В кромешной тьме Селестине сразу стало вспоминаться всё плохое. Она вспомнила, как ещё совсем маленькой оказалась в приюте. (Приют – это место, где воспитываются мыши, которые остались без родителей. Таких много. Из-за мышеловок.) Селестина пыталась отогнать мрачные мысли, но они были сильнее её. Они заполнили всю темноту помойного бака.
Первым явилось воспоминание о Серой Грымзе – самое плохое! Серая Грымза была в приюте главной надзирательницей. Большая, старая и довольно противная серая мышь. С одним-единственным резцом во рту. Селестина от этой Грымзы натерпелась страху. Каждый вечер в дортуаре та рассказывала одну и ту же сказку. Делала вид, что выбирает… «Что бы такое рассказать вам сегодня, мои милые?» Но рассказывала всякий раз одно и то же – про Страшного Злого Медведя. Это была сказка про маленькую мышку, которая не верила в Страшного Злого Медведя, и зря не верила, потому что в конце концов Страшный Злой Медведь съел её живьём!
Тут Серая Грымза злорадно усмехалась:
– Её братья, её сёстры, её родичи, её друзья, её подруги – все ей говорили: «Берегись Страшного Злого Медведя!» Но она никого не слушала, думала, она самая умная! И вот вам результат: ам! Съедена Страшным Злым Медведем.
Когда Серая Грымза рассказывала эту сказку, её огромная тень, как хищная птица, парила над кроватками мышат.
– Там, у нас над головой, ходит Страшный Злой Медведь! – зловеще ухала Грымза.
Мышата, дрожа, смотрели на потолок. Им казалось, что они слышат шаги Страшного Злого Медведя.
– А когда он голодный, – спрашивала Серая Грымза, – что он тогда ест, Страшный Злой Медведь?
– Он ест всё, что попадётся, – отвечали мышата, которые знали эту сказку наизусть.
– Абсолютно всё! – повторяла Серая Грымза, угрожающе подняв палец. – Мёд, рыбу, морковь, кукол, башмаки, телевизионные антенны, шоколад, масло, велосипедные шины, гвозди, цикорий, тесто, радиоприёмники – абсолютно всё! Но что из абсолютно всего особенно любит есть Страшный Злой Медведь?
– Мышку? – спрашивал чей-то дрожащий голосок.
– Мышку? – издевательски хихикала Грымза. – Десять! Двадцать! Тысячу мышек! Он ест их жареными, варёными, тушёными, в виде паштетов, в виде бутербродов, с гарниром, под соусом, в супе и даже сырыми!
– Сырыми? – не удержавшись, переспрашивала Селестина, съёживаясь в своей кроватке.
– Сырыми и прямо живьём, с башмаками и рюкзачком!
Теперь Серая Грымза шипела как змея.
«Неправда, неправда! – твердила про себя Селестина. – Грымза просто нас пугает! Нет никакого Страшного Злого Медведя».
И всё-таки Селестина немножко в него верила, потому что была ещё маленькая, а малыши верят во многое такое, во что и не хочется верить, а приходится.
Сейчас, в темноте помойного бака, Селестина уже нисколечко в него не верила. Она была уже большая. Она знала, что медведи такие же, как все, – бывают злые, бывают добрые, бывают ни злые и ни добрые, но в одном она была уверена совершенно: нет никакого Страшного Злого Медведя! Засыпая, она всегда повторяла про себя: нет никакого Страшного Злого Медведя. Дураки вроде Жоржа – да, бывают, а вот Страшный Злой Медведь – нет… Но при этом какой-то чуть слышный внутренний голосок не давал ей покоя: «А что, если он всё-таки есть – Страшный Злой Медведь, вдруг он и вправду есть?»
Селестина: Так что утром, когда Эрнест поднял крышку помойного бака и уставился на меня голодным взглядом – слюни текут, глаза на лоб вылезли, – я так и подумала, что это Страшный Злой Медведь!
Эрнест: Не текли у меня слюни! И глаза никуда не вылезли! Не могут глаза на лоб вылезать.
Селестина: Это выражение такое, Эрнест, это образ!
Автор: Не начинайте опять препираться! Эрнест, расскажи лучше, что произошло в то утро.
Эрнест: Дело было зимой, и я был не в духе. Голодный – что правда, то правда. Я проснулся такой голодный – прямо весь мир бы съел.
Селестина: Ага! Вот видишь!
Эрнест: Это выражение такое, Селестина! «Весь мир бы съел» – это образ!
Селестина: Странный, по-моему, образ.
Эрнест: Потому что я поэт, Селестина! Я мастер странных образов.
Автор: Лучше я сам буду рассказывать, так быстрее дело пойдёт.
Я говорил вам, что всё это происходило зимой? Нет? Так вот, была зима. Тонны снега и лютый мороз. В то утро на вершине холма Эрнест проснулся в своём домике, надёжно укрытом в чаще леса, очень не в духе. Он сел в кровати, почесал затылок, почесал спину, почесал зад и сказал сам себе:
– Есть хочу.
Вот он встаёт, открывает холодильник – пусто, даже квашеной капусты не осталось. Открывает буфет – пусто, хоть бы хребет от сардинки – и того нет. Спускается в погреб – ничего нет, даже прошлогодней банки мёда. «Не может быть, неужто я всё-всё подъел перед тем, как уснуть?» Он шарит под кроватью, открывает все крышки – нигде ничего! Ничего, абсолютно ничего съестного во всём доме. Ни малюсенькой крошечки чего бы то ни было. «Есть хочу, – повторяет Эрнест, – есть хочу, есть хочу, есть хочу!» И вот он одевается, и суёт ноги в свои большущие башмаки, и надевает своё старое пальто, и берёт свой аккордеон, и гармонику, и цимбалы, и барабан, и отправляется в город петь, а снег так и валит большими хлопьями.
(Ах да! Я забыл сказать, что Эрнест обожает петь и играть. С малых лет он играет на всех музыкальных инструментах и сочиняет песни про всё, что видит, и про всё, что в голову взбредёт. Музыка – его страсть. Больше всего на свете он любит петь и играть, только об этом и думает, только этим и живёт. У него очень красивый голос. Медвежий, конечно, но очень красивый.)
Так вот, в то утро Эрнест был такой голодный, что решил спуститься в город, спеть пару песенок, заработать немножко денег, купить еды, набить себе живот, вернуться на вершину холма в свой домик, надёжно укрытый в чаще леса, и снова залечь спать, – такой у него был план. (Дело было зимой, а медведи зимой всё больше спят.)
Но в том-то и дело, что утро было зимнее и хмурое. Никому не хотелось слушать песни, а тем более вынимать руки из карманов, чтобы бросить монетку певцу. Слишком уж было холодно. Валил снег. Медвежата шли в школу, глядя только под ноги, взрослые медведи шли на работу понурые. Все были ещё совсем сонные. Эрнест пел, а медведи шли себе мимо. Как он ни старался, а выручки – ни гроша. А потом кому-то не понравилось, что от Эрнеста много шума. На него пожаловались.
Явилась полиция. (В верхнем мире полицейские – это здоровенные белые медведи.) Полиция конфисковала инструменты Эрнеста и выдала ему квитанцию. Эрнест съел квитанцию. Но остался всё таким же голодным. И решил пошарить в помойных баках.
В первом баке – одна электроника. Всё равно что ничего. Что бы ни говорила Серая Грымза, медведи не едят абсолютно всё. Они, как и все, едят то, что съедобно. Второй бак: какое-то грязное тряпьё. Фу! Третий бак: пластиковые пакеты. Бэ-э! Четвёртый бак… и так далее, пока Эрнест не поднял крышку семнадцатого бака. Ну вы знаете – того самого, что под окном Жоржа и Люсьены, того, в котором спала и видела сны Селестина.
Эрнест поднял крышку. И что же он там увидел? Спящую в обнимку с белым рюкзачком Селестину! И когда огромная тень Эрнеста упала на неё, Селестина проснулась как ошпаренная в полной уверенности, что перед ней Страшный Злой Медведь. Она отчаянно закричала:
– А-а-а-а-а-а-а-а-а!
Эрнест взял её двумя пальцами и поднял, чтобы получше рассмотреть. И открыл огромную пасть.
Селестина: Ага, вот видишь, Автор! Он хотел меня съесть!
Эрнест: Ничего подобного! Я, конечно, был голодный, к тому же ещё и сонный. Наверно, я просто зевнул! Или подшутить над тобой хотел. Вполне возможно.
Селестина: Ну конечно! Ты меня проглотить хотел целиком, вот что! С башмаками и рюкзачком!
Этот пункт в нашей истории остаётся неясным. Лично я не берусь решать вопрос. Мне не верится, что Эрнест хотел съесть Селестину. Но ведь он, как-никак, был очень голодный. С другой стороны, правда и то, что он был сонный. Одно я знаю точно: Селестина решила больше не бояться. Она посмотрела Эрнесту прямо в глаза и спросила:
– Как тебя зовут?
Эрнест захлопнул свою огромную пасть:
– Меня зовут Эрнест, а что?
Тогда Селестина затараторила:
– Здравствуй, Эрнест, а я – Селестина. Послушай, Эрнест, ты ни в коем случае не должен есть из помойки, это вредно для здоровья, в помойке водятся все болезни, какие есть на свете, – чума, тиф, холера, дифтерия, столбняк, гепатит… Эрнест, ты хочешь подцепить все болезни, какие есть на свете?
– Нет, Селестина, но я очень хочу есть и…
Селестина приподняла Эрнесту веки и принялась разглядывать его глаза, как это делают доктора, с самым серьёзным видом.
– Так-так-так… Эрнест, немедленно прекращай рыться в мусоре!
– А что, я заболел? – спросил Эрнест.
– Пока ещё нет, но это не надолго.
И вот тут Селестину осенило:
– Эрнест, я знаю одно место, где ты сразу поправишь здоровье, там полно еды, которая тебе понравится.
– Карамельки? – спросил Эрнест, у которого уже слюнки потекли.
– Карамельки, леденцы, помадки, нуга…
– Карамельки? Точно? – спросил Эрнест, облизываясь.
– Точнее некуда! – заявила Селестина. – И ячменный сахар, и пирожные, и сахарная вата, и тянучки, и цукаты – в общем, всё, что тебе полезно!
– И карамельки, правда-правда? – спросил Эрнест, у которого так текли слюни, что на тротуаре образовалась лужа.
– Ну я же говорю! И целые тонны мёда, и пряников, и пирожных, и шоколадок, и всяких-превсяких тортов!
– Где это? Что за место? Где такое? Куда идти? – спросил Эрнест, у которого уже и слюней, чтобы течь, не осталось.
– Никуда идти не надо! – сказала Селестина. – Поставь меня на землю, Эрнест, только, пожалуйста, не в лужу, и обернись: это здесь, прямо перед тобой!
Эрнест поставил Селестину на тротуар рядом с лужей, обернулся, и это оказалось прямо перед ним. Кондитерская под названием «Сахарный король». Кондитерская Жоржа. Железные шторы были ещё опущены, но оттуда пахло всем, что перечислила Селестина.
Эрнест ноздрям своим не верил.
– Как же мне туда пробраться?
– Через грузовой люк, Эрнест! Вот, смотри!
Эрнест присел на корточки, уткнув нос в грузовой люк. Селестина не обманывала: в подвале «Сахарного короля» было полно мёда, шоколада, конфет, пряников, пирожных – в общем, всего, что любят медведи.
– Вот это да, – прошептал Эрнест, – вот-это-вот-это-вот-это-да-а!
Он просунул руку в отдушину и открыл люк. Просунул в него голову, просунул плечи, протиснул брюхо (это оказалось не так уж легко – люк был узковат). И последним, что увидела Селестина, был толстый зад Эрнеста, исчезающий в грузовом люке кондитерской.
– Спасибо, Селестина! – гулко донеслось из подвала.
– Не за что, – ответила Селестина. – Приятного аппетита, Эрнест!
Автор: Ну вот. До этой встречи Эрнест и Селестина даже не были знакомы, а с этого дня началась их дружба.