Дарья Туманова
Моя чужая жизнь
Такие разные близнецы
Я до сих пор помню тот день, когда родители впервые произнесли это страшное: "Нет у тебя больше сестры". Их лица были мрачнее тучи, а мама с трудом сдерживала слезы, пока папа стиснул зубы так, что на его челюсти проступили вены. Но хуже всего было то, что я не могла возразить. Все, что произошло, казалось каким-то дурным сном, из которого никто из нас не мог проснуться.
Мы с Лерой были близняшками, но такими разными, будто нас разделяли не годы, а целые миры. Я всегда старалась быть правильной: помогать маме, учиться на отлично, а Лера с самого детства тянулась к непредсказуемости. Я любила книги и тихие вечера дома, а она мечтала о шумных компаниях и приключениях. Даже во внешности мы были противоположностями: мне шли светлые платья, а Лера всегда выбирала черное, предпочитая подчеркивать свою независимость. Я была той, кем гордились родители: прилежной, спокойной, всегда готовой помочь. А Лера – ее тянуло туда, куда мне никогда бы не пришло в голову даже взглянуть. В темные переулки, в компании с парнями с сомнительной репутацией. Она любила риск, и, наверное, именно это стало ее проклятием.
Я помню, как она влезла в чужой заброшенный дом ради "приключений".
Ее поймал охранник, а Лера, вместо того чтобы извиняться, уверенно схватила со стены ржавый лом и пригрозила: "Еще шаг, и я сделаю в тебе дыру, а потом скажу, что это была самозащита! Скажу, что ты пытался меня изнасиловать!" Она быстро сняла трусики и бросила в него.
Охранник офигел от такого поведения и сильно растерялся. Он явно не ожидал ничего подобного! Он отступил, видимо, решив не связываться, а Лера убежала, оставив его в полном шоке. Потом она еще долго хвасталась этим эпизодом, называя себя "королевой импровизации".
Сначала это были мелочи. Лера прогуливала школу, возвращалась домой поздно и не могла объяснить, где была. Родители ругались, кричали, но это не помогало. Потом появились странные звонки ночью, пропадавшие деньги, сломанные телефоны.
Лера начала пить и употреблять сомнительные вещества, а однажды привела домой своего нового парня. Его звали Егор, но в нашем доме он навсегда остался "этим". Слишком высокий, слишком худой, с глазами, которые смотрели сквозь тебя, как будто тебя уже не существовало.
"Он художник," – объявила Лера с вызовом в голосе, будто специально испытывала наше терпение. Но Егор не носил кистей или карандашей. Его искусство заключалось в том, чтобы запугивать, манипулировать и постепенно стягивать Леру в свое мрачное болото.
Ему было всего 23 года, но за его плечами уже было криминальное прошлое. Он гордо рассказывал, что успел "отсидеть" за мелкое мошенничество, и явно наслаждался своей репутацией. Чем он конкретно занимался, мы не знали, но догадывались, что ничего хорошего у сестры с ним не будет.
Когда она заявила, что беременна от него, в доме разразился настоящий ураган. Отец, который всегда говорил, что семью нельзя выносить на публику, как грязное белье, теперь орал так, что слышали, наверное, все соседи.
Мама рыдала, умоляя Леру опомниться, оставить Егора, начать все сначала.
– Дочка, не губи свою жизнь, тебе еще восемнадцать, – всхлипывала она, сжимая руки, как будто могла удержать Леру силой. – Ну какой ребенок от бандита? С кем ты связалась? Брось его! Но Лера только смеялась. Смех этот, звонкий и полный презрения, я запомнила на всю жизнь. Это был смех человека, который уже принял свое решение и решил сжечь все мосты.
Родители пытались устроить ее жизнь. Они договорились о браке с сыном крупного бизнесмена, Романом. Честно говоря, тот парень был скучным, немного толстоватым, но порядочным. Его семья могла вытащить нас из финансовой ямы, в которую мы начали падать после неудачных инвестиций отца. Но Лера даже слушать не хотела.
– Мне плевать на вашего Романа! – кричала она, размахивая бутылкой вина. – Вы просто хотите продать меня, как товар! А я выбрала Егора. И точка.
– Ты будешь делать то, что тебе говорят! – голос отца был твердым и громким, как удар молота. – Выйдешь замуж за Романа и родишь этого ребенка, а он его усыновит. Я больше не желаю ничего слышать про твоего бандита!
– Я люблю его! Ты не понимаешь? У нас любовь! – закричала Лера, ее глаза блестели от слез и ярости. – Вы можете хоть раз в жизни оставить меня в покое?
Ночью Лера разбила мамино любимое зеркало, украла папины часы и исчезла. Вернулась через два дня, словно ничего не произошло. Но это было только начало.
Однажды ее дружки вломились к нам в дом. Это было ночью, когда весь дом уже спал. Ветер за окном шумел, но в тишине дома звук возни с замком был резким и угрожающим. Я проснулась от странного звука – кто-то возился с замком входной двери.
Через минуту в прихожей раздались громкие шаги, а затем шум падающей вазы. Их было трое, все в темной одежде, с капюшонами, скрывающими лица. Один держал что-то похожее на лом, другой постоянно оглядывался, а третий уверенно шел вперед, будто уже не раз делал подобное. Один из них сразу направился в кабинет отца, другой – к сейфу в спальне.
Я замерла на лестнице, не зная, что делать. Они двигались так уверенно, будто знали дом как свои пять пальцев. Они знали, где лежат все ценные вещи, и еще у них были ключи. Ключи, которые дала Лера.
Она стояла на пороге, смотрела на происходящее с какой-то странной смесью растерянности и равнодушия. Ее взгляд был пустым, как будто она не могла поверить, что ее действия привели к этому. Но в ее позе не было и намека на желание вмешаться или остановить происходящее.
А дальше все было как в жутком кошмаре.
Один из нападающих замахнулся битой на маму. Она вскрикнула и попыталась уклониться, но он преградил ей путь. В этот момент отец бросился вперед, пытаясь закрыть ее собой. Все происходило слишком быстро: глухой удар, звук треснувшей кожи, и отец падает, как кукла, лишенная нитей. Кровь проступает на его виске, стекает по щеке.
Мама кричит, бросается к нему, но ее останавливают. Лера стоит на пороге. Ее губы дрожат, а глаза пусты, как будто она пьяная или под действием каких-то веществ. Тишина оглушает.
Этот момент постоянно стоит у меня перед глазами… Тот момент, когда отец упал, держась за голову, и фигура моей сестры, смотрящей на все это. Ее губы дрогнули, будто она хотела что-то сказать или закричать. Но вместо этого она отвернулась, сжала кулаки и, кажется, проглотила собственное чувство вины. Я тогда думала, что он умрет. Но он выжил. И после этого родителям пришлось принять решение.
– Уходи, – сказал отец, глядя на нее так, как будто уже похоронил ее в своем сердце. – Если ты пересечешь этот порог, назад дороги не будет.
Она ушла. Просто развернулась и вышла. Никаких извинений, никакого сожаления. И с тех пор ее не стало. Для родителей, для меня. Мама часто повторяла, что Лера умерла. Так было легче, наверное.
Но для меня она никогда не была мертва. Каждый раз, проходя мимо ее старой комнаты, я ловила себя на мысли, что жду ее возвращения. Я помнила, как она смеялась, как упрямо взмахивала волосами, споря с родителями, и как умела одним своим присутствием превращать дом в хаос. Иногда, глядя на свое отражение, я замечала ее черты – тот же прищур глаз, то же едва заметное движение губ. Она всегда была частью меня, даже если ее не было рядом. И это знание, что она где-то там, живет своей жизнью, забыв про меня и про родителей, не давало мне покоя. Где-то в глубине души я знала, что Лера иногда думает обо мне, и надеялась, что однажды она вернется. Только она не вернулась. Родители однажды сказали, что она пропала с концами.
