Дарья Донцова
Закон молодильного яблочка
Глава 7
Войдя в библиотеку, я обнаружила там рыдающую Наталью Владимировну, бледную Иру и красную потную Веру Васильевну.
– Вилка, ты где пропадала? – забыв о том, что до сих пор мы были на «вы», спросила Бородулина.
– В кафе, – ответила я. – Там сегодня мужчина умер. Вернее, он скончался на улице, когда вышел. Хозяин заведения слепой и…
– Да знаем мы Кирилла, можешь не пояснять, – махнула рукой Ира. – Во денек сегодня! Сплошной нервяк!
– Жарко, – сказала заведующая, – окно… распахните…
Ирина зло посмотрела на Никитину, но потом вскочила, бросилась к раме, распахнула ее и осведомилась:
– Лучше теперь?
– Да, да, да, – залязгала зубами Вера Васильевна, обхватывая плечи руками, – только дует очень… Простите, Ирочка… не сердитесь… задергала я вас… что-то плохо мне… то жарко, то холодно… то… уфф…
Щеки Никитиной побелели, она открыла ящик стола и воскликнула:
– Мое лекарство! Его нет!
Я поняла, что Никитиной плохо, и предложила:
– Скажите название, я сбегаю куплю.
– Оно строго по рецептам, – с трудом прошептала Никитина, – так не дадут. Даже вам… нельзя… У меня букет недугов… аллергия… сильная… и щитовидка… гормоны играют… климакс ранний начинается… наверное… Шприц всегда со мной… я его в стол кладу, в коробочке… а сейчас там его нет… Девочки… я умираю…
Никитина судорожно вздохнула и уронила голову на стол, послышался звук глухого удара.
– Нет! – истерически закричала Наталья Владимировна. – О нет! Еще и она? Ну нет же! Нет!
Заместительница заведующей икнула пару раз и тоже свалилась торсом на документы, лежавшие перед ней.
– Сделай одолжение, не шлепнись в обморок, – приказала мне Ирина. – Ну и денек, блин!
Я вынула телефон.
– Вызову «Скорую» для Веры Васильевны. Ей, похоже, очень плохо, вон вся кофта от пота промокла. А ты займись Натальей. Что у вас тут произошло, пока я в кафе бегала?
– Лена ела-ела конфеты… – начала Ирина.
Но я услышала голос диспетчера и быстро сказала в трубку:
– Пожалуйста, пришлите машину, женщине дурно.
Оператор задала мне пару вопросов и пообещала:
– Будет «Скорая». Точный адрес назовите.
Я взяла со стола бумажку и начала читать:
– Улица Костенко, дом шесть, архив…
– Так от вас буквально пять минут назад бригада отъехала, – перебила меня девушка.
– Да? – удивилась я. – Простите, не знала. Никитина только что сознание потеряла, а еще Калинина тоже без чувств.
– Она очнулась, – радостно сообщила Ира, – Наташа, выпей водочки.
– Нет! Она отравлена! – завопила Наталья Владимировна. – В кабинете кругом яд разлит! Рассыпан! Мы все умрем! Как Лена! Вирус! Теракт!
Рябцева закатила глаза, но Ира быстро потрясла ее за плечи.
– Хватит идиотничать, возьми себя в руки.
– Что у вас там происходит? – непрофессионально занервничала диспетчер.
– Сама не знаю, – честно ответила я, – поторопите бригаду.
– Уже едет, – сказала девушка и отсоединилась.
До приезда «Скорой» Ира обнимала рыдающую Наталью Владимировну и по-матерински вытирала слезы, потоком катящиеся из ее глаз. А я, ощущая себя полной идиоткой, обмахивала газетой Веру Васильевну, которая периодически открывала глаза и стонала.
– Что тут у вас случилось? – начала возмущаться с порога полная женщина с чемоданчиком в руке. – Опять вызвали!
– Ксения, перестань, – велела другая тетка и посмотрела на нас с Ирой. – В чем проблема?
– Сами не видите? – обозлилась Бородулина. – Обморок с истерикой.
– Видим, – спокойно сказала врач, – но хочется понять: из-за чего женщины так себя ведут?
– Мое лекарство… – еле слышно прошептала Вера Васильевна. – Аллергия… отек… задыхаюсь.
– Ксения, готовь укол, – приказала доктор, наклоняясь над Никитиной.
Медсестра подскочила к заведующей со шприцем в руке.
– Готово, Анна Семеновна.
– На что у вас бурная реакция? – поинтересовалась врач, глядя, как Ксения вводит лекарство.
– Клубника, – прохрипела та, – в любом виде… варенье… свежая… сушеная…
– Ели ягодный джем? – уточнила врач.
Вера Васильевна кивнула.
– Глупее ничего не придумали? – еще сильнее разозлилась медсестра Ксения. – Знаете ведь, что нельзя, а жрете!
Никитина показала на коробку.
– Конфеты… ромбовидные… а оказалось в треугольных… не в круглых…
Анна Семеновна нахмурилась.
– Давно она бредит? Ксения, дай второй, которая рыдает, валерьянки.
– Вера Васильевна в полном разуме, – начала объяснять Ира. – Мы тут немного понервничали, поспорили, поцапались. Потом, когда Виола ушла, все успокоились, друг перед другом извинились, сели опять чай пить. Заведующая сказала: «Мне вчера две такие коробки подарили. Одну мы уговорили вечером, поэтому я точно знаю, где какая начинка». Взяла ромбовидную конфету, объявила, что в ней пралине, и слопала. Потом еще одну и еще… Короче, штуки три съела. И мне предлагала. Но я случайно увидела сбоку коробки надпись, мол, в составе конфет присутствует пальмовое масло, и отказалась, поскольку его не ем. А Никитина еще пару конфет слопала. Лена от нее не отставала. Мы же с Натальей Владимировной ассорти не трогали. У Калининой-то диабет. Потом Никитиной надоело пралине, и она сказала: «Возьму треугольную, там точно нет джема». И всю конфету целиком в рот запихнула. Начала жевать и за горло схватилась.
– Клубника!
Медсестра вытащила из упаковки шоколадку и разломила ее.
– Точно, варенье.
– Вера Васильевна, – укоризненно сказала врач, обращаясь к заведующей, – нельзя быть такой беспечной. Знаете же про свою аллергию!
– Так вчера в такой же коробке в круглых бонбошках были марципаны, – прошептала Никитина.
– Вот безобразие! – возмутилась Ксения. – Выходит, на фабрике не следят за тем, что куда суют. Сегодня здесь ягодный наполнитель, а завтра помадка. Вау! Да тут не клубника!
Я посмотрела на разломанную конфету.
– Вроде варенье.
– Да, но светлое совсем, почти прозрачное, не красное, – заметила медсестра. Затем тронула вытекшую массу пальцем и поднесла ее к носу.
– Ананас! Точно он. Ненавижу все с этой отдушкой. А производители сейчас ее повсюду суют.
– Еще банановый, – скривилась Ирина, – гаже которого ничего нет.
– Есть, – захихикала Ксения, – ананасовый.
Я повернулась к Вере Васильевне.
– На заморский фрукт у вас тоже аллергия?
– Только на клубнику, – еле слышно пролепетала Никитина.
– Значит, причина недомогания не конфеты, – сделала я вывод, – в них ананасовая начинка.
– Всегда носите при себе шприц с лекарством, – посоветовала Анна Семеновна. – Странно, что вас доктор не предупредил.
– Шприц со мной, – запричитала Никитина, – должен в столе лежать, но сейчас куда-то пропал.
Врач «Скорой» села на стул.
– Так… Ну-ка, давайте разберемся! У вас антигистаминный препарат пропал?
Заведующая развела руками.
– Да.
– Каким образом? – продолжала допрос врач.
Никитина задумалась.
– Ну… не скажу. Я им давно не пользовалась. Шприц был в коробочке в ящике стола. Крышку я не снимаю – зачем без надобности? А сегодня полезла за ним – а там пусто.
Анна Семеновна встала.
– Я обязана сообщить об этом в полицию.
– Что? – опешила Ирина.
Доктор показала пальцем на конфету.
– Ананас. А у больной аллергическая реакция на клубнику. Лекарство же испарилось. Тут ясно как день: кто-то решил устроить Вере Васильевне отек Квинке.
– Доктор, не впадайте в шизу! – засмеялась Ира. – Если намекаете, что конфеты отравлены, то зря. Мы с коллегами не очень-то друг друга обожаем, готовы спорить по любому поводу. Но вредить здоровью никто не решится. Здешний электорат исключительно языками машет. Или в крайнем случае бежит жаловаться заведующему. Травить кого-то не наш стиль.
– Простите, конечно, но я что-то не поняла, – тихо пролепетала Наталья Владимировна. – У Веры Васильевны аллергия на клубнику, и все о ней знают, Никитина же каждый день о своей болячке говорит. Вчера заведующая чуть Ларису из бухгалтерии не растерзала – та купила парфюм с ароматом клубники. Но почему ей от ананаса плохо стало? Она его спокойно ест. Более того, всегда берет йогурт с ним. Мы почти подруги, я ее вкусы отлично знаю.
Медсестра кивнула.
– О! Не в бровь, а в глаз вопрос. Возможно, психосоматика сработала: больная была уверена, что какая-то конфета с вредным для нее содержимым, откусила, ощутила на языке варенье, мозг тут же подсказал – клубника, аллергия. И получите отек Квинке. Один наш преподаватель на лекции как-то раз нагрел на глазах у будущих медсестер монетку, вызвал к себе студентку, велел ей на секунду закрыть глаза, живо подменил горячий кругляш на такой же холодный и велел девушке его взять. Та схватила денежку, вскрикнула, уронила. На пальцах у нее образовался ожог. Педагог объяснил: «Она была уверена, что монета раскалена, и получила травму от вещи комнатной температуры». С аллергией так же бывает. Никитина ощутила на языке варенье, решила, что оно клубничное – и ку-ку…
– А-а-а, ясно, – протянула Наталья Владимировна. – Интересно. Поучительно.
Доктор свела брови в одну линию.
– Недавно из этого кабинета увезли девушку, которой тоже плохо стало.
– Неудивительно, – перебила ее Ира, – Ленка ведь сожрала столько конфет. Я ее останавливала, а толку?
– Не нравится мне все произошедшее, – еще сильнее нахмурилась Анна Семеновна. – Как мой муж говорит: «Если отец в понедельник умер, грибков поев, а потом во вторник и бабушка лисичками отравилась, то к гадалке не ходи, это непростая ситуация».
– Супруг у нашей Анны Семеновны – лучший в России полицейский, – с жаром заявила Ксения. – Ас! Мастер! Летчик наивысшего пилотажа!
– Воздушный полицейский? – удивилась Вера Васильевна и громко икнула. – На самолете над Москвой летает?
Ира надула щеки, я стала отступать спиной к двери.
– Это было идиотическое выражение, – пояснила медсестра.
– Это точно, – изо всех сил пытаясь не рассмеяться, согласилась Бородулина. – Лучше и не высказаться, именно идиотическое выражение.
– Идиоматическое, – машинально поправила я.
– Чего? – жалобно спросила Наталья Владимировна.
Я осторожно нажала на дверь главным рабочим органом писателя – местом, на котором ему следует весь день сидеть, а не бегать незнамо где.
– Идиоматическое выражение – это фраза, о значении которой трудно догадаться, рассматривая значения отдельных слов, из которых она состоит, – объявила Ирина.
– Говорю же, идиотизм, – кивнула Наталья Владимировна, – чушь. Как можно понять предложение целиком, если не видишь смысла в каждом слове?
– Это как депутата слушать, – пояснила Бородулина.
Я изо всех сил толкнула дверь, очутилась в коридоре и выдохнула. Слава богу, все живы, Вере Васильевне сделали укол, и она пришла в себя, а Наталья Владимировна перестала рыдать.
И тут у меня зазвонил телефон.
Глава 8
– Вилка! Привет! – зачирикал знакомый голос.
– Валюша! – обрадовалась я. – Как дела?
– Супер, все отлично, – ответила Федякина. – Что вечером делаешь? Только не говори, что работаешь!
– Не стану, – пообещала я, – никаких планов нет.
– Может, Степа чего придумает? – продолжала Валентина. – Он на такие штучки мастер. Купит, скажем, билеты в театр.
– Нет, – возразила я, – мы с Дмитриевым решили пока не ходить на спектакли. Отправились смотреть «Вишневый сад» и увидели диво дивное: Фирса[4] играла актриса лет двадцати, которая ходила по сцене голой.
– Совсем без ничего? – поинтересовалась Валя.
– В стрингах, – уточнила я.
– Кстати, как только их носят? – удивилась Федякина. – Я пробовала пару раз – жутко некомфортно. И зачем вообще нужны трусики, которых, считай, нет?
– Тебя смутил только вид белья? – хихикнула я. – Голый двадцатилетний Фирс женского пола не удивил? Но эта девушка хоть была красивой. А вот Аню[5] изображал мужчина лет шестидесяти пяти.
– Тоже в трусах с ниткой на попе? – обрадовалась Валя.
– В кальсонах, – пояснила я, – низ прикрыт, а весь верх наружу. Поэтому в театр мы больше ни ногой. Сейчас, оказывается, модно переписывать классику и ставить ее авангардно. Кстати, Степан не в России, он в командировке в США.
– Исходя из услышанного, делаю вывод: ты вечером свободна! – заликовала Федякина.
Меня насторожил ее ничем не прикрытый восторг.
– А что?
– Вилка! Ты моя лучшая подруга!
Я подавила горестный вздох. Если у вас сначала настойчиво выясняют, как вы хотите провести вечер, а потом делают программное заявление насчет лучшей подруги, то следующим предложением окажется…
– Помоги, умоляю! – заныла Валентина.
Вот-вот, именно эти слова я и ожидала услышать. А путей к отступлению нет. Я попала в предусмотрительно поставленный Федякиной силок, она в курсе: вечер у меня ничем не занят, Степы в Москве нет.
– Выручи! – продолжала подруга. – Век благодарить буду!
– Ты еще в Индии? – поинтересовалась я.
– О боже… Да!
– Вроде хотела в среду вернуться. Чего задержалась-то? – удивилась я.
– Точно, прямо мечтала улететь, – рассердилась Федякина. – Но в этом жутком месте сломалась единственная лодка, на которой надо до аэропорта плыть, и они ее чинили. Чтобы я еще раз отправилась в эту глухомань? Никогда!!!
Я села на стул, который кто-то выставил в коридор.
Валентина окончила иняз, знает в совершенстве четыре европейских языка. В те времена, когда мы еще не знали друг друга, она пыталась работать в разных местах – возила иностранных туристов по городам и весям России, переводила художественную литературу, преподавала в вузе. Но везде мало платили и наваливали гору обязанностей. Удача, как всегда, пришла случайно – у Валюши случился роман с Николаем Роминым. Богатый и холостой Коля не имел за плечами ни бывших браков, ни армии детей от любовниц. Прекрасный вариант для любой девушки! Но в каждом сладком яблочке живет червячок, а если его нет, значит, фрукт ядовитый.
Коля пригласил Валю провести выходные у него в поместье, и там невеста познакомилась с будущей свекровью. Через два дня Федякиной стало понятно: Ромин-то ей по всем статьям подходит, а вот его мама… Елена Федоровна писала стихи, рисовала картины, играла на скрипке, курила длинные сигареты в мундштуке, на обеих руках дамы звенело штук по двадцать этнических браслетов, а в гости к ней ежедневно наезжало с десяток приятельниц, похожих на хозяйку, как куриные яйца друг на друга. Поэтесса – чаще всего существо, неспособное думать о быте, у Николая в поместье была тьма прислуги. Ромин азартно двигал бизнес, его маманя сочиняла вирши, которые любящий сын выпускал за свой счет в роскошных кожаных переплетах с золотыми обрезами, а горничные, кухарка, садовник и прочая дворня творили тем временем что хотели. Денег на еду утекало море, постельное белье было сырым, а на сорочках Коли посередине рукавов всегда шла складка.
Валентина сразу поняла, что происходит у Роминых. Но она же не хозяйка, не имеет права делать замечания стае вороватых и ленивых слуг. Однако позже Федякина увидела, как из сумки бегущей вприпрыжку к воротам камеристки выпала головка дорогого французского сыра, и рассвирепела. Валя ринулась к Коле и заявила:
– Твоя мать сегодня раздает автографы знакомым, ты решаешь важные задачи бизнеса, а ваша прислуга тем временем прет что ни попадя из дома. Короче, я занимаюсь хозяйством. Имеешь что-либо против?
– Нет, дорогая, – заморгал жених. – А ты не устанешь? У мамы, когда она счета проверяет, так голова болит!
Валентина скрипнула зубами и рванула к будущей свекрови с тем же заявлением.
– Любовь моя! – восхитилась дама. – О, спасибо господу за тебя! У меня голова раскалывается, когда приходится денежки кухарке выдавать. Вот сегодня отсчитала тридцать тысяч на кило свеклы и чуть не слегла. Не хочу, чтобы ты занедужила.
– Не волнуйтесь, – хищно улыбнулась Федякина, – занедужат в доме все, кроме меня. Тридцать тысяч на свеклу? Ну, я им покажу!
– Возьми таблеточку от нервов, – заботливо предложила поэтесса, – Колечка их из Америки привозит. Я с садовником только после того, как две штуки приму, говорить могу. Он такие непонятные слова произносит! Например, гнездование ежей. У нас, оказывается, живет целая популяция этих зверушек, внесенных в Красную книгу, поэтому приходится платить налог государству за пользование ежами…
Федякина выругалась, выскочила из спальни Елены Федоровны, вышвырнула в окно полученное от нее лекарство и ринулась на кухню. Думаю, Малюта Скуратов, глава опричнины, правая рука и друг Ивана Грозного, боярин, который прославился на века крутым нравом и жестокостью по отношению к тем, кто занимался воровством, врал и изменял государю, мог бы искренне полюбить Валеньку, признать ее своей родной дочерью и каждое утро целовать в румяные щеки, приговаривая:
– Ах, девка, ох, молодца!
Глава 9
Для начала Валя выгнала всю прислугу, наняла людей в четыре раза меньше и заставила их в три раза больше работать. Расходы на хозяйство упали спелыми грушами на землю. Белье на кроватях теперь хрустело и пахло сиренью, Колины рубашки выглядели безукоризненно, из унитазов можно было пить воду, в саду все цвело и колосилось, налог на ежей государству перестали платить, парикмахера для белок более не нанимали. Горничные никогда не попадались на глаза хозяевам, повар каждый день готовил новые блюда, на какао не собиралась пенка, из шкафов спешно эмигрировала моль. Ну и так далее, всех радостей и не перечислить. Короче, в усадьбе началась новая жизнь.
Незадолго до свадьбы Ромин, ощущавший себя как все мужчины перед бракосочетанием зайцем, которого злые волки загнали в угол, сказал Валечке что-то резкое. Умная Федякина сделала вид, будто не слышала грубости. Она знала: семейная жизнь складывается удачно лишь у той женщины, которая умеет не реагировать на каждую глупость мужа и любит его за минуты раскаяния. Но тут вдруг после неприятных слов сына вскочила вечно витающая в облаках Елена Федоровна и стукнула маленьким кулачком по столу, так что с ее запястья посыпались на скатерть браслеты.
– Не смей хамить моей Вале! – гневно закричала она. – Она гений нашего очага, хранитель кассы и домовой! У меня теперь рукописи на столе не перемешивают. И если ты гонишь ее вон…
– Мама, – испугался Николай, ранее никогда не видевший поэтессу в праведном гневе и не слыхавший от нее не то что ругани, а даже скромного упрека, – мамуля, да я…
А мамуля схватила тарелку из антикварного сервиза и швырнула ее на пол.
– Если ты отправляешь Валюшу из дома вон, то мы с Мусиком уходим с ней! Идем пешком в Пекин!
Чихуа-хуа, услышав свою кличку, завыл. Елена Федоровна подхватила его.
– Пошли, дорогой. Нас, как короля Лира, гонят из родного дома. Замок Броуди! Просто замок Броуди! Дорогая, в чем нести Мусика? Сам он до Китая не дойдет.
– Леночка, у меня есть кенгурушка для собаки, – ответила Валюша, – повешу Мусика себе на живот.
Коля краем уха слышал про несчастного короля из пьесы Шекспира, а вот о книге «Замок Броуди» Кронина понятия не имел. Ромин по образованию финансист, но в тот день в нем неожиданно подняла голову генетика матери. Олигарх мысленным взором увидел бредущих по шоссе женщин: у Валеньки в кенгурушке болтается чихуа-хуа… мамуля спотыкается на каблуках, теряет браслеты… – и чуть не зарыдал.
– Мама! Я вас обеих очень люблю! Простите меня, дурака!
Елена Федоровна со стоном упала на диван.
– Мигрень! Ужас! Голову словно распиливают!
Валенька, сидевшая на четвереньках над руинами тарелки, ойкнула:
– Что случилось, дорогая? – бросился к ней жених.
– Собирала осколки и порезалась, – сказала Федякина. – Ничего, до свадьбы заживет.
– Бракосочетание вот-вот состоится, – подала голос из горы пледов поэтесса, – рана, возможно, и затянется, а вот как быть с душой? Слезы страданий чернее тучи закрыли все небо любви моей, и стали слезы… э… могучи… нет… приставучи… опять не то… нападучи… Боже, я потеряла дар стихосложения! Вот как аукается нервное истощение от скандала!
Коля посыпал голову пеплом и поступил так, как поступает девяносто мужиков из ста, когда заставляют жену и мать плакать, – Ромин ринулся в магазин. Обычно обиженная сторона получает букет, конфеты, торт… Мужчин почему-то переклинивает на цветах и сладостях. Хотя, наверное, это наименее затратный вариант в такой ситуации. Ну не притаскивать же в минуты раскаяния набор пластмассовых мисок для кухни, неприлично как-то… Но у Коли кошелек был бездонный, поэтому мама получила шубу из леопарда, а Федякина бриллиантовое колье.
Через год после бракосочетания свекровь попросила невестку:
– Валенька, помоги Катюше Волкиной наладить дом. Муж злится, что она с хозяйством не справляется.
Федякина охотно откликнулась на ее просьбу и через пару месяцев навела порядок в чужом особняке. Потом уже Катя примчалась к Вале умолять ее приглядеть за усадьбой своей матери…
Спустя пару лет Валя стала самым востребованным кризисным управляющим и получает за свою работу большие деньги. Коля иногда шутит:
– Если я вдруг разорюсь, ничего у нас не изменится, мы на Валюхины доходы без проблем проживем.
Требуя солидной оплаты, Валентина ее полностью оправдывает, потому что после того, как она покидает ваш дом, все там работает как часы. Сколько народа мечтает заполучить Валеньку к себе навсегда, и не счесть, но подписывая с клиентом договор, она обычно предупреждает:
– Срок моей работы три-четыре месяца. Ночую я всегда дома, приезжаю к вам в шесть утра, уезжаю в десять вечера.
У Валюшки безупречная репутация. Она никогда не болеет, не опаздывает, не повышает голос, не злится, никого не ругает, не пьет, не курит, легко находит общий язык со всеми, может легко уговорить людоеда стать вегетарианцем, но берет только тех клиентов, которые ей нравятся. А еще Федякина четыре раза в году улетает куда-нибудь на край света и проводит там семь дней без любимого мужа, компьютера и телефона. Я отлично знала, что сейчас Федякина отправилась в Индию в какой-то богом забытый штат. Но она должна была вернуться несколько дней назад.
– Эй, ты меня слушаешь? – ворвался в уши голос Валюши.
– Ага, – ответила я.
– Ну так как?
– Что? – спросила я.
– Тебе кланялась моя свекровь, – засмеялась Валя. – Елена тоже вроде в разговоре участвует, а сама о своем думает, рифмы складывает. Ты же небось сейчас кого-то убивала!
– Нет, – вздохнула я, – в голове ни одной конструктивной мысли.
– Ладно, повторяю, – чуть громче произнесла Федякина. – У меня форс-мажор. Просто кошмар! Здесь наводнение, и я не смогла вовремя уехать в Дели. Опоздала на самолет. Окажусь в Москве не раньше чем через шесть дней. Жуть!
– Неприятно, но не трагично, – возразила я, – твой отпуск на сей раз будет длиннее.
– Вилка, ты не понимаешь! Моя репутация погибнет! Ведь я никогда не подвожу клиентов! Сегодня в семь вечера к Эмме Крамовой должна прийти домработница. Ты ее знаешь?
– Ни Эмму, ни горничную, которая к ней явится, никогда не видела, – заверила я Валю. – Хотя имени прислуги не знаю, может, мы где и сталкивались.
– Ужас, ужас, ужас! – затараторила Федякина. – Беда хуже разгрома Кутузова под Москвой!
– Ничего не понимаю, – честно сказала я.
– Объясняю коротко, но ясно, – продолжала Валя. – У меня теперь открыто бюро подбора персонала «Идеальные работники». Я никого ни разу не подвела. Думала, прилечу вовремя и сегодня к Эмме горничную пошлю. Но застряла в Индии. В общем, Вилка, придется тебе ехать к Крамовой вместо той домработницы.
– Ты хочешь, чтобы я работала у Эммы? Пока ты не вернешься? – ошалела я.
Из трубки раздались горестные всхлипывания Валентины.
– Вилочка, таракашечка, выручи!
Я попыталась отбиться от задания:
– Я договорилась написать для одного человека книгу, поэтому с утра до пяти вечера сижу в архиве. Бросить рукопись не могу, подписала договор.
– И не надо, – обрадовалась Валя, – Эмме нужен человек с восемнадцати часов. Дело ерундовое – за покупками сбегать, чай ей заварить, пол помыть, белье погладить. Вилочка, ты же когда-то была домработницей.
– Было дело, – согласилась я, – но…
Продолжить мне не удалось. Дверь кабинета распахнулась, оттуда выбежала медсестра. Увидев меня, она остановилась.
– Вы живы?
– Конечно, – сказала я, – и в ближайшие лет сто уходить к праотцам не собираюсь.
Ксения начала истово креститься.
– Слава богу!
В коридоре послышались шаги, я увидела стройного мужчину лет пятидесяти в костюме и рубашке с галстуком.
– Где тело? – спросил он.
Я разинула рот, Ксения показала пальцем на дверь библиотеки.
– Там.
Раздался стук каблуков, теперь ко мне приближались две молодые женщины с чемоданчиками в руках.
– Куда нам, Виктор Николаевич? – спросила одна из них.
Мужчина распахнул дверь.
– Сюда.
Прибывшие отправились в кабинет, я двинулась за ними и увидела Веру Васильевну, лежащую на полу. Около нее на коленях стояла Анна Семеновна.
– Я положила ее на твердую поверхность, – пробормотала врач, – но у меня же не реанимация, ничего подходящего с собой нет. Летальный исход, Витя. И у той, что раньше увезли, тоже exitus letalis[6]. Странно, да?
