bannerbannerbanner
Тосканская графиня

Дайна Джеффрис
Тосканская графиня

Полная версия

Глава 4

Кастелло-де-Корси

В тот вечер, когда София была с мужем, их кухарка, Карла, укутывала платком спину и шею от сквозняков и поудобнее устраивалась в кресле возле двери. Приближалась темная ночь. В доме ее дочери, в одной из двух выстуженных комнат наверху, потихоньку собралось восемь человек. Трехлетний Альберто уснул наконец, и женщины принялись за работу. Сара пряла шерстяную пряжу в углу, Федерика сматывала с веретена шерсть, остальные устроились вокруг стола и вязали носки и одеяла. Комнату освещала лишь одна керосиновая лампа, окно было плотно закрыто одеялом, чтобы сквозь щели в ставнях наружу не просочился ни один лучик света.

Под ритмичное щелканье вязальных спиц и вращение колеса одна из них, Сара, тихим голосом стала что-то напевать. Мужья и сыновья этих женщин отправились воевать, никто не знал, где они сейчас и что с ними, и только когда они собирались вот так все вместе, на сердце у них становилось теплее и легче. Совместная работа связывала их в единый организм; несмотря на комендантский час, они собирались здесь ради общего дела, для того, чтобы прячущиеся в лесах мужчины не замерзли в грядущую холодную зиму без теплых вещей.

Как только было подписано перемирие и солдаты перестали воевать против союзников, в итальянской армии началось повальное дезертирство: каждому хотелось поскорее попасть домой, какой бы риск это ни представляло. Но потом Италию оккупировали немцы, и оккупантам понадобились мужчины, как солдаты, так и рабочие: теперь итальянцы нужны были Германии в качестве рабов либо здесь, в Италии, либо в лагерях в самой Германии. И мужчины побежали в горы, в леса, стали вступать в партизанские отряды. Некоторые из них вообще никогда не хотели воевать на стороне Германии, их мобилизовали в армию насильно. Другие не хотели воевать в принципе, ни на чьей стороне, а многие были сыты фашизмом по горло. Огромное множество сельских жителей поддерживало коммунистическое движение, и число таких постоянно росло. Поэтому сейчас в Италии вместе с пожаром мировой войны разгорался еще один, пожар гражданской войны между теми, кто стоял за фашистов, и их противниками.

Карла бросила быстрый взгляд через стол на Анну, свою старшую дочь, высокую и сильную двадцатипятилетнюю женщину, к тому же стройную, в отличие от самой Карлы, которой было уже почти пятьдесят, да и внешне она соответствовала возрасту. Муж Анны, бедняга Луиджи, погиб еще в 1941 году, когда был потоплен корабль «Зара», на котором он служил. Анне сообщили, что Луиджи принимал участие в бою с британским конвоем в Средиземном море. «Зара», тяжелый крейсер, построенный для Королевских военно-морских сил Италии, сначала был выведен из строя во время атаки британской авиации. А уже потом, во время яростного ночного боя с группировкой британского средиземноморского флота, пошел на дно.

– Габриэлла на месте? – спросила одна из более пугливых женщин.

Карла представила себе хорошенькую, прекрасно сложенную шестнадцатилетнюю дочь, свернувшуюся калачиком внизу на кухне вместе с Бени, маленькой трехногой собачкой; они вдвоем захватили единственное место в доме, где был очаг. Габриэлла давно уже просила, чтобы ей разрешили стоять на страже, и, зная, что та умеет свистеть так громко, что и мертвого поднимет, мать уступила.

– Ну, что новенького слышно от наших мужчин? – спросила у Анны одна из женщин.

Все, кто был в комнате, знали, что Анна – курьер, посыльная для связи с партизанским отрядом, хотя и она сама, и Карла редко говорили об этом. Конечно, все женщины деревни знают друг друга как облупленных, но береженого Бог бережет. Взять хотя бы Марию, старую каргу, живущую на углу площади, ту самую, чей внучек Паоло недавно взял и вступил в чернорубашечники Муссолини. Так называли членов добровольных вооруженных формирований милиции национальной безопасности страны, и где сейчас Паоло, никто не знал. В начале войны многие местные мужчины пошли служить в регулярную армию или на флот, и люди к этому относились более или менее нормально, но жестокость фашистских чернорубашечников по отношению к собственному народу – это дело другое. Их ненавидело большинство сельского населения Тосканы.

– Ничего нового, – опередила Анну с ответом Карла, и ее грубый голос простой крестьянки прозвучал совсем тихо.

– А кого, интересно, вы ненавидите больше, – спросила Федерика, – немцев или чернорубашечников?

Несколько секунд в комнате стояла тишина.

– Чернорубашечников, – сказала Сара. – В городе я видела, как они били и бросали в сточную канаву всякого, кто им не нравился. Даже беременных женщин. Стариков, молодых, им на это было плевать.

– Считают, что им все позволено.

– Потому что им позволили делать все, что захотят. Но попомните мое слово, нацисты тоже не сахар. Просто худших мы еще не видели.

Пока женщины перешептывались, мысли Карлы, как это частенько бывало, обратились к еде. Завтра она пойдет и насобирает грибов, а затем приготовит ризотто с грибами и каштанами. Подножный корм – дикий лук, разные травы, даже ягоды – всегда помогал крестьянам держаться в тяжелые времена. И ее кудрявый сынишка Альдо скоро пойдет на охоту и, даст бог, принесет дикого кабанчика, которых уже совсем мало осталось в округе.

Вдруг во входную дверь кто-то громко постучал, а потом раздался пронзительный свист.

– Быстро задуйте лампу, – сказал кто-то.

Карла ощущала страх каждой женщины, как свой; в полной темноте они сидели с пересохшими ртами и сдавленным горлом, прислушиваясь к звучащим на улице грубым мужским голосам. Сомневаться не приходилось, это чернорубашечники вышли прогуляться и немного повеселиться. Немцы ходить в темноте по улицам тосканских деревень не рискуют.

А вдруг чернорубашечникам взбредет в голову войти сюда и они застукают, чем тут занимаются эти женщины? Партизанам помогают…

Карла услышала, как открылась и снова закрылась входная дверь, а потом на улице раздался мужской гогот и женский смех. Неужто Габриэлла? Ну нет, это вряд ли.

Глава 5

Прошло несколько дней, и теперь, когда Лоренцо пару дней, вероятно, будет в отъезде, София, распрощавшись с ним, свистнула собачкам, двум миленьким каштановым с белыми пятнами итальянским пойнтерам, которых иногда называют легавыми бракко; впрочем, оба пса уже не подходили для охоты из-за почтенного возраста.

Совсем недавно они слышали, как авиация антигитлеровской коалиции бомбила старинный поселок Кьюзи на границе с Умбрией, и это оставило на душе неколебимое чувство обреченности. Бомбежка происходила в добрых пятидесяти километрах к югу от Монтепульчано, но тем не менее.

На улице было свежо и довольно холодно, а небо такое яркое, что почти резало глаза. Она вышла из деревни с воркующими на стене голубями и свернула к лесу. Земля под ногами хрустела. В долинах внизу пейзаж тонул в густом белом тумане, лишь виднелись, как острова в океане, заросшие деревьями вершины холмов.

В каштановых рощах шел сбор урожая. Под тяжестью каштанов, которые нынче стали основным продуктом питания, ветки деревьев поникли чуть не до земли. Женщины сушили их и мололи в муку для выпечки хлеба, который у них назывался pane d’albero – древесный хлеб; тесто для него замешивалось на воде с дрожжами. А еще каштаны жарили и муку добавляли в ячменный кофе – caffe d’orzo – для вкуса. Такой напиток Софии нравился больше, чем цикорий. С тех пор как правительство сделало все, чтобы исключить в стране всякий импорт, настоящего кофе просто не стало, хотя ходили слухи о том, что жесткий его дефицит возник в результате наложенного на Италию Лигой Наций эмбарго. Как бы там ни было, свиней и домашнюю птицу, у кого они еще оставались, хозяева кормили теперь каштановыми листьями.

У них с Карлой были припрятаны кое-какие запасы еды, и не только для обитателей усадьбы, но и для помощи жителям деревни. Но это держалось в строгом секрете. София получила письмо от военного коменданта Шмидта и тут же попросила сынишку Карлы, Альдо, соорудить в большой кладовой тонкую стенку. Окончив школу, Альдо стал у них выполнять любую случайную работу. И вот теперь за этой фальшивой стенкой они хранили бобы, консервированные фрукты, домашнюю колбасу и сыр, а также сушеную кабанину и зерно. Если бы немецкие солдаты встали здесь на постой, всех запасов пожрать не сумели бы.

София вспомнила летнюю неделю консервирования, единственное время, когда Карла позволяла ей орудовать на кухне наравне со своими дочерьми Анной и Габриэллой. Хозяйке предоставлялась возможность внести свой практический вклад в общее хозяйство, ведь что может быть лучше, чем обеспечение всех домочадцев запасами еды? Значение социального статуса и состояния на этот период упразднялось, София становилась одной из многих других женщин, такой же, как все, и хотя в остальное время года она старалась быть для них «графиней», эту возможность забыть о своем положении она очень ценила. Находясь с остальными в дружеской атмосфере, как равная среди равных подготавливая к консервированию инжир, персики, ягоды и помидоры, она получала от этой работы огромное удовольствие. Лоренцо об этом ничего не знал. Его предки уже много сотен лет являлись титулованными землевладельцами, и он был воспитан в убеждении, что каждый человек должен знать свое место. Хотя он и не относился к тем людям, которые обращают большое внимание на формальности и этикет, и вдобавок был вообще человеком по характеру добрым, тем не менее в статусах понимал несколько больше ее. Софии же не внушали с детства, что она – благородная дама, и все эти премудрости она воспринимала несколько по-другому.

Они консервировали и овощи: перцы, морковку, капусту, вся кухня была окутана паром, сверкала яркими красками овощей и фруктов, благоухала густыми запахами богатого урожая, и все эти несколько дней женщины много смеялись, распевали песни и почти забывали о том, что идет война.

София подошла к каштановой роще; женщины усердно трудились, собирая каштаны. Все мужчины ушли, и тяжкий труд лег на их плечи, если не считать помощь стариков и мальчиков. Жена одного из крестьян, Сара, поманила ее к себе и спросила, не отнесет ли она в дом сумку каштанов для Карлы. Эту женщину София хорошо знала. Сара уже получила два письма: в одном сообщалось, что у нее погиб брат, а в другом – что она потеряла на войне сына. Невозможно представить, сколько жутких страданий ей пришлось вынести, но она все-таки не пала духом, держалась. Вот они, преимущества быть бездетной, мрачно подумала София, быстро пожала руку Сары и, взяв у нее сумку, пошла дальше.

 

Вернувшись в Кастелло, она завернула за угол дома и зашагала через сад, где росли цитрусовые деревья, кусты олеандра, а рядом с кухонной дверью, словно часовой, стояло небольшое гранатовое деревце. Уже здесь чувствовался густой аромат свежевыпеченного хлеба. Прежде она никогда не входила на кухню через эту дверь, но теперь приходилось ухаживать за посадками овощей – капусты, лука, шпината, фенхеля, – и она все чаще пользовалась этим путем. В последние несколько дней Карла, казалось, была чем-то встревожена, и София надеялась, что принесенные каштаны поднимут ей настроение.

Похожая на пещеру кухня с толстенными балками перекрытия под потолком, старинным, покрытым каменными плитами полом, стенами, вдоль которых выстроились светло-зеленые кухонные шкафы, и большим, дочиста выскобленным столом посередине всегда казалась ей местом, где можно с удовольствием посидеть, отдохнуть, успокоиться. В нишах с обеих сторон кухонной плиты приютились два одинаковых кожаных кресла, и, поскольку ставни были открыты не полностью, она не сразу увидела, что в одном из них, откинувшись на спинку, кто-то сидит.

Стоящая у плиты Карла, с зачесанными назад и стянутыми в узел волосами, в своем неизменном белом фартуке, надетом поверх мешковатого серого шерстяного платья, хмурилась.

Увидев порцию теста на один замес, поднимающегося на решетчатой полке над плитой, София догадалась, что кухарке не терпится продолжить его месить. Эта крупная женщина могла без лишних слов дать понять всякому, какие чувства ее одолевают, о том же говорили и крепко сложенные руки Карлы; встретив вопросительный взгляд Софии, она раздраженно закатила к небу глаза.

Альдо тем временем стоял у двери, почесывая в затылке.

– Я нашел его сразу за деревней. Он только сказал «Кастелло», потом стал бормотать что-то, как сумасшедший, и вдруг потерял сознание, – сообщил юноша.

– Кастелло? Назвал нашу деревню? Ты уверен?

Карла наморщила нос.

– А что же еще? – сказала она.

София разглядывала Альдо и думала, как и всегда в эти дни, что юноша превратился в настоящего сердцееда. Красивый, черноглазый, чернобровый, с длинными ресницами и полными губами. По характеру пылкий и никогда не унывающий. При виде его София всегда ощущала прилив энергии.

Альдо отбросил со лба вьющиеся каштановые волосы.

– Ну да, мне показалось, что он имеет в виду нашу деревню, – сказал он.

София подошла к сидящему в кресле мужчине поближе, чтобы лучше разглядеть его лицо. Собаки на шаг опередили ее и уже настороженно обнюхивали незнакомца, но он никак не отреагировал, и они потеряли к нему интерес и убежали. Глаза мужчины оставались закрытыми, волосы на голове были спутаны, на распухшей щеке пламенел глубокий воспаленный порез. София заметила на его пиджаке пятна запекшейся крови. Когда она спросила, кто он такой, ресницы его затрепетали и он открыл синие глаза – таких синих она еще никогда в жизни не видела.

– Кто вы такой? – повторила она вопрос.

В ответ он коснулся пальцем горла.

– Карла, воды. Дай ему воды.

Карла с недовольным видом наполнила стакан и поднесла к потрескавшимся губам незнакомца. Он сделал глоток, а у Софии в голове мелькнула мысль: вдруг это немецкий дезертир? Но он удивил ее еще больше, когда заговорил на чистейшем, без малейшего акцента, английском.

– Джеймс, – проговорил он слабым голосом. – Меня зовут Джеймс.

– Вы можете рассказать, что с вами случилось?

Он закрыл глаза. Уснул, что ли?

– Думаю, он англичанин, – сказала она Карле.

– Этого нам только не хватало. Я же говорила, он что-то бормотал, когда Альдо нашел его в сарае для дров за стеной. Альдо сказал, что на немецкий язык не похоже, но какой именно, он не понял.

– Ему нужен врач.

Карла скорчила гримасу:

– Да что вы говорите? А то я не знаю!

Она бросила на Софию вызывающий взгляд, но тут же смягчилась.

– Думаю, пока его можно пристроить в комнату Габриэллы. А она будет ночевать со мной. В двери есть замок, так что напасть ни на кого он не сможет. Альдо, как всегда, будет спать в комнате Анны. Ей нравится, когда она не одна.

София понимающе улыбнулась. Сначала Карла была просто женой крестьянина, massaia, а потом стала каждый день приходить в помещичий дом готовить еду. Но когда ее муж, Энрико, серьезно заболел и работать больше не смог, София поместила обоих жить в четырех довольно просторных комнатах в почти неиспользуемой части усадебного дома: одна на первом этаже и еще три на втором, со своей отдельной лестницей. Раньше здесь жила прежняя экономка, но она вышла замуж, переехала к мужу, и комнаты оставались пустыми. Все трое детей стали жить с Карлой, конечно, а экономкой в усадьбе по совместительству работала Анна, которая жила отдельно. Энрико был крупным, бодрым и жизнерадостным мужчиной и не заслуживал смерти в столь молодом возрасте, и весь год, пока он болел, София помогала за ним ухаживать. Своих детей у них с Лоренцо не было, и весь свой материнский инстинкт она излила на детей Карлы, особенно на Альдо, которого сильно потрясла смерть отца.

Внешне Карла порой производила впечатление женщины грубоватой, но все они знали, что в душе она была добрейшим и великодушным существом; Карла всегда могла, если захочет, открыть душу нараспашку. На Софию снова нахлынули воспоминания о праздничном ужине в сентябре. Лоренцо с Софией тоже успели присоединиться, до того как надвинулись черные тучи, и вот в конце недели, изнемогая от усталости после сбора винограда, они приползли домой. Альдо в белоснежной рубашке, которая удачно подчеркивала красоту его смуглой кожи, накрывал поставленные на площади столы выстиранными и выглаженными Карлой скатертями в синюю клетку. В сентябре, как раз перед приходом немцев, у них еще с избытком оставалось вяленой ветчины, мортаделлы[8], салями, овечьего сыра, не говоря уже о хлебе с вином. И как только запиликала скрипка, усталость будто рукой сняло – и все сразу пустились в пляс под усеянным звездами небом. Даже Лоренцо, сияющий от удовольствия, разомлевший от тепла и любви, снова и снова вертел ее в танце с такой страстью, что у нее закружилась голова. Но дольше всех танцевала Карла, ее громкий непринужденный смех слышался отовсюду, пока Альдо заботливо не увел ее в дом – мягкое обаяние этого юноши способно было растопить любое сердце.

Воспоминание отлетело прочь, и София снова бросила быстрый взгляд на мужчину в кресле.

– Не очень-то он похож на человека, способного на кого-то напасть или куда-то сбежать, – заметила она.

София перебрала в голове варианты дальнейших действий и поняла, что без надлежащего ухода этот человек, чего доброго, возьмет и помрет. Лоренцо еще пару дней пробудет во Флоренции, поэтому неплохо бы, пока есть время, найти для незнакомца пристанище. Ей очень не хотелось впутывать сюда мужа. У него и своих проблем по горло, да и вряд ли он одобрит ее участие в этом деле.

Карла криво усмехнулась.

– Ты уверена насчет комнаты Габриэллы? – спросила София.

Та утвердительно кивнула:

– Альдо поможет его перенести. Ведь ты поможешь, сынок?

Альдо с готовностью кивнул, и София снова внимательно оглядела мужчину. Волосы у него, несмотря на грязь, были светлые, так что он вполне мог оказаться и немцем. Кроме того, достаточно крупный. Странно, почему они все такие крупные. Какая-то раса гигантов. Но с другой стороны, если он на самом деле не немец, а англичанин, то, возможно, беглый военнопленный. Выглядит очень не ахти. Интересно, откуда он родом? Есть ли у него семья? Жена? Дети? Она не могла не сравнить этого хорошо сложенного мужчину со своим высоким, тонкокостным аристократическим мужем. Одежда на нем столь неописуемо грязна, что невозможно определить, какого цвета, хотя, похоже, пиджак когда-то был серым, а штаны темно-зеленого цвета. Она осторожно расстегнула пиджак и ахнула: рубаха – о ужас! – насквозь пропитана кровью.

София взяла себя в руки и энергично взялась за дело, объяснив каждому его обязанности. Карла досадливо цокала языком и что-то ворчала под нос, но Альдо в свои семнадцать лет был крепок и мускулист, и, взявшись втроем, они кое-как понесли – впрочем, скорее поволокли – мужчину через центральный зал в маленькую комнатку с другой стороны дома.

Карла сняла постельное белье дочери, постелила на матрас старое одеяло, и Альдо с Софией, подняв мужчину, уложили его на кровать. Он продолжал стонать, но глаз при этом не открывал.

– Габриэлла возражать не будет?

Карла на вопрос не ответила, а вместо этого уставилась в пол, что весьма озадачило Софию. Альдо одарил ее своей милой, виноватой улыбочкой, которая еще в детстве избавляла его от многих неприятностей. До чего же ярко сияет жизнь в этих темных глазах, подумала она. И так было всегда: глаза этого юноши буквально лучились. Потом София увидела, как он толкает Карлу локтем.

– Расскажи графине, что случилось, – сказал он. – Расскажи.

София перевела взгляд на Карлу.

– Что вы хотите рассказать? – спросила она.

– Это касается Габриэллы, – сказал он, обратив на нее озабоченный, встревоженный взгляд. – Мы думаем, что она целый час провела с одним из чернорубашечников, которые недавно вечером напугали женщин у Анны в доме.

Карла смотрела на Софию неуверенно, словно не знала, стоит ли продолжать.

– Сейчас не время, – промямлила она.

– Хорошо, расскажешь потом, а сейчас нужна кастрюля горячей воды и чистые тряпки. – София опустилась перед кроватью на колени. – Альдо, помоги, пожалуйста, раздеть его.

– Графиня! – запротестовала Карла.

София оглянулась:

– Оставь, сейчас не до щепетильности, мне надо осмотреть его рану.

Мысль о том, что ее хозяйка своими руками раздевает чужого мужчину, привела Карлу в замешательство, и София, глядя на нее, не удержалась от смеха.

– Давайте я раздену его, – сказала Карла. – А вы, графиня, если не возражаете, принесите воды. Чистые тряпки есть в шкафу справа от раковины.

Пока грелась вода, пока София наливала ее в кувшин и шла обратно, мужчина уже оказался раздет.

– На плече сзади у него большой синяк, – сообщил Альдо.

– Только на плече?

– Да, – кивнул он. – И рана от пули в верхней части руки.

Карла успела прикрыть мужчину до пояса еще одним одеялом и сейчас подтянула его чуть выше, к груди.

– Ну что, полюбовалась? – снова рассмеялась София.

– Подумаешь, ничего особенного, – пробормотала Карла и тут же хихикнула.

София осмотрела мужчину. Карла принесла бутылку бренди, и, когда он чуть-чуть приоткрыл глаза, женщины попытались помочь ему глотнуть. Пуля все еще оставалась в ране, и когда он выпил немного бренди, который, как надеялась София, притупит боль, она стиснула зубы и, затаив дыхание, извлекла ее и стала приводить рану в порядок. Карла предложила было свои услуги, но Софии казалось, что это должна делать она. Когда ее работники получали травмы, первую медицинскую помощь, по обыкновению, оказывала именно она, но вот с таким сложным случаем ей пришлось столкнуться впервые. Пока София работала, мужчина корчил самые немыслимые гримасы.

– Простите, – шептала она, – простите, надо потерпеть. – И очень тревожилась, глядя, как все больше бледнеет его лицо.

София была не вполне уверена, что все делает правильно, но природное чутье подсказало, что рану надо как следует прочистить. Когда это было сделано, Карла принесла антисептик и перевязала руку, чтобы остановить кровотечение.

– Рану обязательно надо зашить, – выпрямляясь, сказала София.

– Вызывать врача нельзя.

– Да.

Положение сложилось непростое. Местный врач, который жил в Буонконвенто, был известен своими симпатиями к фашизму, и доверять ему нельзя было ни в коем случае.

– А если обратиться к монахиням в монастыре Святой Анны? – предложил Альдо. – Разве не они давали советы врачу из Трекуанды?

София сразу вспомнила прекрасную, расписанную фресками трапезную монастыря и его добрейшую мать настоятельницу. Монастыри в это время приносили огромную пользу, поскольку их тайные подземные ходы во время нацистских рейдов ни разу не были обнаружены. Кроме того, немцы, как правило, не обращали внимания на монахинь, чьи одеяния были весьма удобным способом маскировки. Во время последней встречи Софии с настоятельницей они обсуждали судьбу одной упрямой деревенской девчонки, которая сбежала из дому и спряталась в монастырском саду, где ее и нашли. Они сидели на террасе, лакомились овечьим сыром, неторопливо запивая его монтальчинским вином, и любовались холмами Крит-Сенези[9] на западе, а заодно пытались придумать, что делать с девчонкой. Наверняка монахиня им снова поможет.

 

Карла сразу встревожилась:

– А что, если она спросит, кто он такой? Нельзя, чтобы монахини попали из-за нас в переплет. Давать прибежище англичанину опасно, вот что я вам скажу.

– Перевозить его туда пока и не нужно. Я буду время от времени его навещать, и если он снова заговорит, я все про него узнаю.

– Графиня, вы знаете английский? – спросил Альдо.

– Конечно; мои родители хотели, чтобы я изучала английский, немецкий и французский, и я почти целый год училась в Лондоне.

Альдо полез в карман штанов, что-то оттуда достал и протянул ей:

– Смотрите, что я нашел у него в пиджаке.

София взяла тетрадочку, перелистала несколько страниц, но не уловила смысла, поэтому решила пока припрятать находку и ушла.

Заниматься живописью на свежем воздухе было холодновато, а тем более на самом верху зубчатой башни, где свирепо разгуливал ветер, но летом София успела закончить несколько новых этюдов. Саму башню она и раньше часто рисовала – и от стеночки, окружающей водоем посреди площади, и из окна своего дома. Писала она и вид, открывающийся с самой верхушки башни, куда можно было попасть по очень крутой внутренней лестнице. Еще перед войной она задумала устроить в верхнем помещении башни мастерскую, но сейчас Лоренцо предупредил о большой вероятности того, что башню станут бомбить, и она отказалась от этой затеи. Разве что когда-нибудь потом.

Через большой зал, где висело несколько ее холстов, она прошла в свою маленькую студию с выходящими на розарий французскими окнами до пола. Даже теперь, в конце года, розы все еще цвели; бутонов было немного, но они выглядели такими прекрасными, что у нее сразу поднялось настроение. Больше всего София любила писать пейзажи спокойными, приглушенными красками, но, вместо того чтобы приняться за башню, она решила продолжить работу над своим последним холстом, портретом матери.

Кто таков этот раненый, она надеялась выяснить до того, как настанет время переправлять его в другое место, и до того, как Лоренцо может обнаружить, что у них в доме прячется чужой человек. В противном случае ей придется много чего объяснять мужу. Лоренцо не станет мириться с тем, что она рискует собой, а также подвергает опасности жителей деревни.

88 Мортаделла – сухая копченая колбаса.
99 Крит-Сенези – название местности в регионе Тоскана.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26 
Рейтинг@Mail.ru