным описанием их прошлого?
– Но в чем же все-таки заключался секрет моей «буйной фантазии»?
– Тогда, тихим майским вечером из твоего детства тебе было дано познать одно из проявлений великого принципа единства Бытия. Ты стал единым с сознанием другого человека. Ты стал чьим-то прошлым и… оказался в Древней Индии!
Если такое переживание приходит внезапно, спонтанно, оно может поразить и даже испугать. И ты тогда был ошеломлен. Но твою детскую душу не терзали мучительные вопросы о природе этого феномена. Ты воспринял это как данность – потому, что глубоко в душе был уверен: пройдут годы, и тебе предстоит вернуться к подобным переживаниям – уже сознательно, уверенно, с точным знанием того, что ты хочешь получить…
Теперь я работаю именно так. На реализации принципа единства Бытия основана экстрасенсорная диагностика, так выявляются причинно-следственные связи, которые привели человека к болезни, нарушению отношений с людьми, миром, самим собой. Так исправляется информация в реперных, «критических» точках его судьбы – тех точках, в которых произошел излом нормального, правильного вектора развития личности и хода дел.
Внешне все происходит довольно просто: я разговариваю с пациентом, он рассказывает про свою болезнь. Но в это время во мне происходит работа. Все идет через меня. Я работаю в единстве с человеком, который пришел ко мне за помощью. Я становлюсь этим единством. Все мной воспринимается, во мне исправляется и передается пациенту. Или тому единству, которое я с ним представляю. Или моему единству с сотнями тысяч или миллионами людей – если я даю оздоровительный сеанс на огромном стадионе или по телевидению.
Это нетрудно понять: во время сеансов во мне «пропечатываются» все проблемы людей. У кого-то больная печень, у кого-то нарушения в среднем ухе, у кого-то неладно дома или на работе, неважное психоэмоциональное состояние. Все, что человека травмирует, выбивает из колеи, делает нервозным, неуравновешенным и больным, – все это проявляется во мне. Но поскольку нас с этим человеком (или сотнями тысяч и миллионами людей) объединяет одна цель – поправить здоровье каждому и всем вместе, – у нас нет разногласий и конфликтов. Мы едины, и в этом единстве происходит наше оздоровление.
И отсюда следуют принципы лечения. Пациенту ничего передавать не требуется – никаких энергий; нет необходимости никаких внушений и воздействий. Я меняю наше с ним единство, в чем-то неблагополучное, и все. Меняю через себя. И мы с ним становимся здоровыми людьми.
Ко мне не раз приходили молодые родители, с детьми которых было что-то не в порядке. Вроде ребенок здоров и психически и физически, но… Конфликтен, капризен, может быть агрессивен, часто болеет. Что-то не так; тревожные, волнующие симптомы… Я разговаривал с этими людьми и видел: отец и мать – любящие, заботливые, сына или дочь иметь хотели, ждали появления ребенка на свет. С этой стороны все было в порядке. Дело решали обстоятельства. Мелкие и крупные неприятности, безденежье, жилищные проблемы, пустые ссоры – все складывалось так, что и к моменту зачатия подходили в нервотрепке и заботах, и вынашивала мама, не думая о ребенке, и первые годы жизни малыша прошли в более или менее конфликтной семейной атмосфере.
Конечно, на развитии плода, грудного младенца, малыша все сказывается. Но здесь самым важным, решающим для дальнейшего развития будущей жизни является момент зачатия. А именно: та информация, которую несут клетки родителей в момент оплодотворения. Если она негативна, чем-то «подпорчена», есть все основания для того, чтобы будущий ребенок формировался как проблемная личность.
Из подобной ситуации есть выход, есть метод лечения малыша. В этих случаях я менял мое с пациентами единое информационное поле таким образом, что информация их клеток в момент зачатия ребенка исправлялась, становилась «нормальной». И тогда сразу менялась вся причинно-следственная цепочка судеб. Менялись жизнь и душевное здоровье ребенка, его оставляли подавленные страхи и тревоги, все прояснялось, просветлялось, его жизнь становилась счастливой, как у всякого здорового малыша.
Так принцип единства Бытия позволяет «лечить прошлое» и изменять настоящую жизнь.
И дарит нам надежду на счастливое будущее.
Моя работа с одним-двумя пациентами ничем не отличается от одновременного оздоровления многих и многих. Во время массовых целительских сеансов происходит индивидуальная работа с каждым. И мои телесеансы были абсолютно индивидуальной работой с каждым зрителем.
Как такое возможно?
Возьмем лист бумаги и напишем на нем чернилами букву А. Промокнем ее – получим на промокашке зеркальное отражение буквы А. Потом напишем и промокнем Б, В и еще много-много букв. Через некоторое время на промокашке образуется чернильное пятно, в котором отдельные буквы уже неразличимы. Но от этого они не перестают там, в этом пятне, быть! Так вот и я становлюсь «промокашкой», на которой «проявляется» каждый человек с тем, что мешает ему быть здоровым, уравновешенным, счастливым. И моя задача – вылечить себя, единство, которое есть я.
Это благотворный метод лечения. Я могу кому-нибудь навредить таким образом? Исключено. В таком случае сначала я должен навредить себе, но, естественно, делать этого ни за что не буду. А могу кого-то забыть в этом единстве? Исключено. Все содержится во мне, а себя забыть невозможно. А могу сделать что-то не то или недоработать? Исключено. Человек подходит к зеркалу, начинает поправлять одежду, прическу. Он не оторвется от созерцания своего отражения до тех пор, пока не сделает все, чтобы себе понравиться. Так и со мной: я правлю себя до тех пор, пока сам себе не понравлюсь, то есть пока не понравятся себе (то есть поправятся!) все, кто ко мне обратился. И вообще, вы видели человека, который борется за собственное здоровье и не доводит дело до конца?
В школе я был хулиганом. Задиристым таким пацаном. Я никого и ничего не боялся, дрался и со сверстниками, и с ребятами из старших классов. А на уроках выводил из себя учителей… В общем, отрывался на всю катушку. Неудивительно, что, к ужасу моих родителей, меня отовсюду исключали. Я поменял все школы в районе. Начинал учиться в 110-й возле Никитских ворот, продолжил в 99-й, что в Хлыновском тупике, а аттестат о среднем образовании мне выдали уже в 103-й, на Молчановке. Кстати, из нее меня исключали два раза. Были и еще школы…
Ничего хорошего, в этом, конечно, нет. Но мы переживали жестокие времена – война, послевоенные годы. Все было сурово, очень… А дети ведь это прекрасно чувствуют. И реагируют соответственно. Конечно, зла настоящего мы ни на что и ни на кого не держали – так, было просто озорство, шалость, невежественное буйство. Хотя и игры наши, мои и моих друзей, часто лежали за границами добра. Мне до сих пор стыдно за один свой поступок. Помню, директором 99-й школы работал бывший фронтовик. На войне он потерял ногу, ходил на протезе, хромал. Это был хороший человек, наверное, несчастный. С учениками он держался строго, может быть, чересчур, и мы его невзлюбили. Не потому, что он был несправедлив или груб, нет. Просто, как часто бывает у детей, невзлюбили, и все. A priori, по определению. И вот однажды он подходил к школе, и мы сбросили с третьего этажа ему под ноги банку с чернилами. И несколько капель попало на костюм…
Да, мы тогда многого не понимали. Не думали, что значил для мужчины в те времена костюм, возможно единственный; не знали цены тем вещам и делам, с которыми имели дело взрослые; не знали, как им тяжело все давалось…
Мудрые говорят, что в любом, самом плохом поступке содержится капля истины. В той своей жизни я могу найти эту каплю. В моем девиантном, как сказали бы современные психологи, поведении скрывалась жажда свободы. Свободы от всяческих установок. Мне предстояло еще много «нахулиганить» (в хорошем смысле этого слова) во взрослой жизни и ломать самые разные установки – поступать наперекор обстоятельствам и общепринятым представлениям; шагать навстречу неизвестности; отказываться от привычной благополучной жизни; заниматься тем, что официально считалось шарлатанством; делать то, чего до меня раньше никто не делал…
Учился я так себе, с тройки на четверку. Внутренняя независимость позволяла мне учиться «с открытыми глазами»: не забивать надолго голову тем, что мне было неинтересно, – но получать знания, которые занимали меня по-настоящему. Я не помню, как сидел на уроках, о чем мне рассказывали учителя. Это не имеет значения. Зато помню, как ко мне пришла страсть к астрономии. С каким трепетом я брал с полок библиотеки книги, рассказывающие о бескрайних пространствах Вселенной, жизни галактик, звезд и планет; что я чувствовал, когда свет в зале планетария мерк и над моей головой зажигалось звездное небо. А чувствовал я восторг, эйфорию, переживал состояние, близкое к любви… Длилась моя страсть довольно долго – год-полтора, и за это время я прослушал в планетарии все лекции и прочел все книги по астрономии, что сумел найти в библиотеках.
И вот эта внутренняя свобода, эта открытость незапланированному, необязательному знанию становились порой причиной успехов, которых не ожидали ни я сам, ни окружающие…
Это случилось, когда я оканчивал седьмой класс. Я пришел сдавать экзамен по географии, и надо сказать, что был совершенно не готов. Ну, то есть совсем ничего не знал. Географичка всегда относилась ко мне очень хорошо, и я отвечал ей симпатией, мы ладили – что, впрочем, не мешало мне успешно отставать по ее предмету. И так случилось, что в тот день на экзамен по географии пришла комиссия из РОНО. Моя учительница страшно разволновалась. Конечно, я был «слабым звеном» – может быть, она понимала это даже лучше, чем я. Она подошла ко мне и сказала: «Ну, ты соберись, Алик… Постарайся. Вспомни. Настройся…» На ее лице от волнения проступили красные пятна, губы кривились. И мне вдруг так захотелось ей помочь! Но что я мог сделать? Знаний не было…
Но в то же время не было и страха перед экзаменом. Страха, который порой закрывает перед нами все двери. Я взял билет…
Что в нем были за вопросы, я сейчас не помню. Что-то, связанное с природными условиями в каком-то регионе, полезными ископаемыми и развитием промышленности – дело не в этом. А в том, что в одно мгновение в моей голове выстроились все ответы – в огромном объеме, в детальной проработке: что? где? когда? почему?..
Вы думаете, я опешил? Мне понадобилось всего несколько секунд, чтобы сориентироваться, – ровно столько, чтобы сесть с билетом за парту. Я не мешкал. Ничтоже сумняшеся поднял руку и объявил, что к ответу готов. Помню вытянутое лицо моей учительницы – она решила, что «слабое звено» решил не оттягивать минуту позора и поскорей покончить с неприятной процедурой получения двойки. Ведь если бы я что-то знал, то использовал бы время, отведенное на подготовку к ответу.
Потом, во время моего «выступления», я уже лицезрел вытянутые лица всех членов комиссии. Мой ответ демонстрировал не только блестящее знание учебника – я рассказывал еще и том, чего не было и не могло быть в школьной программе. Я вскрывал тенденции, приводил доказательства и выдвигал аргументы, выявлял причины; моя речь лилась уверенно и плавно – и все, что я говорил, было правдой, истинным знанием.
Отвечая, я испытывал непередаваемое ощущение легкости, упругой радости и уверенности – кто-то могущественный и всезнающий взял мои заботы на себя и вещал моими устами! Ведь, конечно, не я рассказывал об этих ненужных мне полезных ископаемых, Алик Чумак не мог всего этого знать!
Когда я замолчал, никто из комиссии не пошевелился. В классе повисла недоуменная тишина. Географичка сидела неподвижно и изумленно смотрела на меня во все глаза. Потом покосилась на членов комиссии и, видимо, нисколько не сомневаясь, что ее вердикту никто перечить не станет, осторожно произнесла: «Садись, Алик, «пять»…»
А зачем садиться? Это же экзамен, а не урок! Я повернулся и вышел за дверь.
Моя учительница выбежала из класса через пару минут – наверно, после того, как все там оправились от шока. Она обняла меня, а потом долго не отпускала и, легонько тряся за плечи и восхищенно глядя в глаза, спрашивала: «Откуда, откуда ты это знаешь?!»