Татьяна Устинова
Детектив в пути

Полная версия

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Инна Бачинская. Любовь, обман и экзотика

Отправимся, о душа, в Индию! Там оживают мифы Азии и древние сказки…

Уолт Уитмен

Отправимся в Индию

Трещат сосновые дрова, распространяя пряный запах смолы; пламя вырывается за решетку камина – от него идет тепло, и дерганый красноватый свет наполняет комнату. Люстра не горит; на журнальном столике, кривовато сбитом из старых досок в стиле рустик, стоят открытая бутылка красного, бокалы и глубокая тарелка с крупно нарезанным ананасом. Аромат смолы смешивается с запахом ананаса и тонким, чуть кисловатым винным в невероятно приятный носу коктейль. Уюта добавляют завывание ветра и малиновые, постепенно гаснущие блики заката в окне. Весь день барабанил снег с дождем, а под вечер вдруг ударил морозец, поднялся ветер, и пробились сквозь морок закатные сполохи. И сразу чувство уюта… хорошо! Да, еще маленькая сизая елочка у окна, с единственным золотым шаром. Причем живая, в кадке, в роли домашнего цветка. Новый год все-таки.

В выключенной духовке доходит до полной готовности блюдо с экзотическим названием бирьяни. Снег, ананас, бирьяни и тринадцатое января на календаре…

Что бы это все значило, возможно, спросит читатель. И ответит сам себе, загибая пальцы: во-первых, старый Новый год; во-вторых, романтик ждет любимую женщину или, наоборот, романтически настроенная женщина ждет любимого мужчину; в-третьих, мизантроп собирается отмечать сам, а три бокала на кривом столике – для дополнительной радости, как напоминание, что никто не припрется! Тем более в один из бокалов налито вино, и он, хозяин, время от времени меж домашних забот делает глоток-другой. Больше никаких интересных мыслей.

На самом деле ни то, ни другое, ни третье. На самом деле мужчина, далекий от романтики, приземленный реалист и где-то циник, ожидает друзей на ужин. То, что при свете камина – никакая не романтика, а досадная случайность, из-за перегоревших пробок. Вырубило буквально пару часов назад, угораздило же! Вот так и получилось. Часто мы неверно толкуем происходящее и смыслы: смотрит печально, глазки опущены, общая интересная бледность… ах, что же случилось? Несчастная любовь? Ограбили? Выгнали с работы? На самом деле болит живот.

Не тот Дима Щука человек, чтобы гулять на старый Новый год при свете камина! Как художник, он любит, когда много света. Нет, оно бы и ничего раз в году, но все-таки темновато, особенно на кухне, куда свет от камина добивает слабо, – все летит на пол, рассыпается и хрустит под ногами, отчего идет мороз по коже. А свечей нет, никто не предполагал и не закупил, приходится действовать с фонариком, а он старый, и его нужно все время трясти, чтобы оживить батарейку. Хорошо все-таки, что есть камин! Гордость Димы и мечта всей его жизни. Последнее с себя снял, образно выражаясь, и отдал! Хорошо, что в лесу полно дров.

Дима живет на краю Ельницы, одичавшего лесопарка, который постепенно застраивается коттеджами и виллами. Цена на землю запредельная, а ему обломилось почти задаром. Махнулся с гражданской женой: ей Димина двушка в центре, ему развалюха ее покойной бабушки. Они продержались вместе полтора года, большой срок для художника, ведущего богемный образ жизни. Да и то исключительно благодаря терпению и добродушию этой женщины – она все надеялась воспитать из него примерного мужа, который ночует дома, носит тапочки с помпонами и не спит до обеда.

Богемный… Что представляет себе читатель, когда слышит про «богемный образ жизни»? Ну, как водится, оргии, тройки с бубенцами, шикарные женщины, лиловые негры, Париж… каждый – свое, вспоминая иностранных классиков. Это не про Диму. Дима Щука – фамилия такая, если что, – прост как лопата и незатейлив как грабли. Ходит в растянутом свитере и потертых джинсах, так как ему плевать на внешний вид; непредсказуем и на окружающую действительность смотрит с точки зрения цвета и формы. Причем при виде чего-то интересного уставится, замрет, даже рот раскроет, а пальцы уже ощущают кисть. Еще добавить сюда громкий, сиплый, очень неприятный голос, особенно при волнении, тем более никаких сдерживающих центров – выбрасывание всего, что в мыслях.

Все это производит странноватое впечатление на тех, кто мало знаком с Димой, а те, кто знаком хорошо, не обращают внимания, потому что парень он добродушный, незлой и хороший товарищ. И художник отличный, можно сказать. Женщины его любят, так и летят как пчелы на мед, строят планы при виде простецкой Диминой физиономии. А все почему? Да потому, что Дима красив, этого у него не отнять. Рост, разворот плеч, локоны, глаза цвета болотного мха, метровые ресницы, бровка играет… как взглянет исподлобья и усмехнется… а-а-а! Причем без всякого умысла с его стороны, он даже не подозревает! А сердце замирает, и руки сами тянутся схватить и оставить себе. Но потом начинаются неожиданности…

Да, так о чем мы? Поменял свою двушку в центре на старый перекошенный домик Бабы-яги, чудом не падающий под снегом или в непогоду. Но… лес вокруг! Одичавший сад с корявыми яблонями и булькающим ручьем, а под самым раскидистым деревом полянка-пятачок с ландышами! Диме повезло – они разбегались весной, и бедная женщина, ни на что не надеясь, предложила ему съездить посмотреть на дом…

Дом! Громко сказано. Дима поехал, исключительно чтобы напоследок сделать ей приятное, а еще не сумел убедительно отбрыкаться. Был конец мая, вечерело, из леса тянуло сыростью и прохладой; он споткнулся на неровной веранде, заглянул в трухлявые сенцы, стукнувшись головой о низкую притолоку; постоял посередине комнаты с кривыми стенами и тусклыми оконцами. Потом зашел за… дом, с позволения сказать, встал там, озираясь, и тут вдруг… о чудо! – упоительно-сладкий зеленый дух цветущих ландышей накрыл его с головой. У него даже слезы навернулись и мороз по коже… аллергия, не иначе. Он стоял и вдыхал… вбирал в себя дух ландышей, а слух уже различал плеск ручья, писк потревоженной птицы, шорох листьев…

…Дима открыл духовку и вытащил чугунный казанок. Приподнял крышку, заглянул, потянул носом и решил, что бирьяни готово… или готов – черт их разберет, эти лексические заимствования. Выключил газ. Зачерпнул ложкой, попробовал, охнул и зашипел – горячо да и перец! Потом разложил на журнальном столике сувениры и кипу рисунков, сел на диван, отпил из бокала и принялся ждать гостей.

Он задремал, и перед мысленным взором замелькали немые картинки, как в слайдоскопе: клац, клац, клац…

Клац! Сползание по трапу на полусогнутых в ослепительное солнце, море света, незнакомые запахи и горячую парниковую влажность. Белозубая улыбчивая красотка-таможенница в белом сари с золотыми погонами; он сам с открытым ртом, застывший, потрясенный; возвращающий в реальность тычок Артура в спину…

Клац! Мгновенный холод аэропортовского павильона, сумасшедшие запахи благовоний – ванили и сандала, пестрый человеческий рой, смуглые усачи в военной форме с золотыми аксельбантами, шлепок штампа в паспорт. Слезы восторга и шмыгание носом от обилия впечатлений…

Клац! Толпа встречающих, гид, небольшой, очень смуглый, в белом костюме и черном тюрбане, с плакатом, где перевранная до полной нечитаемости фамилия: «Mr. Golyvaуts» вместо Головатый. Дима ухмыльнулся во сне…

…Разбудил стук в дверь – звонка не было, и вешать Дима не собирался, так как его эстетическое чувство восставало против искусственных звуков в природной среде, как он объяснял тем, кто спрашивал. Самое главное в его жизни – камин, а еще студия, пристроенная с восточной стороны, почти полностью стеклянная, а щелястые окна, волнистая крыша, скрипучий гуляющий пол – так не суть. Не нравится – не смотрите. Тем более звонок!

Он открыл. Это были Эля и Лапик, ожидаемые друзья. Эля в шубке и белой вязаной шапочке с помпоном, денди Лапик в дубленке и клетчатом кепи. Ну, как водится, радостный визг Эли насчет Диминого загара, общего возмужания, выгоревших локонов и белой ситцевой туники с разрезами, расшитой по вороту золотыми восточными узорами, с ситцевыми же штанами-алладинами, синими, в восточных огурцах. Лапик снисходительно улыбался…

Лапик – образец такта, выдержки и манер, и похож он на классического англосакса с английским юмором, в клетчатом кепи с ушами… у него даже трубка есть, хотя он не курит, – для имиджа. Достойнейший человек! Пять иностранных языков, интеллект, лоск… Переводчик. Они с Элей коллеги… гм… даже больше, правда, уже в прошлом. Сейчас просто друзья. У Лапика… – вообще-то он Леонид – семья, дети, жена… собака, наконец. А Эля – в вязаной шапочке с помпоном!

Правдоруб Дима однажды сказал, что она похожа на шкафную моль, понимай, такая же бесцветная, причем одежка в масть. Но человек хороший, гуманистка, подкидывает на приюты для бездомных животных. У Димы руки чешутся «накрасить ей физию»… Он так и говорит: «Эль, ну давай, а? Тени, чуток пастелью, задатки у тебя нормуль, выделим глаза, скулы… ну хоть разочек, а?» Но Эля только отмахивается. Кстати, Лапика Дима набросал на ходу, за пару минут: с большим аристократическим носом, иронически приподнятой бровью, в клетчатом кепи и с трубкой в зубах. Лапик поморщился, дернул бровью, но был польщен.

– Димыч, ну ты устроил! – иронически произнес он, стаскивая с Эли шубку. – Вот так, ни с того ни с сего, рвануть на край света! Но если честно, я тоже не отказался бы, и вообще…

– И я! – вылезла Эля. – А то этот снег с дождем достал уже! Там хоть тепло? Ты похудел, и загар шикарный! Одежда оттуда? Красивая туника! Штаны просто класс! А почему ты босиком? В Индии так ходят?

– Тепло?! – Дима захохотал. – Плюс пятьдесят и влажность сотка! Не, это я случайно. Один сандаль залетел под диван, не успел достать. Прошу! – Он сделал размашистый жест рукой. – Бирьяни ждет!

– Кто ждет? Ой, а почему темно? И чем это пахнет?

– Индийское национальное блюдо, – объяснил Лапик. – Вроде плова. Пахнет благовониями, вон дымится, видишь? В банке из-под майонеза. Действительно, а почему темно? Для романтики?

– Пробки вырубило, будем гулять с камином. Свечек тоже нету.

Лапик уселся на диван, рассмотрел три бокала и спросил:

– Нас трое? А Неда?

– Укатила к дойчам, там у нее сестра.

Неда – подруга Димы, они то разбегаются, то сбегаются…

– Ну и прекрасно, мы своей компанией, – сказала Эля. – Ой, ребята, я так рада! Димочка, ты какой-то другой, загорел… и эта туника! А штаны вообще отпад! Экзотика! И благовония, и ананас…

– Вы еще вместе? – спросил Лапик. – Интересный запах! Сандал?

– Сандал! Там везде палочки понатыканы, курятся из каждой щели. Сандал самый тонкий… до слез прошибает! Пока вместе… вроде бы. Не знаю, если честно.

– Не будем о грустном! – сказала Эля. – Можно мне вина? Ой, котик! Какой большой! Мой Атос тоже вырос. Гарфилд, кажется? – Она погладила кота, спавшего за подушкой. Тот проснулся, потянулся и полез к ней на колени.

– Ага, Филька. Гони его, он линяет! Брысь! – Кот и ухом не повел.

– Зимой?

– Все время. Витаминов, видать, не хватает. Купил ему рыбий жир – не пьет, зараза! Поцарапал, – Дима показал след на руке.

– Может, хватит? – не выдержал Лапик. – Рассказывай лучше про Индию! Кстати, там у тебя бутылки на веранде, забыл?

– Почти две недели в Индии! – вздохнула Эля. – Я бы не отказалась. Какие бутылки? Я не заметила.

– Не забыл, холодильник навернулся. Я бы еще остался, честное слово! Это абсолютно другой мир, опомниться не могу! До сих пор перед глазами! Заболел прямо.

– Лихорадкой? – испугалась Эля.

– Образно выражаясь, – пояснил Лапик. – Все, кто там был, мечтают вернуться.

– Я тоже мечтаю! Там такие краски, цветы… а женщины! В сари! Есть в европейских шмотках, но большинство в сари. Думаю, через год, сейчас лучшее время, а то летом ливни. А это вам, сувениры!

Дима протянул одну из пестрых торб с журнального столика Эле, другую Лапику.

– Ой, спасибо! – вспыхнула Эля. – Что это? – Она достала из торбы бледно-голубую ткань, развернула и ахнула: – Платье?! Ты подарил мне платье? Какая прелесть! С вышивкой! Димочка, спасибо! – Она вскочила и расцеловала его.

Лапик меж тем вытащил из своей торбы бронзовую статуэтку танцующего божества.

– Шива Натараджа! Спасибо, Димыч! Прямо не знаю… угодил! То, что называется идеальный подарок! Поставлю у себя в кабинете. Как подумаешь, какая страшная древность… и до сих пор живо. Позы, танец… совершенство!

– Элька, надевай давай! – скомандовал Дима. – Увидел на манекене и подумал: как раз для тебя. Это их ткацкие промыслы, тонкий хлопок, расшитый шелком. На плечах бантики.

– Прямо сейчас?

– Ну! Иди в спальню!

Эля удалилась. Мужчины остались одни. Дима разлил вино.

– За возвращение!

Они выпили.

– Поверишь, я еще там, – сказал Дима. – Никак не привыкну… Это другая планета! В гостинице на нас надели гирлянды из желтых цветов, прикинь? Аж голова кругом. И женщины потрясающие! Идет… как натянутая струна! Гид сказал, генетика, привыкли таскать на голове тяжести. Походка… танцуют! В сари… как оно только на них держится! Пять метров! Яркие насыщенные тона… красный, синий, оранжевый, голубой… прямо радость на душе! В золоте, звенят браслетами, сизый дым… благовония везде! Ваниль, сандал, кориандр… Я три дня чихал, пока привык. Базарчики, горы фруктов… краски обалдеть! Сумасшедшие колера! Галдеж, гомон и коровы на улице… прямо в Дели! С колокольчиками и золотыми рогами! И не боятся ни хрена, лежат себе поперек улицы, их угощают… банан, кусок дыни, лепешка. Темно-коричневые, шерсть блестит! Жуют, глаза бархатные… Корова как идея красоты, а не кусок мяса. А в храм можно только босиком, мрамор от солнца раскаляется, надо прыгать… обжег ногу на хрен, потом хромал целый день. Полно статуй богов, запахи опять аж до слез, струйки тянутся к потолку. Приношения горкой – рис, цветы, разноцветные нитки, бусы. И лингам! – Дима понизил голос. – Знаешь, что такое лингам?

– Знаю, – сказал Лапик. – Камасутра, секс как искусство…

– Точно! И перед ним тоже гора подарков, просят детей и мужской силы, представляешь? Храм любви… Ну, скажу я тебе… тысячи лет, кто построил, не знают, в джунглях… обезьян полно, так и кидаются, одна сперла у меня очки, покусала и выбросила! Там такие позы… я глазам не поверил! Акробатика! – Дима оглянулся на дверь спальни. – Наш секс и близко не стоял! Все другое, даже глазам больно. Храмов полно, сумасшедшая древность! Бродячие факиры с коброй, и она танцует… жуть! Говорят, им зубы вырывают. Глаза разбегаются, привез рисунки… сотни три…

Скрипнула дверь, и появилась сияющая Эля в голубом платье! Мужчины уставились одобрительно; Эля, сделав книксен от смущения, сказала:

– Вообще-то оно летнее! Как я вам?

– Элька, это твое! Димыч, молодец! – похвалил Лапик. – Прекрасное платье… и эти бантики на плечах! А вышивка…

– Бретельки можно поднимать и опускать, – сказала Эля. – Очень удобно.

Она стояла перед ними как на сцене, тощенькая, с очень белой кожей и взъерошенными перышками на голове, разведя руки в стороны, напоминая страшненькую дизайнерскую куклу. Дима вытащил из кармана штанов синий атласный мешочек и вытряхнул на ладонь бусы, сверкнувшие в бликах камина, протянул Эле:

– Это тоже тебе! Аметисты и сандал. Камни практически нешлифованные и резные бусины…

Эля ахнула:

– Какая прелесть! Димочка, это же страшно дорого! – Она надела бусы, потянула носом: – Как пахнут! И тяжелые…

– Не очень дорого, там сухой закон. За банку отдают полбазара, – простодушно объяснил Дима; Лапик ухмыльнулся. – Артур меня чуть не прибил! Он считает, что от заразы надо было принимать прямо с утра. А я как увидел… это шедевр! Какой-то уличный торговец, за копейки! И фигурок полно, будды, слоны, божества из нефрита, сандала, мрамора… Я выменял Ганеша с головой слона! Из мрамора. И бусы тоже себе взял, сейчас! – Он достал из кармана еще один атласный мешочек, красный, вытащил бусы, надел. – Разноцветный агат. Он мне еще серьгу подарил, надо будет проколоть ухо. Мы типа подружились… маленький, черный, зубы белые…

– Одну?

– Ну! Одна даже интереснее. Хороший народ, смеются, спрашивают откуда… Нищих много, живут в коробках… мы проезжали на автобусе. – Дима вздохнул. – Элька, не замерзнешь?

– Нет! – Эля уселась на диван. – Шикарно смотришься в бусах, Дим. А мне вина? Теперь хочу рисунки!

…Они рассматривали, Дима объяснял:

– Это Тадж-Махал, Агра. Один как будто висит в воздухе, другой отражается, вон длинный водоем, как в зеркале. Построил царь Шах Джахан в честь любимой жены Аз-Мумтаз. Любовь была страшная, двадцать детей! У чувака целый гарем, а он всю жизнь любит одну. Аж мороз по коже. Попросил сына построить ему такой же, только черный, напротив. Тот обещал, но не построил. Я бы лично делал сразу на двоих, детям пофиг. Белый мрамор, инкрустация кабошонами… аметисты, гранаты, опалы, причем внизу выковыряны, куда народ лапами достал. Я как сел на траву, так сразу и отключился. Нирвана! Нет таких слов, понимаете? Я и Тадж-Махал. Ничего не соображал, только смотрел… челюсть отвесил. Говорят, симметрия до миллиметра, я вообще-то не люблю, но… но… не передать! Спустился в подвал, там ее гробница, а рядом его, сдвиг в симметрии. Я и понятия не имел, что там правили моголы, Агра была ихняя столица. Думал, всю дорогу индусы. Арик сказал, если я сию минуту не встану, он уедет на фиг один. Я его послал и хотел остаться на ночь, говорят, в лунном свете нереальная фантастика, но там закрывали и нас вып… вывели. Шел и оглядывался… до слез! Поклялся себе, что вернусь! Подохну, а вернусь!

Дима прерывисто вздохнул; Эля погладила его по голове…

– Это корова! Это дормен в униформе, это женщина из гостиницы, увидела, что я набрасываю, остановилась… улыбается. Это Арик в гирлянде, хотел снять, сказал, что выглядит как идиот в цветочках. А я свою носил до вечера. Это свадьба… невеста в красном, море цветов… Это слон! Арик катался, говорит, страшновато, высоко и качает! Здоровый такой слонище, сверху ковровая попона и будка с сиденьем, всё в бусах, гирляндах… культ животных! Вот Арик наверху, вцепился, морда кислая. Это обезьяны, мелкие, как кошки, шустрые, так и сигают. Трогать нельзя, священные твари, верещат, прыгают… в любом парке десятки! Говорят, съедают половину урожая. Это Красный форт, дворец… не помню чей, там их полно. Храм! А вот это… Кто знает, что это?

– Железная колонна, должно быть, – сказал Лапик, рассматривая набросок. – Кутб-Минар.

– Точно, – разочарованно сказал Дима. – Откуда ты знаешь?

Лапик загадочно улыбнулся и промолчал.

– Он у нас все знает, – сказала Эля. – Страшно умный. Эн-цик-ло-пе-дист. А что за колонна? В чем прикол?

– Полторы тысячи лет, и не поржавела. Чистое железо! Говорят, из космоса. Получить такое на Земле нереально даже сейчас.

– Ага, интересно. А настоящего йога видел?

– Видел! Красавец мужик, аж не верится, что такие бывают, весь в белом… глазищи, брови, стать… Как глянет, аж мороз по шкуре! У нас в гостинице был прием, ну, там фонтан, живая музычка, снэки… Рассказывал про йогу, говорит, хрен у вас в Европе, а не йога, разве что нос полоскать соленой водой от насморка. Генетика не та, дух не тот, мозги тоже не те… сильно много суетитесь и жрете!

– Между прочим, я состоял в обществе Рериха, – заметил Лапик. – Еще студентом. Люблю его картины.

– Ну да, ничего, – согласился Дима. – Передают атмосферу. А еще танцы! Ну совсем не так себе представлял! Думал, вроде фольклорного балета, а на самом деле крупные тяжелые тетки, бьют босой пяткой в пол, аж гудит все! Браслеты звенят, колени полусогнуты… пластика сумасшедшая! Даже глазами танцует! Я ее тоже набросал… в разных позах! Танец как тяжелая работа, ритуал… и древность страшная! – Дима нашел рисунки. – Вот!

Некоторое время Лапик и Эля рассматривают рисунки танцовщиц…

– Я тоже представляла их иначе, – сказала Эля. – А чем вас кормили?

– Рис, баранина с овощами, буйвол… все горит, глаза на лоб вылазят! Я как хватанул в первый раз, думал, все, хана! Еле отдышался. Потом привык. Картошка у них тоже есть, я и не знал, думал, один рис. Хлеб как полый шар, надкусишь, и воздух выходит. А манго лясси! Нектар! Между прочим, я вам приготовил блюдо, специально записал рецепт. Только, наверное, карри многовато, привез целую банку. Эль, доставай тарелки!

– Мы тоже кое-что прихватили! – Леонид поднялся. – Элька захотела шампанское и торт. Я пока вынесу на веранду, пусть остынет.

Дима достал из духовки казан с индийским блюдом и стоял, держа на весу; он крикнул Эле, чтобы достала блюдо, быстрее, а то горячо! Опрокинул казан над блюдом и потряс.

– Пахнет вкусно, – заметила Эля. – А какое мясо?

– Черт его знает, купил какое-то на базаре… вроде свинина. Главное – карри. Тарелки нашла?

– Нашла. Что еще?

– Овощи-гриль, купил в полуфабрикатах, еще копченое мясо и хлеб! Садимся!

– Знаете, если гостиница попроще, то можно сэкономить, так студенты катаются, – сказал Дима, когда они уселись вокруг журнального столика. – А пожрать можно и фрукты с базара, бананы, там, манго, лепешку купить. А воду надо в бутылках, заразы полно. Им ничего, а нас может прихватить. Арик снобяра еще та, гостиницы минимум четыре звезды, то, се, типа надо для представительства. Чаевые кидал нехилые, а когда обслуга расшаркивалась, мол, мистер, сэр, сааб джи, сенк ю вам до самого пола, он аж таял! Корчил миллионера, а они четко просекают, подыгрывают, а он и рад.

– Можно узнать, какова была цель вашего путешествия? – спросил Лапик. – С чего вдруг Индия? Твой Артур Головатый торгует антиквариатом, насколько я помню.

– Точно! У него магазин «Старая лампа», – вылезла Эля. – Я была!

– Ну да, антиквариатом. А сейчас хочет начать торговлю всяким барахлом, познакомился в инете с какой-то индийской компанией, они позвали, оплатили пять дней в Мумбае и перелет. А мы сначала в Дели и Агру за свой кошт, чтоб осмотреться, потом к ним. Я типа консультант, Арик в искусстве не шарит, и вкусы жлобские.

– Какие именно товары?

– Поделки из дерева и камня, украшения, фигурки, посуда… и еще что понравится. Платья, например.

– Думаешь, пойдет у нас?

– Хрен его знает! Если бы не поехал, ни за что не купился бы. А так… мне все у них нравится! Я подсказал кое-что, сумки из верблюжьей кожи, специи, четки из сандала, шкатулки… шелковые платки тоже. Экзотика, одним словом. Арик считает, что пойдет. Посмотрим. – Дима помолчал. – Так! Все стынет, берем и накладываем! – скомандовал он. – Самообслуживание. Кому чего налить? Элька?

– Мне белое! Ну-ка, ну-ка, что за штука! – Эля попробовала бирьяни, охнула и замахала руками.

– Я же говорил, не хапать сразу, – сказал Дима. – Понемножку! На, запей!

– За возвращение! – Лапик поднял бокал с красным. – Завидую белой завистью, Димыч.

– Можем махнуть вместе, – сказал Дима. – Я по-любому туда вернусь.

– И я с вами! – сказала Эля охрипшим голосом, утирая слезы. – Хочу посмотреть на йога и Тадж-Махал. И на священных коров.

Они выпили.

– Арик тоже мылится… – обронил Дима, и что-то было в его голосе… что-то такое…

Чуткий Лапик уловил сигнал и тут же спросил:

– Как вы с ним уживались? Ты говорил, у него характерец… Нормально?

Дима ухмыльнулся; сунул в рот ложку с бирьяни:

– Между прочим, они кушают рис руками… даже в ресторане. Там чашки стоят, чтобы мыть руки, а он хлебанул! – Дима захохотал. – Ну как? Ничего?

– Очень вкусно, – похвалил Лапик. – Так что Арик?

– Арик-кошмарик… – Было видно, что Дима колеблется, это заметила даже простодушная Эля.

– Дим, что с Ариком? – спросила она. – Напился из чашки для рук – и что?

– Арик влюбился! – бухнул Дима.

– Как влюбился? – ахнула Эля, трепетно относящаяся ко всему, что касалось любви. – В кого?

– В индианку! Зовут Амрита или просто Рита.

– Бессмертная! – заметил Лапик. – Красивое имя.

– В самом деле влюбился? – уточнила Эля.

– Еще как! После Дели мы полетели в Мумбай… я не знал, что это бывший Бомбей! Говорят, индийский Чикаго, небоскребы, бизнес, мафия. Народу туча, под двадцать миллионов! Арика сразу ограбили, еще в аэропорту! Сперли мобильник. Ну, встретили нас, привезли в офис, всякие церемонии, Арик щеки надувает, господин Сингх в чалме кланяется, сели обсуждать… все такое. Чай подали какой-то особенный. Я особо не вникал, смотрел из окна, там шестнадцатый этаж, весь город как на ладони. Муравейник! Никакого сравнения с Дели и Агрой. Какой-то закопченный, улицы узкие, народу не протолкнуться, машин до фига. Шум, аж уши закладывает, машины сигналят, люди орут, зазывалы хватают за рукав и тянут в лавку, рекламы бьют по голове. И жара! Жарища просто дикая! И влажность, дышать нечем, с тебя льет в три ручья! Мы бегом проскочили по центру, для общего развития, и назад в гостиницу. А вечером прием у него дома… громадный домина, чисто тебе дворец, палаты, позолота, много цветов, благовония, деревья в кадках… Собралась вся семья, человек двенадцать, дети, родители, жена, сестры… живая музыка! Пригласили музыканта, инструмент вроде лютни, сидел на помосте, тренькал. Причем подают только воду и соки. Я думал, из-за жары, спросил, а господин Сингх сказал, религия не позволяет. «А у вас?» – спрашивает. У нас, говорю, тоже не позволяет, а как же! Очень приветливые, чувствуется, что не притворяются, и правда им интересно, и радуются. Старшая дочка… красотка! Зовут Малика. Глазищи во! Тоненькая, гибкая, косы до пят, малиновое сари и вся в золоте… Арик меня локтем, козлина, шепчет: «Веди себя прилично», – а я как идиот, смотрю и смотрю! Потом не выдержал, достаю из папки бумагу, карандаши… прикладываю руки к груди на ихний манер, кланяюсь, киваю на карандаши и на нее, можно? Они так смеялись! Подарил им набросок, они обрадовались, опять смеются, рассматривают, кричат. Она сидит красная, глаза опустила, а потом как стрельнет в меня! Вернулись в гостиницу, Арик мне втык сразу, говорит, опозорил перед деловым партнером, пялился, а у них не принято. Девушка как девушка, ничего особенного, лично ему нравятся блондинки. Блондинки! В Индии!

– Так кто из вас влюбился? – спросил Лапик. – Ты или Арик?

– Арик, в Махабалипураме…

– Где? – переспросила Эля. – Это что?

– Городок на юге, вроде курорта. Господин Сингх предложил нам до отъезда отдых на океане, у него там бунгало. Арик разнылся, что это из-за меня, чтоб не пялился, гад. Мы и полетели. Я как увидел океан… – Дима сделал паузу и глубоко вдохнул. – Это же… охренеть! Песок и волны! Полоса почти белого песка на мили и пустой океан… один или два паруса на горизонте. И людей ни души. Нереальная жара, свободно дышишь только часиков в пять-шесть утра, потом сиди в бунгало и носа не высовывай. С закрытыми окнами. Бунгало из темного дерева, маленькие зеленые ящерки бегают по стенам и потолку… называются гекконы. А под вечер выползаешь на пляж и до утра на океане! На песок не ступить, раскалился за день… опять обжегся! – Дима помолчал от избытка чувств. – Это что-то! Не передать… Накатывает и уходит в песок… и так миллионы лет! Ш-ш-ш на берег и обратно! – Он сделал плавный жест рукой. – Как шепчет… Миллиарды! Сливается с горизонтом… В шесть вечера уже кромешная темень, потому что экватор! Без фонарика до бунгало хрен доберешься. И звезды! Таких звезд нигде больше нету! Низкие, большие, можно потрогать… это… это полный абзац! Ни земли, ни верха, ни низа… одни звезды. Куполом над тобой! А ты… ты никто, букашка, но тебя впустили, понимаете? Такое чувство… летишь среди звезд! Тебе разрешили посмотреть! И благодарность… прошибает аж до слез! В океане светляки как звезды, волна накатывает, они гаснут, откатывает, и сразу новая… как будто он дышит! И опять звезды до горизонта… непонятно, где океан, а где небо. Иногда падают… летят в океан и тонут…

Дима снова замолчал; Лапик и Эля тоже. Лапик налил вина:

– Предлагаю выпить за возвращение!

– Я вернусь! – убежденно сказал Дима. – Похалтурю годик и вернусь!

Они выпили.

– Так в кого он влюбился? – напомнила Эля.

– В гидессу Амриту. Пошли купить экскурсию, а там она. Арика прямо заткнуло, рот открыл, забыл все английские слова… – Дима ухмыльнулся. – Готов! Причем не блондинка.

– Красивая?

– Потрясающая! С зелеными глазами, в зеленом сари, звенит браслетами, улыбается. Фигурка точеная. А походка… офигеть! Песня! Арик сразу мозгами двинулся, начисто башню снесло. Они потом все время за руки…

– Красивее Малики?

– Малика девочка, а Рита вамп! Была с нами весь день, и следующий, и еще, до самого нашего отъезда. Там две спальни, у меня своя, ну а они…

– Она осталась с вами на ночь? – ахнула Эля.

Лапик рассмеялся:

– Она, надо думать, осталась с Ариком. Взрослые люди…

– Но ведь он женат!

– Ты, Элька, как ребенок, честное слово! При чем тут жена, если любовь? Он не предлагал ей уехать?

Дима пожал плечами:

– Я бы не удивился, если честно, он совсем слетел с катушек. Хотел остаться, но потратился, пришлось возвращаться. А здесь снег с дождем все время. – Дима вздохнул. – И пробки вырубило.

– А она тоже влюбилась? – спросила Эля.

Дима пожал плечами:

– Ну, наверное. Я не хотел им мешать, спал на лежаке на пляже. В семь утра окунался… вода как из чайника! Потом шел в кафе, брал чай и лепешку, ничего больше в горло не лезло. Потом ходил по городу… по паркам, смотрел храмы… Перебежками из тени в тень. У них там падающий камень, громадный валун! Сейчас! – Он порылся в кипе рисунков, лежащих на полу под столиком, вытащил один и протянул: – Вот! Как он там висит… черт его знает! Должен упасть, но почему-то висит. – Эля и Лапик некоторое время рассматривали рисунок с падающим камнем. – А вечером снова на океан и до самого утра. Один! Лежал, смотрел на звезды, и такое счастье накатывало… Их почти не видел. Предложил ему остаться еще на неделю, так этот придурок хлопнул все бабки… сдуру купил камни!

– Какие камни? – спросила Эля.

– Два сапфира, рубин и изумруд. Признался не сразу… да мы почти не виделись. Как оказалось, какие-то особенные, страшно дорогие, по двадцать карат…

– Он собирается торговать камнями?

– Черт его знает, что он собирается. Говорю же, я только потом узнал, все втихаря, тайком. Там с десяток бунгало, отдыхают богатые. Приехал ювелир, привез одному камни, как договаривались, а клиент передумал. Он рассчитывал на сделку, летел из Мумбая, а тут облом. Оказалось, знакомый Риты, они столкнулись в ресторане. Арик попросил показать… ну и купил, тот уступил пятнадцать процентов. И мы полетели на хрен домой.

– А что он с ними собирается делать? Продать?

– Понятия не имею. Теперь уже по барабану, потому что…

Они вздрогнули от стука в дверь; переглянулись.

– Ждешь кого-нибудь? – спросил Лапик.

– Деда Мороза с подарками! – хихикнула Эля, наливая себе вина.