Дарья Донцова
Кладбище чужих секретов
Глава четвертая
Рудольф потер лоб ладонью.
– Но это присказка, сказка впереди. После скандала у мамы подскочило давление. Я поставил ей укол, она успокоилась, и никто к ней в спальню после этого не заходил. У них с отцом разные спальни, потому что папа – жаворонок, а его жена была ярко выраженной совой. Раньше полудня маман из комнаты не выходила, поэтому никто из нас не забеспокоился. Но в два часа дня я все же решил заглянуть к ней, просто так, на всякий случай. Ну и увидел: одеяло на полу, на кровати неподвижное тело. Я, взрослый мужик, врач, перепугался, помчался, словно малыш, к папе – к счастью, у него выдался редкий выходной. Он в своем кабинете очередную статью для научного журнала писал. Я влетел к нему, заорал: «Мама умерла!» Отец спокойно фразу дописал, ручку отложил – он на компьютере не печатает – и сказал: «Незачем так вопить, Элли просто спит». Но пошел в спальню жены. Я за ним потопал, но во второй раз в комнату не заглянул, в коридоре остался топтаться. Отец вышел и сказал: «Ты прав. Элли от нас ушла. Поскольку кончина случилась дома, следует вызвать скорую и полицию. Процесс затянется надолго. Предлагаю увезти останки в наш центр. Оформим госпитализацию сегодняшней ночью, а летальный исход – ранним утром. Так нам всем спокойнее будет».
Рассказчик опять закинул ногу на ногу.
– Я растерялся. Да, отец – отличный врач. И у него, помимо родильного дома, большая, современная, многопрофильная сеть клиник, они разбросаны по разным районам и другим городам. Есть и свой морг, и похоронное агентство. Если человек скончался в каком-то заведении отца, родственники лишаются всех забот, хлопоты берет на себя агент. Даже поминки предложат провести в ресторане, который работает только для проводов усопших. Отец – прекрасный врач, успешный бизнесмен, он любит пациентов, готов для них все сделать, но, понимаете…
Рудольф теперь потер затылок.
– Все доктора часто сталкиваются со смертью. Умирают и больные, и порой роженицы, и младенцы. Для отца уход человека – обыденность. Как-то раз, еще будучи школьником, я у него спросил: «Папа, каким образом ты сохраняешь спокойствие, когда умирает человек, которого ты лечил?» Он ответил: «Умирает тело, а душа бессмертна, она улетает к Господу. И, если я затею рыдать по каждому усопшему, через короткое время сойду с ума или получу инфаркт или инсульт. Покойного пусть оплакивает родня. А у меня много пациентов, которым нужен врач. Если меня не будет, кто недужным поможет? Доктор обязан сохранять холодную голову, иначе пациенту каюк!» Но сейчас-то ушла жена, с которой не один год прожит, – и такая реакция. О покойных принято говорить хорошо, но порой крошки этого «хорошего» трудно отыскать в горах «плохого». Никита и Марта никогда не называли мою мать бабушкой, а та никогда не вставала раньше полудня, детей не провожала, оладушки не жарила, слово «бабуля» вызывало у нее истерику. Впрочем, «мама» тоже была под запретом. Я всю жизнь обращался к ней Элли… Когда ребята утром ушли в школу, отец попросил Игоря, сына своего лучшего друга Вадима Михайловича, сесть за руль нашей скорой и одному быстро приехать к нам в поселок. Гарик примчался за короткий срок. Мы ему все объяснили, отец отправился в клинику, а я с помощью Игоря – он у нас заведующий терапией – разыграл спектакль. Мы положили маме на лицо маску, которую используют для подачи кислорода, – она большую часть лица закрывает. Взяли капельницу, воткнули ее в подушку, которую полностью скрывало одеяло, натянули его до подбородка покойной и прикатили к нашему медцентру. Но не к дверям приемного покоя, а к служебному входу, которым лишь отец, я и еще пара человек пользуются. Отец ждал снаружи, с ним была Ангелина Федоровна, личная помощница. У женщины девиз: «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу». Ну просто четвертая обезьянка в компанию к известной троице макак! Дома никто ничего не заподозрил, ведь, повторю, маман раньше полудня не просыпалась, и нам это помогло. И еще повезло, что Наташа, моя жена, улетела в командировку. Домработница приезжает к десяти, на тот момент тело Элли уже находилось в медцентре. Мы живо устроили останки в палате реанимации. По легенде, отец начал жену к жизни возвращать, но не получилось. Когда примчалась бригада реаниматологов, отец молча снял перчатки, бросил их на пол и ушел. Я, стоя у тела, накрытого с головой простыней, сказал коллегам: «Елена Николаевна скончалась. Делали, что могли, но увы! Отец попросил обойтись без вскрытия – ничего криминального в смерти моей мамы нет». Все молча покивали, труп увезли в морг. Вроде все хорошо организовали. Я лично позвонил нашему главному патологоанатому Ефиму, объяснил: «Отец в шоке. Просил не трогать тело». Ефим заверил: «Все понял, никто к покойной не приблизится».
Рудольф поморщился.
– Знаете, кто наиболее опасен для больного? Не хирург с похмелья – его до операции не допустят. И не медсестра с двумя левыми руками. Хотя с подобной теткой лучше не пересекаться. Самая страшная из всех – заботливая нянечка. Она способна, например, положить в подколенную впадину подушку тому, кому недавно сделали эндопротезирование тазобедренного сустава. Это категорически запрещено! Больной лежит на спине, между ног у него клиновидная думка, которую ни в коем случае нельзя перемещать под колено. Согласен, не самая удобная поза. Человек пытается заснуть, а не получается, и тут возникает недавно нанятая санитарка. Бабе строго-настрого запретили подходить к больным. Но как ей жаль того, кто после операции! Вечер, врачи ушли, дежурный доктор где-то прилег. В палате появляется «заботушка» и щебечет: «Ой, миленький! Болит, да? Сейчас поправлю подушечку, поудобнее тебе ее суну, под коленочку!» И что потом? Нарушение нормальной циркуляции крови в нижних конечностях, смещение эндопротеза, повторное хирургическое вмешательство!
Рудольф постучал ладонью по столу.
– Да, самая опасная – «заботушка», которая делает то, о чем ее не просили. А когда выясняется, что случилось, она молчит до последнего, не признается в содеянном. В нашем морге в тот день, когда туда переместили мамины останки, находилось несколько трупов. Естественно, в специальных рефрижераторах. Наверное, понятно, что снаружи есть карточки с данными покойных.
Руди сцепил пальцы рук в замок.
– Мы с отцом сидели в его кабинете, планировали похороны. Ну и, чего греха скрывать, открыли бутылку коньяка. Настроение соответствовало случаю. Отец всегда сдержан, а тут вдруг рассказал, как они с матерью жили. Папа женился, уже имея хорошую репутацию врача, был обеспеченным женихом. Мать ему чуть ли не в первый день знакомства рассказала о своих родителях. Ее мать была княгиней, отец – графом, она жила в роскоши. А потом старшие члены семьи погибли в авиакатастрофе, и злая родня выгнала девушку из огромного дома. Она, красавица, оказалась на улице…
Рудольф тихо рассмеялся.
– Видел мамино фото в молодости. У нее в самом деле была уникальная внешность, она была ну очень хороша собой! Но это единственная правда в ее рассказе. Отец вмиг подметил нестыковку в ее баснях, но ничего ей не сказал. Однако девушка на беседах не остановилась, она показала жениху дом в Москве, прошептала: «Вот в этом особняке прошло мое детство, пока папа не умер. После его смерти мачеха меня выгнала!» Все бы ничего, но речь шла о здании, некогда построенном знатным купцом Арсением Морозовым. С конца пятидесятых годов прошлого века до начала перестройки оно принадлежало Обществу дружбы с зарубежными странами. А потом вычурный особняк стал площадкой для приемов Правительства России.
Рудольф провел ладонью по волосам.
– Отец влюбился, поэтому даже это вранье ему показалось милым. Но он все же навел справки, выяснил правду. Кто мамин отец, неизвестно. А мать – продавщица в винном магазине. Жили Виноградовы в бараке, у них там была одна комната. Родительница пополняла семейную кассу продажей себя каждому, кто ее хотел на время купить.
– М-да, – пробормотал я, – отнюдь не княжеское происхождение.
– Но это не помешало отцу жениться на маме, и одно время они жили счастливо, – продолжил наш гость. – Но со временем Елена превратилась в Элли, и пошло-поехало. Почему отец не развелся? Не знаю. Может, он сохранил немного любви… Но вернусь к той ужасной ситуации. Сидим с отцом у него в кабинете, коньяк пьем, домой ехать не хотим. И тут врывается Ефим, шепчет: «Володя, прости, мы друг друга с первого курса знаем. Очень благодарен тебе за то, что взял на работу в свою клинику. Не виноват я! Баба дура! Анализ сделал! И что? Отравление!» Мы ничего не поняли. Папа Ефима усадил, коньяка ему плеснул, велел объяснить спокойно…
Глава пятая
Рудольф положил руки на подлокотники.
– Ефим помнил о просьбе отца. Вскрывать тело покойной жены друга и брать всякие анализы он никогда бы не стал. В морге было тело еще одной женщины, остальные тела – мужские. Патологоанатом принялся за работу, начал с женщины. Вы не поймете, если сейчас начну щеголять медицинскими терминами, поэтому скажу просто. Некоторые яды способны изменять цвет внутренних органов. Поэтому Ефим сразу понял, что Варвару Реутову отравили – такие имя и фамилия были указаны на табличке на дверце холодильника, из которого достали тело. Врач удивился. В сопроводительных документах Реутовой указывались инфаркт и наличие шунтов в артериях. Но сердце покойной было в хорошем состоянии, и кардиологических операций ей не делали. В полном недоумении Ефимов уставился на тело, снял с лица салфетку и обомлел. Перед ним лежала моя мама. Почему доктор сразу не понял, кто у него на столе? Да потому что подготовку тела проводит помощник Лева, который никогда не видел жену владельца клиники. Сделав все как надо, Лев всегда прикрывает голову покойного салфеткой и лишь потом зовет Ефима.
Рассказчик потянулся к бутылке с водой.
– Понимаете, патологоанатомы – почти все с прибабахом. Лично я нормальных не встречал. Один весь кабинет иконами разукрасил, твердит: «Смерти нет». Другой по ночам в морг приходит, садится около какого-нибудь покойника, просит: «Ну расскажи, что с тобой случилось». И большинство из тех, кого знаю, с кем когда-то вместе учился или работал, уверены, что покойники живы, тело у них сломалось, а душа улетела к Богу.
Рудольф посмотрел на меня.
– Бред же полный! Если кто умер, то он умер! Конец! Прощайте!.. Так вот, Ефим – председатель отряда этих психов. Почему он велит Леве лицо покойного закрывать? Оказывается, душенька мертвеца в первые дни растеряна, ничего не понимает, может испугаться, если вскрытие увидит. Как вам такое?
– Почти все религии мира говорят об уважении к покойному, – заметил я, – в особенности в первые дни после…
Руди вскинул брови.
– Надо познакомить вас с Ефимом, вы определенно найдете общий язык.
– Если на холодильниках есть таблички с именами, то каким образом перепутали тела? – вернул нас к основной теме беседы Борис.
– Санитарка! «Заботушка» наша старательная! Уже говорил вам о таких клушах! Ей велели только тщательно мыть полы! Полы! Больше ни к чему не прикасаться! А тетка-то заботливая, ей показалось, что холодильники не блестят как надо! Ой, негоже это! И баба решила протереть дверцы рефрижераторов, принялась истово размахивать огромной тряпкой, сбила одну планшетку с фамилией, стала поднимать ее и своей тупой головой сшибла карточку с информацией на другой дверце. На беду, обе оказались от женских тел. Как следовало поступить? Бежать к своей начальнице, падать ей в ноги, рыдать: «Простите, накосячила! Что делать, не знаю!» Старшая по смене совершенно не в курсе о моей маме, но у нее разумная голова, тетка знает свои обязанности и запреты, поэтому она бы пошла к Ефиму – и не было бы беды. Но каким образом повела себя поломойка, которая даже самую простую работу хорошо выполнить неспособна?
Рудольф уставился на батлера.
– Просто повесила таблички абы как, – предположил Борис. – Испугалась, что ее накажут, выгонят. Ваша матушка стала Варварой Реутовой, и ее вскрытие провели планово.
– Бинго! – стукнул кулаком по подлокотнику кресла посетитель.
– Зато благодаря этому происшествию вы узнали, что женщину отравили, в противном случае правда не смогла бы вылезти наружу, – заметил я. – Окажись санитарка честной, Элли бы похоронили как жертву… чего?
– В документах указали инсульт, – понизил тон рассказчик. – Почти у каждого человека, если он здорово злится, начинает орать, впадает в истерику, давление вверх подскакивает. А после того как субъект успокоится, тонометр вскоре покажет нормальные цифры. В молодости это проходит бесследно. Но чем старше мы становимся, тем сильнее и чаще начинаем губить свою сердечно-сосудистую систему. Неразумное пищевое поведение, несоблюдение режима дня, алкоголь, курение, отрицательные эмоции – гнев, злость, зависть… Маман вела не такой образ жизни, как отец. Она наотрез отказывалась принимать необходимые ей препараты, увлеклась нетрадиционной медициной, ела что и когда хотела, не посещала спортзал, вечно была всем недовольна, затевала скандалы, истерики – короче, делала все, чтобы побыстрее покинуть этот бренный мир. За несколько часов до своей кончины она в очередной раз затеяла ссору. Причина пустяковая. Мать велела Марте сбегать в супермаркет, купить ей мороженое. Девочка ответила: «Прости, бабушка, но двадцать один час уже. Мама запрещает нам с Никитой выходить без взрослых за забор после восьми вечера. Мне влетит. И ты можешь позвонить в супермаркет, мороженое на дом доставят». Элли сразу заорала: «Какая я тебе бабка?!» «Я сказала "бабушка", – уточнила Марта. – И разве это неправда? Мама мамы для нас с Китом – бабуля. И если бы речь шла о лекарствах для тебя, то вмиг помчалась бы в аптеку. Твое здоровье – в приоритете. Но твое желание поесть мороженого для меня не повод ослушаться мамочку».
Рудольф покачал головой.
– Именно в этот момент я пришел домой. Услышал визг, ор. Еле-еле остановил маман, та была вся красная от злости. С трудом уговорил ее давление померить, цифры были просто космические. Забеспокоился, хотел отвезти в медцентр, сказал: «Необходимо принять меры, есть опасность инсульта». Нет! Ни в какую! Принес шприц, поставил укол, уложил в постель. Через час заглянул, она нахмурилась: «Чего пришел?» Померил ей давление. Сто тридцать на восемьдесят, почти космонавт. Ну, я и занялся своими делами! И подумать не мог, что она умрет.
Рудольф положил руки на колени.
– Поговорив с Ефимом, мы решили дождаться результатов анализов. Получили их вчера. Интересная картина! Не кровь, а химическая лаборатория! Ефим много чего повидал, но даже он удивился. Мать не верила врачам, но обожала всяких знахарей, колдунов и бабок. У нее была подруга, Люси Прокофьева. Маман называла ее Люсиндой.
Я невольно вздрогнул. Люсинда? Подружка моей маман? Тесен мир, однако. Хотя, учитывая, кто привел ко мне Рудольфа, удивляться не следует. Ирэн давно знакома с моей маменькой. Мать Олега не участвует в журфиксах и приемах, которые она организует, но ей всегда присылают приглашение на день рождения, и Ирэн непременно приезжает с подарком и цветами.
Рудольф откинулся на спинку кресла.
– Мамины анализы – более чем странные. Они говорят, что женщина принимала разные препараты, которые ей не прописывали. «Герморадин» [3]. Зачем он нужен? Это хорошо работающий контрацептив. Но в мамином возрасте не стоит опасаться нежелательной беременности. «Ковацил». Его никогда не назначают в сочетании с «Феропоромином», потому что данная комбинация часто вызывает скачки давления, получаются эдакие качели вверх-вниз. И уж совсем ни к селу ни к городу «Околапимин»! Антибиотик! Его выписывают после сложных операций, препарат имеет массу побочных действий, подсаживает печень и почки. Но если речь идет об обширном хирургическом вмешательстве, то данный медикамент – лучший. Но пациенты получают это лекарство только в стационаре! Есть и таблетированный вариант, но он убивает желудок, мы в центре им не пользуемся. Однако хорошо знаю, что есть частные клиники, где данный медикамент применяют даже при самых простых проблемах. Почему? Все дело в цене. «Околапимин» дешевле всех остальных антибиотиков. А кое-кому деньги важнее здоровья человека. Поставили в челюсть импланты? Положено пропить пять дней какой-нибудь «Филацин». Он мягкий, в сочетании с препаратом для нормализации флоры желудка отлично работает. Да только одна коробка «Филацина», в которой десять таблеток, стоит почти четыре тысячи. В нашем стоматологическом отделении импланты ставят каждый день, да не одному пациенту. И мы даем потом бесплатно людям «Филацин». Но не все клиники так поступают. Часто доктор говорит: «Купите таблетки. Лучше всего "Филацин"». Человек идет в аптеку. Мама родная! Ну и деньжищи! Понятно, что аптекарю задается вопрос: «Может, есть что подешевле?» Конечно! Вот вам «Околапимин», всего сто пятьдесят рублей! Да только он в стоматологии не используется, для других целей предназначен!
Рудольф запыхался и замолчал. Мы с Борисом не произносили ни слова. Посетитель выдохнул и продолжил:
– И до кучи мама еще «Каронизан» принимала от бессонницы. Найдется ли врач, который сумеет объяснить, как весь этот набор подействовал на немолодую женщину? Я на такое не способен.
Глава шестая
Борис решил задать посетителю прямой вопрос:
– Так, значит, Элли отравили?
– Разные мысли в голове роятся, – признался Руди. – Если честно, их несколько. Первая: кто-то посоветовал маме пить всякие таблетки. Вторая: кто-то подсыпал ей тайком убийственную смесь пилюль. Возможно, она еще кое-какие препараты принимала, которые анализы просто определить не способны. Предположим, вы приобрели на Шри-Ланке некое средство, которое есть только там, в России оно неизвестно. Я уж не говорю о колдунах и знахарях – они такое намешать могут, что черт ногу сломит. Хочу понять: мама отравилась по глупости или имел место злой умысел? В полицию обращаться никогда не стану. Маман не вернуть, а по репутации медцентра можно нанести ощутимый удар. Прошу вас очень аккуратно работать. В первую очередь надо поговорить с Люсиндой, могу дать ее номер телефона.
Мне не захотелось говорить, что знаю Люси столько лет, сколько на свете живу, поэтому спокойно кивнул:
– Буду благодарен.
Рудольф хлопнул ладонью по колену.
– Имейте в виду, что члены семьи вне всяких подозрений, никто из нас не мог причинить маман вреда. Не так давно, после очередного скандала, поинтересовался у отца: «Почему ты с женой не разведешься? Мне она мать, деваться некуда. Но ты можешь стать свободным, отселить ее, содержать, но не слушать ежедневно крики». Отец улыбнулся: «Моя жена – память об ушедшей молодости. А если серьезно, я сам виноват, что Элли такой стала. Следовало отправить ее учиться, потом устроить на работу. А я жалел Елену. Детство и юность у нее были нищие, не всегда денег даже на батон хлеба хватало. Решил компенсировать все плохое, что с девушкой случилось, подарками и заботой. Кроме того, когда ведешь женщину в загс, следует четко понимать, что она до преклонных лет юной, красивой, улыбчивой и благодарной тебе не будет. С возрастом характер портится. Я сам теперь не персик в шоколаде, да и никогда им не был. Но раз женился, то несу ответственность за супругу, которая поверила моим обещаниям всегда быть вместе».
Рудольф покачал головой.
– Отец не Калигула [4], и он врач даже по состоянию души – подсыпать исподтишка кому-либо яд никогда не станет. Что касаемо меня – зачем бы я пришел к частному детективу, если сам совершил преступление? Чтобы он нашел меня? Ну согласитесь, глупо. Моя супруга? Наташа – прекрасный стоматолог, но разбирается не во всех препаратах. Ей такую хитрую смесь не составить. Да, свекровь любила унизить невестку, но Туся нашла способ борьбы с моей матерью, я уже вам о нем рассказал. В первые годы нашего брака жена плакала, расстраивалась, а потом начала изображать восторг, услыхав любое замечание, ее это стало развлекать. Ну, такая у них с мамой игра началась – одна нападает, другая ее хвалит и благодарит. Обе женщины получали удовольствие от своих странных отношений. Пару лет назад осведомился у Туси: «Тебя поведение маман, похоже, перестало бесить. Или ошибаюсь?» Она рассмеялась: «Давно уже не принимаю близко к сердцу слова Элли. Мне ее жаль. Тяжело жить, находясь в конфронтации со всем миром».
Рудольф улыбнулся.
– Кто еще остался? Марта? Никита? Они бабушку не любили, но давайте признаем: та сделала все, чтобы оттолкнуть от себя внуков. Само их присутствие бесило маман. Она что, бабушка? Она молода и прекрасна – и обзавелась внучатами? Да никогда, да ни за что! Моя дочь потихоньку вступает в подростковый возраст, всегда стоит на своем. Но мысль об убийстве бабушки ей точно в голову не придет. Обидеться? Да, это пожалуйста, причем не один раз за сутки. Никита – тихий, спокойный книжный червь. Мама к нему в комнату прибежит, закричит, затопает ногами, Кит глаза от тома оторвет и спросит: «Ты чего-то хотела? Извини, не понял». И детям никогда не достать такие лекарства. И составить смертельную комбинацию у них ума не хватит. Наша семья не замешана в смерти маман. Да, рыдать никто не стал. В доме теперь спокойно, тихо, душа отдыхает. Но мы не преступники.
Рудольф сложил ладони домиком.
– Интересный момент: с посторонними людьми мама вела себя так же, как с нами. Поговорите с Прокофьевой. Люсинда наверняка выдаст вам целый список тех, кто наточил зуб на маман. Но, пожалуйста, действуйте аккуратно.
– Понял вас, – кивнул я.
– Давайте оформим договор, – предложил Борис, который за время встречи произнес всего пару слов.
Некоторое время у нас ушло на формальности, потом Рудольф откланялся и ушел. А я позвонил Люсинде. Та мигом схватила трубку и затараторила:
– Ванечка! Котик! Как дела? У меня такие сложности! О! Ты-то и нужен! Назови длину!
– Прости, Люси, не понял твою просьбу, – ответил я.
– Нужна твоя длина, от пяток до макушки!
– Точно не помню, – признался я.
– Метр восемьдесят пять будет? – деловито уточнила Люси. – Мне надо, чтобы не ниже! Она прямо баскетболистка!
Поскольку я поставил телефон на громкую связь, Боря слушал беседу. Батлер встал, поднял руку. Я правильно его понял.
– Точно сказать не могу, но у меня высокий рост.
– Шикарно, роскошно, то что надо! – принялась восхищаться Люсинда. – Котик, живо рули ко мне! Прямо сейчас! У тебя есть хорошие казаки?
Я с удивлением глянул на Борю, тот развел руками. Мне пришлось ответить:
– Прости, Люси, нет.
– Не беда, сама их найду! – весело прощебетала подруга моей маменьки. – Сейчас пришлю информацию. Поройся в своем гардеробе, найди все нужные вещи и прихвати их с собой!
– Хорошо, – согласился я, прекрасно зная, что спорить с маменькой и ее подружками бесполезно, они всегда добиваются своего.
Не следует зря терять время. Хочет Люси знать мой рост? Нет проблем. Желает, чтобы я познакомился с казаками, которых она найдет? Нет нужды задавать вопрос, зачем мне общаться с терскими, кубанскими и другими этническими группами служилых людей. Надо привезти Прокофьевой кое-что из моего гардероба? Да пожалуйста! Люсинда будет довольна и, надеюсь, сообщит все, что знает про Элли.
Телефон тихо звякнул. Я посмотрел на экран и заморгал.
– Что там? – проявил Боря не свойственное ему любопытство.
Я протянул ему свой мобильный.
– Список вещей, которые мне надо иметь при себе.
– Красная шелковая косоворотка с вышивкой на груди «Отдам жизнь за царя»! – изумился батлер. – Ярко-синие шаровары, черный картуз… Что госпожа Прокофьева задумала?
– Ума не приложу. Может, костюмированную вечеринку?
Я перезвонил Люси и честно признался:
– У меня лишь традиционные пиджачные пары, рубашки и галстуки. Простые брюки, джинсы, пуловеры…
– Остановись! – скомандовала маменькина подруженция. – По дороге ко мне зарули к Вере Комиссаржевской, там дадут нужный наряд.
– К кому? – переспросил я.
– Ваня, – простонала Люси, – ну почему ты такой зануда? «Театр имени трех поросят»! Не самый известный коллектив, но у них интересные постановки. Вера Комиссаржевская там. Понял?
– М-м-м, – протянул я.
– С мужчинами требуется терпение, как у дрессировщика золотых рыбок! – фыркнула Люси. – Записывай адрес! Самый центр Москвы, пять минут езды от моего дома. Надеюсь, помнишь, где я живу.
– Борисовский переулок, – быстро произнес я. – Твой муж расселил двухэтажный особняк, это…
– Спасибо, я прекрасно осведомлена, каким образом Жорж приобрел недвижимость, – остановила меня Люсинда. – Тебе следует войти в здание под пятым номером, в котором расположен «Театр трех поросят», и сказать вахтеру: «Мне нужна Вера Комиссаржевская». Он объяснит, куда шагать. Не жуй мочалку, не спи, как всегда, на ходу, не плетись нога за ногу! Давай, давай! Поторопись и получи костюм!
– Куда поторопиться?
– Вава, прежде чем с тобой общаться, следует не только плотно пообедать, но еще и поужинать в придачу! – рассердилась Люси. – Прекрати сыпать вопросами! Поторопись один раз в жизни!
В ухо полетели частые гудки.
– Если не ошибаюсь, – тихо произнес Борис, – Вера Федоровна Комиссаржевская, великая русская актриса, скончалась зимой тысяча девятьсот десятого года. Она служила в Александрийском театре, потом создала собственный коллектив, назвав его «Драматическим театром». Но вряд ли он работает в Москве, и уж совсем из области фантастики предположение, что актриса в нем до сих пор служит.
