Данте Алигьери
Божественная комедия

Полная версия

Песня тринадцатая

Путники вступают во второй отдел седьмого круга. Перед ними самоубийцы, превращенные в деревья, и расточители, терзаемые гарпиями. Пьер делле Винье, секретарь Фредерика II.

 
1 Едва от нас сокрылся мрачный Несс
И чрез поток еще не перебрался,
Как мы вдвоем вступили в темный лес,
 
 
4 И лес непроходимым мне казался.
В нем не было тропинки ни одной.
Он зеленью лесов не распускался:
 
 
7 На нем являлись листья предо мной
Все черные; все ветви кривы были,
И не плоды в трущобе той лесной
 
 
10 Росли кругом, но всюду только гнили
Растенья ядовитые везде.
Мы хуже места верно б не открыли
 
 
13 В лесах Корнето^[67] и Чечины^[68], где
Лишь дикий зверь в густой листве скрывался
И птицы робко прятались в гнезде.
 
 
16 Но страшный лес, где путь наш потерялся,
Наполнен только гарпиями^[69] был
(С Строфадских островов от них спасался
 
 
19 Когда-то род Троян): меж черных крыл
Они людские головы имели, –
Большой живот, две лапы… Я следил,
 
 
22 Как гарпии на деревах сидели
И пó лесу их раздавался вой…
Я чувствовал, что ноги онемели…
 
 
25 Тогда сказал учитель добрый мой:
«О, прежде чем вперед ты устремился,
Узнай, что перешел ты во второй
 
 
28 Круг Ада^[70], и пока нам не открылся
Пустыни вид ужасный, до тех пор
Отсюда ты не выйдешь». Я смутился…
 
 
31 «Кругом смотри ты зорко, и твой взор
Понять скорей всю истину сумеет:
Тогда с тобой вступлю я в разговор».
 
 
34 Смотрю я вкруг, лицо мое бледнеет:
То здесь, то там я слышу тяжкий стон,
Но чьи они? Мой разум цепенеет…
 
 
37 Не видя никого со всех сторон,
Прислушиваясь, я остановился
Стенаньями страдальцев изумлен.
 
 
40 Поэт разубедить меня решился,
Чтоб думать я не мог, что стон теней
Из-за лесной трущобы доносился,
 
 
43 И мне сказал: «Чтоб в голове твоей
Мысль приняла другое направленье,
Сломи в лесу любую из ветвей».
 
 
46 Я увидал колючее растенье,
Растущее на деревянном пне.
С него сорвал я ветвь, и в то мгновенье
 
 
49 Древесный пень со стоном крикнул мне:
«За что меня так больно ты терзаешь?
Или в твоей сердечной глубине
 
 
52 Нет жалости? Зачем меня ломаешь?»
Облившись черной кровью, он вопил:
«Теперь ты за деревья нас считаешь,
 
 
55 Но прежде я, как и другие, был
Таким же человеком, как вы оба…
За что ж меня, как враг, ты оскорбил?
 
 
58 Когда б в тебе не шевелилась злоба,
Ко мне бы прикоснуться ты не мог,
Хотя бы гадом был я…» Вся трущоба
 
 
61 Завыла вдруг. Как из березы сок,
Под топором, ручьем порою льется,
Так кровь лилась из пня, как бы поток…
 
 
64 Я чувствовал, как сильно сердце бьется,
И наземь ветвь невольно уронил,
Не в состоянье с жалостью бороться.
 
 
67 Тогда учитель мой проговорил:
«О, оскорбленный дух! Неосторожно
Он на тебя руки б не наложил,
 
 
70 Когда б не растолковывал он ложно
Моих стихов. Желанье убедить
В том, что по виду вовсе невозможно,
 
 
73 Заставило меня ему внушить
Совет, мне самому невыносимый.
Кто ты – ему ты должен объяснить,
 
 
76 Чтоб на земле, раскаяньем томимый,
Он о тебе не в силах был забыть…
И в памяти сберег неутомимой…»
 
 
79 И дерево ответило: «Хранить
Не буду я упорного молчанья.
Речь добрая твоя не может возбудить
 
 
82 Сомнения. Прошу у вас вниманья.
Я тот, кому был дорог Фредерик^[71]:
Его души все тайны, все желанья,
 
 
85 Как книгу, я читать всегда привык.
Монарха сердце было мне открыто,
Мне одному, и в мире каждый миг
 
 
88 Я охранял то сердце, так что свита
Его рабов в глубь царственной души
Проникнуть не могла, была забыта
 
 
91 И заговор затеяла в тиши.
А между тем все силы, все здоровье
Я потерял, не зная сна в ночи:
 
 
94 Готов отдать был Фредерику кровь я,
Но был силен наложницы разврат.
Она, змея порока и злословья,
 
 
97 Она, зараза цесарских палат,
Она, монархов язва моровая,
На мне остановила злобный взгляд
 
 
100 И, завистью и бешенством пылая,
Умела страсти многих возбудить
Против меня, и Август сам, сгорая
 
 
103 Досадою, свой лик отворотить
От верного товарища решился,
Успел в печальный траур обратить
 
 
106 Все почести, которыми гордился
Я некогда… В душе моей тогда
Проснулся гнев и умысел родился –
 
 
109 Искать забвенья в смерти от стыда.
И – праведник неправедное дело
Я выполнить решился в те года.
 
 
112 Но, слушайте, клянусь теперь я смело,
Что я царю ни в чем не изменял
И верность сохранил к нему всецело:
 
 
115 Я кесаря до смерти обожал:
Он стоит и любви, и уваженья…
Пусть тот из вас, кому я жалок стал,
 
 
118 Пусть тот из вас, кого ждет возвращенье
В живущий мир, там честь мою спасет
И восстановит истинное мненье
 
 
121 О грешнике, которого гнетет
И клевета, и ненависть людская».
Затем сказал Вергилий в свой черед,
 
 
124 Речь мудрую ко мне лишь обращая:
«Знай – времени не должен ты терять:
Ему свои вопросы поверяя,
 
 
127 Расспрашивай – он станет отвечать».
И молвил я: «Прошу тебя – спроси ты
Его о том, что было бы узнать
 
 
130 Полезно мне – ведь от тебя не скрыты
Все помыслы мои – во мне самом
Теперь все чувства горестью убиты,
 
 
133 Лишь состраданье в сердце есть моем».
Тогда сказал поэт: «Твое желанье
Исполнит он. Мы просим лишь о том,
 
 
136 Чтоб ты сказал, как высшее созданье,
Как человек мог обратиться вдруг
В ствол дерева? Ужель для наказанья
 
 
139 Такого нет конца?» Вздохнув от тяжких мук,
Мне, словно вздохом, дерево сказало,
В стенанья обращая каждый звук:
 
 
142 «В той повести ужасного немало:
Знай – всякий раз, когда, покинув грудь,
Душа самоубийцы вылетала,
 
 
145 Тогда в седьмой круг Ада страшный путь
Указывает Минос ей. Тогда-то,
Нигде в пути не смея отдохнуть,
 
 
148 В лес этот попадает без возврата
Дух грешника; кругом в лесу – темно.
Рок, не щадящий злобы и разврата,
 
 
151 Несет его, бросает, как зерно,
И он росток пускает, как растенье;
Растенье это вырасти должно
 
 
154 И, наконец, не ведая гниенья,
Преобразится в дерево. Потом
На нем все листья в диком исступленье
 
 
157 Жрут гарпии и язвами кругом
Все дерево до корня покрывают.
И никогда, пока мы здесь растем,
 
 
160 Нас муки ни на миг не оставляют.
Мы носимся, чтоб плоть свою найти,
Но в тело нас опять не облекают:
 
 
163 Что раз не сберегли мы на пути,
Того не получить нам в настоящем.
Плоть потеряв, не жить нам во плоти.
 
 
166 Мы наши трупы в этот лес притащим,
И каждый труп повесим мы тогда
На дереве, где с ужасом палящим
 
 
169 Томится дух наш: худшего стыда
Не знаем мы…» Стояли, ожидая
Дальнейшей речи, мы; вдруг – новая беда;
 
 
172 Шум страшный услыхал в лесу тогда я.
Как дикий вепрь, спасаясь от собак,
Бежит порой, деревья вкруг ломая,
 
 
175 С ужасным, хриплым воем, точно так
Две тени впереди нас быстро мчались.
Истерзан каждый призрак был и наг,
 
 
178 Пред ними ветви хрупкие ломались.
Та тень, что быстро мчалась впереди:
«Эй, смерть, сюда!» – вопила, и старалась
 
 
181 Другая тень, что мчалась назади,
Не отставать и громко восклицала
На всем бегу: «О, Лано^[72], погоди!
 
 
184 Я за тобой той быстроты не знала
В сражении при Топпо». И потом
Как бы в изнеможении упала
 
 
187 Она, бежать не в силах, под кустом.
А по лесу за этими тенями,
Раскрывши пасти с черным языком,
 
 
190 Псы жадные неслись меж деревами.
В несчастного, что под кустом упал,
Они впились с неистовством зубами,
 
 
193 И страшную он участь испытал:
Разорван был собаками он в клочья.
И за руку меня мой спутник взял
 
 
196 (Едва мог тайный трепет превозмочь я),
И подошел к тому кусту со мной.
И куст заговорил: «О, чем помочь я
 
 
199 Тебе мог, Сант-Андреа^[73]? И зачем
За мною ты решился укрываться?
Я ль виноват, что пренебрег ты всем,
 
 
202 Чтоб жизнию преступной наслаждаться?»
Учитель мой сказал ему затем:
«Кто ты, уставший кровью обливаться
 
 
205 Из вечных ран? О чем страдаешь ты?»
Он отвечал: «О, души! Посмотрите:
Ужасным истязаньем все листы
 
 
208 Оборваны на мне. Их соберите
Вокруг меня. Я в городе рожден, –
Не скрою я, когда вы знать хотите, –
 
 
211 Известном вам; переродился он,
Им позабыт был гордый покровитель^[74].
За что навек, изменой возмущен,
 
 
214 Для города неутомимый мститель
Останется опасным, и давно
Его руки боится каждый житель.
 
 
217 О, если б на мосту через Арно
Не видели его изображенья,
То все для граждан было б решено.
 
 
220 И, созидая град свой, разрушенье
Пришлось бы им увидеть в страшный час
На пепелище, полном запустенья,
 
 
223 Оставленном Аттилою для нас.
Тогда бы целый город развалился,
Когда бы Марс мечом своим потряс…
 
 
226 Я в собственном приюте удавился!»
 

Песня четырнадцатая

Данте и Вергилий вступают на грань второго отдела седьмого круга Ада. Степь и огненный дождь. Преступники против Бога, природы и искусства. Бешенство Капанея и его наказание. Таинственный исток трех адских рек.

 
1 Любовь к отчизне вспыхнула во мне.
Разбросанные листья собирая,
Их отдал я, растроганный вполне.
 
 
4 Тому, который, скорбь свою скрывая,
Уже замолк. Мы стали на предел
Второго круга с третьим, и тогда я
 
 
7 Еще полнее вдруг уразумел
Всю силу правосудия. Я буду
Рассказывать: куда я ни глядел,
 
 
10 Степь голая вставала отовсюду:
Ни травки, ни былинки нет кругом,
Лишь страшный лес – доныне не забуду –
 
 
13 Лес скорби, опоясан темным рвом,
Степь окружал. Мы тут остановились.
С горячим и безжизненным песком
 
 
16 Равнины мертвой степи нам открылись:
Такую степь переходил Катон,
Когда Помпея полчища разбились^[75].
 
 
19 И вот увидел я со всех сторон
Толпы теней нагих и истомленных,
Сливавшихся в один унылый стон.
 
 
22 На разные мученья осужденных.
Одни из них лежали на земле,
Другие сидя, членов утомленных
 
 
25 Поднять не в силах, с мукой на челе,
Не двигались; иные же бродили
Без устали, без отдыха во мгле.
 
 
28 Их много было там, а тех, что ныли,
Во прахе лежа, меньше было, но
Они зато охотней говорили.
 
 
31 Дождь огненный спадал на всех равно,
Как в Альпах снег в безветренную пору,
Как пламенный тот ливень, что давно
 
 
34 Случилось в знойной Индии, герою
Путь с войском преградивший. Смелый вождь
Тогда велел смутившемуся строю
 
 
37 Топтать ногами землю, чтобы дождь
Не мог вредить, вкруг войска зажигая
Поля, траву и зелень темных рощ, –
 
 
40 И, волю Александра исполняя,
Тушило войско землю под собой^[76].
И точно так слетал, не уставая,
 
 
43 Дождь пламенный, ниспосланный судьбой,
На адскую пустыню, и пылала
Она, как трут, и раздавался вой
 
 
46 Несчастных жертв: их пламя пожирало.
Метались тени грешников в огне,
Но кара их повсюду ожидала,
 
 
49 И не могли нигде спастись они
От огненного жупела… «Учитель,
Ты должен на вопрос ответить мне, –
 
 
52 Я говорил, – в Аду ты мой спаситель,
В Аду ты все преграды победил
И только, мудрый мой путеводитель,
 
 
55 Двух демонов одних не усмирил
У огненного города. Поведай –
Кто этот великан? С сознаньем сил
 
 
58 Надменно он глядит вокруг с победой,
Лежит, как бы не чувствуя огня…
О, просвети меня своей беседой».
 
 
61 А грешник, посмотревши на меня,
Вдруг понял, что о нем держу я слово,
И произнес: «Мученья все кляня,
 
 
64 Живой и мертвый тот же я, и снова
Силен теперь. И если бы опять
Юпитер ковачей своих сурово
 
 
67 Заставил громы новые ковать,
Чтоб поразить меня в одно мгновенье,
Когда б он стал Вулканов всех сзывать,
 
 
70 Измучил бы их всех до отупленья
И восклицал: ко мне, Вулкан, скорей!
Как в страшный день Флегрийского^[77] сраженья
 
 
73 Он говорил; когда б рукой своей
Все молнии на грудь мою направил,
То и тогда б погибели моей
 
 
76 Он не достиг!» Тут грешника заставил
Умолкнуть мой суровый проводник
Громовой речью; ужас весь представил
 
 
79 Его греха: мне нов был тот язык
Наставника. Заговорил он гневно:
«О, Капаней! По-прежнему ты дик,
 
 
82 Твоя гордыня также неизменна,
За то и казнь преступника страшна:
Лишь бешенство дала тебе геенна
 
 
85 За прежнее безумство, и должна
Та кара быть возмездием достойным
В Аду, где заседает сатана!»
 
 
88 И с словом, уже более спокойным.
Ко мне тут обратился мой мудрец:
«Перед тобой в вертепе этом знойном –
 
 
91 Великий грешник. Царственный венец
На нем блистал и, Фивы осаждая,
В числе семи царей был он. Гордец,
 
 
94 Он, как и прежде, Бога отвергая,
Доныне покориться не хотел
И, постепенно в Тартаре сгорая,
 
 
97 За гордость в нем находит свой удел…
Иди ж за мной, но бойся погружаться
Ногой в песок: он раскален и бел.
 
 
100 Лесной опушки нужно нам держаться».
В молчанье мы к источнику пришли;
К нему приблизясь, стал я содрогаться:
 
 
103 Кровавым выбегал он из земли.
Его струи тогда напоминали
Буликаме^[78] кипучие струи,
 
 
106 Где грешницы по берегу блуждали…
Бежал в степи кровавый тот поток,
А берега и ложе состояли
 
 
109 Лишь из каменьев; берег был отлог…
Я угадал, что наша шла дорога
Вдоль берега, что путь тот был далек.
 
 
112 «В своем пути ты видел уже много
Предметов очень странных с той поры,
Когда вошли мы в Ад по воле Бога,
 
 
115 В врата едва достигнутой горы;
Но этого источника печали,
Где носятся кровавые пары,
 
 
118 Где все огни мгновенно потухали,
Ты ничего ужасней не встречал», –
Так предо мною тихо прозвучали
 
 
121 Учителя слова. Его просить я стал
Со мною вещим знаньем поделиться,
Которым мой наставник обладал.
 
 
124 И начал он: «Есть в море остров. Длится
За веком век, но все он там стоит,
И жизни шум в то место не домчится.
 
 
127 На острове – его названье Крит –
В уединении жил древний царь когда-то^[79].
И в дни его – предание гласит –
 
 
130 Не ведал мир пороков и разврата.
На острове была тогда гора,
Ей имя – Ида; царственно богата
 
 
133 Была ее природа. Та пора
Уже прошла: исчезли водометы,
Цветов, растений пестрая игра…
 
 
136 Теперь в забвенье Ида. Нет охоты
Ни у кого об Иде вспоминать.
Но эту гору, полная заботы,
 
 
139 Когда-то Реа вздумала избрать
Для сына неприступной колыбелью.
Чтоб лучше там ребенка укрывать,
 
 
142 Малютки плач веселых песен трелью
Она всегда старалась заглушать,
Кричать других просила с этой целью.
 
 
145 А в сердце Иды старец древний скрыт;
Спиною к Дамиетте обращенный,
Очами – к Риму. Золотом блестит
 
 
148 Его чело; стан, гордо обнаженный,
Из серебра, – от пояса до ног –
Со сталью медь. Из глины обожженной
 
 
151 Одна нога, но на нее он мог
Наклонно, с большой силой опираться.
Из старца льются слезы, как поток,
 
 
154 И как поток могучий, пробиваться
Сквозь гору смело могут и спешат
Вот в эту бездну с шумом изливаться,
 
 
157 Где их тройной ужасный водопад
Является рекою Ахероном,
Потоком Стикса – он-то вводит в Ад –
 
 
160 И грозным, вечно темным Флегетоном;
Затем последний суженый проток
В мрак черной бездны падает со стоном,
 
 
163 Откуда уж паденья нет^[80]». Он смолк.
Но я спросил: «Когда источник Ада
Идет с земли, где начал свой исток,
 
 
166 То почему для нашего он взгляда
Заметен только в этой глубине,
Среди зловоний мерзостных и смрада?»
 
 
169 И отвечал путеводитель мне:
«Мы в Ад с тобой идем кругообразно.
И хоть мы шли по левой стороне,
 
 
172 Но многого, что так разнообразно,
Еще не усмотрели; потому
Иди вперед, не рассуждая праздно:
 
 
175 Здесь впереди есть многое, чему
Ты можешь на досуге подивиться».
Но я опять проговорил ему:
 
 
178 «Еще хочу в одном я убедиться:
Скажи, учитель, где же Флегетон?
И где источник Леты здесь таится?
 
 
181 О нем ты умолчал. Так где же он?
Ты передал о первом мне сказанье,
Что он несет с собой со всех сторон
 
 
184 Людские стоны, вздохи и рыданья».
«Охотно отвечать тебе я рад, –
Он молвил мне, – но это клокотанье
 
 
187 Кровавых вод, бегущих через Ад,
Не лучше ль будет всякого ответа:
Лишь брось вперед свой изумленный взгляд.
 
 
190 А Лету ты увидишь, – только Лета
Еще не здесь, где грех нашел приют,
Но там, где души чистые живут,
 
 
193 Познавшие за грех свой отпущенье,
И ждущие прощения Небес…»
Затем поэт прибавил в заключенье:
 
 
196 «Теперь покинем мы ужасный лес.
Не отставать за мною ты старайся
Вдоль берега… огонь его исчез.
 
 
199 Ты ног своих обжечь не опасайся».
 

Песня пятнадцатая

Поэты проходят по каменным переходам Флегетона. Навстречу им попадается Брунетто Латини, бывший учитель Данте, которому он предсказывает славу и несчастья.

 
1 По каменному берегу мы шли.
Над пропастью, как облака, вставали
Густые испарения вдали
 
 
4 И пламя то мгновенно поглощали,
Которое дождем лилось в поток.
Как против волн плотины воздвигали
 
 
7 Во Фландрии, – напор их был жесток –
Меж Бригге и Кадзантом^[81], или точно
На Бренте^[82], часто, полные тревог,
 
 
10 Падуи обитатели нарочно
Окопами спасали города
И замки все, построенные прочно,
 
 
13 Так зодчий Ада создал навсегда
Плотину вдоль печального потока,
Хотя не так обширна и горда
 
 
16 Она на вид… Оставили далеко
Мы за собой зловещий, темный бор:
Когда б назад мы устремили око,
 
 
19 То леса не заметил бы наш взор.
Толпа теней навстречу нам попалась.
Как в поздний час, когда ночной дозор
 
 
22 Начнет луна, прохожему случалось
Внимательно смотреть на нас сквозь мглу,
Что над землей туманом расстилалась,
 
 
25 Иль как портной, вдевающий в иглу
Нить тонкую, прищуря глаз единый,
Когда сидит с работой он в углу, –
 
 
28 Так точно, тихо шествуя долиной,
Смотрели зорко призраки на нас.
Вдруг тень одна с какой-то странной миной
 
 
31 Воскликнула, невольно ухватясь
Своей рукой за плащ мой: «Что за чудо!»
И от меня не отводила глаз.
 
 
34 Обожжено, измучено и худо
Лицо той тени было, но узнать
Успел знакомый образ я, покуда
 
 
37 Тень продолжала за полу хватать
Меня рукой. «Брунетто^[83], вы ли это?» –
Тень грешника я начал вопрошать.
 
 
40 И отвечал с мольбою мне Брунетто:
«Мой милый сын! Прошу я об одном,
Коль стою я участья и привета:
 
 
43 Умерим шаг и дальше отойдем
От призраков». И отвечал я тени:
«Отказывать вам не могу я в том
 
 
46 И, если вы хотите, на мгновенье
Могу теперь присесть я подле вас,
Когда на это даст мне позволенье
 
 
49 Мой спутник, помогавший мне не раз».
«О, сын мой, – он ответил, – ожидает
Столетняя беда того из нас,
 
 
52 Кто на пути ужасном отдыхает,
И пролежит за это он сто лет
Под тем дождем, который сожигает;
 
 
55 За медленность для нас спасенья нет.
Иди же ты вперед своей дорогой,
И за тобой отправлюсь я вослед,
 
 
58 Чтоб вновь потом с уныньем и тревогой
Пристать к толпе измученных теней,
Не ведавших конца их кары строгой».
 
 
61 Я не посмел сойти с тропы моей,
Чтобы идти с несчастной тенью рядом,
И шел вперед дорогою своей.
 
 
64 С опущенным в задумчивости взглядом
Спросила тень: «Как ты сюда попал,
Когда еще не поглощен ты Адом?
 
 
67 И кто тебе путь в Тартар указал?»
«Там, на земле, где блещет свет доныне,
Я заплутался, – так я отвечал, –
 
 
70 В одной глухой, таинственной долине,
Хотя еще пути земного срок
Не перешел. Уже хотел в кручине
 
 
73 Вчера поутру я идти назад,
Как пред собой увидел мудреца я,
И с ним тогда, не побоясь преград,
 
 
76 Ужасные картины созерцая,
Я двинулся по этому пути».
И грешник отвечал: «Не уставая,
 
 
79 Ты должен за звездой своей идти,
И если я угадывать умею,
То на земле успеешь ты найти
 
 
82 Удел великий. Участью твоею
Я занялся с успехом, может быть,
Когда бы мог, – о чем я сожалею, –
 
 
85 В могилу слишком рано не сходить.
И, видя милость Бога над тобою,
Я мог бы каждый труд твой поощрить…
 
 
88 Поставлен выше многих ты судьбою, –
Но знай, неблагодарный тот народ
За все добро отмстит тебе враждою.
 
 
91 Народ, сошедший некогда с высот
Старинной Фиезолы^[84], беспрестанно
Тебя везде преследовать начнет.
 
 
94 Но это, сын мой, вовсе мне не странно:
С рябиной горькой рядом не растет
Развившийся в саду благоуханно
 
 
97 Румяный, наливной и сладкий плод.
О, жалкое, безнравственное племя!
Недаром про него молва идет,
 
 
100 Что тяготит на нем пороков бремя…
Грехами их себя не оскверни.
О, от тебя недалеко то время,
 
 
103 Когда слепцы очнутся, и они
Начнут тебя молить о возвращенье,
Поклонятся тебе в иные дни,
 
 
106 Но уж бесплодны будут их моленья.
Пусть, как скоты, толпа фиезолан
На месте мрет, не видя сожаленья,
 
 
109 Но пусть нога бессмысленных граждан
До почвы той случайно не коснется,
Где семя благородное римлян,
 
 
112 Быть может, неожиданно пробьется.
Я отвечал: «Доныне, может быть,
Вам не пришлось бы с смертию бороться.
 
 
115 Доныне бы могли вы в мире жить,
Когда б моим молениям внимали…
Но в памяти я бережно хранить
 
 
118 Ваш образ буду, с трепетом печали
Припоминая прошлые года,
Когда еще вы в мире обитали
 
 
121 И были в нем отцом моим, когда
К бессмертию мне путь прямой открыли,
Путь славы и упорного труда,
 
 
124 И я – клянусь – с собой в одной могиле
О вас воспоминанье схороню…
А все, что мне вы в будущем открыли,
 
 
127 Я запишу и вместе сохраню
С другими предсказаньями до слова:
Их тайный смысл тогда я оценю,
 
 
130 Когда его мне разъяснить готова
Святая дева^[85] будет, если я
Когда-нибудь с ней повстречаюсь снова.
 
 
133 Но знайте вы, – скажу я, не тая:
Готов на все я в жизни испытанья,
Была бы лишь чиста душа моя.
 
 
136 Не страшны для меня все предсказанья…
Так пусть, не подчиняясь никому,
Фортуна награждает, и старанье
 
 
139 Приложит каждый к делу своему».
Тогда учитель тихо мне заметил:
«Не изменяет память лишь тому,
 
 
142 Кто слушал чутко всех, кого он встретил».
И подвигался дальше я вперед
И ждал, чтобы Брунетто мне ответил.
 
 
145 Кто жалкий жребий вместе делит с ним
И кто его товарищи в несчастье.
Он отвечал: «Их много здесь. К иным
 
 
148 Питаю я невольное участье,
О многих же не стоит говорить,
А время мчится быстро. Вне пристрастья,
 
 
151 Однако, их умею я ценить:
Из звания духовного на свете
Поистине могли те люди слыть
 
 
154 Учеными, и все попали в сети
Единого греха… Вот Присциан^[86]
Идет в толпе, где плачут тени эти,
 
 
157 И слезы их текут по язвам ран.
А вот Франциск д’Аккорсо^[87]. Если б даже
Ты захотел увидеть сквозь туман
 
 
160 То зрелище, которого нет гаже,
То я б тебе на призрак указал
Развратника^[88]. Он под охраной стражи, –
 
 
163 Как Господа служитель приказал^[89],
Был сослан к берегам Бакилионе,
Где смерть от истощения узнал.
 
 
166 О множестве ужасных беззаконий
Тебе, мой сын, я мог бы рассказать,
Но впереди я вижу чад зловоний:
 
 
169 Оттуда к нам идет другая рать
Несчастных душ, но с ними здесь встречаться
Не должен я…» И побежал он вспять.
 
 
172 Так на бегу Веронском люди мчатся
За призом из зеленого сукна^[90],
И каждому могло бы показаться,
 
 
175 Что впереди несчастного должна
Приветствовать победа и награда
В том месте, где угрюмый сатана
 
 
178 Терзает лишь всех поселенцев Ада.