Дарья Иорданская
Во имя Абартона
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ, в которой Мэб слишком невнимательна для флирта, а Реджинальд слишком хорош собой в солнечном свете
Дальнейшие дела не клеились. Мэб около получаса перекладывала с места на место коробочки с амулетами, машинально вписывая их имена и названия в тетрадь, но так ни один и не проверила. Перед глазами все еще стояло залитое слезами лицо Лили Шоу. Девочка была, по большому счету, сама виновата, что доверилась плохо знакомому человеку. Но не такой ли была сама Мэб в ее годы?
– Леди Мэб?
Голос Верне едва не заставил подскочить на месте. С минуту Мэб сверлила взглядом столешницу, собираясь с мыслями и клея на лицо приветливую улыбку. Потом она крутанулась на стуле, сверкая этой улыбкой, фальшивой, но, кажется, достаточно убедительной. Верне улыбнулся в ответ.
– Уже половина пятого, леди Мэб. Вы обещали мне обед.
Мэб поднялась, отряхивая одежду от пыли, которая в музее была повсюду и всегда.
– Простите, боюсь, я сегодня не одета для…
– Глупости! – Верне окинул ее долгим, оценивающим, каким-то голодным взглядом, от которого мурашки бежали по коже. – Вы великолепно выглядите, леди Мэб. Больше вам скажу: брюки надо срочно вводить в моду.
– Моя мама будет в ужасе, – усмехнулась Мэб. – Вас это в самом деле не смущает, Кристиан? Признаться, я проголодалась.
– Моя дорогая леди, – Верне взял ее руку и поднес к губам. Поцелуй вышел горячий и влажный, многообещающий, словно Верне касался не тыльной стороны ладони, а ее губ. – Кто осмелится оскорбить вас пренебрежением? Вы великолепны в любом наряде.
– А вы бесстыжий лжец, – Мэб отняла руку и потянулась за жакетом. – Ваша взяла. Идемте.
Идти пришлось мимо пожарища. Пожарные уже начали растаскивать баграми здание дормитория, грозящее свалиться на головы прохожим. Зеваки – их было меньше, чем днем, – наблюдали за этим с безопасного расстояния, высказывая порой самые дикие предположения. Примерно половина винила в пожаре магию, в газетах как раз писали о спонтанных возгораниях. Мэб настоятельно отсоветовала своим ученикам читать эту чушь, но, кажется, даже самые светлые головы ее не послушали. Вторая половина зловещим шепотом убеждала, что это был поджог, и без смущения указывала на студентов Королевского колледжа.
– Соболезную, – Верне остановился ненадолго, разглядывая руины. – Я слышал, погиб ученик.
– Увы, – Мэб нервно потеребила пуговицу. – Как сказал бы ректор, это – несчастливое стечение обстоятельств, и обычно у нас все не так.
– Я верю, леди Мэб, – грустно улыбнулся Верне. – Я действительно соболезную.
Мэб кивнула.
– Идемте, я и в самом деле проголодалась.
В городе тоже обсуждали пожар и даже предлагали впервые за сто сорок лет закрыть ворота, но пока не всерьез. И все же, Мэб ощущала тревогу, повисшую в воздухе угрозу. Это неприятное, тягостное ощущение даже перекрыло смущение от того, как все глазели на ее ноги в брюках.
В пабе Мэб предпочла занять угловой столик, сесть так, чтобы никто не обращал на нее внимания. Верне сел напротив, словно нарочно закрывая ее от зала, и взял из рук розовощекой любопытной официантки меню.
– Что посоветуете?
– Мона отлично готовит, – пожала плечами Мэб. – Но лично я предпочитаю брать рыбу с картошкой.
Верне вскинул брови.
– Недостаточно аристократично? – улыбнулась Мэб. – Что есть, то есть.
– Две порции рыбы с картошкой, милая, – Верне подмигнул покрасневшей официантке. – И кувшин имбирного пива. Вы не возражаете?
Мэб пожала плечами.
Выставив локти на стол, Верне подался вперед, разглядывая ее со странной смесью дружелюбного интереса и какого-то предвкушения. На Мэб мужчины так часто смотрели, она была хороша собой, но редко это раздражало. А вот в интересе Кристиана Верне было что-то… неправильное. А может, это в ней говорило зелье? В конце концов, оно должно повлиять на ее суждения, на восприятие окружающего мира и людей, сконцентрировать все мысли, чувства и желания на одном человеке.
При этой мысли Мэб передернуло.
Завтра, дала она себе зарок, нужно обязательно подыскать в библиотеке нужные книги. Под любым предлогом.
Принесли кувшин легкого пива – на самом деле имбирному, легкомысленному и игривому, Мэб предпочитала хороший черный портер – соленые рогалики и две тарелки рыбы с жареной картошкой, щедро присыпанные лимонной цедрой. Запах цитруса щекотал ноздри. В животе заурчало, и Мэб ощутила, как к щекам приливает кровь.
– Совсем заработались, леди Мэб? – дружелюбно подмигнул Верне.
– Д-да…
День был безумный, суматошный, начавшийся с пожара, продолжившийся проблемами Лили Шоу, а завершиться он наверняка должен был… вилка выпала из рук Мэб и свалилась под стол. Пришлось нагибаться, поднимать ее и протирать старательно салфеткой. В такой толчее бесполезно было привлекать внимание официантки. Дверь открывалась и закрывалась, впуская все новых гостей, горожан, преподавателей, студентов, сменивших форменные мантии на жакеты с приколотыми к лацканам значками колледжей. Вошли, держась особняком, девочки из Колледжа Шарлотты, остро напомнив Лили. Испуганные, чувствующие себя постоянно не в своей тарелке дети.
– Леди Мэб!
– Простите, – Мэб отвела взгляд от студенток и с некоторым трудом перевела его на Верне. – Задумалась.
– Вы, леди Мэб, слишком много работаете, – покачал головой Верне. – Я слышал, ваш ректор собирается устроить универсиаду?
Об этом Мэб слышала в первый раз, впрочем, идея была не свежа.
– Это хороший способ занять студентов в летнюю сессию, Кристиан. Всем нам иногда нужно побегать по травке или покататься на лодке по озеру.
– Вы будете соревноваться с Эньюэлсом?
– Возможно, – пожала плечами Мэб. – По правде сказать, мы постоянно соревнуемся с Эньюэлсом.
Верне обворожительно улыбнулся, наколол на вилку огурчик – их вместе с пикулями подали на отдельной тарелке – и изучил его со всех сторон. Когда он перевел взгляд, Мэб ощутила себя таким же вот огурчиком, возможно, далеко не самым лучшим.
– Боюсь, я еще больше внесу разлад, леди Мэб, – Верне отложил вилку, подался вперед и сказал доверительным тоном. – Я все еще раздумываю, кому передать грант: Абартону или Эньюэлсу. На мой взгляд, в Роанате слишком много учебных заведений. В Западной Ватае, к примеру, Университет всего один, и этого вполне достаточно.
– В Ватае население меньше вполовину, – рассеяно ответила Мэб, не сводя взгляд с двери. В паб зашел, смеясь, Миро в сопровождении привычной своей компании: Барклен, Барнли и Эскотт, – и немедленно направился к устроившимся на высоких табуретах у стойки девушкам из Колледжа Шарлотты. Миро приобнял одну из них, рыженькую, за плечи, склонился ниже и зашептал жарко на ухо. Девушка покраснела, отчаянно, ярко, как краснеют только рыжие. Ее подружки захихикали. – Простите, Кристиан, я должна вас оставить.
Барнли изучает магию. Его наставница – кто-то из мастеров чар и проклятий, кажется, Дженезе Оуэн.
– Вы обиделись, Мэб? – Верне поймал ее за руку. Ладонь была горячей и мягкой, а шаловливые пальцы скользнули под рукав жакета, под манжет рубашки, ловко расстегнув пуговичку, и провели по запястью там, где бился нервно пульс. Дрожь прошла по телу, сразу и не сказать – возбуждения или отвращения.
Мэб осторожно отняла руку.
– Нет-нет, Кристиан, ни в коем случае. Я просто вспомнила об одном срочном деле. Спасибо за обед. Надеюсь, вы останетесь до майского бала?
Звучало так, словно Мэб не хотела встречаться с ним ближайшие две недели. Впрочем, ей самой было не до того, как двусмысленно могут звучать слова. Миро и его приятели – как раз те бесстыжие, лишенные каких-либо нравственных ориентиров люди, что могут соблазнить девушку, а потом напугать ее, чтобы рта раскрыть не смела. И проклясть тоже могут. Ярко-бирюзовый Лигос, свисающий с плеча Миро, напомнил о фотоснимках.
– Вы обещаете мне танец, леди Мэб? – обворожительно улыбнулся Верне.
Мэб обнаружила, что уже позабыла, о чем шла речь. Она кивнула, вернула улыбку, бесцветную, рассеянную, и начала пробираться к выходу. Миро вскинул фотоаппарат, сделал снимок пунцового лица девушки, достал карточку и принялся размахивать ею в воздухе, говоря что-то сладким, вкрадчивым тоном.
Пришла мысль, от которой Мэб слегка замутило: положение отца Миро слишком высоко, он делает огромные пожертвования, больше того – хуже того – он приятельствует с вон Гревом. Если мальчишка сделал что-то с Лили Шоу, то от попытки наказать его пострадает только она сама, а также те непрошенные доброхоты, которые вступятся за девушку. Едва ли сама Мэб – ее род превосходит Миро по древности и связям, – но вот Эншо потеряет работу. В другое время Мэб, возможно, испытала бы при этой мысли некоторое дешевое удовлетворение, но не сейчас, когда они оказались связаны. Нет, это дело придется распутать, не вмешивая ректора. И если соблазнителем и шантажистом действительно окажется юный Миро, найти способ наказать его самостоятельно.
Мэб вывалилась из душного паба на прохладную улицу, чувствуя себя необыкновенно глупо. О чем она думает? Что планирует? Почему бы не выбросить из головы чужие проблемы и не заняться своими?
Потому что, мрачно напомнила себе Мэб, собственные проблемы до того неприятны, что думать о них не хочется, не хочется возвращаться домой и видеть Реджинальда Эншо. Не хочется опять испытывать то безумное, дикое, наведенное колдовством вожделение, отдаваться ему. Сопротивляться, впрочем, тоже не хочется.
День уже клонился к закату, солнце медленно опускалось за горизонт, окрашивая все в удивительные золотистые тона, но горизонт отливал алым – верная примета близкой непогоды. И птицы летали низко, тревожно перекликаясь. По озеру, к которому Мэб вышла через полчаса быстрой на грани приличия ходьбы, шла нервная рябь. В учебнике предсказаний, который она последний раз открывала на четвертом курсе, это обещало неприятности. Кажется, Мэб плохо помнила тот учебник.
Она спустилась по склону, поскальзываясь на траве и как-то болезненно ощущая все вокруг. Запах примятой травы, по-майски свежей. Запах тины – от озера. Легкую влажность воздуха. Золотые лучи солнца на коже. Приближение ночи. Должно быть, «Грёзы» после заката становятся сильнее. Мэб уже начинала ощущать их томительное действие: пока еще слабый отголосок вожделения, предощущение, обещание страсти.
Эншо лежал на причале, непривычно растрепанный, без пиджака, без галстука, в расстегнутой жилетке. Пальцы его все теребили цепочку часов, лежащих рядом на серых от времени досках. Солнце золотило легко выгорающие волосы и осыпало кожу мужчины веснушками, и сейчас это казалось удивительно привлекательным. На какое-то мгновение это стало важным, главным, а все прочее ушло на второй план. К черту Лили Шоу, к черту Верне с его грантом, Эньюэлс, ректора, Миро с дружками. К черту все, кроме лучей солнца на золотистой коже.
Мэб поскользнулась на влажной траве у самого причала и едва не упала. Чтобы удержать равновесие, она ухватилась за перила, посадив занозы, и резкая боль отрезвила ее. Все ушло, осталось только раздражение. Мэб выругалась. Услышавший ее наконец – или соизволивший обратить внимание – Эншо поднял голову.
– Леди Дерован?
* * *
Мэб Дерован была раздражена, и в том не было ничего необыкновенного. Признаться, она была, как казалось Реджинальду, раздражена постоянно. И очень хороша в своем с трудом сдерживаемом гневе, который вот-вот готов был выплеснуться на ни в чем не повинные перила. Мэб пнула их самым неаристократическим образом, напоминая Реджинальду торговок с городского рынка, которых он привык видеть в детстве. Те точно так же пинали колонку с водой, не желающую работать; телегу, преградившую путь; мальчишку-газетчика, на минуту замешкавшегося.
Мэб поднесла ладонь к глазам и нахмурилась.
– Ну вот, занозы.
– Нужно быть осторожнее, – назидательно сказал Реджинальд, легко поднимаясь.
Он сделал шаг и окунулся в аромат цветов и смол – странное, противоречивое сочетание, любимые духи Мэб Дерован. Она не изменяла ему за шесть лет ни разу. Иногда он раздражал, иногда привлекал, сегодня же – нешуточно будоражил воображение. Тонкий, соблазнительный, он остался ночью на подушке. Такие ароматы всегда быстро тают на коже, но долго остаются на ткани и волосах.
Мэб потрясла рукой, словно надеясь таким образом избавиться от занозы.
– Отвести вас к доктору Льюису? – с фальшивой любезностью предложил Реджинальд, не сводя взгляда с бледной изящной ладони.
– Пинцет найдите, – огрызнулась Мэб.
Реджинальд нагнулся, поднял пиджак и вытащил из внутреннего кармана небольшой несессер. В нем, помимо всего прочего, сыскался и маленький изящный пинцет, с которым удобно и артефакты монтировать, и занозы вытаскивать.
– Дайте руку, – Реджинальд протянул ладонь.
Леди Мэб мотнула головой, вызывая целый шквал аромата. Выбившиеся из прически пряди задели щеку Реджинальда. На мгновение он забыл, что хотел сказать. Ах, да.
– Вы правша, леди Мэб. Бросьте эти глупости и дайте мне руку.
Морщась, женщина протянула ему раскрытую ладонь. Пальцы слегка дрожали, и пришлось сжать их крепче в своей руке, склониться ниже, пинцетом подцепляя занозы одну за другой. Раз. Два. Три. Запах цветов… что это? Не роза, не лилия, что-то тоньше, проще и экзотичнее одновременно.
– Что у вас за духи?
Мэб попыталась вырвать руку.
– В-вишня и кедр.
Поцелуй в раскрытую ладонь был лишним. Оба вздрогнули, отстранились, и пару минут смотрели друг на друга. То, что поднималось изнутри – и вместе с тем пришло извне, было им чуждо – заставляло дрожать. Мышцы сводило судорогой. Внутренности скручивало от ожидания, предвкушения, жажды.
– Нам… – голос Мэб сел, охрип, и это звучало удивительно сексуально. – Нам лучше пойти домой.
– Да, – таким же хриплым голосом согласился Реджинальд. – Домой.
Он бесцеремонно схватил Мэб за руку и потянул за собой вверх по склону.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ, в которой Мэб решает, что ей не жаль кушетку, а Реджинальд варит свой особый ночной кофе
В чем-то утрата контроля над собой была восхитительна. Мэб выпустила вожжи, позволяя своим страстям нестись на максимально доступной скорости, от которой кружилась голова, а перед глазами мелькали цветные пятна. Это было как катиться кубарем с холма, то и дело носом утыкаясь в метелки медоносов: и больно, и стыдно, и сладко. Остатки разума порой еще напоминали о себе, и Мэб оттащила Эншо от лестницы. Только не спальни, там им еще спать.
– Кушетка…
Эншо кивнул, такой же ошалевший, переставший сдерживать себя. Пахнущий закатившимся солнцем и теплой озерной водой. Приближающимся летом.
Желание стало почти нестерпимым. Это было острее, ярче, чем в прошлый раз, чем в позапрошлый; ярче всего, что Мэб когда-либо испытывала в жизни. Она еще пыталась сохранить рассудок, но за считанные секунды его смыло приливной волной желания. Ее затопило это желание, оно превратилось в необходимость: содрать одежду, коснуться горячей кожи, ощутить колючие золотые нитки в вычурной немного помпезной обивке кушетки. Они царапали голые ягодицы Мэб, оставляя тонкие длинные царапины, и это лишь усиливало восторг. Боль, которой обычно побаивалась, она сейчас готова была принять с радостью. Сейчас боль мешалась с наслаждением так прочно, что одно нельзя было отделить от другого. Эншо вошел, грубо, резко, кушетка скрипнула, резанув этим звуком по оголенным нервам. Мэб застонала, вонзая ногти в спину любовника, а потом, когда темп стал быстрее, резче, чем она могла перенести, впилась в его плечо зубами, глуша крики. Экстаз закружил ее, смыл в водоворот, в темноту, где Мэб, не различая времени, парила, раскинув руки и ноги в бесстыдстве.
Потом вернулось сознание, а вместе с ним и стыд. Мэб оттолкнула от себя тяжело дышащего Эншо, сдернула со спинки кушетки шаль и накинула сверху. Шаль была почти прозрачная и мало что скрывала.
Эншо поднялся, медленно, лениво – Мэб отвела взгляд от его гибкого, сильного тела, не желая, чтобы к наколдованным фантазиям прибавились еще и реальные, – и начал не спеша одеваться. Натянув брюки и наспех застегнув рубашку, он подержал свой жилет и пиджак на вытянутых руках, а потом небрежно бросил на кресло. Босой, с растрепанными волосами, в которых играли золотистые искры, он был слишком хорош собой, и странно, что Мэб прежде этого не замечала. Она закусила губу. Это все следствие чар, проклятого зелья. Она не считает Реджинальда Эншо привлекательным человеком, как и он в действительности не желает ее. В этом одна из опасностей «Грёз» – ты быстро начинает путать и смешивать реальность и фантазии.
– Кофе хотите?
Суховатый при всей дружелюбности тон вернул Мэб к действительности. Эншо сидел на корточках у камина, неторопливо разжигая магическое пламя. Оно скользило по аккуратно уложенным поленьям, танцевало, разбрасывая разноцветные искры, но не грело и даже не повреждало дерево.
– Так кофе?
Мэб неуверенно пожала плечами. Шаль, и без того ажурная, сползла, задев все еще напряженный сосок, и пришлось закусить губу. Эншо, как показалось, с некоторым трудом отвел взгляд и молча вышел. Скрипнули половицы, затем ступени лестницы. Мэб поднялась, неуверенно кутаясь в шаль, дырявую, словно сеть. Ее одежда была неопрятными кучками разбросана по всей комнате от самой двери и до кушетки. В памяти почти не осталось, как они раздевались. Только вспышки, словно из стробоскопа. Мэб посмотрела на кушетку с некоторой ненавистью, словно несчастный предмет мебели совершил предательство. Хорошо, пусть будет происходить здесь. А потом Мэб порубит кушетку на кусочки и сожжет.
Больше не оборачиваясь, не поднимая глаз от пола, Мэб дошла до двери, поднимая предметы одежды один за другим, и на пороге столкнулась с Эншо. Все еще почти обнаженная, все еще возбужденная – отголоски чар вызывали мурашки на коже. Рубашка Эншо оказалась гладкой на ощупь, сделанной из великолепного хлопка – такие продают на Грайз-сквер по десять фунтов за штуку.
– Держите, – Эншо протянул аккуратно сложенный халат, Мэб помнила, как бросила его в спальне на кресло. – Я все-таки сварю кофе.
Он вышел, так что Мэб не успела сказать «спасибо». Пользуясь отсутствием Эншо, она быстро привела себя в порядок, надела халат – застегнутый на все пуговички, перепоясанный, он вполне мог сойти за домашнее платье – и присела на краешек кушетки. Прошло всего несколько минут, а Мэб ее уже ненавидела, ненавидела тот скрип, который старая кушетка, набитая соломой, издает при малейшем движении. Больше в гостиной – за вычетом кресла Эншо, сесть было некуда.
Нужно было уйти наверх, но Мэб почему-то продолжала сидеть и ждать Эншо. Ах, да, она же собиралась поговорить о Лили Шоу и о Миро.
Запахло кофе с пряностями, цитрусами и почему-то – пеплом. Эншо вошел, легко удерживая одной рукой большой деревянный поднос, щелкнул пальцами, и столик выбежал из угла и замер на разделительной полосе.
– Выпейте, – Эншо наполнил чашки. – Полегчает.
– Да вы позёр! – фыркнула Мэб. Отчего-то эта выходка со столом, столь явно демонстрирующая магическую силу Реджинальда Эншо, одновременно разозлила и позабавила. Среди аристократии считалось хорошим тоном сдерживать свою магию, там столы и кресла не расхаживали по дому. Впрочем, расхаживали слуги.
Мэб взяла чашку, избегая соприкасаться с Эншо пальцами, вернулась на кушетку и поерзала, морщась от противного, напоминающего о минутах позора скрипа. Реджинальд словно и не замечал ничего, удобно устроился в кресле – Мэб впервые обратила внимание, насколько же оно комфортное, несмотря на свой непрезентабельный вид – закинул ногу на ногу и перевел взгляд на волшебный огонь в камине. Ложечка размешивала кофе сама, и это тоже не одобрялось светским обществом. Наконец Эншо очнулся, перехватил ложечку и улыбнулся мимолетно.
– Извините, привык.
Мэб закатила глаза. Потом она сделала глоток кофе, осторожный – никогда не была любительницей этого колониального напитка – и ощутила на языке горечь, и сладость меда, и легкую пряность. Совсем как нынешняя ее жизнь: вкусно, но в целом не по нраву. Мэб сделала еще один глоток, скрестила щиколотки и посмотрела на свои босые ступни.
– Я разговорила Лили Шоу. Это что угодно, но только не романтическое приключение. Человек, который соблазнил – если не изнасиловал – ее, угрожает проклятьем. А еще, у него есть фотоснимки.
– Проклятье? – с тревогой переспросил Эншо.
– Я ничего не почувствовала, – пожала плечами Мэб. – Но я в этом не сильна. Лили также ничего не чувствует, не знает наверняка, но верит.
– Этого уже достаточно, – согласился Эншо. Ложечка вновь принялась сама по себе размешивать кофе. Он только рассеяно щелкал пальцами.
– Я думаю, это кто-то из Королевского колледжа, – неохотно добавила Мэб. На секунду показалось – вот глупость – она предает свой класс. Потом пришло осознание, что это мамины слова. Сама Мэб никогда в жизни не ощущала себя представительницей не то, что класса – собственной семьи.
– Я тоже так думаю, – кивнул Эншо. – Подруга Лили видела парня, его значок, но не лицо. Это может быть кто угодно.
– Я бы поставила на Миро с дружками. У него есть фотокамера. А Барнли и Барклен изучают магию.
– Да, – рассеяно кивнул Эншо. – И Барклен учится у Дженезе, во всяком случае – формально. Боюсь, он столь же ленив, как и все прочие.
Мэб неприятно царапнуло при звуках имени Дженезе Оуэн. Наколдованная ревность оказалась еще противнее наколдованной страсти.
– Если все это станет известно, вспыхнет скандал, – Эншо поморщился. – С одной стороны министр Миро, с другой – ее величество. Пресса ухватится за такие новости, юного Миро в конце концов найдут, чем оправдать, а Лили Шоу навсегда ославят шлюхой.
– У вас пессимистичный взгляд на мир, – заметила Мэб. Она и сама не сомневалась, что студенты Королевского колледжа выйдут сухими из воды, просто хотелось сказать и сделать что-то в пику Реджинальду.
– Реалистичный, леди Дерован, – покачал головой Эншо. – Вы ведь не знаете, кто были родители Лили? Отец – какой-то моряк, которого занесло в Танталлон, а мать – проститутка, скончавшаяся от болезней в благотворительном госпитале. Как вы думаете, сколько пройдет времени, прежде чем на девушку навесят ярлыки?
Мэб передернуло: от тона Эншо, от сквозящего в нем превосходства и брезгливости, от слов о семье Лили Шоу, да и от себя самой тоже. «Это не мое дело», – твердил внутренний голос, и слушать его было противно.
– И что вы предлагаете делать?
Эншо отставил недопитую чашку и потер переносицу.
– Понятия не имею. У нас и без Лили хватает проблем, но… Я не могу бросить девочку, леди Дерован.
– Ясно, – кивнула Мэб. – У вас профессиональная деформация. Или комплекс рыцаря? Не забудьте про ваше обещание составить антидот.
– О, – саркастически откликнулся Эншо, – леди Мэб, не переживайте. Мне эта связь нужна не больше вашего. Поверьте, я от нее не получаю, как и вы, ни малейшего удовольствия.
Это было, честное слово, не совсем верно. При одном напоминании о сексе с этим мужчиной кровь приливала к щекам. Наколдованное оно или нет, удовольствие всегда остается удовольствием. Просто это оставляет после себя дурной привкус. Чтобы избавиться от него, Мэб сделала еще один глоток кофе, и он начал ей нравиться. Сочетание горечи, сладости и пряности делало привычный кофе, который мама подавала в огромном серебряном кофейнике, потому что колониальное – это модно, чем-то иным.
Минут пятнадцать они пили свой кофе молча, в тишине. Слышно было, как тикают часы в маленькой прихожей, как потрескивает магический огонь и как приближается к коттеджу дождь. Вот он нахлынул, сперва истрепал кустарники за оградой, затем розы, а потом ударил тысячей капель по крыше, по старинной черепице, очень музыкальной. По полу пробежал сквозняк, заставляя сожалеть о том, что ноги босы и просто неприлично подбирать их, скрещивать вульгарно под полами халата. Впрочем, кого тут стесняться? Хочет Мэб того или нет – они с Эншо любовники.
Мэб забралась с ногами на кушетку, отложила блюдце и вцепилась в чашку обеими руками, слегка подогревая ее магией.
– Боюсь, леди Дерован, вы назовете меня параноиком, но… почему столько всего произошло одновременно? – если бы Эншо не назвал ее имя, Мэб решила бы, что он разговаривает сам с собой. Он не сводил взгляда с огня в камине, а ложечка продолжала размешивать давно растворившийся мед. – Эта склянка, пожар, гибель Дьюкена, Лили Шоу. Неприятности и раньше случались одновременно, но это, как правило, прорвавшиеся в нескольких общежитиях трубы, засорившаяся канализация и прохудившаяся крыша.
– А это не может быть из-за гранта Верне? – предположила Мэб.
– Он, я так полагаю, не нам одним его обещал? – хмыкнул Эншо. Мэб кивнула. – И каковы его условия, критерии отбора, так сказать?
Мэб пожала плечами.
– Я не знаю. Однако глупо отрицать, единственные, кому принесет выгоду скандал в Абартоне – Эньюэлс.
– Дикие предположения множатся, – Эншо тяжело вздохнул. – Ладно, давайте пока не будем забивать этим себе голову, леди Мэб. Лучше будем решать проблемы постепенно. Найдите мне для начала достоверные упоминания о применении «Грёз».
– А как же Лили Шоу?
– Бросьте, это не ваша забота. Вы ведь у нее не преподаете?
Мэб ощутила вдруг себя оскорбленной этим тоном. Само собой разумелось, что ей нет дела до девушки-простолюдинки, дочери портовой шлюхи, у которой она даже не преподает. Само собой разумелось, что леди Мэб Дерован заботят только люди благородного происхождения.
– Знаете, – процедила Мэб, – если бы мне не лень было вставать, я бы вам залепила пощечину.
– Мне подойти? – хмыкнул Эншо.
Мэб сама поднялась, подошла, печатая шаг, и поставила с громким дребезгом чашку на столик. И нависла над Эншо, такое ей нечасто удавалось. Он смотрел на нее снизу вверх, взгляд ненадолго задержался на лице и скользнул вниз, туда, где халат распахнулся, почти обнажая грудь. Мэб вспыхнула и сгребла бархат в кулак.
– Я возьму Лили Шоу себе в помощницы, – процедила она. – Может быть, мне удастся узнать имя. А вы, будьте так любезны, сосредоточьтесь на составлении антидота. Я бы хотела в этом году съездить на каникулы, у меня совершенно нет настроения проводить их у вас в постели.
И, развернувшись на пятках, Мэб вышла из комнаты, гордо подняв голову. В прихожей она поскользнулась на небольшой луже, которая натекла через незакрытую входную дверь и едва успела ухватиться за лестничные перила. По счастью, свидетелей ее позора не было.
