Принято считать, что розовый – цвет несерьёзный, детский и стереотипно девчачий.
У меня тоже был период, когда я в этом уверилась. Лет в четырнадцать я резко разлюбила розовый цвет и отреклась от всего, что делало меня “слишком девочкой”.
До того, впрочем, розовый цвет мне ужасно нравился. Уж не знаю, кого в этом винить – общество, Барби или зов яичников. Одно могу сказать точно – едва ли в моей любви был какой-то глубокий смысл. Да и вопросами эстетичности я в том возрасте особо не задавалась. Как-то не до эстетики, когда поддеваешь под школьную юбку дырявые рейтузы цвета столовского какао.
– Мне нравится, – говорит тощенькая и носатая девочка с до нелепого длинной косой. Говорит и перебирает миленькие наклейки.
– Слишком гламурно, – морщит нос ещё более тощенькая её подруга, на фоне которой Наклейка чувствует себя ужасно громоздкой.
Звучит вроде бы обидно, но Наклейка не обижается. Для неё слово “гламур” игриво сверкает стразами и переливается перламутром, и она находит это привлекательным.
Из их излюбленного магазина канцелярии она уходит с богатым уловом: стикерами, парочкой розовых ручек с пушистыми наконечниками и мягким брелком-кроликом. И ещё в кармане спрятался ластик, который она украла – просто чтобы узнать, получится ли. Получилось.
Дома Наклейке никогда не скучно. Она очень рано узнаёт, что такое творчество, компьютерные игры и одиночество. Три этих компонента и решают её досуг – она развлекает себя сама, рисуя комиксы, придумывая рассказы и пытаясь пройти мрачную Алису от Американа МакГи. Её не смущает собственная тяга одновременно и к психоделичной чернухе, и к сладкой милоте. Подумаешь, как будто это что-то несочетаемое.
Впрочем, свою ненормальность она всё равно ощущает. Ей совершенно не понятны причины – Наклейка видит только следствие, в котором она не вписывается в коллектив и всегда находится вне малолетнего социального круга. Когда она в очередной раз говорит об этом с мамой, вода в ванной отливает розовым, покрыта пеной и почему-то солоновата на язык.