Дарья Сницарь
Город подземных цветов
– Для тебя, может, девушка и норм, а для нас старовата, – возразил двоюродному брату Дима и подмигнул: – Да, Гриш?
Лиза едва не рассмеялась: подражая Владу, её бывший мог, конечно, строить из себя обольстителя, но, зная, как хаотичны и непоследовательны Димины ухаживания, легко было предположить: с девушками у него ни до, ни после неё не клеилось и дома, в Казани, его никто не ждёт. По крайней мере, ей нравилось так думать.
– Я так и не понял, сколько ей лет, – продолжил Влад. – То ли двадцать, то ли сорок. Она, наверное, из тех, кто почти не стареет.
– Может, слободка – как консервная банка? – усмехнулась Маша. – Здесь годами ничего не меняется. У местных на головах, может, Керченский мост построят, а они и не заметят.
– Думаешь, мост тут будет? – удивился Дима.
– Пока неизвестно. Слухи.
Лиза хотела бы оказаться в безопасности бабушкиной квартиры, но идти обратно через посёлок была сейчас неспособна. Она решила подстроиться под окружающих и притвориться, будто с ней всё в порядке.
За Цементной слободкой дорога изгибалась вправо и шла параллельно морю. От обрыва её отделял поросший редким сухостоем пустырь, где в светлое время суток паслись козы и лошади, а в тёмное – останавливались с палаткой приблудившиеся туристы. Оползни год за годом грызли его по краю, но никак не могли проглотить целиком. Земля крошилась, будто песочное тесто.
Море лежало за обрывом огромной тёмной глыбой, и поверхность его казалась выпуклой линзой, которая, приближая звёзды, вбирает их холодный свет. К утру вода успеет остынуть.
– Ищите место для костра, – скомандовал Лёша.
Лиза шла по высокой траве, пришибленная, без конца думая о пустой нише в подвале и странной грязи, смытой с пальцев. В душе плескалась мутная вода, не было настроения ни веселиться, ни шуметь. К тому же вечер выдался на редкость тихий. Казалось, волны отхлынули от берега Крыма и устремились к Тамани по ту сторону пролива.
Скоро она набрела на старое пепелище и окликнула друзей:
– Нашла! Давайте тут сядем.
Кто-то уже жёг здесь костёр: трава была выдернута, в золе виднелись угольки, а вокруг прогалины, словно на языческом капище, лежали валуны. Камней как раз хватало, чтобы все могли рассесться. Лёша нашёл рядом кирпичи, умело, как и полагается будущему геологу, не раз ездившему в экспедиции от университета, соорудил импровизированный мангал и начал колдовать над огнём. Лиза следила за ним, заворожённая. Вдруг её локтя коснулся Дима.
– Лиза, садись сюда. – Он уже расположился на одном из камней и смотрел на неё снизу вверх. Предлагал место подле себя. От прикосновения, обращения, взгляда, таких мягких, Лизу прошиб холодный пот. Её болезненная реакция на бывшего мало чем отличалась от обычного страха. Пугал даже не Дима, а чувство, что она теряет контроль над собственными эмоциями.
– Спасибо, но я уже выбрала, куда сяду. – Она перешла на противоположную сторону от костра, встала за Лёшей. И так, чтобы видеть слободку.
Она взяла с земли пакет и выдала каждому из компании по жирной, лоснящейся сардельке, и, наколов их на веточки, все склонились над костром. Вскоре запахло мясным соком, и это было куда приятнее, чем сладкий аромат подземных цветов.
– Гляньте! – Маша махнула рукой в сторону бледно-оранжевого дома с треугольной крышей, ближайшего к ним. – Кусты светятся, офигеть как. Светляков полно, – она привстала.
– Не ходи, – предостерёг Лёша.
– Почему?
– Видишь, как они светятся? Один, а рядом второй. Один и второй. Это глаза мертвецов из земли смотрят.
– Тю блин! – вскрикнула Маша, когда её сарделька, соскользнув, упала в огонь. Лиза передала ей другую.
Лёша только пожал плечами:
– Мне так брат в детстве говорил.
«Это Слава-то, самоубийца? – Лиза поёжилась. – Нашёл кого вспомнить». Она терпеть не могла, когда друг ставил брата в пример. Разве можно верить на слово человеку, который так кончил? Всё равно что слушать, как её мать рассуждает о семейном счастье.
Какое-то время слышалось только похрустывание одноразовых тарелок из дешёвого пластика и шум прибоя. Лиза, сидевшая спиной к морю, с тревогой смотрела на дома слободки. Чтобы отвлечься, она представила друзей в виде бумажных кукол и мысленно стала подбирать одежду, которая выразила бы их характер.
Диму мало красила чёрная футболка с надписью Scorpions и шорты выше колена. Другое дело – образ ковбоя. Ему бы пошла свободная клетчатая рубашка с подвёрнутыми до локтей рукавами, узкие светлые джинсы, фетровая шляпа. Одежда, подчёркивающая его порывистость, отвагу, склонность к риску. Впрочем, эти качества Лиза видела в нём раньше – влюблёнными глазами, теперь же обида превратила все достоинства в один большой недостаток: ненадёжность. Ковбойской шляпой удобно махать, когда, спасаясь от ответственности, скачешь за горизонт.
Лёшу смешно было представлять в сутане с белым воротничком. В таком образе его «проповеди» звучали бы внушительно, но не слишком. В шуршании подола слышалась бы ироничная нотка. И Лиза перестала бы гадать, почему он не добивается её как девушки – это всё чёртов обет безбрачия! А так ей приходилось мириться с ролью подруги. Без объяснения причин.
Влад интересовал её меньше. С его долговязым, жилистым телом бегуна, смуглым скуластым лицом не стоило снимать спортивную форму. Ничто другое не подходило ему лучше…
Гришу же было тяжело представить в другой одежде, ведь он никогда не старался выглядеть элегантно и легко надевал самые абсурдные костюмы, если находил повод. Лиза изо всех сил пыталась думать о бумажных куклах, но мысли разбегались по углам, как тараканы, и в голове становилось просторно и звеняще, пустоту заполняла тревога, и вот уже Лиза, содрогаясь с головы до ног, во все глаза смотрела на слободку, а в ушах стоял шум подземной реки.
– Мне до сих пор не по себе, – призналась она, прервав неспешный разговор друзей, который с самого начала не слушала. – Может, клин клином выбьем? Лёша мне одну страшилку рассказывал… Расскажешь ещё раз?
Они обменялись взглядами. Лиза уже заволновалась, что сболтнула доверенный ей секрет, как в случае с Машей, но друг, судя по его спокойной, грустной улыбке, не обиделся. Лёша многое спускал ей с рук.
Он отложил надкушенную сардельку на тарелку и придвинулся ближе к огню, чтобы даже тем, кто сидел напротив, было слышно:
– Ладно, расскажу, но это не страшилка. Чистая правда. Это произошло с моим дядей, когда он поехал в путешествие по местам, откуда родом наша семья: Ленинградской области и Карелии.
Подбирая слова, Лёша крутил намотанные на запястье чётки.
– В Петрозаводске есть одно странное место. Холм, который местные называют курганом. Хотя вряд ли там кто-то похоронен. На вершине – горнолыжная база. У подножия течёт, бурлится река. Вода в ней цвета вишнёвого сока.
– О, сгущаешь краски! – усмехнулась Маша.
– Рассказываю, как было. Верить или нет – уже ваше дело. Так вот, через эту реку переброшен деревянный мост. От него лыжная трасса поднимается на холм. В июле трасса становится грунтовой дорогой, присыпанной опилками.
Дядя оказался у реки незадолго до темноты и к тому же один: заблудился в окрестностях кургана, а встречная женщина подсказала, что за холмом есть троллейбусная остановка.
У моста дядя остановился, глянул на алую воду. В реке, помимо луны, отражались светящиеся круги. Два дрожащих пятна. На разном уровне, не похоже на фары автомобиля. Лучи шли откуда-то с противоположного берега.
Он решил, что кто-то поставил палатку у воды, и в сторону реки бьёт свет их фонарей. Не обратил на пятна особого внимания и пошёл по грунтовой дороге.
Опилки шуршали под ногами, дул ветер, и всё бы ничего, но по левую руку, среди деревьев, мелькал тот самый свет. Сперва дядя подумал, что ещё недостаточно отошёл от реки, потому кажется, будто блуждающие огни следуют за ним по пятам.
Но чем выше он поднимался, тем ближе становилось свечение, и у него расшалились нервы. Дядя ускорился, однако лесополоса никак не кончалась, а подъём становился всё тяжелее. Он хотел выйти к базе, где, как ему казалось, было безопаснее, но за пару метров до цели из-за сосен и ёлок появился ослепляющий свет.
Дядя мало что запомнил: лишь как похолодело в груди, а дыхание стало выходить изо рта облачками пара. И это в июле!
Когда он наконец выбрался к остановке, прошло уже трое суток. Друзья организовали поиски и даже поднимались на курган, но не нашли там и следа. Сам дядя мог рассказать только, как прислонился к дереву, пытаясь противиться холоду, и сполз по стволу на землю…
– И всё? – спросила Маша. – Больше ничего не помнит?
– Ничего.
Лёша замолчал, о чём-то задумавшись, и кое-кто даже решил вернуться к еде, когда он добавил:
– Но дядя умер через два месяца. Сердце и лёгкие одновременно отказали.
– Спился?
– Логично, но нет. Он трезвенником был. У нас в семье все до тошноты принципиальные.
Лёша снова умолк. Трое из компании уже жевали сардельки, а Маша пошла к общему пакету с продуктами – раздать пончики, которые сама испекла, но Лиза всё ещё смотрела на друга, ведь знала: он не закончил. В этот раз история звучала немного иначе: раньше он не упоминал, что фонарей было два. «И сейчас чего-то недоговаривает».
– Нет, он не пил, – повторил Лёша. – Но в последние месяцы видел огни во сне. И за окном.
Тишина после его слов держалась ещё несколько минут: никто не решался заговорить, но главное – о хозяйке слободки Лиза и правда на время забыла.
Потом инициативу в разговоре перехватил Дима: отвечал на вопросы о жизни в Казани, шутил, жаловался, как скучал по Керчи и всему, что ему здесь дорого, и при этих словах выразительно смотрел на Лизу. Всё её нутро извивалось, как потревоженная гадюка.
Наконец, костёр стал угасать. Перед тем как всем отправиться домой, Маша предложила освежиться в море. Пока парни заливали угли, Лиза подошла к краю обрыва и с опаской осмотрела уступы. Даже днём желающих искупаться в районе Бочарки было немного (в основном сюда ходили слободчане и жители ближайших городских кварталов). Ночью же пляж выглядел враждебно. В свете луны проступали блестящие от воды камни. Морская пена казалась крошевом из стекла.
Когда они гурьбой спустились по тропинке, оказалось, желание купаться есть лишь у Маши и Лёши – в их глазах ещё пылали отблески костра. Подруга отдала Владу телефон и, высоко подвернув шорты, вошла в воду. Первая же волна окатила её по пояс. Лизу покоробило от мысли, что и она могла попасть в нелепое положение. Машу же мокрая одежда только смешила.
Лёша тоже приблизился к воде. Сделав пару шагов вслед за ним, Лиза перепачкала в песке босоножки. Друг сунул ей в руки свою одежду.
– Уверен, что стоит?
– Да я ж пешочком, как Иисус.
– Очень смешно.
Шутить вот так, а в душе относиться к религии серьёзно – в этом был весь Лёша. Его ирония работала шиворот-навыворот – показывала, на что в жизни ему не наплевать.
Кое-как, поскальзываясь на водорослях, друг преодолел полосу камней. Со спины он походил на обломок скалы, который из-за оптической иллюзии плывёт по волнам. Взгляд его устремился туда, где кончалась лунная дорожка.
Зайдя в море метров на пятнадцать, Лёша вдруг остановился, резко дёрнул плечом, развернулся. Что-то случилось. Друг пошёл обратно к берегу. Лиза не сразу поняла, что он даже не идёт, а пытается бежать, выбрасывая колени над водой. А когда поняла, Лёша поскользнулся на камне, упал, и волны шумно разошлись под его телом.
Лиза пихнула одежду друга Диме, сбросила босоножки и побежала по камням. Вымокший подол платья сразу облепил лодыжки. Она добралась до Лёши, когда он уже встал, схватила его за плечи.
– Ты в порядке?
Он выдохнул облачко белого пара, тряхнул головой и глубокомысленно произнёс:
– Когда идёшь по воде, нельзя терять концентрацию. Запомни, пригодится.
– Ой, дурак…
Они направились к берегу. Лёша заметно хромал.
– Я видел, видел огни, – прошептал он ей на ухо. – Два танцующих огня, сначала вдалеке, потом ближе.
Лиза покрылась гусиной кожей, и вовсе не от прохладной воды… Друг слишком впечатлился собственными байками, вот и привиделось.
– Это же Тамань светится! – возразила она.
– Может быть.
Уже на берегу Лиза заметила кровь, струящуюся из Лёшиной коленки, и ахнула.
– Приложился о камень, ничего страшного. В чужие дома за бинтами заходить не будем.
На обратном пути, когда они покинули слободку и шли, ориентируясь на огни города вдали и прожектора у хранилищ газа, выяснилось, что на руке Гриши нет повязки. Он не мог сказать, уронил ли её возле костра, у воды или на дороге – минуту назад. Бинты словно исчезли по волшебству. К счастью, царапина уже не кровоточила.
Лёша, хотя храбрился, скоро начал отставать. Порой приходилось останавливаться, чтобы сорвать листьев и утереть ими кровь. Лиза держалась рядом. Присутствие друга дарило чувство безопасности. Ей было неважно, уйдут ли остальные далеко вперёд.
– Я должен извиниться. – Судя по тону, к Лёше вернулось шутливое настроение. – Из-за меня ты намочила платье. – И ещё он добавил тихо, заговорщицки: – Наверняка самое красивое. Сегодня ведь Дима приехал.
Лиза закатила глаза.
– А ты даже не заметил, красивое оно или нет?
Лёша помолчал пару секунд.
– Красивое. – Ей показалось, или его голос дрогнул?
– И правда, глупо вышло. За секунду до того, как сунуться в воду, я как раз думала, что ни за что бы это не сделала. – Она засмеялась над собой. Лёша тоже улыбнулся. Сейчас она вела себя, как хорошая, правильная девочка, и друг был ею доволен.
– Платью сегодня нелегко пришлось, – продолжила Лиза. – То трава, то вода, то паутина…
Говоря об этом, Лиза вспомнила про монету, которую дала хозяйка слободки, и полезла в сумочку.
– Что там у тебя? – спросил Лёша.
Она рассказала.
– Посмотри, здесь изображена голова женщины, а с другой стороны цветок.
Голова была выполнена очень искусно (прощупывалась каждая прядь волос, собранных на затылке), а цветок, напротив, схематично – шестью расходящимися лучами.
– Это не к добру, – сказал Лёша.
– Почему?
– Не люблю вещи, которые приходят сами.
– Она классная. Может, даже денег стоит. Такая тяжёлая…
– Одолжишь до завтра? – спросил друг. – Я попробую что-то разузнать.
Никому другому Лиза не доверила бы свою находку – к тому же, возможно, золотую, но Лёша, знала она, никогда не поступит ей во вред. Она без вопросов передала другу монету, и до самого дома очертания шести насечек, узких, как лепестки подземных нарциссов, стояли перед глазами, подсвеченные белым пламенем луны.
Глава 2. Старый храм
Наутро после пикника Лиза проснулась позже обычного, но младший брат, с которым она делила диван, ещё спал. Женя растянулся на постели морской звездой: одна рука лежала на потрёпанном голубом сборнике «Легенды Крыма», ногу он закинул Лизе на живот. Несколько прядей тёмно-русых волос, с тем же серебристым отливом, что у неё, прилипли к влажному лбу. Мокрый, диковатый зверёк.
День обещал быть не слишком жарким: настоящее керченское пекло обычно приходится на конец июля или начало августа.
Пока она осторожно, чтобы не разбудить брата, выбиралась из постели, в глаза опять бросились бордовые обои, которые пугали её всё детство. Из-за них комната казалась маленькой и душной (хотя была только маленькой). Лиза не помнила спальню другой: ремонт делался ещё в советское время. Похоже, страсть к экзотике родилась в бабушке давно – обои украшали африканские орнаменты. Пожелтевшие завитки складывались в злые лица. Лица муравьёв из мультика «Баранкин, будь человеком!».
Все свободные деньги бабушка откладывала на путешествия – в Тунис, Алжир, Марокко, и уж там, должно быть, удовлетворила свой интерес к экзотике… и насекомым.
От души потянувшись, Лиза, в длинной футболке и серых пижамных шортах, выглянула в коридор. Уличных шлёпок бабушки не было на месте, значит, та уже ушла на работу. На тумбочке в прихожей лежала толстая стопка питательных масок для лица, стянутая резинкой. Лиза вытащила верхнюю, с гранатом, и ей стало одновременно грустно и смешно: бабушка заказывает дешёвую косметику по каталогам и верит, что омолодится. Какой-то местный гений пустил слух, будто многие керченские женщины, особенно работающие в сфере культуры, не стареют. Может, в этом и есть доля правды, только их секрет – инъекции ботокса, а не бумажки, пропитанные гелем. Грустной же была мысль, что спустя пятьдесят лет она сама, возможно, будет заказывать маски по каталогу. Чтобы вырваться из этой мышеловки, Лиза собиралась биться до крови и, если нужно, отгрызть себе хвост – отгородиться от бабушки, мамы, даже брата, который из всей семьи её меньше всего раздражал.
Она взяла маску (чтобы освежиться – сойдёт!), вернулась в комнату, вышла на балкон. Большую часть вида со второго этажа занимали высаженные в ряд тополя. Полотно листьев рябило на ветру: зелёная сторона – белая, зелёная – белая. Из-за деревьев проглядывал внутренний двор, отделённый от остального мира пятиэтажкой-монстром на двадцать подъездов и ещё тремя обычными домами, тоже относящимися к улице Будённого. Впрочем, кооперативка, где жила бабушка и гостила Лиза, считалась «обычной» с натяжкой. Название её объяснялось тем, что дом строился в советское время на деньги будущих жильцов – сообща, кооперативно. К боку пятиэтажки примыкало бетонное возвышение с небольшой лестницей. В детстве они перелезали через оградку, ходили по стене и даже прыгали в кусты двумя метрами ниже. Потом оставались тут же, на парковке – играть в салки, бежали к железному «пауку» на площадке – сидеть на верхушке, резаться в карточный «Сундучок» или шли с футбольным мячом на «коробку». Хорошее было время. Лучшее, если честно.
Двор был целым миром, убежищем, домом, материнскими коленями, и, если не считать поездки на море, всё лето проходило в его пределах. Лёша жил в восемнадцатом, Дима с Гришей в девятнадцатом подъезде «монстра», Влад в голове этой змеи, Маша в другом корпусе кооперативки. Все они, просыпаясь, видели общую жёлто-зелёную вселенную. Сейчас Лиза вернулась на пост.
Она села на табуретку, оперлась спиной на перила балкона и взяла телефон. Как ни странно, утром ей уже звонили – в списке был один пропущенный от Лёши. Лиза нахмурилась, ожидая, пока на другой стороне двора возьмут трубку.
– Звонил?
– Да, думал, ты не спишь.
– Так и есть. Женёк дрыхнет. – Она посмотрела вглубь комнаты сквозь стеклянную дверь, чтобы убедиться, что брат ещё не проснулся. – Бабушка на работе, я одна тут маюсь.
– Помнишь вчерашнюю монету? – Судя по бодрому голосу, Лёша проснулся пару часов назад.
– Ты имеешь в виду мою монету? – усмехнулась Лиза. – Какие новости, Шерлок?
– Нам нужно в библиотеку.
Лиза чуть не упала с табуретки.
– Ой, брось, погуглить не можешь?
– В интернете уже смотрел, инфы мало. По местным монетам надо в книгах искать.
– М-м…
– Не хочешь узнать, сколько она стоит?
Лизе стало стыдно: она действительно размышляла, нельзя ли продать находку подороже. Лёша поймёт по паузе, что угадал.
– Ладно, библиотека, – согласилась Лиза. – Только сначала мне нужно позавтракать. Приходи, покажу тебе, как гуглить.
Предложи библиотеку кто-нибудь другой, она бы сразу отказалась. И заодно высказалась бы о своей ненависти ко всем госучреждениям на свете. Но Лёше она отказывать не умела и не хотела. Каждая минута наедине была золотой монетой.
Лиза не стала пока переодеваться – Лёша уже видел её в пижаме, не упадёт. Может, домашний, растрёпанный вид даже тронет его сердце. Она пошла в кухню и коснулась чайника – вода ещё тёплая. Другой посуды бабушка на плите не оставила, и в увешанном магнитиками холодильнике было пусто, не считая помятого глазированного сырка и четырёх яиц. У Лизы начало ломить руки от обиды и расстройства: в этом году мама почти не выслала денег на их с Женькой содержание, а бабушка тратилась неохотно. Копила на собственную жизнь.
Благо, в белом оклеенном виниловой плёнкой буфете хранилось много круп. Лиза отыскала открытую пачку макарон, завёрнутую в целлофановый пакет. Когда вода закипела, она не глядя всыпала в кастрюлю часть содержимого и отбросила упаковку на стол. Её брала досада, что даже у слободчанки грудами лежит золото, а она, уже четырнадцать лет как москвичка, вынуждена давиться макаронами!
«Каждый день, как последний», – подумала Лиза, вяло ворочая ложкой. Вспомнить, откуда это взялось в голове, получилось не сразу, но спустя пару помешиваний фраза всплыла целиком: «Каждый рабочий день бухгалтера должен заканчиваться так, как будто это его последний день», – она наткнулась на эту мантру в интернете, когда выбирала себе профессию. Поступая в университет, Лиза надеялась подобраться ближе к деньгам, и ей это почти удалось, но вот загвоздка – оказалось, деньги будут чужими.
Меркантильность не приносила ей удовольствия. Дорогая косметика, модная одежда не имели ценности сами по себе. Лиза лишь пользовалась ими, чтобы показать миру: «я не дешёвка», «не копия моей матери». Нельзя было допустить, чтобы мужчины «гостили» в её жизни неделю, месяц и сбегали, как от мамы, не оставив ничего или наградив нежеланным ребёнком. Тратя все деньги от подработок на то, чтобы превратить себя в идеал красоты и ухоженности, она надеялась на другое отношение.
Лиза искала человека, способного дать ей любовь, а главное – защиту. Когда-то им был Дима, первая добыча её неопытного сердца. После болезненного расставания чувства не исчезли, но потеряли точку приложения. Трогательная влюблённость переродилась в голодного зверя, мечущегося в груди.
Теперь зверь рвался к Лёше. Но Лиза не могла признаться себе: «Я влюбилась в друга». Это значило бы стать уязвимой и, вероятно, отвергнутой. Один неосторожный шаг, и она лишилась бы единственного по-настоящему близкого человека. Стоила ли возможность поцеловать его такого риска? Однажды она уже пыталась это выяснить.
Лиза уже долго мешала ложкой в кастрюле, но лишь теперь заметила странность: на поверхности воды плавали чёрные крошки. Она присмотрелась: что это? Грязь попала? Одно, два помешивания, и со дна поднялись зёрнышки с четверть спичечной головки величиной. Всё ещё недоумевая, Лиза обернулась к столу, где валялась пустая упаковка.
Скатерть облепили чёрные жучки. По ткани, свисающей со стола, пара насекомых добрались до пола. Лиза застыла, пытаясь подавить волну тошноты. Аппетит пропал, как по щелчку. Накатила беспомощность. «Дешёвая вермишель! В фунчозе такие, небось, не водятся». Если у тебя мало денег, ты всегда притягиваешь неприятности. Быть бедным небезопасно. Лиза всего лишь хотела знать, что ничего плохого с ней не случится. Разве это криминально?
Открыв кран и взяв тряпку, она опустилась на колени, чтобы отправить в слив вредителей с линолеума. «Какое унижение…» – подумала Лиза, и тут раздался птичий свист – это звонили в дверь. Она совсем забыла про Лёшу.
– Ну, рассказывай, – с порога сказал он, читая по её лицу, – с какой трагедии начался день?
– Вот. – Лиза указала на пачку вермишели, льющуюся из крана воду, кастрюлю на огне. От всей этой картины стало смешно. Узел напряжения в голове ослаб.
Уже успокоившаяся, она вылила варево из кастрюли в унитаз, пока Лёша перекладывал пачку в мусорный пакет. Потом они вместе дочистили скатерть.
– Уф, – громко выдохнула Лиза. – Позавтракала, называется. Остались только яйца. Надеюсь, не тухлые.
– Схожу пока выкину. – Лёша взял пакет и хлопнул входной дверью.
Он долго не возвращался, хотя идти до мусорки было минуты три, и Лиза, следя за яйцами на плите, погрузилась в тревожные мысли: может, Маша права? нельзя выглядеть слабой? нельзя говорить правду, если хочешь, чтобы тебя любили? К счастью, она не успела в чём-либо увериться. Вернулся Лёша – с булочками, йогуртами и отвратительной дынной жвачкой из магазина у дома «Тёма», которую из всех живущих на земле любил только Женёк. Лиза бы об этом не вспомнила. В её чувствах к растущему как сорняк брату было больше жалости, чем сестринской любви. Она знала, каково ему, но ничем не могла помочь.
– Спасибо! Ты спас это утро. – Лиза взяла себе йогурт и ложку. – Правда, Женю чересчур балуешь, но за это прощаю.
– С Днём рыбака, кстати!
– Точно!
Во второе воскресенье июля Керчь праздновала неофициальный день города. Будут дети со светящимися вертолётиками, люди в тельняшках, танцоры, аниматоры и даже Нептун, разбрасывающий кульки с конфетами. В этом году День рыбака выпал на тринадцатое число. Обычно Лиза не следила за календарём на каникулах, но всю прошлую неделю она терзалась волнением, доходящим до болей в желудке, считая дни до Диминого приезда.
Поев, она закрылась в ванной. Быстро переоделась в джинсовые шорты и бежевый топ с открытой спиной, подкрасилась, сделала завивку прядей у лица. Ах, если бы у неё был тот золотой гребень! Но что уж говорить…
– Надо же, причесалась, – заметил Лёша, когда она вышла.
– Почаще тебя причёсываюсь. – Лиза взъерошила его светлые, цвета выгоревшей травы, волосы.
– Сравниваешь себя с парнем, дожили. – Он покачал головой. – Всё, идём.
Город накрылся одеялом горячего воздуха. Стояла неподвижная дневная жара. Бока домов на улице Будённого ослепительно сияли белым. Керчь лежала вялая, как спящая на солнце кошка.
Послышался знакомый колокольчик, и во двор въехал молоковоз. Из подъездов, как по команде, высыпали местные жители, с бидонами и банками наперевес. При виде цистерны Лизе живо вспомнился вкус домашней брынзы. «Скоро я перестану приезжать в Керчь, – подумала она с лёгкой грустью, – но услышав перезвон вдалеке, наверняка буду искать глазами грузовичок».
Мама отсылала их с Женьком из Москвы на все летние каникулы. Первые недели отдыха Лиза не могла нарадоваться морю и общению с друзьями. Она бы поселилась здесь навсегда, если бы июль мог длиться вечно. Но как за детством приходит зрелость, так приходила и середина августа: знакомые разъезжались, все занятия надоедали, отношения портились, и Керчь превращалась в настоящее болото. «И всё-таки однажды, когда я окажусь далеко отсюда, я, наверное, буду очень по ней скучать».
Они с Лёшей свернули за дальним корпусом кооперативки и пошли по привычной дороге в направлении центра. Конечно, быстрее было бы идти вдоль шоссе, по прямой. Безусловно, они могли бы сесть на троллейбус или маршрутку. Но гораздо больше удовольствия сулила сложенная из квадратных плиток дорожка, ведущая к двенадцатой школе. А за ней – тропинка, пересекающая пустырь. «Настоящая» Керчь открывалась лишь тем, кто искал свой путь среди травы.
Это был маленький, душевный город. Здесь Лиза чувствовала себя комфортнее в чужом районе, чем в собственном подъезде в Москве. Люди присматривали друг за другом. Иногда это казалось ей милым, иногда пугающим. Идёшь, бывало, по центральной улице, подходят женщины – какие-то бабушкины приятельницы, – хватают за руки, говорят, как сильно ты выросла. В супермаркете, на пляже, в кинотеатре – везде можно встретить знакомых.
Лиза родилась и жила в Керчи до пяти лет, но воспоминаний об этом времени сохранилось мало – в основном о детском саде, Диме и их общих шалостях. Потому порядки родного города нередко её шокировали. Например, то, что в их подъезде лестницу мыла не уборщица, а сами жильцы, по очереди. Как могла бабушка, согнувшись, ворочать шваброй на глазах у знакомых? Для Лизы это стало бы кошмаром наяву. Неужели не проще собрать деньги и кого-нибудь нанять?
Хотя мыслила Лиза по-московски, она не чувствовала себя чужой. Летняя поездка не походила на обычные путешествия. Лиза не искала нового – она возвращалась в свой второй дом. Пока другие дети взрослели в лагере, в деревне, на даче, у неё всегда была Керчь.
Отчасти ей нравилось, что город беден. Максимум – раз в пять лет построят новый дом, перекрасят старые, переложат плитку. Панорама не меняется, как в Москве. Такому городу можно доверить своё детство. Время здесь – смола, воспоминания застывают навечно.
Примерно на середине пути до центра, когда позади остался многоэтажный корпус отеля «Меридиан», Лёша снова заговорил о монете:
– Мой отец разбирается в нумизматике. Ну и я немного.
В голове Лизы вспыхнула картинка: добрая сотня монет, лежащих на стеклянных полках серванта в Лёшиной квартире. Этот семейный клад поразил её в первый визит (всё-таки в доме священника логичнее выглядела бы коллекция икон), но на третий-четвёртый раз слился с обстановкой. Если бы Лёша не напомнил, она бы никогда не провела параллели.
– Что твой отец этим интересуется, я знала, а про себя ты никогда не говорил.
– В универе я узнал кое-какие фишки по химии и помогаю ему начищать коллекцию.
– Геодезистов этому учат?
– Так, по мелочи.
– И ты уже видел такую монету?
– Нет, эта слишком старая. Мы собираем… То есть отец собирает в основном советские, есть несколько царских. Твоя монета намного древнее. Ты не заметила, на столе лежали ещё такие?
Лиза покачала головой. Она мало что запомнила из-за испуга. На фоне роскошного гребня и прочих золотых безделушек монеты могли легко затеряться.
– Странно. Разве ты не из-за вещей там застряла?
Строгий взгляд его голубых глаз пронизывал нутро, как рентгеновские лучи. Мысль о том, что в эту секунду он думал о ней плохо, была горькой. Лиза фыркнула с видом уязвлённого достоинства, хотя понимала, что её реакция безнадёжно запоздала, и даже менее чуткий Дима не поверил бы сейчас в её искренность.
– Ладно, извини, – сдался Лёша.
– Как тебе Дима, кстати? – Встреча с бывшим потрясла Лизу не меньше истории с подвалом, и ей нужно было сравнить своё мнение с Лёшиным. Она уже ошибалась в суждениях прежде.
– Сильно изменился.
– К лучшему?
– Пока не знаю.
– А по-моему такой, как раньше. Самовлюблённый мудак.
Лёша вскинул брови.
– Женщина, ты же любила его?
Лиза вздрогнула.
– Никогда себе не прощу.
Друг мог сказать мягче: «ты же встречалась с ним», но он всегда предпочитал говорить то, что ближе к правде. Она действительно любила тогда. После разрыва она без конца плакала, а Лёша обнимал и говорил, что боль закончится.
– Лиза, люди меняются. Иначе в жизни не было бы смысла.
Они шли уже вдоль центральной набережной, по историческому центру города. Лиза посмотрела налево – на гору Митридат, над которой высоко поднялось солнце. На вершине работал музей под открытым небом. Археологи раскопали целый квартал античного города Пантикапея, и туристы могли сколько угодно лазать по каменным кладкам.
Керчь – самый древний город России. Древнее Дербента. И найти ответ на вопрос, какой народ мог отлить золотую монету и когда, может оказаться непросто. За двадцать шесть веков истории здесь правили греки, византийцы, тюрки, хазары, русы, половцы, генуэзцы, турки. С 1774 года город стал русским. По сравнению с таким богатым прошлым, переход Крымского полуострова от Украины к России – не самое драматичное событие, какое видела эта земля.
