Дарья Калинина
Кошмар на улице дачной
Глава 1
Дачный день для обитателей поселка всегда начинался одинаково – с похода к молочнику. Кроме понедельника и четверга, когда молочник к ним не приезжал. Во все прочие дни недели, около десяти часов утра, все жители начинали прислушиваться, не раздастся ли гудок мчащегося по главной улице дачного поселка грузовичка. Можно было бы и не прислушиваться, молочник гудел так, что у жителей ближайших к дороге домов уши закладывало, но все почему-то прислушивались. Это был ритуал, которого придерживались дачники, проживающие на многочисленных улицах, Солнечных, Загородных и тому подобных, отходящих от главной, которая так и называлась – Главная. Просто и без затей.
Поход за молоком имел двоякое значение. Во-первых, вкусно и полезно. А во-вторых, в очереди за совхозным молоком, творогом, сметаной, свежими сливками и маслом обменивались новостями, делились сплетнями, просто глазели друг на друга, на детей, собак и чужие велосипеды. Потом все разбредались по своим участкам, завтракали и отправлялись каждый по своим делам. Бабушки на грядки, мамы на клумбы, дети на полянку, чтобы поиграть и придумать какие-нибудь забавы, пока взрослые не дозреют до той мысли, что пора бы отправляться на озеро, в лес или в магазин за покупками.
Сегодняшней звездой была Полина. Возбужденно сверкая глазами, она тыкала в свой новенький смартфончик и кричала:
– Я сама своим глазам не поверила. Но он, и правда, пропал. Вот посмотрите, вот он тут сидит, а теперь его нету. Он просто взял и пропал! Разве такое может быть? Скажите мне!
Речь шла про игрушечного мишку, который обычно сидел в развилке ствола рябины, закрывающей своими ветками всю игровую площадку детей. С мишкой этим творилось и впрямь что-то странное. Он то исчезал, то появлялся. Иногда в лапах у него был молоток, иногда огромный нож, иногда там находились жутковатые записки. Например, такие:
«Я мишка Тедди, я приду к вам сегодня ночью. Дайте мне немножко вашей крови».
Записки были написаны на английском языке. И другие девочки подозревали Полину в том, что она сама пишет эти записки, а потом подсовывает ни в чем не повинной игрушке в лапы. Но Полина клялась, что не имеет отношения ко всему этому безобразию, хотя бы уже потому, что изучает в школе французский. Она даже утверждала, что теперь не пойдет спать к себе на чердак, потому что ей страшно спать одной. Вдруг медвежонок и впрямь придет к ней ночью вместе со своим страшным молотком? Молотком, который тоже то появлялся, то исчезал.
– Я живу ближе всех к полянке, – тряслась Полинка. – К кому он придет? Ко мне он первой и заявится. Ой, как страшно! Девочки, я прямо вся холодная от ужаса!
– Вы с бабушкой все это выдумываете, – заявила авторитарная Настя, которая недолюбливала Полину за легкомыслие. – Сидите на кухне до полуночи и придумываете всякие шутки, чтобы нас подразнить.
Шура согласно кивнула и добавила:
– А мой папа вообще сказал, если мишка придет к нам, он посадит его в ящик, ящик заколотит гвоздями, а самого мишку прибьет самым большим гвоздем к полу ящика. И всё!
Полина несколько притихла. Мишка отличался солидными размерами, но и папа у Шуры тоже был не робкого десятка. Мог и справиться. Но острый маленький ум девочки непрерывно работал и скоро придумал новое развлечение.
– Давайте сегодня ночью за ним проследим.
– За кем? За мишкой?
– Если вы не верите, что он перемещается, если вас даже запись на видео не убедила, давайте ночью вы все увидите своими глазами. Своим глазам-то вы поверите?
Две другие девочки молчали. Предложение Полины выглядело заманчиво, но в то же время и жутковато. И им было не понять, чего тут больше: жути или привлекательности?
– Нас родители не отпустят.
– А мы им и говорить ничего не станем, – бойко заявила Полина. – Лично я сплю на чердаке. Меня бабушка на ночь целует, и всё, уходит к себе. У Насти примерно та же картина. Никто не проверяет, легла она спать или нет. Раз ребенка не слышно – значит спит. Никто к ней подниматься не будет. У ее дедушки нога болит. Он без конца на нее жалуется. А бабушка вокруг него за целый день так напрыгается, что ей уже не до проверок. А ты, Шура, тоже можешь сказать своим родителям, что сегодня хочешь спать на чердаке. У вас ведь там две комнаты. В одной есть кровать.
– Это для гостей.
– Но сейчас у вас гостей нету.
– Сейчас нету. Но на выходные должен приехать мой дядя Саша. И кстати, можно его подключить к проверке Тедди.
– Это еще зачем?
– А затем, что дядя Саша – он сыщик. У него и собака есть охотничья, Барон его зовут. Они вдвоем, знаете, сколько преступлений раскрыли! И не сосчитать! Давайте его подождем. Он мигом во всей этой истории разберется.
Но ни Полина, ни Настя не хотели участия дяди Саши. Полинка, потому что просто не хотела ждать. А Настя, потому что боялась, что взрослые над ними будут смеяться.
– Гостей у вас сейчас нету, вот ты и будешь у своих вместо гостя, – распорядилась Полина. – Вечером пойдешь спать на второй этаж, а потом потихоньку выскользнешь из дома, чтобы никто не услышал.
– Ага! Как же! Услышат обязательно. У нас такая дверь скрипучая.
– Петли смажь, – посоветовала Полина. – У Настиного дедушки немного машинного масла есть, я тебе принесу. Я видела, как он петли нам на двери смазывал. Она у нас тоже скрипела, он смазал – и порядок. Не скрипит. Ну что? Согласна?
Шура молча кивнула и отправилась договариваться с мамой. В душе она надеялась, что мама велит ей не молоть чепухи, скажет, что никуда на чердак Шура спать не пойдет, а будет спать, как обычно, в своей комнатке, рядом с родительской. И таким образом все само собой решится. Потому что, сказать честно, идти ночью следить за мишкой, с которым все-таки было не все до конца понятно, Шуре было страшновато. Конечно, она была почти уверена, что всю эту историю придумала Полина, и она же ее раздувает и рекламирует, потому что Полина известная фантазерка и выдумщица. Но все-таки оставался крохотный процентик, что мишка этот и впрямь не совсем мишка и что-то с ним совсем нечисто.
Но к удивлению и даже где-то разочарованию Шуры, ее мама отреагировала на просьбу дочери совсем не так, как ожидала Шура.
– На чердак? Ночевать? Да пожалуйста. Постельное белье я тебе дам.
Наверное, мама так ответила, потому что была занята разговором с тетей Ирой, бабушкой Насти. Они говорили о чем-то крайне увлекательном для обеих, поэтому мама так и отреагировала. И Шуре стало любопытно, о чем же идет разговор. Уходя, она немного притормозила в дверях.
И услышала, как тетя Ира сказала:
– Так его и не нашли до сих пор. Куда пропал, никто не знает.
После этого Шура уже просто не могла уйти, осталась и услышала продолжение:
– А какой хороший мальчик был. В седьмой класс осенью должен был идти. Мать теперь сама не своя от горя. Сгинул сыночек!
– Еще же ничего не известно.
– Да уж как не известно! – с жаром воскликнула тетя Ира и даже руками от возмущения взмахнула.
Мол, как это не известно, если ей давно все хорошо известно.
– Он же никогда так надолго никуда не пропадал. Говорю тебе, Эля, хороший мальчик. Если уходил куда, обязательно матери говорил, что, куда, с кем идет. У Риты сердце больное, сын знал, что матери волноваться нельзя, щадил ее. Хороший мальчик. И ласковый. Бывало, подсядет ко мне под бочок, что вам, тетя Ирочка, сделать хорошего? Дров натаскать или огород полить? И это в то время, как все другие мальчишки только и думают, как бы малины нарвать или ту же смородину стырить. Да и современные девочки недалеко от них ушли. Иду на прошлой неделе, Нелька с соседней улицы на мопеде несется. Так мимо меня пронеслась, что всю прическу мне растрепала. И куда родители только смотрят? Это ведь не дело, чтобы ребенок так по улицам носился. Так она еще и на карьер ездит на нем, я это знаю. А на карьер я бы детей вообще не пускала купаться. Устроили там эту «тарзанку», а там от берега сразу дна нету. Один раз шагнешь – и с головой. Это же карьер, его искусственно выкопали. Будь она неладна эта «тарзанка», одна нервотрепка.
– Так ведь это же Нелька с друзьями ее и устроила.
– О чем я тебе и говорю! Сорвиголова, а не девчонка. Сегодня в очереди за молоком стояла, слышала, как баба Вера рассказывала. Знаешь бабу Веру? В желтом доме живет, у дороги. Высокая такая, всех поучить любит.
Шура тоже знала эту в высшей степени неприятную старуху, которая всегда и всем была недовольна, все у нее шло не так и наперекосяк, но почему-то винила во всем этом она не саму себя, а окружающих ее людей.
– Вышла баба Вера сегодня ночью из дома по естественной надобности и чуть инфаркт не схлопотала. Торчит, понимаешь ли, прямо над кустами у туалета чудовищная морда. Светится в темноте. И стонет. Баба Вера так и села. Ноги у нее подкосились, дыхание перехватило. Того и гляди, помрет. Да и то сказать, много ли старухе надо? Ей годочков уже, считай, за восемьдесят. Далеко ли до греха?
– Так и что случилось?
– А то, что Нелька подговорила других ребят, стащили они где-то тыкву, рожу в ней страшную вырезали, фонарик внутрь вставили и прикрепили над забором у бабки Веры. Та вышла, видит, в воздухе жуткая оскаленная морда парит. А ребята еще и стонать принялись, чтобы еще жутче сделать.
– И впрямь жуть, – согласилась мама Шуры. – Я бы и сама испугалась.
– В том-то и дело! И таких проделок на счету у Нельки миллионы! А Павлик никогда с этой компанией не играл. Все больше возле взрослых терся. Хороший мальчик! Вот хороший, и все! С моим дедом Сашей они огород копали. Кто другой из ребят станет за спасибо огород копать? Ни в жизнь! А Павлик стал! Нет, золото, а не ребенок. Травы перед домом скосим, он тут же с граблями бежит, в кучки соберет, в тачку загрузит, к нам на участок привезет. И никто его об этом не просил, сам вызывался!
Мама ничего не ответила. Наверное, мысленно сравнивала соседского Павлика с собственной Шурой, которая была мастером отлынивать от любой домашней работы. Не нравилось Шуре ни поливать грядки, ни полоть сорняки, ни мыть посуду, которую тут приходилось полоскать сразу в трех тазиках – первый с мыльной водой, второй с водой колодезной, и третий уже с наичистейшей тоже колодезной, но прозрачной как слеза водичкой для окончательного ополаскивания.
А Павлик, как слышала Шура, посуду мыл. И по хозяйству всегда матери помогал охотно и без лишних просьб. Невзирая на это, Павлик никому из детей не нравился. Взрослые им восхищались, хвалили и ставили его в пример, но все прочие дети – даже мелюзга – дружить с положительным Павликом не хотели, а искали дружбы у все той же сумасбродной Нельки.
– Да что Нелька! – услышала Шура снова голос тети Иры. – Нелька – это еще полбеды. Лолитка – вот где подлинное несчастье родителей. Девчонке всего пятнадцатый год пошел, а она уже пьет, курит и, наверное, и наркотики употребляет, только родители ее еще об этом не в курсе. А с мальчишками она с двенадцати лет целовалась. Сама видела, и не один раз! Вашей Шуре который годик?
– Одиннадцать исполнилось.
– Ну вот, я и говорю, смотрите за ней получше. Я ее в компании с Нелькой и Лолиткой пару раз видела. Ничему хорошему эти девицы вашу девочку не научат. Так что вы вдвоем с мужем с ней поговорите на эту тему.
Мама ничего не ответила, но Шура поняла, что ей еще предстоит разговор с родителями, и внутренне возмутилась подобной напраслине. Станут Нелька с Лолитой дружить с ней! Они взрослые, крутые, Нелька на мопеде своем гоняет, настоящая амазонка. Это не Шура придумала, это дядя Коля ее так назвал. А дядя Коля – это отец Насти, зять тети Иры. Наверное, потому тетя Ира так Нельку и ненавидит: за дочку свою переживает, чей муж чужими соседскими девицами на мопедах восхищается.
Шура уже хотела уходить, чтобы не слушать, как тетя Ира будет настраивать ее маму против Нельки с Лолитой, но тетя Ира принялась ябедничать дальше, и Шура решила остаться.
– А еще на прошлой неделе я своей Насте запретила в дальний магазин ходить.
– Почему? Там же всякие сладости интересные продаются.
– А идти-то туда через лесок нужно. Нет, можно и по дороге, но это петля получается. Вот все и бегут через лес. И ваша Шура повадились за черникой туда бегать.
– Ну и что?
– А в том лесу, между прочим, что ни год, то новое мертвое тело находят. То девицу какую-то, сутенерами порезанную нашли. То молодого мужчину из города – к кому он приезжал и кто его порешил, до сих пор полиция узнать не может. А в прошлом году и вовсе страшно: соседку нашу убили. Тут она жила, вон в том доме. Противная, скажу я тебе, баба, хоть про покойников плохо и нельзя говорить, но я все-таки скажу. Да и что поделать, если это чистая правда?
– Вроде бы в том же доме с синей крышей живет Павлик?
– А баба эта была его родная тетка! У них с Ритой на двоих собственность на дом оформлена была. Только баба эта, которую убили, вообразила почему-то, что она больше прав на этот дом имеет. И всячески Павлика и его мать изводила. А той нервничать нельзя. У нее сердце больное.
– И что? Эту женщину убили?
– Да!
– Бедный Павлик, – посочувствовала мама Шуры. – Родная тетя! И так погибла!
– Не знаю, мне он опечаленным не показался. Наоборот, очень радовался, что тетка и ее гости их теперь донимать не будут, и весь дом в их с мамой распоряжении окажется. Сказал, что не будут больше к тетке шумные гости приезжать, песни до утра горлопанить, покоя никому не давать. Это надо же придумать, сестра почти что при смерти, сердце у нее, инвалид детства, ей покой нужен, режим дня, а эта Валя ничего знать не хотела, гостей к себе каждые выходные зазывала. И все мужики, и все поддать любят. Ужас! Бедная Рита чуть ума не лишилась, что они ей там устраивали. И главное, Валя ничего слушать не хотела.
– А кто же ее убил?
– Грабитель. Потому что никакого насилия над ней… ну там по женской части… произведено не было.
– А как ее убили?
– Ой, страшно! – поежилась тетя Ира. – Топором зарубили. Да еще так долго рубили, что от нее уже и живого места не осталось. Только по одежке да серьгам и удалось опознать.
Шура хоть и была всего-навсего школьницей, а про себя невольно удивилась: почему же грабитель оставил серьги? Или они были не золотые? Но задавать вопрос не решилась, понимая, что иначе может вовсе больше ничего не узнать.
– Вот я Павлика с тех пор и приголубила, – со вздохом продолжила тетя Ира. – Одни они с матерью, отца нету, тетка противная была, да и ту убили. Один мальчик в целом свете, как не обогреть? Ритка – она женщина хорошая, инвалид опять же, но как мать очень уж нерадивая. Нет, я ничего не говорю, она больная, сердце у нее, хромота с детства, но все-таки иногда надо мальчика своего и помыть, и одежду ему поменять. Нельзя же, чтобы ребенок месяцами в одном и том же ходил. Не знаю, что там с ним в детстве было, я тут живу года три всего. Но все эти годы я Павлика ни разу чистеньким и ухоженным не наблюдала. И сытым, сказать честно, тоже.
Теперь Шуре даже стало жалко Павлика. И еще ей стало стыдно за свои мысли на его счет.
– Другой бы на его месте при таком уходе от рук отбился, хулиганом сделался в ответ на такое обращение, а он нет, наоборот, к матери всей душой. Тетку и ту оправдывать пытался. Мать жалел, конечно, но и тетку не ругал никогда.
– Что же получается, у этой женщины сначала сестру убили, а теперь и сын пропал?
– Единственный сын, – подтвердила тетя Ира, которая, кажется, в чужом несчастье находила какой-то своеобразный смак. – И какой сын! Всем бы таких сыновей. Вот у меня дочка, а от нее внучка, а и то никогда от них такой ласки, как от этого чужого мальчика я не видела. Он и обнимет, и за руку подержит, и в щеку поцелует и так прижмется. Заинька! Так его жалко, тебе и не передать.
И тетя Ира начала что-то рассказывать совсем уж жалобное и скорбное, но уже так тихо, что Шура ничего разобрать не смогла. Так и вернулась к своим подружкам. Те ждали ее с нетерпением.
– Ну что? Уговорила свою маму?
– Да.
Девчонки возликовали, особенно Полина, которая была младше их и искренне радовалась таким шалостям. А вот Настя с Шурой как-то притихли. Страшновато им было решиться на то, что они затеяли. Пока мама Шуры не дала своего согласия, они обе подсознательно думали, что предприятие их может и расстроиться по вине взрослых. Они обе были бы этому только рады. Но коли так уж сложилось, что пути назад им не было, то теперь впору было призадуматься всерьез. А так ли уж безопасно то, что они затеяли?
И когда Полину позвала домой бабушка, оставшиеся наедине друг с другом девчонки переглянулись.
– Может, не пойдем никуда ночью? – предложила Настя.
– Мне кажется, это насчет медведя Полинка сама и придумала. А теперь врет, что не имеет к этому никакого отношения.
– Ничего мы там не увидим.
– Глупость какая-то.
– У Полинки ветер в голове, придумала, а мы с тобой и поддались.
– Нет, забавно, конечно, ночью пойти, но…
– Но страшно.
Это Настя сказала истинную правду. И девчонки притихли. Но до вечера им так и не удалось придумать достойного предлога, чтобы с честью выйти из положения. Больше всего им хотелось, чтобы внешние обстоятельства сложились таким образом, чтобы неугомонная Полинка никуда сама не смогла бы пойти ночью. Родители бы ее, к примеру, среди недели приехали. У матери Полинки глаз острый и слух как у дикой кошки, при ней Полинке нипочем не удалось бы выскользнуть из дома. Это не бабушка, которая уже старенькая, нюх потеряла, вот и творит внучка при ней все, что захочет.
– Эта Полина вечно что-нибудь такое придумает. Мама говорит, если я не хочу, то могу с ней не дружить. Давай не будем с ней дружить. У меня от нее голова болит. Раздружиться – и конец!
У Шуры иногда от шумной болтовни Полинки голова тоже раскалывалась, но она все-таки не представляла, как из-за такого пустяка можно взять и «раздружиться» с Полиной. Конечно, Полина трещит много и не всегда по делу, но зато она веселая, и в голове у нее тысяча всевозможных проказ и проделок, с ней никогда не бывает скучно, как с умной, но любящей поважничать Настей.
– Нельзя. Она мигом поймет, что мы струсили.
Настя тут же принялась доказывать, что они вовсе не струсили, что это разумное, взвешенное решение взрослых людей, до которых Полине с ее детским умишком еще расти и расти.
– Не забывай, что она на два года младше нас. Она еще ребенок. А я иногда чувствую себя ужасно старой… Ну, прямо лет на шестнадцать.
Шура взрослой себя совсем не ощущала, но, чтобы не осрамиться перед Настей, подтвердила, что она тоже в душе уже шестнадцатилетняя особа, ну, или в крайнем случае четырнадцатилетняя.
Но когда после ужина девочки заявили Полине, что она их утомила, а потому они с ней больше не дружат, а потому ночью никуда не пойдут, Полина лишь рассмеялась.
– Так я и думала, что вы струсите!
– Мы не струсили. Мы просто не хотим идти у тебя на поводу.
– Ну, и сидите дома. А я одна пойду.
– Иди.
– И пойду.
– И иди.
– И пойду, пойду! А вы обе трусихи, так и знайте. И это не вы со мной, а я с вами дружить не желаю!
И Полина убежала. Настя тоже вскоре ушла к себе домой. И Шуре пришлось плестись к себе. Дома ее уже ждала мама.
– Я тебе постелила наверху.
И, протянув дочери второе одеяло, потому что ночь обещала быть прохладной, а на втором этаже не топили, сказала:
– Никак не пойму, зачем тебе понадобилось идти ночевать в мансарду? Там же холодно.
– Ничего.
– И не страшно тебе будет одной?
– Нет, мамочка. К тому же папа говорит, что я должна закалять характер.
Мама проворчала в ответ что-то про мужчин, которые сами за собой уследить не могут, а от детей чего-то требуют, но спорить с Шурой не стала.
– Ладно, иди. Закаляйся.
И Шура потопала наверх. Там было и впрямь не жарко, так что Шура решила лечь прямо в одежде. Долго вертелась, пытаясь согреться. Наконец у нее это получилось, но теперь в голову полезли мысли про Полинку. Неужели она и впрямь отважится пойти одна? Если предположить, что Полинка не сама придумала все про этого блуждающего по поселку мишку Тедди, то с нее станется и пойти. Полинка – она такая, не побоится. Это они с Настей трусихи. А Полинка пойдет. Одна. В темноту. В ночь. И если с ней что-нибудь случится плохое, то они в этом будут виноваты.
Кто мог помочь в такой ситуации? Кто мог дать Шуре дельный совет, как ей поступить? Конечно, дядя Саша! И почему она сразу ему не позвонила!
Шура набрала номер своего любимого дяди и дождалась ответа. Как всегда при звуках его родного теплого голоса, настроение у Шурки улучшилось. Дядя Саша был братом ее мамы. Он был гораздо моложе своей сестры, и еще учился в институте. Все прочие дяди были взрослыми и уже состоявшимися людьми, у них были свои семьи, свои собственные дети. Конечно, они Шурку тоже любили, но только со стороны дяди Саши девочка чувствовала какую-то особенную теплоту.
– Шурка? Ты? Чего не спишь?
– Ой, дядя Саша, у нас тут такие дела, не до сна!
И Шура рассказала про ополоумевшего медвежонка Тедди, который пугал их с подругами настолько, что они даже решили его выследить.
– Шурка, какой же ты еще ребенок! – рассмеялся дядя Саша. – Веришь в такие глупости! Ну как игрушечный медвежонок может ожить? Никак не ожидал от тебя такой наивности. Ты ведь уже в школу ходишь.
От стыда у Шуры даже уши покраснели.
– Но Полина собирается сегодня ночью идти его выслеживать! Одна.
– Одна? А вот что подруга у тебя одна по ночам будет бродить – это плохо, – стал серьезным дядя Саша. – Как же ты это допустила?
– Она сама так захотела, – заторопилась с оправданиями Шура. – Я ее не уговаривала. И идти с ней отказалась. Правильно я сделала?
– Нет.
– Но ты же сам сказал, что это все глупость, – растерялась Шура.
– А для чего же тогда нужны друзья, если не для того, чтобы страховать от глупостей? Конечно, я не могу тебе советовать, как поступить, тут уж ты решай сама, но дружба такая вещь, что ее нужно регулярно подтверждать.
– Я понимаю, дядь Саш.
– Держись, Шуренок, на выходные приеду.
Разговор с дядей лишь частично успокоил Шуру, а частично он ее пристыдил. Теперь она лежала и ругала их с Настей. Тоже нашлись взрослые самостоятельные особы. Взрослые способны отвечать за свои поступки, а они разве способны? Оставили Полинку одну, наедине с идеей, которая втемяшилась в ее глупую детскую голову. Это поступок тоже не взрослого, а ребенка, только очень гадкого, трусливого и себялюбивого.
И так Шура себя пристыдила, что вылезла из кровати и, стараясь не шуметь, спустилась вниз. Вот если бы рядом был ее дядя Саша с его замечательным Бароном! Насколько проще и легче все было бы. Но дядя Саша обещал приехать только на выходных, а до них еще надо было дожить.
На счастье Шуры, ее родители смотрели телевизор. Там что-то стреляло, громыхало, взрывалось и кричало нечеловеческими голосами. По всему было ясно, что кино увлекательное, родители не скоро еще отлипнут от экрана. И Шура потихоньку выскользнула на улицу. Петли она смазывать не стала, они слегка скрипнули, но родители все равно не услышали. И, едва оказавшись на улице, Шура кинулась бежать.
Она старалась двигаться как можно быстрее, чтобы скорее оказаться у дома Полины. У нее в груди даже все заболело, так она старалась. Но внезапно ей под ноги кинулось что-то маленькое и мохнатое. Шура сдавленно пискнула и скакнула в сторону.
– Фу-ты! Муся! Напугала!
Оказалось, это всего-навсего соседская кошка, которая то ли возвращалась к себе домой после ночной прогулки, то ли, наоборот, еще только отправлялась погулять в поисках своих кошачьих приключений. Ночь к тому располагала. Вопреки опасениям мамы Шуры, было совсем не холодно, и Муся не могла не воспользоваться такой прекрасной возможностью развлечься. Была она кошкой ласковой и сейчас не торопилась убегать от знакомой девочки. Наоборот, Муся подошла еще ближе и потерлась о ноги Шуры, явно выпрашивая ласку. Девочка наклонилась к Муське, почесала ее за ушком, и кошка тут же откликнулась, заурчала. Урчание у нее было необычайно громким, казалось, что это заработал маленький трактор. От него становилось как-то и теплей и спокойней. Но, поурчав немного, кошка удалилась по своим делам.
Шура тоже перевела дух. Надо было продолжать движение, но ее ноги отказывались служить. Просто хоть плачь. Застыли – и ни с места. Казалось, что к каждой привязали по чугунной гире. Шура постояла, чутко прислушиваясь к ночным шорохам и звукам. Вроде бы ничего необычного или пугающего. Хотя нет. Что это за звук? Вроде бы кто-то лезет через кустарник, ломая сухие ветки.
На всякий случай Шура отступила с дороги. Мало ли кто там может лезть из кустов. Вдруг все-таки это жаждущий их крови мишка Тедди отправился на свою ночную охоту? А она тут одна-одинешенька. Собиралась спасти Полину, а пропадет сама. Да еще молоток, которым мишка был вооружен, куда-то запропастился. Утром был, днем был, а под вечер куда-то исчез. Вдруг мишка сейчас выйдет, вооруженный молотком?
От страха Шура сжалась в совсем крохотный комочек, но тут же с облегчением перевела дух. Это был человек. Ребенок. А если точнее, Алина. Девочка с соседней улицы, ровесница Шуры и Насти, но за отчаянный характер уже вхожая в компанию старших.
Но почему Алина так поправилась? Живот у Алины был круглый, майка туго натянулась, обтягивая надувшееся пузо. Казалось, что у Алины под майкой спрятан мяч. Но только это был довольно увесистый мяч, потому что Алина несла его, откинувшись назад всем телом для сохранения равновесия и поддерживая живот руками. Из того места, где полагалось быть пупку, у нее торчал какой-то шпенек вроде антенны. Шуре было очень интересно, но она сочла за благо не приставать к Алине с расспросами, потому что характер у той был еще тот, могла и врезать, если ей что-то не понравится.
Шура дождалась, когда Алина со своей ношей утопает прочь, и благополучно добежала до дома Полины. Постояла пару минуточек, коря себя за то, что не предупредила Полину о том, что планы снова изменились. Вот будет фокус, если Полина уже ушла или пойдет только через час-полтора. Что же Шуре все это время тут и торчать?
Но не успела Шура так подумать, как дверь дома Полины тихонько приоткрылась, и она собственной персоной появилась на пороге. Молча скользнув к Шуре, она порывисто ее обняла. На лице Полины сияла улыбка. И Шура ухмыльнулась в ответ, хотя до сих пор еще и сердилась на себя за глупую выходку – что за бред, удирать из дому по ночам, – и еще больше сердилась она на Полину, которая ее к этому подтолкнула.
