Дарья Донцова
Кружок экстремального вязания
Глава седьмая
Повисла пауза, потом раздался звонкий дискант.
– Здрасте! С вами беседует Анастасия, личный секретарь Анны Сергеевны Кораблевой!
– Рад знакомству, – вежливо отреагировал мой муж. – Вас побеспокоил Максим Вульф, владелец частного детективного агентства. Найдена машина, «Мерседес». Установили владельца, им является ваша работодательница. Хочется вернуть авто домой. И чисто по-человечески мне любопытно: каким образом машина оказалась в моем личном гараже?
– Ой, самой интересно! – затараторила девушка. – Машинка пятничная!
– Пятничная? – недоуменно переспросил Вульф.
– Ну да! У хозяйки «неделька». У всех женщин она есть, сейчас это модно.
Макс глянул на меня с удивлением.
– Трусики, – зашептала я, – простые, хлопчатобумажные, на них надписи «понедельник», «вторник» и так далее. Когда-то такое белье было очень популярно, я думала, что сейчас подобное только дети носят.
Макс кивнул и продолжил:
– Анастасия, вы, наверное, меня неверно поняли. Я спросил у вас про машину.
– Все верно! «Мерсик» – машинка пятничная. Сегодня понедельник. В субботу Анна ездила на «китайце». Не на человеке, на «Танке»! Но не на военном. Машина теперь такая есть, называется «Танк». Во вторник у Анечки «Бентли», в среду…
– Понял. У вашей хозяйки «неделька» из автомобилей.
– Да, да, да, правильно! Спасибо, что сообщили, до пятницы бы Анечка про «Мерсик» и не вспомнила! Она такая рассеянная! Можно завтра приехать забрать машинку? Как раз удобно будет! Там мероприятие проводится неподалеку!
– Конечно, – разрешил Вульф и положил телефон на диван.
– Хочется посмотреть на женщину, которая забывает о «Мерсике», – хихикнула я.
– Самому интересно, – улыбнулся Макс. – Кто-то пришел – дверь хлопнула…
Я выглянула в холл, увидела Костина, который замер на коврике, и удивилась:
– Ты летел на реактивной тяге? Недавно же только звонил!
– Сообразил предупредить, когда уже съехал с шоссе на дорогу к поселку, – объяснил Володя. – А что за инфернальная жуть на стене в прихожей?
– Мой портрет, – бойко ответила я.
– Ну… э… художники – люди странные. Лампа, у тебя нет ничего общего с этим изображением… Впрочем, раз вы повесили этот мрак при входе в дом, значит, он прекрасен. А автор кто? Уж не Репин ли?
– Это произведение искусства создала Капитолина. Свекровь нарисовала свою невестку, то есть меня.
Глаза Костина медленно округлились.
– Макс! Она… что…
– Здесь, – не дал договорить приятелю Вульф и рассказал о нашем плане поселить Капу в маленьком доме.
– Думаю, ураган на месте не удержать, – сказал Володя, – но попытка не пытка… Учитывая пребывание лишних ушей в доме, давайте обсудим рабочие дела в комнате отдыха. Там у вас очень уютно.
Мы опять перешли в комнату отдыха, я заперла дверь изнутри, Костин вынул планшетник и начал:
– Напомню, что дизайн дома придумал и воплотил Марк Коравалли. Вскоре после того, как Никанор Михайлович въехал в новый дом, молодого мужчину парализовало. Сейчас он содержится в клинике «Свет надежды». Владеет ею Надежда Вольская, жена Марка и врач. Там помогают восстанавливаться людям после инфаркта, инсульта, тяжелого течения болезней. Заведение хвалят, цены некопеечные, но специалисты отменные. Есть отдельно стоящий корпус, в нем содержатся те, чью жизнь поддерживают аппараты. Муж хозяйки – один из таких людей.
– Что с ним случилось? – осведомилась я.
– Точно неизвестно. Марк позвонил жене из своего агентства, сказал: «Еду домой, что-нибудь по дороге купить?» Надежда попросила суши из ресторана, в котором всегда их берет. Марк там побывал, купил жене роллы с угрем, себе с лососем. Их с супругой вкусы полностью совпадали во всем, кроме еды. Коравалли ел роллы только с красной рыбой и всегда просил внутрь насыпать кунжут, причем черный.
– Интересное сочетание, – улыбнулся Макс.
– Из ресторана он вновь позвонил жене, пообещал быть дома через десять минут. Когда супруг не появился и через час, женщина занервничала, начала ему звонить. Телефон был выключен. Коравалли не пришел ночевать, он словно сквозь землю провалился, ни его самого не было, ни машины. В тот день он взял новый автомобиль Надежды, потому что его джип был на техобслуживании. Через два дня супруга нашла дизайнера в больнице. Он не мог говорить, не двигался, получил травму головы. Жена быстро перевезла мужчину в свой центр, и с тех пор он там. Никакой положительной динамики у пациента не наблюдается, а владелица центра не способна отключить любимого человека от аппаратов. Почти десять лет он в таком состоянии. Надежда мне сказала: «Как Господь решит, пусть так и будет. Для меня Марк жив, я с ним каждый день беседую. Захочет Бог его забрать – заберет. Но сама не лишу супруга жизни…» Это первая часть нашей беседы.
– Первая? – удивилась я.
– Да, – кивнул Костин. – По моей просьбе Глазов порылся в старых документах. Я предположил, что он зануда, ничего не выбрасывает, и угадал. Шкаф делали Виктор Рамин и Николай Харитонов, руководил ими прораб Илья Нечаев. Поговорить ни с кем не удалось.
– Почему? – спросила я.
– Чем дальше, тем интереснее, – пробормотал Макс.
– Верно, – согласился Володя. – Вскоре после окончания работ у Глазова Рамин поехал на рыбалку и утонул. Его мать сообщила, что сын всегда сидел с удочкой на берегу один, он так отдыхал. Брал с собой бутылочку – пьяницей не был, на работе не употреблял, но в выходной расслаблялся. Ну и не вернулся после очередной рыбной ловли. Жены и детей у Виктора не было, жил он с мамой, а та не особо тревожная, забеспокоилась только спустя несколько дней. Думала, мужчина просто решил подольше отдохнуть в тишине.
– Мамаша ему не звонила? – удивилась я.
– Звонила, но Виктор телефон отключал. Светлана Николаевна пару раз набирала, но не нервничала, полагала, что сын отключил звук – ему не нравилось, когда его отвлекали от рыбалки. Но в конце концов мать попросила свою подругу поехать вместе с ней на реку, где Рамин всегда рыбачил. Удочки, раскладной стул, палатка – все оказалось на месте. Не было новой машины Виктора и его самого. Светлана Николаевна добилась приезда водолазов, ждать их пришлось несколько дней. Со дна достали сапоги Виктора, куртку, в карманы которой напихали камней, брюки, свитер. Все было сложено вместе в мешок для мусора. Тело не нашли. У следователя возникла версия, что кто-то позарился на новую машину мужчины и убил Рамина. Где тело? Может, его течением унесло, а может, преступники увезли труп и где-то закопали.
– Ну и ну, – протянула я. – Мне нравится предположение, что убитого раздели, вещи утопили, а голый труп увезли.
– Ну, не всем добрый Боженька ума отсыпал, – развел руками Костин. – Теперь о втором мастере, Николае Харитонове. Он жил в Подмосковье. Поехал домой на автобусе, потому что его автомобиль накануне сломался, старый совсем был. Николай вышел на остановке, от шоссе до дома надо было бодрым шагом идти минут двадцать. То, что парень доехал и вышел из автобуса, подтвердил водитель. Он знал Харитонова, тот часто от метро на его «Рафике» катался, жаловался на свой умирающий драндулет. Но домой мужчина не вернулся. Его жена Римма мужа не нашла. Куда подевался? Вопрос без ответа. Женщина прописана по старому адресу… Прораб Илья Нечаев…
– Тоже погиб? – предположила я.
– Экая ты прозорливая! Верно. Но с ним все ясно. Гараж у него был, с дружками он там тусовался. Илья решил расслабиться, принес несколько бутылок, сказал мужикам, что получил их на чай от парня, которому помог. Компания села, закусила. И тут появилась жена одного из выпивох. Тетка точно знала, где своего супруга искать, налетела на него, домой погнала. Дядьке не удалось рюмашку пропустить, поэтому он жив остался. Второй только собрался спиртное хлебнуть, как ему из дома позвонили, и парень вышел из гаража – там телефон плохо работал. Разыскивала его мать, она сказала, что упала дома, голова закружилась, встать не может. Пришлось сыну бежать на помощь. Когда же он вернулся к Нечаеву, тот пожаловался на плохое самочувствие. Приятель позвал еще одного мужика, они вместе проводили Илью до дома. Там он и умер. Вдова и дочь живут в Москве.
– Подвожу итог, – вздохнула я. – Виктора Рамина, вероятно, убили, чтобы забрать его новую машину. Николай Харитонов пропал, судьба мужчины неизвестна. Илья Нечаев отравился техническим спиртом. Все, кто мастерил буфет, скончались. Марк Коравалли жив, но он полностью парализован. Может, все это случайность? А может, мастеров убрали, потому что они знали про сейф? Интересно, что лежало в тубусе?
– Чернов и так и эдак видео с домашней камеры вертел, сказал, предмет определенно выглядит как футляр, в котором документы носят, чтобы они не помялись. Например, чертежи всякие. Их в рулон скручивают, – сказал Костин. – Но что внутри находится, непонятно.
– Документы… – тихо повторила я. – Никанор Михайлович понятия не имел, что буфет с секретом, тубус не он прятал. Кто мог это сделать? Строители? Марк? Почему выбрали такое место? Чтобы достать бумаги, надо же войти в чужой дом, открыть сейф – столько сложностей! Сейчас можно арендовать ячейку в банке!
– Значит, деньгохранилище посчитали ненадежным, – сказал Макс. – Возможно, тот, кто велел заховать тубус, знал, что содержимое ему не скоро понадобится.
– Прямо глупая глупость! – воскликнула я. – Предположим, бумаги понадобятся через десять лет, до этого они будут «спать». Но за долгое время могла масса всего случиться! Дом бы сгорел! Или газ мог взорваться! Буфет бы превратился в золу!
– Сейф несгораемый, – напомнил Костин.
– Да, но от взрыва он может развалиться. А если останется цел, то привлечет к себе внимание… И почему именно дом Глазова использован в качестве хранилища?
– Надо еще раз поговорить с Надеждой, – решил Костин. – Она, похоже, очень любит мужа, скорее всего, между ними были доверительные отношения. Супруга может что-то знать. Лампуша, говорить с Вольской лучше тебе, я договорюсь с ней о встрече.
Глава восьмая
Медицинский центр «Свет надежды» располагается в большом здании. И, что особенно радует, у него есть подземный паркинг.
Я поднялась на первый этаж, оставила в гардеробе свою куртку и получила необычный номерок – большой, прямоугольный, ярко-красного цвета с надписью «Свет надежды», сделанной белой краской. Я положила его в сумку, поднялась на лифте на последний этаж, нашла нужный кабинет и увидела стройную женщину. Та сразу улыбнулась.
– Вы Евлампия? Садитесь, пожалуйста. Чай, кофе?
– Спасибо, недавно выпила чай.
– Ну, тогда просто начнем беседу. Из телефонного разговора с вашим коллегой Владимиром я поняла, что вас интересует мой муж. Между мной и Марком вспыхнула любовь с первого взгляда. У него звучная фамилия, а я просто Вольская. Его родители – люди искусства, а мои – самые обычные, врач и медсестра, они намного беднее. Мы с Маркушей оказались вместе в первом классе, сели за одну парту. И сразу возник отличный тандем. Я хорошо разбиралась в точных науках, а вот с русским языком, в особенности с пунктуацией, была беда. А Марк наоборот. Угадайте, кто за него всегда писал контрольные сначала по арифметике, потом по алгебре и физике? А Коравалли проверял мои диктанты и сочинения. Когда мы сообщили о том, что собрались пожениться, никто из старших не обрадовался. Родители с обеих сторон предлагали подумать, не торопиться. Свекр со свекровью называли меня «хищницей», «охотницей за мальчиком из богатой семьи». А мои считали Марка избалованным дурачком, не способным работать. Скандалы нам закатывали постоянно. Первое время мы пытались объяснить старшим, что у них неверное мнение, но никто нас слушать не хотел. Потом предки, словно сговорившись, попытались поссорить нас. Марку как-то раз вручили билеты в театр, велели пригласить на спектакль дочь подруги его мамы. А к нам зачастила в гости коллега отца, и приходила она вместе с сыном, которому хорошо за тридцать. Не помню, где он работал, но у него были собственные машина, дача и квартира. По тем временам ну очень богатый жених. В конце концов, нам с Марком все надоело, и мы просто пошли в загс. Вот тогда оба набора предков впервые отреагировали одинаково. И мои родственники, и родители Марка объявили: «Решили жить своим умом? Пожалуйста! Но не рассчитывайте, что мы вас содержать станем». А потом выставили нас на улицу.
Надежда сделала глоток из чашки.
– Очень крепкая заварка… Оказались мы бездомными и нищими, – вернулась к своему рассказу Надежда. – Нахлебались всякого. Родители рассчитывали, что их любимые избалованные деточки, которые с рождения жили на всем готовом, не думали, где взять денег на еду и одежду, растеряются. Месяц-другой где-то перекантуются, начнут скандалить, и вся их великая любовь лопнет. Но вышло иначе. Я, студентка пятого курса, устроилась медсестрой в дом престарелых. Там очень нуждались в сотрудниках. Ставили мне только смены с двадцати часов. Днем я училась, две ночи могла высыпаться, а третью проводила на работе. А Марк решил зарабатывать ремонтами. Жилье мы нашли по объявлению, познакомились с милейшей одинокой пожилой Клавдией Николаевной, у которой была трехкомнатная квартира. Бабулечке требовались помощники – продукты принести, прибраться, до доктора помочь дойти. Две комнаты были нашими, одна находилась в распоряжении тети Клавы. Она не брала с нас денег за проживание, а мы о ней заботились. Прожили вместе шесть лет, стали родными, похоронили бабулю. Та незадолго до кончины подарила нам свою квартиру и попросила не бросать кота Филимона. К слову, Филимон тихо ушел на небеса в возрасте двадцати шести лет. А у меня до сих пор живут два его сына.
Надежда рассмеялась.
– Мы с Марком поняли: то, что родители выперли нас на улицу, пошло нам во благо. Мы, беззаботные баловники, научились ответственности, всего добились сами, трудности нашу семью сплотили. Марк стал востребован как дизайнер, я строила карьеру врача. Вот тогда родители захотели с нами помириться, поняли, что мы им не обуза. И вроде бы восстановились отношения, но потом мои отец и мать принялись ныть: «Почему детей нет?» Сказали им правду, что Марк во всех смыслах нормальный мужчина, но отцом стать не сможет. Опять возник скандал, мамаша давай меня пилить, орать: «Хочу стать бабушкой!» Да еще папаша, терапевт в районной поликлинике, отправился к старшим Коравалли и сообщил им, что бесплодие их сына – результат лечения от сифилиса, которым они болели. Понятно, что мужчину выгнали. Свекр со свекровью перестали со мной общаться, думали, это я такой бред придумала. Здорово, да?
– Малоприятная ситуация, – кивнула я.
– Но мы сумели уладить дело, – продолжила владелица медцентра. – А потом… Отлично помню тот вечер, когда мое счастье разбилось вдребезги. Муж позвонил, сказал: «Еду домой! Ставь чайник, везу нам на ужин кое-что вкусное!» И все. Через несколько дней я нашла Марка в одной из муниципальных больниц. Лучше не рассказывать, как с ним там обращались. Ясное дело, сразу же сообщила всем родителям о происшествии. Реакция моих: «Зачем живой труп на земле держать? Отключи аппаратуру! Ты молодая, найдешь себе нового супруга!» Но мне никто, кроме Марка, не нужен, и он жив. Прямо спросила у своей матери: «Предлагаешь мне убить мужа?» Мать рассердилась: «Я желаю тебе только счастья! Неизвестно, сколько он пролежит, вдруг лет десять? Кому ты потом нужна будешь? И без ребенка останешься! А тебе пора рожать, иначе у меня внуков не будет!»
Надежда сложила руки на груди.
– После той беседы стало понятно, что нет у меня больше родителей. Перестала им звонить, и они обо мне забыли. Мать побеспокоила меня не так давно, сообщила, что отец умер, ей понадобились деньги на похороны и поминки. Сейчас ежемесячно посылаю ей хорошую сумму. Выяснять отношения с матерью не собираюсь, содержу ее, но в гости не хожу.
Врач повертела в руке чайную ложечку.
– Родители Марка со мной тоже не общались, к сыну не приезжали, не навещали его. Они посчитали меня виновной в том, что произошло. Свекровь кричала: «Ты в тот день жрать захотела! Самой готовить лень! Выгнала Марка за едой, из-за тебя мой сын в овощ превратился!» Прошло время, у свекра случился инсульт, Маргарита Петровна мне позвонила и агрессивно повела беседу: «Тебя беспокоит та, кого ты ненавидишь. Никогда бы к тебе не обратилась, но у меня нет денег. Возьми Андрея Григорьевича к себе за полцены». Я спокойно ответила: «Вы и отец Марка для меня – родные люди. За Андреем Григорьевичем приедет специально оборудованная “Скорая”. Помещу свекра в палату “люкс”, обеспечу круглосуточный уход. Помещение из трех комнат, если пожелаете, можете там жить около супруга. Деньги платить не надо».
Надежда взяла чайник.
– Обитать около больного Маргарита не захотела, даже не навещала его. Мужчина в центре три года провел, умер. Маргарита в полицию побежала, заявление написала, что я сначала мужа отравила, потом его отца извела. Бумагу у нее не взяли. Она позвонила мне, начала кричать: «Не сойдет с рук тебе смерть Андрея! Да я!..» Что Маргарита собиралась сделать, она так и не сказала, – у женщины в момент вопля сосуд разорвался в мозге, случился инсульт обширный, она скончалась мгновенно. Вот такая история.
– У меня бы не хватило терпения спокойно общаться с человеком, который столь агрессивно настроен, – призналась я.
– Жаль ее, – тихо сказала Надежда. – Не умела Маргарита проходить через испытания. Одних людей беды делают сильнее, другие становятся злыми, ненавидят всех и вся. Это печально… Что касается сейфа. Если хозяин хотел несгораемый шкаф в определенном месте, то Марк непременно выполнял его желание. Он никогда не спорил с теми, на кого работал, понимал, что люди разные, у каждого свои тараканы в голове. Мечтает человек оборудовать в спальне подиум с шестом? Прекрасно, он его получит. Двуспальная круглая кровать, которая вертится? Нет проблем. Дом без кухни? Да пожалуйста. Марк делал проект, показывал его заказчику, тот вносил коррективы. Ну, например, кому-то охота повесить ковер на стене. Муж сначала спокойно объяснял, что это пылесборник. Если хозяин стоял на своем, Коравалли больше не возражал, а подбирал ковер.
Надежда улыбнулась.
– Супруг – отчаянный выдумщик. Была у него молодая клиентка. Ей родители квартиру купили и обставляли за свой счет. Девушку унесло в хай-тек. Мать отговаривала дочь: «Нет уюта в окнах без драпировок, и барные стулья дома неуместны. Да и мода изменчива, через пару лет интерьер будет выглядеть странно. А классика вечна». Девица стояла насмерть: «Хочу так, как хочу!» В беседу вмешался дед-академик, основной спонсор всех трат. Он рявкнул: «Хватит болтать! Пусть получит свой этот хай-как-его-там! Но у меня условие! В гостиной на стене висит ковер. Откажется капризница? Шиш ей, а не деньги! Пусть сама зарабатывает на гнутые железки вместо нормальной обстановки!»
Надежда тихо рассмеялась.
– Ох уж этот пресловутый ковер на стене! Девица в истерике, дедушка ухмыляется – старик решил внучку проучить. И что придумал Марк? Вам никогда не догадаться. Через некоторое время он пригласил ученого и юную хозяйку, показал им стену в гостиной. Академик ахнул: «О‐о‐о! Да это же серповидный ковер Кларка! Семнадцатый век! Глазам своим не верю! Знаю, что его продали на “Сотбисе” за тридцать миллионов долларов! Где вы этот уникум раздобыли? Оплатить такую вещь не способен!» Марк рассмеялся: «Это плитка! Особый заказ! Проведите рукой по стене – ковра нет. Но он вроде как есть и вроде как стоит бешеных денег. Ваша внучка станет родоначальником нового направления в отделке помещения – “ковер без ковра”. Кстати, тоже недешевое удовольствие, потому что составляющие части под заказ готовятся».
Надежда улыбнулась.
– И все в восторге, внучка с дедом помирились… Марк часто рассказывал мне, что он придумал. Возможно, говорил и про сейф, но вы сказали, что отделочные работы проводились десять лет назад. Простите, ничего про тот дом не помню – муж много работал, заказы на него дождем сыпались… Хотите познакомиться с Марком? Он будет рад гостье!
– С удовольствием, – ответила я, немало удивленная предложением. – Только ваш супруг в коме, каким образом он меня увидит? Или мужчина пришел в сознание?
Надежда встала.
– Кома завершается спустя четыре недели после начала. Дальше пациент может прийти в сознание, умереть или оказаться в вегетативном состоянии. В народе о последнем говорят «стать овощем». Если слышите, что кто-то в коме год, значит, больной перешел в постоянное вегетативное состояние. Оно может длиться годами, но только если обеспечен хороший уход. И никогда нельзя терять надежду. Поляк Ян Гжебски очнулся после двадцати лет «овощного» состоянии, американец Дон Херберт провел в нем десятилетие. Увы, содержание такого больного стоит очень дорого, поэтому родственники часто принимают решение отключить аппаратуру. Но я в отношении Марка никогда так не поступлю… Пойдемте, познакомлю вас с ним.
Мы вышли в коридор, поднялись на другой этаж, свернули в широкую галерею, остановились у белой двери, и та вдруг распахнулась. Из помещения вышла женщина средних лет в синем халате. В одной руке она держала ведро с водой, в другой – швабру.
– Вы кто? – злым тоном осведомилась Надежда.
– Ну… э… – начала заикаться тетушка, – простите… типа… э… перепутала палату… недавно работаю…
– Имя назовите!
– Ю‐юлия Б‐б‐бородина, – заикалась уборщица. – И‐извините, первый день здесь! Вот!.. Велели полы мыть! Вот…
– Кто вас отправил в это отделение? – прошипела моя спутница.
– Э… э… такая… ну… забыла имя… – затряслась уборщица.
– Немедленно уходите вон, вы уволены! – объявила Надежда. – Ну? Что стоите? Вон отсюда!
Женщина убежала. Владелица медцентра посмотрела на меня.
– Огромная проблема найти простых работников. Врачи и медсестры есть в изобилии, а вот санитары и уборщицы в дефиците… Нет, они есть, но…
Надежда покачала головой.
– Понимаю, человек с хорошим образованием не станет убирать грязь. Поломойки, как правило, не особо умны. При найме им объясняют, что в этот коридор им нельзя заходить. Точка. И что? Мало того что баба приперлась сюда с ведром, так еще и посмела зайти в палату к Марку! А он в таком состоянии, что способен подхватить любую инфекцию от грязной тряпки, которой здесь это чучело размахивало. Да еще без маски она была. Вы вот и то сейчас по моей просьбе нос и рот прикрыли, не стали спорить, понимаете, что следует соблюдать меры безопасности, чтобы не навредить больному.
Надежда поморщилась.
– Извините, вышла из себя. Ну, давайте навестим Марка.