Даниил Александрович Сторчевой
Власть, народ и институты
Следующим принципом, требующим рассмотрения, является закон, вернее, отношение к закону всех агентов государства: власти (элиты), народа, армии. Про армию и силовые структуры было написано выше, остается разобраться с властью и народными массами. Возможны четыре варианта отношения к законодательству той или иной страны:
–обоюдное пренебрежение законами и со стороны народа, и со стороны властей – правовой нигилизм. Выражаться он может в разных формах, но наиболее часто встречающееся проявление правового нигилизма является коррупция. Коррупционная деятельность властей и элит способствует все большему их слиянию, а значит, все большей оторванности от народа и дальнейшему укреплению экстрактивных институтов. Естественно, в ответ на такое неуважение к праву со стороны властей народ реагирует аналогичным правовым нигилизмом. Но уже «народный» правовой нигилизм может быть разного характера: люди или также нарушают правопорядок в угоду собственным мелким интересам, тем самым, вторя властям и лишь усиливая экстрактивные институты, или устраивают государственные перевороты со всеми (возможными) вытекающими преступлениями в качестве реакции на несоблюдение властями действующего законодательства. Чем выше вероятность второго варианта, тем слабее установленные в государстве экстрактивные институты, и, чтобы не допустить этого, власти повышают уровень контроля за частной и общественной жизнью. Подобный усиленный контроль в большинстве случаев способствует укреплению экстрактивных институтов;
–пренебрежение законами со стороны властей. Этот вариант есть ключевая составляющая предыдущего. Как правило, народные массы пренебрегают законами, если власти подают пример, то есть одностороннее игнорирование властями юридических норм государства возможно лишь при их опоре на силовые структуры, которые не оставляют народу иного выбора, кроме как смириться с положением вещей. Разумеется, смирение едва будет продолжаться долго, рано или поздно наступит реакция народа на беззаконие властей. Однако, как бы ни было, положение вещей, при котором власти не особенно следуют законам своей же страны, укрепляет экстрактивные институты, так как о равенстве прав и возможностей в таком обществе не может быть и речи;
–(одностороннее) пренебрежение законами народом. Этот случай может рассматриваться как недовольство народа, в том числе, действующим законодательством из-за экстрактивности институтов. Закрепление на юридическом уровне принципов и норм, которые являются благоприятной почвой для экстрактивных институтов, есть основа «силы» этих институтов при пассивно-нейтральном или положительном отношении народа к ним, но при росте недовольства народа устойчивость этих институтов вызовет сомнения. Конечно, пренебрежение народом закона может иметь место и при инклюзивных институтах, а ответ властей на это будет вытекать из идентичности самих властей (подробнее об идентичности власти далее): они могут и «закрутить гайки», сделав шаткими, слабыми существующие инклюзивные институты, а могут способствовать мирному урегулированию конфликтов, усиливая существующие инклюзивные институты;
–верховенство закона, близкое к правовому идеализму, следование закону и властями, и народом. Данный тип отношения к закону есть надежная опора частной собственности, равенства прав, а значит, и возможностей, то есть залог сильных инклюзивных институтов. Верховенство закона можно считать частью идентичности граждан США, чья страна имеет исторически сильные инклюзивные институты. Напротив, трудно говорить о верховенстве права в странах с экстрактивными институтами, так как в них власти и элита соединены в один организм, который эксплуатирует народ чаще всего в своих интересах и плодит социальные диспропорции («блат»), а при социальных диспропорциях не может быть равенства перед законом и, следовательно, его верховенства.
Итак, верховенство закона – это фундамент, как мы видим, для сильных инклюзивных институтов, в то время как пренебрежение законом со стороны властей (за редким исключением) является усилением для экстрактивных институтов (во всяком случае, до момента, когда народные массы начнут протестовать против произвола власти или против экстрактивности институтов: экономических, политических или и тех и других). Надлежит обратить внимание читателя на то, что в книге под властью и народом подразумевается большинство людей, относящихся к этим агентам. Безусловно, не весь народ рассматривает право и законодательство своей страны исключительно как благо или как зло, и не все власть имущие люди в государствах с экстрактивными институтами являются нигилистами в вопросах законодательства. Отношение может быть разным, но для формирования серьезного противовеса народа власти или власти закону необходима поддержка большинства (а в случае с властью – поддержка большинства наиболее влиятельных и авторитетных политиков). В данной теории гражданского детерминизма принципу большинства отведена, как бы тавтологически это ни звучало, большая роль, и во многих случаях слово «большинство» замалчивается, используется лишь слова «народ», «власть» и «армия», хотя и подразумевается не весь народ, не вся власть и не вся армия, а бОльшая их часть (однако принцип большинства не всегда уместен в контексте власти, так как здесь может иметь место «культ личности», один человек может решать многое самостоятельно, тем не менее, он все же нуждается в опоре из большинства членов политической и экономической элиты, поэтому лучше держать в уме принцип большинства и в таких случаях).
Следующим важным моментом, достойным внимание при выявлении причин глобального неравенства, является культура. Теория культурного детерминизма не принимается Аджемоглу и Робинсоном в книге «Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты», в качестве одного из примеров авторы берут Ногалес12: культура жителей мексиканского Ногалеса схожа с культурными установками американского Ногалеса, однако экономически мексиканский город сильно отстает от американского соседа. Безусловно, роль культуры всегда играла, играет и будет играть огромную роль в жизни социума, однако ее влияние на экономику я бы свел к следующем тезисам:
1) культура (а чаще всего ее религиозная составляющая) может быть импульсом в кратко- или (реже) среднесрочной перспективе и изменить отношение религиозных людей к мирской жизни, профессиональной деятельности и т.д., как это произошло в протестантских странах, ставших таковыми благодаря Реформации. Но этот импульс сходит на нет через несколько поколений, т.е. люди не действуют в профессиональной и экономической деятельности согласно религиозным установкам, а действуют согласно опыту, реалиям мира, принятым нормам (которые могут иметь религиозное происхождение, однако они претерпевают трансформации, подстраиваются под поставленные экономические цели). Вот что пишет в завершении работы «Протестантская этика и дух капитализма» Макс Вебер: «По мере того, как аскеза начала преобразовывать мир, оказывая на него все большее воздействие, внешние мирские блага все сильнее подчиняли себе людей и завоевали наконец такую власть, которой не знала вся предшествующая история человечества. В настоящее время дух аскезы – кто знает, навсегда ли? – ушел из этой мирской оболочки. Во всяком случае, победивший капитализм не нуждается более в подобной опоре с тех пор, как он покоится на механической основе»13. Культура с ослаблением этого импульса все сильнее отрывается от экономики. Запрещенное в исламе и христианстве и частично разрешенное в иудаизме («…с иноземца взыскивай, а что будет твоё у брата твоего, прости» (Втор. 15:3)) ростовщичество сейчас практикуется представителями не только иудаизма, но и остальных мировых религий.
2) Высокий уровень экономического развития свойственен не только протестантским странам (и немногим из протестантских стран он свойственен, так как, к примеру, в Гане 60 % протестантов, но страна слабо развита в экономическом плане), а если взять в качестве примера Китай, то, согласно Хантингтону14, конфуцианство сначала считалось причиной экономической отсталости Китая, тем не менее, уже меньше чем через 200 лет конфуцианство с его трудовой этикой, дисциплиной и т.п. уже называют, напротив, одной из причин успеха Китая. Более того, религиозные и другие культурные установки могут трактоваться в разных случаях по-разному, а иногда и вовсе быть подстроены под процессы модернизации, происходящие в стране.
3) Наконец, два гражданина одной страны могут быть приверженцами одной культуры, однако быть при этом разными гражданами, разными людьми. Один законопослушен, исправно платит налоги, положительно относится к действующей власти, не хочет перемен в социально-экономической модели государства. Другой уклоняется от налогов, оппозиционен, жаждет перемен. Следовательно, можно говорить об еще одном виде идентичности, помимо культурной, этнической, национальной, профессиональной, политической, – гражданской идентичности15. Под этим видом идентичности я подразумеваю отношение человека к сложившейся в его стране системе власти с ее законами, институтами и людьми, занятыми в этой системе. В этой системе человек может идентифицировать себя как сторонника системы, который прикладывает усилия для ее укрепления и возможного развития, или же человек может себя идентифицировать как противника данной системы, как инородный элемент, подчиняющийся требованиям системы, насильно втиснутый в эту систему и зачастую пытающийся высвободиться из ее оков: эмигрировать, постараться смягчить порожденные системой тяготы для себя, возможно, даже пытаться как-то дестабилизировать систему. Соответственно, чем больше людей идентифицируют себя как сторонников системы, тем сильнее действующие в ней институты, и, наоборот, чем больше людей ощущают себя инородными элементами и идентифицируют себя как противников системы, тем более слабы, шатки институты государства. При этом и сторонники, и противники, и «неопределившиеся» (нейтрально относящиеся к системе люди) могут быть приверженцами одной культуры. В США примерно поровну распределены предпочтения граждан между партией демократов и партией республиканцев, что показали прошедшие выборы, и никакого громадного культурного различия между избирателями одной и другой партий нет. И среди сторонников демократов, и среди сторонников республиканцев большинство протестанты, американцы с едиными культурными установками. В данном случае разнится политическая идентичность граждан. Описанная в этом параграфе гражданская идентичность шире политической, хотя природа их, в целом, схожа. Различие заключается в том, что политическая идентичность охватывает идеологию или партию с идеологией (которая находится у власти или борется за нее) в то время, как гражданская идентичность отражает отношение к системе власти как к целостному механизму с ее нормами, ценностями, институтами, законами, а отношение к конкретно партии, руководящей этой системой, не то, чтобы обособленно, но есть лишь часть гражданской идентичности. Важно указать, что в систему власти я включаю конкретных политиков и других людей, занятых в этой системе, так как у людей при одной и той же системе может складываться разное отношение к ключевым фигурам, находящимся на вершине власти: либо неприязнь из-за ряда субъективных и объективных факторов, либо нейтрально-положительное отношение, либо едва ли не их обожествление, создание культа личности.
