Давид Рикардо
Начала политической экономии и налогового обложения
© ООО «Издательство АСТ», 2023
Предисловие
Продукт почвы, все, что берется с поверхности ее соединенным применением к делу труда, машин и капитала, разделяется между тремя классами общества, а именно: землевладельцем, владельцем денег или капитала, необходимого на обработку ее, и рабочими, трудом которых она возделывается.
Но пропорции, в которых целый продукт почвы должен быть разделен между каждым из этих классов под именем ренты, прибыли и задельной платы, значительно различаются между собою на различных ступенях общественного развития, что зависит главным образом от данного плодородия почвы, от накопления капитала и населения и от ловкости, способностей и орудий, употребляемых в земледелии.
Определить законы, регулирующие это распределение, составляет главную задачу политической экономии. Как ни обогатили науку труды Тюрго, Стёарта, Смита, Сэя, Сисмонди и других писателей, но они дают весьма мало удовлетворительных объяснений относительно естественного хода ренты, прибыли и задельной платы.
В 1815 году Мальтус – в своем «Inquiry into the Nature and Progress of a Rent» – и Fellow of University College, Oxford (Уэст) – в своем «Essay on the Application of Capital to Land» – представили миру почти в одно и то же время истинное учение о ренте, без знакомства с которым нельзя понять действия накопления богатства на прибыль и задельную плату или удовлетворительно обозначить влияние налогов на различные классы общества, особенно когда обложенные ими продукты составляют предмет, непосредственно добываемый с поверхности земли. Ад. Смит и другие талантливые писатели, о которых я упоминал, не видя начала ренты в ясном свете, просмотрели, кажется, многие важные истины, которые могут быть раскрыты лишь после того, когда понята как следует сущность ренты.
Для пополнения этого пробела нужны способности, далеко превышающие те, которыми располагает автор следующих страниц; но после того, как он посвятил этому предмету все свое внимание, после того, как он воспользовался помощью упомянутых превосходных писателей, и после того, как несколько последних лет, обильных фактами, дали ценный опыт настоящему поколению, нельзя, кажется, считать притязательною попытку автора установить свои мнения о законах прибыли и задельной платы и о действии налогов. Если начала, которые он признает правильными, действительно будут найдены таковыми, то на долю других лиц, более его талантливых, выпадет задача обозначить все важнейшие их последствия.
Оспаривая установившиеся мнения, автор считал необходимым особенно обращаться к тем цитатам из Ад. Смита, с которыми он имел причины не соглашаться. Но он надеется, что никто не заподозрит его вследствие этого в том, что он не разделяет удивления, столь справедливо возбуждаемого глубокомысленным сочинением знаменитого писателя, – вместе со всеми теми, кто признает важное значение науки политической экономии.
То же замечание может быть применено к превосходным трудам Сэя, который не только был первым или одним из первых писателей континента, справедливо оценившим и применившим начала Ад. Смита, который сделал более, чем все другие континентальные писатели вместе, в деле рекомендации начал этой прекрасной и благодетельной системы народам Европы, но который, сверх того, успел сообщить науке более логический и более поучительный порядок и обогатил ее различными исследованиями – оригинальными, точными и глубокими[1]. Но уважение, питаемое автором к трудам Сэя, не помешало ему комментировать с тою свободою, которой требуют, по его мнению, интересы науки, те цитаты из «Economie Politique», которые казались ему несогласными с его собственными идеями[2].
Предисловие третьего издания
В этом издании я старался разъяснить с большею полнотой, чем в предыдущем, мнение свое о трудных частях учения о ценности и с этою целью сделал некоторые дополнения к первой главе. Я присоединил к нему также новую главу «о машинах и о влиянии улучшения их на интересы различных классов общества» и рассмотрел учение Сэя об этом важном вопросе, дополненное в 3-м и последнем издании его сочинений. Я старался в последней главе поставить на более строгую, чем прежде, точку зрения учения о способности страны вносить добавочные денежные налоги, хотя бы совокупная денежная ценность всей массы товаров и упала вследствие или уменьшения количества труда, требуемого на производство хлеба внутри страны, от хозяйственных улучшений в ней, или же от получения части хлеба по более дешевой цене из-за границы путем вывоза мануфактурных ее товаров. Это наблюдение имеет большую важность, потому что касается вопроса о политике свободного ввоза чужого хлеба, особенно в стране, отягощенной большим постоянным и денежным налогом вследствие громадного национального долга, и я старался показать, что способность к уплате налогов зависит не от валовой денежной ценности целой массы товаров или от чистой денежной ценности доходов капиталистов и землевладельцев, не от денежной ценности доходов каждого в сравнении с денежной ценностью товаров, которые он обыкновенно потребляет.
Автор.26 марта 1821 года
Начала политической экономии
Глава I. О ценности
Отделение первое
Ценность предмета, или количество всякого другого предмета, за которое он обменивается, зависит от сравнительного количества труда, необходимого на его производство, а не от большего или меньшего вознаграждения, получаемого за этот труд.
Адам Смит заметил, что «слово «ценность» употребляется в двух различных значениях и выражает иногда полезность какого-нибудь предмета, иногда же покупную силу относительно других предметов, которую доставляет обладание им. Первая может быть названа ценностью потребления, вторая меновою ценностью».
«Вещи, – продолжает он, – имеющие наибольшую ценность потребления, часто обладают лишь незначительною меновою ценностью или вовсе не обладают ею, и, наоборот, те вещи, меновая ценность которых наиболее велика, имеют лишь весьма мало потребительной ценности или не имеют ее вовсе».
Вода и воздух чрезвычайно полезны, они даже необходимы для существования, и, несмотря на это, при обыкновенных обстоятельствах за них ничего нельзя получить в обмен. Напротив того, золото, имея незначительную ценность потребления, в сравнении с воздухом и водою обменивается за большое количество других предметов.
Итак, полезность не есть мерило меновой ценности, хотя последняя без нее немыслима. Если предмет вовсе не имеет потребительной ценности – иными словами, если мы не можем извлечь из него для себя ни удовольствия, ни пользы, – в таком случае у него не будет и меновой ценности, несмотря на его редкость и на количество труда, необходимое на его производство.
Предметы, обладающие полезностью, заимствуют свою меновую ценность из двух источников: редкости и количества труда, необходимого на их добывание.
Существуют некоторые предметы, ценность которых определяется исключительно их редкостью. Никакой труд не в состоянии увеличить количество таких предметов, и поэтому ценность их не может быть понижена вследствие увеличения снабжения. Некоторые редкие картины и статуи, редкие книги и монеты, вина особенного качества, добываемые из винограда, растущего на специфической почве, пространство которой весьма ограничено, принадлежат к этой категории. Ценность их нимало не зависит от труда, необходимого на их первоначальное производство, и колеблется, смотря по изменению богатства и наклонностей лиц, желающих обладать ими.
Но эти предметы составляют лишь весьма незначительную часть той массы вещей, которая ежедневно променивается на рынке. Несравненно бо́льшая часть тех предметов, которыми желают обладать люди, доставляется трудом и может быть увеличиваема не только в одной стране, но и во многих до такого предела, который почти безграничен, если мы расположены расходовать труд, необходимый на добывание их.
Говоря далее о товарах, их меновой ценности и законах, управляющих относительными их ценами, мы имеем в виду исключительно товары такого рода, количество которых может возрастать вследствие приложения человеческого труда и производство которых находится под влиянием свободного соперничества.
На первых ступенях общественной жизни меновая ценность таких предметов или правило, установляющее количество одного предмета, которое должно давать в обмен за другой, зависит почти исключительно от сравнительного количества труда, употребленного на производство каждого из них.
«Действительная цена каждой вещи, – говорит Ад. Смит, – то, что каждая вещь действительно стоит человеку, желающему приобрести ее, это труд и усилия приобретения ее. То, что каждая вещь действительно стоит человеку, который приобрел ее и который желает располагать ею или обменять ее на что-нибудь другое, есть труд и усилия, которые могут быть сбережены для него и которые он может возложить на другие лица. Труд был первою ценою, первоначальною монетой, которою за все платили».
И далее:
«В этом раннем и первоначальном состоянии общества, которое предшествует как накоплению капитала, так и обращению в собственность земли, отношение между количествами труда, необходимыми для приобретения различных предметов, составляет, кажется, единственное условие, которое может доставить какое-нибудь правило для обмена предметов одних на другие. Если, напр., у какого-нибудь охотничьего народа требуется обыкновенно в два раза более труда для того, чтобы убить бобра, чем для того, чтобы убить дикую козу, то один бобер, естественно, будет обмениваться за две диких козы или будет стоить столько. Естественно, что вещь, составляющая обыкновенно продукт труда двух дней или двух часов, должна стоить вдвое больше, нежели та, которая составляет обыкновенно продукт труда одного дня или одного часа».
(Book I, chap. 5)
Таково ли действительно основание ценовой ценности всех вещей, за исключением тех, которые не могут быть увеличиваемы промышленностью? Это составляет для политической экономии вопрос громадной важности, так как ниоткуда не вытекало столько ошибок и такого различия мнений в этой науке, как из шаткости значения, которое приписывалось слову «ценность».
Если количество труда, заключенное в предмете, регулирует его меновую ценность, то всякое возрастание в количестве труда должно увеличивать ценность предмета, на который употреблен труд, точно так же как всякое уменьшение количества труда должно понижать ценность.
Но Адам Смит, который с такою точностью определил первоначальный источник меновой ценности и которому надлежало бы, для последовательности, настаивать, что все вещи бывают большей или меньшей ценности, смотря по большему или меньшему количеству труда, потраченного на их производство, установил тем не менее другое мерило ценности и говорит, что вещь имеет ее более или менее, смотря по тому, на большее или меньшее количество этого мерила она обменивается. Иногда говорит он о хлебе, иногда о труде, как о мериле ценности – не о том количестве труда, которое потрачено на производство предмета, но о том количестве, которое может быть куплено за предмет на рынке: точно будто то и другое выражение совершенно равнозначительные и будто если труд человека становится вдвое более успешным и человек может поэтому произвести вдвое больше товаров, то он необходимо и получит за свой труд вдвое больше, чем прежде.
Если бы действительно было так, если бы вознаграждение рабочего находилось всегда в соответствии с тем, что он производит, то количество труда, израсходованное на предмет, и количество труда, которое за этот предмет можно купить, были бы одинаковы, и каждое из них могло бы в точности измерять колебания других вещей; но они отнюдь не одинаковы: первое, при многих обстоятельствах, есть неизменное мерило, правильно указывающее на колебания цены других вещей; второе подвержено стольким же колебаниям, как и сами предметы, которые сравниваются с ним. Указав в высшей степени удачно на недостатки непостоянного мерила, каковы золото и серебро по отношению к определению изменений в ценности других вещей, Ад. Смит сам избрал не менее изменчивую меру, остановившись на хлебе или труде.
Нет сомнения, что ценность золота и серебра подвержена колебаниям вследствие открытия новых и более изобильных рудников; но такие открытия редки и действие их, хотя и значительное, ограничивается периодами сравнительно краткой продолжительности. Ценность их подвержена также колебаниям вследствие улучшений в эксплуатации и в машинах, которыми работают в рудниках, ибо действием таких улучшений большее количество может быть добыто с меньшим трудом. Ценность их подлежит далее колебаниям вследствие уменьшения количества руды, после того как рудник в течение целого ряда лет доставлял снабжение всемирному рынку. Но разве хлеб избегает хотя бы одной из этих причин колебаний? Не колеблется ли его ценность, во-первых, точно так же вследствие улучшений в земледелии, в машинах и в земледельческих орудиях, как и вследствие открытия новых пространств плодородной земли, которые могут поступить в обработку в других странах и подействовать на ценность хлеба на каждом рынке, куда допускается свободный ввоз? Не подлежит ли он, во-вторых, увеличению ценности вследствие запрещений ввоза, вследствие возрастания населения и богатства, вследствие возрастания затруднений при добывании большого снабжения добавочным количеством труда, которого требует обработка земель низшего качества? Разве не в такой же степени изменчива ценность труда? Не испытывает ли она не только, наравне со всеми прочими вещами, влияние соотношения между спросом и предложением, неизбежно изменяющееся при всякой перемене в общественной жизни, но также и колебаний в цене пищи и других предметов необходимости, на которые расходуется заработная плата?
В одной и той же стране может потребоваться в одну эпоху вдвое более труда на производство пищи и других необходимых предметов, чем в другую и более отдаленную эпоху; но вознаграждение рабочего, вероятно, может быть уменьшено лишь весьма незначительно. Если в прежнее время задельную плату рабочего составляло известное количество пищи и других предметов необходимости, то он, вероятно, не мог бы продолжать существовать, если бы это количество было уменьшено. Пища и другие необходимые предметы поднялись бы в этом случае на 100 %, если оценивать возвышение по количеству труда, потребному на производство их, между тем как ценность их, измеряемая количеством труда, на которое они обмениваются, увеличилась бы лишь незначительно.
То же замечание может быть сделано относительно двух или более стран. В Америке и в Польше годичный труд известного числа людей производит гораздо больше продукта на почве, позже других поступившей в обработку, нежели на подобной же почве в Англии. Если теперь предположить, что все другие предметы необходимости одинаково дешевы в этих трех странах, то не будет ли большим заблуждением заключать, что количество хлеба, отпускаемое рабочему, должно в каждой из них находиться в соответствии с легкостью производства?
Если бы обувь и одежда рабочего, вследствие улучшения в машинах, стали производиться одной четвертью того труда, который тратится на них в настоящее время, то они, вероятно, упали бы на 75 %; но насколько отсюда еще далеко до предположения, что благодаря таким условиям рабочий получил бы возможность потреблять четыре пары платья или обуви вместо одной, настолько же вероятно, что в непродолжительном времени действие соперничества и стимулов населения приравняли бы его задельную плату к новой ценности предметов необходимости, на которые она расходуется. Если бы такие улучшения распространялись на все предметы потребления рабочего, то мы, вероятно, нашли бы, что через несколько лет он стал бы располагать некоторой незначительной прибавкой к своему потреблению, хотя бы меновая ценность этих предметов, в сравнения с ценностью других, в производстве которых не произошло никаких подобных улучшений, понизилась бы весьма значительно, и хотя бы они стали продуктом гораздо меньших количеств труда.
Итак, нельзя согласиться с мнением Ад. Смита, что «так как за труд можно иногда купить больше, а иногда меньше благ, то изменяется при этом их ценность, а не ценность труда, за который они покупаются», и что, следовательно, «один только труд никогда не изменяется в своей ценности, что он есть единственное действительное мерило, посредством которого можно определять и сравнивать ценность всех товаров, везде и во всякое время»; но нельзя не разделять другого взгляда Ад. Смита, что «отношение между количествами труда, потребными на приобретение различных предметов, составляет, кажется, единственное условие, которое может установить некоторое правило для обмена одних товаров на другие», или, иными словами, что настоящую и прошедшую относительную ценность товаров определяет то сравнительное количество товаров, которое производится трудом, а не те сравнительные количества их, которые даются рабочему в обмен за его труд.
Относительная ценность двух товаров изменяется, и мы желаем узнать, в котором из них действительно произошло изменение. Если бы мы сравнили настоящую цену одного из них с башмаками, чулками, шляпами, железом, шаром и со всеми другими товарами, то нашли бы, что он обменивается за такое же точно количество всех этих других вещей, как и прежде. Если сравним с теми же товарами другой, то окажется, что отношение его к ним изменилось: мы можем в таком случае с большою вероятностью заключить, что колебание произошло в этом именно товаре, а не в тех, с которыми его сравнивали. Если, при еще более подробном рассмотрении всех обстоятельств, связанных с производством этих различных товаров, мы найдем, что точно такое же количество труда и капитала было необходимо на производство башмаков, чулок, шляп, железа, сахара и пр., но что на производство одного только товара, относительная ценность которого изменилась, потребно иное количество труда, чем прежде, то вероятность превратится в достоверность, и мы будем убеждены, что колебание произошло в одном только товаре: мы открываем в таком случае причину его изменения.
Если бы я заметил, что унция золота обменивается на меньшее количество всех перечисленных выше товаров, и если бы я сверх того нашел, что вследствие открытия новых и более изобильных рудников или вследствие употребления машин с большею выгодою данное количество золота может быть получено в обмен за меньшее количество труда, то я имел бы основание утверждать, что причина изменения ценности золота относительно других товаров состоит в большей легкости его производства или в уменьшении количества труда, потребного на добывание его. Подобным же образом если бы ценность труда по отношению ко всем другим предметам значительно упала и если бы я узнал, что ее падение составляет следствие обильного снабжения, поощряемого большею легкостью, с которою производятся хлеб и другие предметы необходимости для рабочего, то, полагаю, я имел бы право заключить, что ценность хлеба и других предметов необходимости упала вследствие уменьшения количества труда, необходимого на их производство, и что под влиянием этой легкости снабжения рабочего средствами для содержания цена труда также упала.
«Нет, – возражают на это Ад. Смит и Мальтус, – в примере относительно золота вы были правы, называя изменение его падением его ценности, потому что хлеб и труд в этом случае оставались без изменения, и так как золото стало бы располагать меньшим количеством их, чем прежде, точно так же как и всех прочих предметов, то было справедливо заключить, что все вещи остались без изменения и что изменилось только золото; но если падают труд и хлеб, вещи, избранные нами мерилом ценности, то, несмотря на все изменения, которым, как мы признаём, они подвергаются, было бы в высшей степени несоответственно заключать то же самое; напротив, следовало бы сказать, что хлеб и труд остались без изменения и что ценность всех прочих вещей возросла».
Но против этого-то способа выражаться я и протестую. Я нахожу, что точно так же, как и в примере относительно золота, причина изменения в пропорции между хлебом и другими предметами заключается в уменьшении количества труда, необходимого на производство хлеба, и что, след., рассуждая правильно, я должен назвать эти изменения падением ценности хлеба и труда, а не возвышением ценности вещей, с которыми их сравнивают. Если я нанял рабочего на неделю и вместо 10 шиллингов плачу ему только 8 и если при том не произошло никаких колебаний в ценности денег, то рабочий, пожалуй, приобретет на такой уменьшенный заработок больше пищи и других предметов необходимости, нежели прежде; но это следует приписать уменьшению ценности предметов, на которые расходуется заработная плата, а не возвышению действительной ценности заработной платы, как утверждали недавно Ад. Смит и Мальтус. Это две совершенно различные вещи. Тем не менее когда я называю это падением действительной ценности задельной платы, то говорят, что я ввожу новую, неупотребительную терминологию, несогласную с истинными началами науки. Что касается меня, то я полагаю, что именно мои противники выражаются неупотребительным и несоответствующим делу языком.
Допустим, что рабочий получает бушель хлеба за недельный труд в такое время, когда цена хлеба равняется 80 шилл. за квартер, и бушель с четвертью, когда цена понижается до 40 шилл. Допустим также, что он употребляет со своим семейством полбушеля хлеба в неделю, а излишек обменивает на другие предметы, напр. на топливо, мыло, свечи, чай, сахар, соль и пр.; если три четверти бушеля, которые остаются у него во втором случае, не могут доставить ему столько же перечисленных товаров, как полбушеля в первом, то повысилась бы или упала ценность его труда? Ад. Смит сказал бы, что труд повысился, потому что критериум его – хлеб, и рабочий получит за недельный труд более хлеба; но тому же Ад. Смиту следовало бы видеть в этом, напротив, понижение, «потому что ценность вещи зависит от покупной силы, которую дает обладание ею относительно других благ», труд же стал обладать уже меньшею покупною силою по отношению к другим благам.
