Дан Берг
Преступление Ахана
С того памятного дня Ахан все гадал, как бы подступиться к Рахав, как добиться вожделенной взаимности. Он выяснил у людей – она без мужа, свободна. Большая удача, но нельзя сидеть сложа руки – надо действовать. “Каким должен быть мой первый шаг на пути к счастью?” – спрашивал себя Ахан.
Любовь избегает шума. Это правда, но это еще не вся правда. Если упование подкреплено надеждой, любовь становится смелой. Когда взгляд возлюбленной обещает согласие – любовь положительно готова на любые безумства. Но случись, что страстного обожателя ожидает борьба с соперником за женское сердце, то не найдется такого преступления, на которое не решилась бы любовь.
***
И вот, к величайшей тревоге своей, Ахан узнал, что Йошуа влюблен в Рахав. Хуже того: сердце ее тяготеет к пророку и вождю. Разве переданный ею гостинец – жареный на вертеле козленок – не свидетельствует об опасной склонности сердца ее? Судьба послала Ахану нешуточного соперника. “Счастье еще, что Йошуа не торопится жениться, за великой целью забыл о любви!” – тщетно пытался успокоить себя наш герой.
“Без малейшего отлагательства я должен познакомиться с Рахав, – размышлял Ахан, – я очарую женщину блеском молодости, оглушу красавицу пылкой страстью. Я расскажу ей о себе, хотя, что тут рассказывать? Я весь как на ладони – юный, храбрый, горячий!”
“Однако она язычница, а я иудей, – вспомнил Ахан, – мне же нужна жена единомышленница. Пусть-ка поведает свою историю. Йошуа говорит, что Рахав примет нашу веру. Уверен, это произойдет скорее, если она забудет его и полюбит меня!”
По-военному скорый на поступки, Ахан не откладывал срочных дел. На следующий день после памятной беседы у костра, он решительно направил свои стопы к лагерю Рахав. С помощью мальчишек, ее племянников, отыскал нужный ему шатер. Вход был со вкусом украшен свежими полевыми цветами.
– Найдется ли у хозяйки жилища немного времени для беседы с иудейским воином? – с несолдатской вычурностью вопрошал Ахан, не вступая вовнутрь.
– Милости прошу, входи, достойный ратоборец! – донесся из шатра женский голос.
– Меня зовут Ахан, – представился вошедший, – тебя же я знаю: ты – Рахав. Вернее, прекрасная Рахав!
– Лесть приятна, если не преждевременна. Садись, Ахан, на это покрывало, – сказала Рахав, поглаживая серые завитки полученного накануне подарка, – чем я обязана твоему вниманию, храбрый офицер?
– О, очень, очень многим!
– Начни с малого!
– Начну с малого. Я, как и Йошуа, большой ценитель молодой козлятины. Благодарю тебя, Рахав, за гостинец!
– Рада, что угодила. Представь, я сама вращала вертел, сама солила мясо, перчила его, поливала вином.
– Какая искусная кулинарка!
– В Йерихо я держала харчевню, и посетители чревоугодники неизменно хвалили мою стряпню.
– Держала харчевню? Ты деловая женщина, Рахав!
– Пожалуй. Так говорят обо мне. Ты, кажется, сказал, что я очень многим обязана твоему вниманию. Пустяковый повод мы обсудили. Давай-ка, обратимся к главному, Ахан.
– Согласен. Солдат не станет хитрить, ходить вокруг да около, а выложит все напрямую. Рахав, я восхищен твой красотой, я полюбил тебя с первого взгляда и я хочу на тебе жениться. Вот главное!
– Спасибо, милый Ахан, – ответила потеплевшим голосом Рахав и робко погладила его по щеке своею тонкой рукой, – нет ничего в мире ценнее прямодушия! Когда ж случился тот первый взгляд, что внушил тебе страсть?
– Ты со своим семейством шла по камням обвалившейся городской стены. Я увидел тебя, твои глаза встретились с моими – не помнишь разве?
– Кажется, припоминаю: меня обжигал горячим взором молодой удалец-воин. С мечом, щитом, в шлеме. Озабоченная, я не запомнила его лица. Значит, это ты разглядывал меня?
– Да, то был я! И с той минуты сердце мое принадлежит тебе!
– О, я так тронута! – воскликнула Рахав и снова, но уже смелее, погладила Ахана по щеке, – но что ты знаешь обо мне? Ведь я язычница, а ты иудей. Разве можем мы соединить наши судьбы?
– Я слышал, ты готова принять иудейскую веру!
– Возможно, так и случится. Однако не пришло еще время решения. Пока не отвечу тебе ни согласием, ни отказом.
– Расскажи, Рахав, как случилось, что уцелел твой клан?
– Двое ваших соглядатаев разведывали Йерихо. Поначалу они явились в мою харчевню, надеясь услышать что-нибудь важное от трапезничающих болтунов. Я сразу распознала, кто они такие, эта парочка. Сама накрывала им на стол и приносила еду.
– Как звали тех двоих? Может, я с ними знаком!
– Имен не спрашивала, а они мне не представились. Разведчики чинно сидели за столом, смаковали приготовленные мною блюда и прислушивались к разговорам вокруг. В это время постучались в дверь моего заведения царские ищейки и, остановившись на пороге, строго так заявили мне, дескать, ходят слухи, будто могут появиться у меня двое иудеев, которые разнюхивают наши военные тайны. Как придут шпионы в харчевню, я обязана буду донести о них властям, а не то сама окажусь в тюрьме.
– Испугалась, Рахав?
– Я не робкого десятка. Ответила сыщикам, что никого чужих у меня не было и нет, а слухи врут. Те ушли несолоно хлебавши. Я же поспешила к двум иудеям, отвела их во внутреннюю комнату подальше от праздных ушей, сообщила им, какая угроза над ними нависла, и научила, где и как прятаться.
– Ты спасла двух наших, Рахав!
– Верно, спасла. Разведчики благодарно признали это и говорят, мол, давай дадим друг другу зарок. Ты обещаешь не доносить на нас, пока мы прячемся и обследуем Йерихо. А мы поклянемся, что ежели сдержишь слово, то наши воины не тронут твой клан, сиречь сохранят жизнь отцу с матерью, братьям, сестрам, их семьям, и имущество у них не отберут.
– Честный уговор. Вот только как в горячке боя узнать, где ваши?
– Всем родичам полагалось собраться в моем жилище и не высовываться наружу, а чтобы солдаты опознали, который дом мой, я должна была выпустить из окна красный шнурок.
– Ловко придумано! И весь твой клан жив?
– То-то и горе, что не весь! Жена и дети брата – Накман его имя – погибли.
– Не верю, что иудеи не исполнили клятву до конца!
– Клятву они исполнили, да только наши сами виноваты. Когда горел город, любопытная не в меру жена Накмана вышла на улицу поглядеть на пламя и детей с собой прихватила. Вот и поплатились жизнью ослушники.
– А брат жив?
– Накман жив. Горюет сильно. Возненавидел иудеев за убиение семьи и мечтает о мести. Он очень богат, да теперь ума не приложит, как богатство свое употребить. Сочувствую я брату. И золото его зря пропадает.
– Теперь, Рахав, как узнал твою историю, еще сильнее страсть моя возгорелась! Жить не могу без тебя. Ты должна стать моей!
– Напоминаю тебе, юноша, я язычница и пока не решилась твоего Бога принять. Как же ты женишься на мне? Командиров и товарищей позабудешь, веру свою из памяти сотрешь?
– Командиры, товарищи? Теперь нет у меня никого! – запальчиво вскричал влюбленный Ахан, – для меня только ты есть на всем свете. А что мне вера? Ты, Рахав – ты моя вера! То, чего душа ищет – то и есть вера! Я понесу эту веру в сердце моем, и никто не вырвет ее оттуда! Все, что ни есть у меня, все отдам за такую веру!
– Я старше тебя, – сказала Рахав, утерев заблестевшие на глазах слезы, – разве пара я тебе? Сейчас не жди моего ответа и ничего мне не возражай. Возвращайся к своим.
Ахан вышел из шатра и зашагал к своему лагерю.
“Зачем Рахав упомянула, что старше меня, – размышлял он, – разве это преграда для истинного чувства? Я не сумел пробудить в ней любовь ко мне – вот в чем беда. Боюсь, ей больше мил Йошуа. Соперник! Она поведала кое-что о своих обстоятельствах, но в душу к ней я заглянуть не успел. Не жалость ли к страдальцу-брату мешает ей решиться на перемену веры и союз со мною?”
“Она была хозяйкой харчевни, – продолжал рассуждать Ахан, – наверняка имеет слабость к золоту. Как знать, обещай я ей состояние – и полюбила бы меня! Теперь известны мне три важных вещи: Накман мечтает о мести, он богат, и сестра его не прочь разбогатеть. Нельзя ли эти ниточки соединить? Завязавши их в узел, я добьюсь любви Рахав! Пожалуй, мне надо познакомиться с Накманом”.
4
Расспрашивая Ахана о его житье-бытье, Йошуа с сочувствием узнал, что молодой офицер, по существу, одинок в этом мире. Отец и мать его умерли, и нет у него братьев и сестер, только дальние родственники по отцовской линии. Горе сиротливому, ибо, если он упадет, никто его не поддержит. Ему неоткуда ждать наследства, и, как говорится, все свое он носит с собой – то бишь ничем не разжился, кроме личной воинской амуниции. А доходы? Лишь скромная плата младшего командира, да военные трофеи.
Йошуа приблизил к себе Ахана отнюдь не из жалости, но исключительно за боевые заслуги последнего. Полководец выбирал себе в друзья только подлинных бойцов, ибо сам слыл таковым. Не желая задеть гордость Ахана, командующий не предлагал новому другу никаких неуставных доплат, чуя в оных душок коррупции, к которой был нетерпим.
Однако сердце у Йошуа не каменное. Сам он с закрытыми очами пил из чаши бытия пресный напиток одиночества, и потому, сочувствуя Ахану, задумал подыскать ему невесту. “Я хоть и люблю Рахав, – рассуждал Йошуа, – но не досуг мне нежится в женских объятиях. Да ведь и в летах я, а годы-то задувают любовный огонь. Зато Ахан – совсем другое дело, он молодой, подающий надежды, для него жена станет вдохновением и усладой души!”
Йошуа потолковал с одним старейшиной, с другим, с третьим – нет ли у кого дочки на выданье? Жених отменный и перспективный. Дочери нашлись у всех. Сват наш собрался сделать смотр невестам. Но поступать требовалось с умом – незаметно, чтоб не обидеть девиц и отцов их. Приняв советы друзей, как действовать деликатно, Йошуа выбрал несколько подходящих, на его взгляд, кандидаток. Разумеется, он ни одну из избранниц не разочаровал, обнадежил всех, но окончательного ответа не дал, ибо таковой мог принадлежать только Ахану. В истинной щепетильности скрыта настоящая тонкость.
***
Рахав не приняла предложение Ахана жениться на ней. Это обстоятельство не обескуражило его, а, наоборот, только раззадорило, еще пуще разожгло молодую страсть. Он, как и задумал, познакомился с Накманом. Из осторожного разговора с братом своей возлюбленной он вынес убеждение, что связывание в один узел трех нащупанных им накануне ниточек вполне может привести к успеху. “Еще раз обмозгую дело. Накман потенциально полезен. Это будет мой запасной план!” – решил Ахан.
Прямой и более короткий путь к цели, как полагал Ахан, – это непосредственное воздействие на Йошуа. На следующий день после завершения дневных занятий с солдатами, молодой офицер снова пришел к костру командующего. Друзья сердечно обнялись, уселись на привычном месте и приготовились к разговору – обоим было что сообщить друг другу.
– Рад вновь видеть тебя, Ахан, – приветливо встретил гостя Йошуа, – хорошо, что приходишь ко мне запросто, по-товарищески, без специального приглашения.
– Благодарю! – воскликнул Ахан, – ты расположен ко мне душою, а вот я усматриваю для себя корысть в нашей дружбе!
– Какую же корысть ты усматриваешь, мой юный друг?
– Я впитываю твой опыт, твое благоразумие, а отвагой я хочу в точности походить на своего командующего!
– Отваги тебе не занимать, а опытом я поделюсь охотно. Надо помнить, что отвага без благоразумия в лучшем случае опрометчива. Услышав давеча твою семейную историю, я вспомнил речение нашего Господа: “Нехорошо быть человеку одному; сделаю ему подмогу, соответственную ему”. Попросту говоря, я искал для тебя невесту, и, представь, есть первые обнадеживающие результаты!
– О, как я признателен тебе, Йошуа! Однако наш царь Шломо говорил, мол, устрой дом свой, а затем соверши дела твои вне дома!
– Ах ты хитрец, Ахан! Да ведь царь Шломо велел вперед совершать дела вне дома, а уж потом устраивать дом свой!
– Я пошутил, Йошуа. С радостью приму твое попечение. Однако я хотел бы жениться, будучи прославлен. Мне уже двадцать, а ничего не сделано для бессмертия! Вот ведь и ты не торопишься в женихи – заботы о народе не пускают.
– Ты прав, Ахан. Божественное выше суетного. Пусть подождет Рахав. А что до бессмертия, так заблуждение это, ибо все в мире смертно. Хотя, есть все же один единственный путь к вожделенному: чтобы стать бессмертным, надо прежде умереть.
– Кстати, о Рахав. Случайно проходил по лагерю язычников из Йерихо. Тех самых, что мы не умертвили. Рахав заманила меня к себе в шатер. Разговорились. Оказалось, что она вовсе не решилась еще принимать нашу веру. Сомневается.
– Ты слышал это из ее собственных уст?
– Разумеется!
– Странно весьма. Странно и тревожно. У меня другие сведения. Она объяснила что-нибудь?
– Рахав сказала мне, что брат ее Накман потерял семью. Его жену и детей якобы убили наши. Она признает, что родичи сами виноваты – вышли поглядеть на пожар Йерихо, нарушив договор не высовываться из дома. Но Накман отвергает объяснения, страдает и горит желанием отомстить иудеям.
– А что Рахав?
– Она сочувствует брату. Кажется, солидарна с ним.
– Право, ты озадачил меня!
– Вот я и думаю, надо ли мечтать о язычнице, коли медлит она принять нашу веру?
– Право, ты озадачил меня!
– Брат ее опасен, но, боюсь, беда может прийти от нее самой.
– Право, ты озадачил меня!
– О, Йошуа, я не хочу мешать твоему счастью! Кто я, чтобы советовать тебе, военачальнику, пророку, зрелому мужу, наконец? Случайность позволила мне заглянуть в душу к Рахав. Я не имею права скрывать от тебя ничего!
– Благодарю тебя, Ахан. А сейчас оставь меня наедине с моими думами.
***
Ахан с удовлетворением вспоминал о последней беседе с Йошуа. По мнению Ахана, посеянные в душе соперника сомнения вполне могут дать полезные всходы. Однако поглощенные разговором, собеседники не обратили внимания на одну важную вещь. А случилось-то непредвиденное: служанка Йошуа все подслушала.
Как правило, женщина эта пренебрегала мужской болтовней. У кого какой выделки меч, чей конь споткнулся в атаке, кто кому голову срубил – короче, всякие пустяки, не заслуживающие серьезного внимания. Но вдруг она услыхала, что говорят на романтическую тему. Тут уж совсем другое дело. Она навострила уши и дослушала разговор до конца.
Узнав о столь волнующих обстоятельствах, верная служанка Йошуа поспешила поделиться вестями со своей товаркой, прислужницей Рахав. Известное дело: легче держать на языке горячий уголь, чем тайну. Женщины обсудили друг с другом новую ситуацию во всех подробностях, добавили от себя недостающие детали и сделали реалистичные прогнозы.
Следующим пунктом распространения жгучих новостей стала сама Рахав. Прислужница не имела секретов от госпожи, приучившей ее делиться всем, что той доводилось подслушать или подсмотреть. “Знания никогда не бывают лишними, в них сила и деньги!” – твердо верила содержательница харчевни. Разумеется, личная тема, касающаяся Рахав, занимала первый план донесений.
Рахав выслушала доклад со вниманием, однако не позволила дрогнуть ни единому мускулу на лице. Диктуемое опытом притворное равнодушие вовсе не являлось случайным – у информаторши не должно было сложиться впечатление, будто принесенное ею известие почему-либо важно для хозяйки. Таким образом Рахав надеялась остудить пыл чрезмерно возбужденной прислужницы и тем самым остановить дальнейшее распространение сплетни.
Фактически же новость оказалась чрезвычайно значительной для Рахав и весьма встревожила ее. Она имела виды на Йошуа. Он нравился ей, она почти любила его, подозревала во взаимности и надеялась стать его женой.
“Он настоящий мужчина, – размышляла она, – неколебим в вере, свято исполняет клятву, предан большому делу – одним словом, он женщине надежная опора. Ценнейшие эти свойства его характера отчетливо видны мне нынче, и я убеждена, что в скором времени проявятся новые и новые достоинства благородной натуры”.
Рахав никогда не удовлетворялась успехами дня сегодняшнего – она всегда думала о завтрашнем дне, в первую голову радея о собственной будущности, ну и, конечно, об упованиях своего клана.
“Йошуа бесспорно велик в настоящем, – рассуждала Рахав, – он командует армией и народом, он пророк, и мысли свои (или внушенные ему иудейским Богом, а разница не столь уж важна) записывает, сочиняя пророческую книгу, которой жить в веках. Уверена, его ждут блестящие времена. Мне думается, Йошуа будет царем. Значит, ежели действительно ему суждены трон и корона, то я стану царицей, а родичи мои займут достойные места при дворе!”
“Что-то уж больно я размечталась, – одернула себя Рахав, – ладно, пусть Йошуа не взойдет на престол, а мне не бывать царицей, все равно баловень Господа завоюет нашу землю от края до края. А я, как выйду за него, открою харчевни в каждом городе – настоящая сеть доходных заведений!”
“Однако счастье не в доходах, – спохватилась Рахав, – самое главное – Йошуа любит меня! Пусть он не очень молод, не заразительно горяч и слишком много думает о непонятных высоких целях. Да ведь и я не юная девица. Я самая подходящая пара для него, жены лучше меня ему не найти!”
Мысли Рахав вернулись к принесенной прислужницей новости. Ахан юн, горяч, безумен в своей страсти. Ни одно женское сердце не останется равнодушным к столь пламенному проявлению любви. Рахав стала перебирать в памяти подробности разговора с Аханом, и у нее потеплело на душе.
“Замечательный юноша, – подумала она, – красивый, сильный, храбрый, пылкий! Но не простой. Ох, и не простой! Угадал соперника, ловко лжет ему, хитро отвращает от меня. Да, страсть Ахана льстит и волнует, но не сводит меня с ума – я уж не девчонка!”
Рахав ясно представила себе сложность положения. “Нельзя оставлять дело без последствий, необходимо вмешаться, – рассуждала она, – какой бы заманчивой ни казалась идея заполучить в мужья Ахана – не следует соблазняться ею. Своим коварством и своей любовью сей юноша безумно опасен. Он способен погубить мою мечту стать женою Йошуа!”
“Как удалить Ахана с моего жизненного горизонта? – спрашивала себя Рахав, – у меня язык не повернется сказать ему, что я безразлична к его любви, что он мне не нужен, что я прошу его забыть меня. Значит, требуется некий план физического устранения неуместного поклонника. Убрать Ахана необходимо, даже ценою его жизни. Готова ли я на жестокость? Пожалуй, да. Но не на любую. Банальная жестокость происходит от слабости и бессердечия, а разве я такова? Я не имею права разбить юное сердце прямым отказом. Потеря надежды – тупик безумия для него. Да ведь и мне безмерно сладко думать, что я буду любима им до последнего его дыхания!”
Дальнейшие размышления натолкнули Рахав на мысль посоветоваться с Накманом. Он изобретателен, а несчастье вдвойне обостряет ум. Надо сказать, что она весьма сочувствовала ему.
Накман рвался отомстить иудеям. Это стремление (если направить его в верное русло) Рахав могла бы обратить себе на пользу. К тому же ее все больше занимало, а, скорее, разбирало прохладное отношение брата к его собственному богатству. Оплакивая утрату, он, кажется, потерял интерес к своему золоту. Так отчего бы ей самой не завладеть бестолково пропадающим добром?
