Блокадная книга. Часть первая – Даниил Гранин

Стихотворения о блокаде – Юрий Воронов, голос и совесть – Ольга Берггольц, книга – А. Адамович.

Это то, что на разрыв сердца, как говорится.Много написано очерков, повестей, романов, воспоминаний о героической обороне Ленинграда и прорыве блокады. Казалось бы, что ещё можно поведать людям, миру обо всём этом? В книге А. Адамовича и Д. Гранина собраны свидетельства людей о том, как они жили во время блокады, записаны живые голоса участников блокады, их рассказы о себе, о своих близких, о товарищах. Нет, это не как у Алексиевич, нет. Но чем-то похоже, и боюсь, как бы это чувство не называлось «болью».8 сентября 1941 года началась Блокада Ленинграда – самая страшная осада города в военной истории человечества. Длилась с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944 года – 900 дней. Гитлер решил стереть с лица земли Ленинград. По замыслу немецкого командования, взятию Москвы должен был предшествовать захват Северной столицы. В июле 1941 года А. Гитлер говорил, что с падением Ленинграда может наступить полная катастрофа Советского Союза, будет утрачен один из символов революции, дух славянского народа в результате тяжелых боёв будет подорван. История человечества не знала такой самоотверженности, такого беспримерного мужества, какие проявили и воины, и жители Ленинграда, защищая свой город. Два с половиной года фашисты осаждали город-герой. Сотни тысяч ленинградцев погибли от голода, холода, воздушных налётов и артиллерийских обстрелов врага. Более 400 тысяч их покоится на мемориальном Пискарёвском кладбище у ног символической фигуры матери-Родины.Война и дети.. Нет ничего страшнее, чем эти два слова поставленные рядом. Потому что дети рождаются для жизни, а не для смерти. А война эту жизнь отнимает. А кто подсчитает, сколько детей убивает война? Ребенок, прошедший через ужас войны, ребенок ли? Кто возвратит ему детство? А таких были тысячи. Что помнят они? Что могут рассказать? Что могли понять, увидеть, запомнить дети? Многое! И как хранили хлебные крошки, как ели животных, как еле-еле передвигались ноги, обессиленные от голода, и как было холодно. Все страдания отпечатались в детской душе, навсегда вошли в сердце маленьких и больших. Только вот вспоминать об этом люди не любят. Не могут. Когда замкнулось блокадное кольцо, в Ленинграде оставалось помимо взрослого населения 400 тысяч детей – от младенцев до подростков. У них было особое, опаленное войной, блокадное детство. Они росли в условиях голода и холода, под свист снарядов и бомб. Это был свой мир, с особыми трудностями и радостями, с собственной шкалой ценностей. У детей была тяжелая стадия блокадного голода, они были безразличны ко всему, к опасностям и даже к жизни. Если спрашивали ребенка: «Что бы ты хотел?», тот вяло отвечал – «Есть». В перечне блокадной еды всякое можно найти – конопляные зёрна от птичьего корма и самих канареек, дроздов и попугаев, собирали клей от обоев, вываривали ремни, ели кошек, собак, ворон, потребляли всякого рода технические масла, использовали лекарства, специи, вазелин, горчицу. Список этот длинный, удивительный по своей изобретательности..А город жил и сражался; вместе с взрослыми встали на защиту любимого города дети Ленинграда. Великий труд охраны и спасения города выпал на долю ленинградских мальчиков и девочек. Они потушили десятки тысяч зажигалок, сброшенных с самолётов, они потушили не один пожар в городе, они дежурили морозными ночами на вышках, они носили воду из проруби семьям, стояли в очередях за хлебом.… И они были равными в том поединке благородства, когда старшие старались незаметно отдать свою долю младшим, а младшие делали тоже самое по отношению к старшим. Дети были такими же блокадниками, как и взрослые. И погибали так же. Но они ухитрялись так распределять силы, что их хватало не только на семейные, но и на общественные дела. Пионеры разносили почту по домам, пилили дрова, чинили бельё для раненых и выступали перед ними в госпиталях. А ведь защищали Ленинград не только солдаты, но и мирное население. Женщины копали окопы и рвы, чтобы не прошли фашистские танки. У женщин болели руки, ладони были стёрты до крови. Работали они от рассвета до заката. Им даже еду, как солдатам, привозили в полевых кухнях. А над головой летали фашистские самолёты и стреляли. Женщины прятались в окопы. А дома… дома ждали дети, если ЭТО можно было назвать домом, ведь зачастую и идти было некуда. Не было домов, не стертых с лица улиц Ленинграда. В школах было тихо, дети не бегали и не шумели на переменах, их бледные, изможденные лица говорили о тяжких страданиях. Учителя и ученики сами добывали топливо, возили на санках воду. Дети не доедали все, а складывали и приносили домой, что бы поделиться со своими близкими.В блокадном Ленинграде оставалось около 2,9 миллиона жителей. Запасы продовольствия и топлива были крайне малы, их могло хватить не более чем на один – два месяца. Необходимо было наладить связь с внешним миром, и это было возможно только воздушным путём и по Ладожскому озеру. Снабжение Ленинграда топливом и продовольствием было налажено к середине сентября 1941 года благодаря ледоставу на Ладожском озере. Эту дорогу назвали Дорогой жизни. По Дороге жизни вывозили население, детей, промышленное оборудование, а доставляли продовольствие, топливо и боеприпасы. О минувшей войне можно говорить по-разному: скорбно и торжествующе, с любопытством школьника и бесстрастием ученого. Но тема детей вызывает однозначные чувства – острую душевную боль. Конечно, литература не в силах изменить мир, но все-же книги, где говорится хотя бы частично о детях на войне, определенно могут тронуть чье-то сердце и добавить хотя бы каплю доброты и внимания в нашу жизнь. И возможно, они могут помочь передать уже нашим детям память о Великой Отечественной войне и сознание ценности мирной жизни. Жизнь продолжается, но для того, что бы было мирное небо, надо помнить Великую Отечественную войну… И никогда-никогда не забывать.Мерой мужества ленинградцев стала учрежденная в декабре 1942 года медаль «За оборону Ленинграда». Ею было награждено 1,5 млн. человек, выстоявших в блокаде. В январе 1943 года блокада Ленинграда была прорвана, а 27 января 1944 года была полностью снята. Над заснеженной Невой прогремели залпы победоносного салюта. Подвиг ленинградцев навсегда остался в памяти соотечественников. Он стал ярким образцом самоотверженного служения своему городу, народу. Русский народ благодарен героям-блокадникам, которые ценою собственных жизней сохранили духовные и материальные ценности своей страны. Поражает то, что в таких нечеловеческих условиях люди сохраняли в себе чувства долга, чести, благодарности, милосердия. Читая эту книгу, мы понимаем, в какой тяжкой борьбе с самим собой человек побеждает нестерпимый голод, холод, смерть, безнадёжность.А книга.. да что о книге.

Только лишь шесть букв: ЧИТАТЬ (обязательно).

Трудно писать об этой книге рецензию, трудно подобрать слова, потому что при прочтении ком в горле и слезы наворачиваются на глаза почти на каждой странице. Авторы – Алесь Адамович и Даниил Гранин задаются вопросом – для чего они пишут эту книгу, зачем снова тревожат и терзают души тех, кто пережил страшные дни блокады Ленинграда. А потом сами же и отвечают на свой вопрос – чтобы знали, чтобы помнили. Я считаю, что «Блокадная книга» – это Великая книга. Она написана нам, в память о тех, кто погиб и тех, кто остался жив (коих, конечно, всё меньше и меньше). В первой части книги приводятся отрывки из дневников, воспоминания блокадников, быт ленинградцев того времени 1941-1945 гг. А во второй части книги дневники трёх человек – интеллигента, пожилого человека, Георгия Алексеевича Князева; 16-летнего юноши Юрия Рябинкина; 28-летней женщины Лидии Георгиевны Охапкиной.

Вот цитата из книги:

"Вспоминает Таисия Васильевна Мещанкина:

" – В эти три дня тяжёлые я одну ночь почувствовала – умираю. У меня длинная слюна бесконечная была. Рядом лежала девочка, моя дочка. Я чувствую, что в эту ночь я должна умереть. Но поскольку я верующая (я этого скрывать не буду), я стала на колени в темноте ночью и говорю: «Господи! Пошли мне, чтобы я до утра дожила, чтобы ребенок меня не увидел мертвую. Потом ее возьмут в детское учреждение, а вот чтобы она меня мертвой не увидела». Я пошла на кухню. Это было в чужой квартире (мы там жили, мой дом на улице Комсомола, пятьдесят четыре, был разбомблен). Пошла на кухню и – откуда силы взялись – отодвинула столы. И за столом нахожу (вот перед богом говорю) бумагу из-под масла сливочного, валяется там ещё три горошины и шелуха от картошки. Я с такой жадностью это поднимаю: это оставлю, я завтра суп сварю. А бумагу себе запихиваю в рот. И мне кажется, что из-за этой бумаги я дожила.

– Только бумага от масла? Масла не было?

– Да, бумага. Из-за этой бумаги я дожила до шести часов утра. В шесть часов утра мы побежали все за хлебом…".Мой дедушка, Рогачев Иван Никифорович, защищал Ленинград, воевал на обороне города, там же он познакомился с моей бабушкой, Антониной Ивановной.

Вот его фотография:

Горжусь своим дедушкой, своим родным городом и подвигом своего народа. Мне кажется, что подвиг ленинградцев – это какой-то отдельный подвиг в истории нашей страны.

Приведу здесь ещё одну цитату из книги:

"Из дневника Георгия Алексеевича Князева:

"1941. VII. 13. , Двадцать второй день. Не дождался автомобиля и четыре часа простоял и просидел под колоннами нашего академического дома. В расстоянии каких-нибудь сотен метров (до километра) по радиусу раскинулись передо мной: Нева, мост, сфинксы, Академия художеств, Исаакий, Адмиралтейская игла, памятник Петру (скрытый в дощатом футляре), здание бывшего Сената, старинные дома на набережной, вдали Зимний, прямо у моста б. дома Румянцева с его знаменитым музеем, прежняя Английская набережная, на западе – Новое Адмиралтейство, по правому берегу Невы – Балтийский завод, Горный институт, Морское училище, б. Киевское подворье, старинные прямые линии Васильевского острова, корабли у причалов, высокие могучие краны у берегов, где Нева заворачивается мысом Васильевского острова. Это мой город, красотой которого вот с этого бывшего Николаевского моста восторгался ещё Достоевский, вот эту Сенатскую площадь и открывшийся оттуда вид на стрелку Васильевского острова с Академией наук и Пушкинским Домом воспевал Блок, вот этот гордый памятник Петру 1, Медный всадник и Неву воспевал Пушкин; вот сфинксы, которые волновали многих поэтов, художников, учёных, проходивших мимо них. Замечательный город!.. И неужели ему угрожает опасность быть занятым врагом?.. Нет, нет, нет!..

Четыре часа я любовался дивной панорамой своего родного города. Никуда я из него не поеду. Если случится несчастье, пусть лучше вот тут, где-нибудь на набережной или в водах глубокой Невы, погибну… Но наш город, я твердо верю в это, не попадет в руки врага!".

Пользуясь случаем, я поздравляю всех с праздником Великой Победы! Друзья, читатели, авторы, крепкого здоровья, мирного неба над головой, улыбок и радости, только добрых и хороших вестей, веры, надежды, любви! Солнышка, тепла, чтобы в каждом доме всегда был хлеб, благополучия, света, мира!

Мучительно тяжело было читать эту книгу. После неё возникает желание жить, любить, дышать – полной грудью, не откладывая на несуществующее «потом». Обзвонить всех близких, чтобы просто послушать их голоса, осознать, что где-то там, пусть даже в других городах или странах, но они существуют. И ты не одинок. Пойти в театр вместо просмотра новостей. И оглядываться по сторонам, замечать детали, просто чувствовать…Вообще-то, я не имею даже отдалённого отношения к подвигу Ленинграда, никто из моих родных там не воевал и не голодал. Да что там, я и в самом-то городе живу всего два года. Но вы даже не представляете, насколько в нём сильнО блокадное наследие. Стоит чуть отойти от ухоженного центра – и тебя наотмашь бьют своим видом полуразрушенные здания и лаконично-строгие мемориальные доски. А дворы! Даже мне, цинику и скептику, не склонному к каким-либо мистическим переживаниям, и то порой чудятся в них чьи-то голоса и ускользающие тени. Особенно почему-то на Васильевском острове. Есть там один закрытый воротами двор, он у меня прямо мороз по коже вызывает. Я раньше всегда старалась обходить его как можно дальше, пока совершенно случайно не узнала, что именно он в блокадную зиму служил «кладбищем», куда жители стаскивали трупы со всей округи. Знаете, по-настоящему жуткое место. Хотя с виду – обычный двор, ничего особенного. И таких мест по Питеру не счесть. Именно поэтому, наверное, современные писатели так любят изображать Петербург в мистическом свете, как город, в котором возможны любые странности, а сама атмосфера пропитана чем-то таинственным, тревожным и завораживающим одновременно. О блокаде же много писали и пишут до сих пор. И мне кажется, этого никогда не будет достаточно. Находят в старых документах чьи-то дневники, заметки, издают потихоньку. Вот недавно наконец-то опубликовали «Запретный дневник» Ольги Берггольц, который долгое время считался утерянным, а на самом деле всё это время пылился в архивах под грифом «Секретно». А сколько детских заметок, сколько рассказов ушедших из жизни блокадников так никогда и не увидят свет… Прошлое уходит, постепенно стираясь даже из памяти людей. Но есть вещи, о которых не следует забывать. И Алесь Адамович с Даниилом Граниным проделали колоссальную работу, чтобы об этих вещах напомнить. Не представляю, скольких душевных сил стоило вот так изо дня в день ходить в квартиры к блокадникам, слушать их рассказы со слезами и истериками, с незажившим горем, с беспощадными деталями блокадного быта… Недаром оба автора заболели в процессе написания книги. Нервное истощение, да. Потому что невозможно отстраниться, невозможно не пропускать всё это через себя. Низкий поклон им за это. Такая книга как воздух нужна была в противовес прилизанной, идеологически выверенной «Блокады» Чаковского, представляющей блокаду лишь как великий подвиг трудового народа, но не как летопись страданий. Нет, что вы, каннибализма же не было. И от дистрофии никто не умирал. В блокадном Ленинграде умирали от чего угодно, только не от дистрофии. И мародёров не было, и жирующих на остатках продовольствия партийных чиновников. Да что там говорить. А на самом деле были и настолько страшные вещи, что Адамович и Гранин даже не стали включать их в книгу, потому что всему должен быть предел. И это правильно, мне кажется. Есть морально-этическая граница, которую не следует переходить даже ради правдивости изложения. Я не буду писать о содержании книги. Не люблю этого в рецензиях, и сама стараюсь в своих отзывах не допускать. Кто захочет, тот прочитает. Но я абсолютно убеждена, что такие книги нужно читать.