Deadnoser
Рецидивист. Век воли не видать
Глава 4
На территории следственного изолятора царила нездоровая суета: по окруженному стенами и колючей проволокой двору бегали, как заполошные надзиратели, свободные от своих вахт гавкали собаки, срочно угонялись в гараж «воронки» и автозаки. Между ними сновал, перекрикивая галдеж сотрудников и лай собак, матеря всех «на чем свет стоит», низкорослый коренастый мужчина с громовым голосом, кривыми ногами и выдающимся пузом, на которое запросто можно было поставить пивную кружку – хозяин тюрьмы, полковник Угодин.
– А ну, в шеренгу становись! – рявкнул он громовым голосом. Его и без того красное лицо, побагровело еще больше. – Комиссия на подходе, мля!
Надзиратели кое-как выстроились в кривую шеренгу и замерли, «преданно» поедая взглядом» начальство.
– Подравнялись! – скомандовал полковник, оценив кривизну строя. – И смотрите у меня! – погрозил он подчиненным пудовым кулаком.
Откатные ворота отъехали в сторону, пропуская на охраняемую территорию представительский кортеж из нескольких дорогущих заграничных автомобилей.
– Смирно! – гавкнул полковник, бросаясь встречать высоких гостей.
Автомобили остановились и низ них вылезли члены комиссии: «суровый» ФСИНовский генерал с насупленными бровями, полпред президента «по правам человека» – крепкий мужчина в возрасте и члены международного совета «по тем же правам»: толстый, под стать хозяину тюрьмы финн, сухощавый англичанин и их переводчица – высокая длинноногая деваха. За спиной полпереда «выросло» двое рослых охранников, с топорщившимися под мышками пиджаками.
Угодин, не добежав до гостей пары метров, перешел на строевой шаг, но такая «ходьба» удалась ему «так себе» – мешал солидный мамон.
Остановившись, он «отдал честь», приложив к фуражке грубую пятерню, и протрубил во всю мощь:
– Тащ генерал, личный состав следственного изолятора – построен!
Генерал, скосив глаза, взглянул иностранцев – те от грубого голоса Угодина недовольно поморщились.
– Тихо, ты, не ори! – прошептал генерал, наклонившись к самому уху Угодина. Вишь, высоким заграничным гостям твой рев не пондраву…
– Так точно! Еп… – рявкнул, было, полковник, но опомнился и прошептал:
– Понял, тащ генерал.
– Давай, показывай свое хозяйство! – вальяжно произнес генерал, тихо, но жестко добавив на ухо Угодину, чтобы не расслышали гости:
– И смотри у меня, не облажайся!
***
Комиссия в сопровождении тюремных надзирателей, вооруженных дубинками, шла по длинному тюремному коридору: первым, суетливо оборачиваясь и улыбаясь гостям – Угодин, следом – бравый генерал, за ним скучающий полпред. Переводчица о чем-то мило щебетала с иностранцами, идущими позади. Замыкая процессию, шлепали охранники с каменными лицами.
– Ну вот, господа, – остановившись, произнес полковник, – вы все сами видите: никаких ущемлений прав и свобод человеков в нашем СИЗО нет!
– Согласен: условия содержания, конечно, далеки от европейских, – подключился к нему генерал, – но мы работаем и в этом направлении… Правда, Семен Михайлович?
– Да. – Полпред кивнул. – В следующем финансовом году нашим ведомством подготовлен законопроект: из Федерального бюджета будут выделены дополнительные средства на улучшение содержания осужденных.
Финн наклонился к переводчице и что-то шепчет ей на ухо. Переводчица кивнула.
– Семен Михайлович, мистер Олаф просит разрешения посетить еще одну камеру…
– А в чем дело? – удивился полпред. – Что-то не так?
– Мы уже и так достаточно посмотрели… – произнес генерал.
– Мистер Олаф говорит, – пояснила переводчица, – что до этого мы смотрели камеры по выбору тюремной администрации. И чтобы исключить подтасовку результатов проверки, он предлагает осмотреть камеру по его выбору.
Генерал встретился глазами с Угодиным и едва заметно кивнул – «мол, как?»
– Да «за ради бога», – расплылся в подхалимской улыбочке полковник, – пусть выбирает! Еп… У нас в СИЗО все ровно!
– Пусть выбирает, – произнес полпред. – Нам от мировой общественности скрывать нечего! – веско добавил он.
Переводчица наклонилась к Финну и негромко перевела ответ полпреда. Финн так же тихо что-то шепнул ей на ушко.
– Мистер Олаф говорит, чтобы выбрала я, – перевела дамочка.
– Мы только «за»! – согласился полпред. – Предоставим выбор прекрасной даме, господа?
– Выбирайте, красавица! – прогудел полковник.
Переводчица остановилась напротив камеры Хобота:
– Ну… А давайте, проверим вот эту.
Угодин движением подбородка указал надзирателям на двери камеры, указанной девушкой. Один из них быстро отомкнул замок, распахнул дверь и проскочил внутрь.
Остановившись перед столом, за которым сидели Хобот, Фунт, Гвоздь и Зяма, он резко скомандовал:
– Всем встать! К стене!
Хобот и Фунт поднялись и встали вдоль одной стены, Зяма и Гвоздь – вдоль другой.
Надзиратель, наклонившись к Хоботу, прошипел злым полушепотом:
– Хобот, смотри у меня!
– О чем речь, начальник? – спокойно ответил авторитетный вор. – Все будет чин-чинарем!
Камера Хобота маленькая, поэтому, чтобы не толкаться задницами вместе с зэками и высокими гостями, надзирателям пришлось выйти в коридор. Первыми в камеру зашли охранники и настороженно осмотрелись. Затем в камеру вошел финн, англичанин и переводчица. Генерал и полпред – следом. Больше маленькая камера вместить народа не смогла – Угодин остался на пороге у распахнутой двери.
– Ну, вот, господа проверяющие, видите – у нас все по-честному. Чисто, опрятно, аккуратно! – начал нахваливать себя полковник, глядишь, и премию какую дадут. – Одним словом – жить можно!
Когда гости и охранники отвлеклись на Угодина, Хобот подал глазами знак сокамерникам – «пора».
Гвоздь и Фунт вскинули руки и прострелили головы Охранникам с помощью миниатюрных пистолетиков, переданных в камеру с «конем». Хобот подскочил к опешившему полпреду, зацепил его шею в локтевой захват и поднес к его горлу нож. Зяма сорвал чеку с гранаты и поднял её над головой, намереваясь кинуть:
– Лежать, суки легавые! Я дурак – всех подорву!
Угодин первым сообразил, что дело пахнет керосином и выскочил из проема камеры. Генерал бросился на Зяму в попытке отобрать гранату. Граната вывалилась из рук Зямы и зайчиком поскакала по полу. Генерал попытался её схватить, но у него ничего не вышло, тогда он просто выпнул её в коридор, где она и взорвалась.
***
От неожиданно раздавшегося взрыва, стены в комнате для допросов «дрогнули» так, что посыпалась пыль с потолка и упало несколько небольших кусков штукатурки.
– Что это? – испуганно дернулась Ольшанская, пряча в сумочку вскрытый Ключником пенал и манускрипт.
– Похоже, что-то взорвалось… – выдал свое предположение Зинчук.
Ольга вскочила на ноги и подбежала к двери.
– Откройте! – Стукнула она кулачком по металлическому полотну.
В ответ – тишина. Ольшанская развернулась к двери спиной и пустила в ход каблуки. Вышло немного громче, но ответа все-равно не последовало.
– Меня кто-нибудь слышит?! – закричала Ольга, продолжая долбиться в дверь.
Но ей никто не удосужился ответить. Сквозь двери слышен вой сирены.
– Да что же там такое? – недоумевала Ольшанская, заслышав тревожный вой сирены, огласивший территорию следственного изолятора.
– Походу, ничего хорошего, – невозмутимо произнес Зинчук, продолжая сидеть на своем месте.
Ольшанская возвратилась к столу и достала из сумочки сотовый телефон. Набрала номер, поднесла трубку к уху… Нет ответа. Набрала следующий номер – нет ответа. После третьего набора она в недоумении положила телефон на стол.
– Не отвечают, – ошарашено произнесла Ольшанская, – ни начальник тюрьмы, ни охрана… – Ольга уселась на стул и бросила на часы – 14:15.
***
На часах 15:36.
– Это просто невыносимо! – возмутилась Ольшанская. – О нас что, все забыли?
Неожиданно телефон Ольшанской зазвонил. Она взяла трубку.
– Ольшанская? Где тебя носит? – грозно спросил Дрот. – Мы уже извелись все…
– В смысле «где»? – Ольгу прорвало. – В СИЗО…
– В СИЗО? – голос Дрота неожиданно дрогнул.
– Представьте себе, товарищ полковник! – Ольшанская уже не сдерживалась. – Это что такое здесь происходит? Пятый час сижу с Зинчуком в допросной! Я не ела, не пила, да я в туалет, в конце концов, хочу! Что они там себе позволяют…
– Ты что, не в курсе? – кашлянула трубка.
– Не в курсе чего, товарищ полковник? – До Ольги начало доходить, что Дрот ведет себя как-то «не так».
– В тюрьме бунт! – выдохнул Дрот.
– Какой еще бунт? – не поняла Ольшанская.
– Ольшанская, не тупи! – пришел черед «взрываться» полковнику. – Зэки взбунтовались, взяли заложников! Есть жертвы!
– А мне-то, что прикажете делать?
– Ольшанская, тебе нужно срочно выбираться! – «распорядился» Дрот.
– Вы смеетесь, товарищ полковник? – офигела от такого предложения Ольга. – Как вы себе это представляете?
– Затаись! – посоветовал Дрот. – И сиди тихо… А я постараюсь тебя вытащить. Не дрейфь, товарищ майор, прорвемся! – И полковник «положил трубку».
– Интересное кино! – задумчиво произнес Ключник.
– Вы все слышали, Зинчук? – Ольшанская ошарашено хлопала ресницами, не зная, что предпринять.
– Я же не глухой, Ольга Васильевна! Я только одного не догоняю: на кой этот кипишь Хоботу? Режим послабить? Не-е-е, тут, конечно, не санаторий, но вполне… Что-то здесь не срастается!
Неожиданно раздалось лязганье отпираемого замка. Дверь распахнулась и в допросную ввалились двое уголовников, похожих друг на друга, как братья близнецы – Ряха и Кирпич с резиновыми дубинками охранников в руках.
– Че тут у нас? – прогундосил Кирпич, почесав дубинкой сутулую спину. – О! Да тут у нас интим со следачкой?
– Внатуре зачетная лакшовка[1]! – поддержал Ряха приятеля. – Чур, я первый!
– Перетопчешься, Ряха! – Кирпич свернул из пальцев фигу и сунул её под нос корешу. – Такую кралю нужно иметь со всем обхождением!
Ряха, шаркая подошвами по бетону, подошел к сидящему на стуле Зинчуку, демонстративно поигрывая дубинкой. На лице Поликарпа не дрогнул ни единый мускул. Кирпич, тем временем, медленно приближался к Ольшанской.
– Э, терпила, – повелительно произнес Ряха, – канай отсель – кончились твои мытарства! Ща мы с Кирпичом с нее все показания сымем… и кружевные трусики тоже… – Он гадко ухмыльнулся и облизнул толстые губы, представив Ольгу нагишом. – Ты даже не представляешь, как давно у меня бабы не было!
– Слышь, чушки отмороженные, – неожиданно резко заявил Зинчук, – а обзываться, входя в хату к аристократу[2] вас не учили?
– Чё сказал? – Ряха для пущего понту подставил к уху ладошку, типа плохо слышит. – Это кто тут аристократ-законник? Других коронованных на кичмане, кроме Хобота нету! Сам для начала обзовись! – Ряха угрожающе навис над сидящим Зинчуком.
Поликарп неспешно расстегнул ворот спортивной мастерки, демонстрируя Ряхе подключичные звезды[3] «вора в законе»:
– Я – Ключник. Слыхал за такого?
При такой заяве даже Кирпич забыл об Ольшанской и повернулся к Зинчуку:
– Ключник? Как же, слышал-слышал! Прогон был, что ты еще тот сладкий фрукт – апельсин! Окажи-ка ему уважение, Ряха!
Ряха размахнулся дубинкой, намереваясь ударить Зинчука по голове. Ключник, соскользнув со стула, резко подсёк стопой ноги агрессивного зэка. Ряха, не удержавшись, с размаху плюхнулся на задницу. Зинчуку даже показалось, что он расслышал стук, с которым копчик ублюдка соприкоснулся с бетонным полом. Но жалеть врага, не входило в планы Ключника: обхватив его голову рукой, он резко ударил Ряху о край металлического стола. Зэк дернулся, разбрызгивая по столу алые капли, сполз на пол и отрубился.
Ольшанская, подскочив сзади к отвернувшемуся Кирпичу, резко ударила его ногой по коленному сгибу. Нога уголовника подвернулась, и он рухнул на колени. Недолго мешкая, Ольга выключила зэка мощным ударом локтя по затылку.
– Браво, Ольга Васильевна! – Зинчук с удовольствием хлопнул в ладоши. – Не ожидал от вас такой прыти!
– Не поясничайте, Зинчук! – Ольшанская поправила растрепавшиеся волосы. – И… спасибо… С двоими я бы не управилась.
– Пустое! – отмахнулся Поликарп. – Мне бы тоже не поздоровилось. А вообще, вам нужно выбираться отсюда. Вместо этих вот фуфлометов другие придут. И счет может быть совсем не в нашу пользу.
– Выбираться нужно. Но как? – озадачилась Ольшанская.
– Есть у меня одна идейка… – слегка сомневаясь, произнес Поликарп, оценивающе разглядывая фигуру Ольшанской. – Ты вроде маленькая, компактная… Должна просочиться.
– Вы о чем? – не поняла Ольга.
– Сама увидишь. – Обшмонав вырубленных зэков, Зинчук нашел связку ключей и заточку, которую запихнул в карман. После этого он забрал со стола свой саквояж и выглянул в коридор. – Давай за мной! – Махнул он рукой.
Ольшанская взяла телефон и забрала со стола сумку с пеналом.
На их счастье в коридоре никого не было: двери распахнуты, а камеры пусты. Ольшанская бежала за Зинчуком по коридору, стараясь поспеть за его стремительным шагом, а он для чего-то вслух считал свои шаги:
– Семь, восемь…
У одной из камер Ключник резко затормозил:
– Вроде бы здесь. Заходим!
Ольшанская вслед за ним вошла в казанную камеру. Едва она переступила порог, Поликарп стремительно закрыл за ней дверь. Они оказались в маленькой четырехместной камере: в углу – отгороженная невысоким бортиком параша, посередине – стол. На столе тарелки с недоеденной кашей, из которых торчали ложки. Зинчук, собрав из тарелок ложки, ловко вбил их в щели между дверью и косяком, расклинив полотно. Подергав дверь, он довольно кивнул и улыбнулся:
– Ну вот, Ольга Васильевна, пусть попробуют нас теперь отсюда выковырять! Посиди маненько, пока я соображу…
Ключник зашел за отгородку параши, и присел над узкой удлиненной ванночкой, прикрученной к бетонному полу ржавыми болтами и заменяющей в камере обычный унитаз. Ольшанская подошла поближе и молча наблюдала за действиями Зинчука.
Ключник раскрыл свой саквояж и принялся подбирать гаечный ключ, подходящий к головке болта, удерживающий чугунный толчок. С большим трудом, но ему удалось открутить болты и выдернуть ванночку из «гнезда». Встав на колени, Поликарп наклонился и заглянул в дыру
– Хоть глаз коли! – буркнул Ключник, вынимая из саквояжа фонарик. Вооружившись подсветкой, Каин вновь склонился над дырой, засунув в нее голову.
– Зажимай нос и ныряй! – вынырнув из дыры, произнес Поликарп. – Запашок там, конечно, не цымусный… Но дышать можно!
Схватив Ольшанскую за руки, он помог ей спуститься сквозь образовавшуюся дыру вниз, а после, с трудом, протиснулся в неё сам. Они оказались в небольшом квадратном помещении, со старыми стенами из дикого камня. На стенах – мерзкая слизь, на полу – жидкая грязевая кашица. На одной из стен на высоте около полутора метров виднелас в свете фонарика круглая ржавая металлическая решетка, запертая на висячий замок.
– Где мы? – Ольшанская с интересом вращала головой, слегка морщась от неприятного запаха нечистот.
– В яме для дерьма, – ответил, как есть, Ключник. Это старая кича… Ну-ка, посвети на замочек, – попросил он, передавая фонарик Ольшанской.
Пока Ольга освещала замок, Зинчук, вооружившись отмычкой, пытался его вскрыть, не продолжая отвечать на вопросы следователя:
– Центральной канализации в те времена не было. Все дерьмо сбрасывалось в такие вот ямы. А за решеткой у нас находится труба. Если яма переполнялась, то через эту трубу все сливалось в близлежащую речушку… Уже в наше время смонтировали центральную канализацию, а ямы залили бетоном. А в этой камере она осталась…
Замок щелкнул и открылся. Ключник распахнул решетку – за ней действительно обнаружилась длинная и узкая труба, ведущая куда-то в темноту.
– А, что я говорил? – довольно вскликнул Зинчук, указывая на трубу.
– Откуда вы это знаете, Зинчук? – удивленно спросила Ольшанская.
– Очень уж я старину люблю. – Ключник весело ухмыльнулся.
– Врете вы все, Зинчук! – не поверила Ольшанская.
– А какая разница, откуда? Давай, лучше, Ольга Васильевна – полезай в трубу!
Ольшанская, заглянув внутрь темной кишки, испуганно затрясла головой:
– Я туда не пролезу…
– Вот я – точно не пролезу, – произнес Кючник. – Давай, не кипишуй зазря – время дорого!
– А вдруг там нет выхода? Закрытая решетка? Я вскрывать замки не умею!
– Все будет нормально! Полезай! Как до выхода доберешься – крикни, чтобы я знал, что с тобой все в порядке. Хорошо?
Ольшанская судорожно кивнула:
– А как же вы? Вас же убъют?
– Не-а, я бессмертный! – рассмеялся Зинчук.
– Не смешно! – фыркнула Ольшанская, когда Ключник подхватил её на руки, с силой заталкивая в трубу. Миниатюрная Ольшанская с трудом втиснулась в узкое склизкое отверстие.
– Вот видишь, даже смазка присутствует! Ну, с Богом!
[1] Лакшовка – «успешная проститутка» (воровской жаргон).
[2] Аристократ – вор, пользующийся авторитетом в воровской среде(воровской жаргон).
[3] Подключичные звезды набивают так называемые отрицалы – те, кто не признает никаких тюремных порядков. А вот звезды на коленях означают, что их обладатель никогда не унизится ни перед кем: ни перед сокамерниками, ни перед тюремным начальством или другим представителем закона.
Глава 5
Ольшанская, обдирая локти и колени, ползла по узкой и вонючей трубе, разгребая руками канализационную жижу. Местами, где за годы скопились кучи разнообразного мусора, она застревала, но ей каким-то чудом удавалось проскользнуть и протиснуться в узких местах, оставляя на шершавых стенках трубы кусочки одежды. Временами Ольге совсем нечем было дышать, она задыхалась, временами впадая в настоящую панику. Но, скрипнув зубами, она удерживала себя в руках и ползла, ползла, ползла, содрогаясь от ужаса. Впереди забрезжил какой-то неясный свет, к которому она рванула из последних сил, не обращая внимания на стертую до самого мяса кожу. Она подползла к краю трубы, ухватилась за него руками и подтянула себя к выходу. Судорожно глотнув свежего воздуха, она обессилено распласталась в трубе и крикнула:
– Я доползла, Зинчук!
– Отлично! – произнес Ключник, ожидающий вестей от Ольшанской привалившись к стене и просматривая в мобильнике Ольги телефонную книгу.
Убирав телефон в карман, он вернул на место замок, запирающий решетку и выбрался из фекальной ямы. Вытащив из дверей клинья, он крадучись выглянул в коридор. Из-за поворота до него донеслись голоса. Судя по разговору, к камере приближались двое зэков. Зинчук нырнул обратно в камеру и прислушался.
Едва он исчез, из-за поворота вышли сокамерники Хобота – Зяма и Фунт.
– Как кубатуришь, Фунтяра, – произнес Зяма, – не пролетели мы с тобой, когда за Хобота вписались?
– Очко жим-жим? – подколол корефулю Фунт.
– Зажмурят, если кичу на штурм будут брать, – хмурясь, произнес Зяма.
– Не ссы, Зяма! – успокоил более молодого сокамерника уголовник. – У нас такие терпилы в залоге – не полезут, побоятся! Свалим с Хоботом. Тебе сколько еще чалиться?
– Чирик.
– А мне поболе твоего! Вот и решай: выйдешь на волю древним пердуном, или на море с баблом и телками…
Когда зэки поравнялись с камерой, в которой затихарился Ключник, тот резко распахнул тяжелую железную дверь, выбивая напрочь дух из Фунта. Зяма от неожиданности «тормознул» и Зинчук, выскочивший в коридор, выключил его мощным ударом в голову. После этого он волоком затянул два неподвижных тела в камеру и закрыл за собой дверь.
Связав по рукам и ногам неподвижные тела снятой с них же одеждой, Ключник заткнул им рты. Критически оценив результаты своего труда, Зинчук резко хлестанул Зяму по щекам. Зэк вздрогнул и пришел в себя, пока не понимая, что с ним, и где он находится.
Повторив процедуру «воскрешения» со связанным Фунтом, Зинчук вынул из кармана заточку и показал её Фунту:
– Вякнешь не по делу – кончу! Ферштейн?
Фунт кивнул, и Зинчук вытащил кляп из его рта:
– Ты на кого наехал, фраер…
Ключник расстроено покачал головой и вновь заткнул Фунту рот.
– Значит, не понял. – Невозмутимо и аккуратно, чтобы не забрызгаться кровью, Зинчук ловко перерезал горло Фунту. Фунт захрипел, забулькал и забился в судорогах, задевая трясущимися ногами Зяму, с ужасом в глазах наблюдающего за мучительной смертью подельника.
– Ты-то хоть понял, как надо себя вести, сердешный? – ласково поинтересовался Ключник, поигрывая перед лицом перепуганного до желудочных колик зэка окровавленным ножом
Зяма поспешно и судорожно кивнул и Зинчук вытащил кляп из его рта.
– Только не убивай! – взмолился заключенный.
– Т-с-с! – прошипел Ключник, прикладывая окровавленный нож к губам Зямы. – Расскажи-ка, милок, че за странные замуты нынче на киче мутятся?
***
Дрот с печальным выражением лица восседал «своем месте» в кабинете, в ожидании каких-нибудь (но лучше хороших) вестей из следственного изолятора. Издергавшись от переживаний, он выдвинул ящик стола и достал из него початую бутылку коньяка и граненый стакан. Откупорив бутыль, он уже было налил спиртного в стакан, как в дверь постучали. Дрот судорожно спрятал бутылку и смел «набор туриста» обратно в ящик стола.
– Да! – раздраженно рыкнул полковник.
Дверь распахнулась, и в кабинет вошла Ольшанская, перемазанная в грязи, со спутанными волосами, ободранными руками и расцарапанным лицом.
Ольга… Ты? – Дрот подскочил со своего места и бросился к Ольшанской. – Живая… Как? Там ведь еще… Никто… – сбивчиво тараторил он.
Схватив Ольшанскую в охапку, полковник потащил её к столу и усадил в кресло. Выхватив из ящика стола бутылку и стакан, Дрот наполнил его больше, чем наполовину и с силой влил коньяк в Ольшанскую. Глотнув из стакана обжигающей жидкости, Ольшанская закашлялась. Но, собравшись силами, допила спиртное, залихватски занюхав рукавом. Запах канализации, которым пропиталась Ольга до самого мозга костей, мгновенно забил запах дорого коньяка.
Дрот, тем временем, снял трубку с телефонного аппарата:
Самойленко! Срочно сообщи ФСБешникам: есть информация по СИЗО! Ольга нашлась… Живая!
Дрот бросил трубку и уселся в кресло в кресло рядом с Ольшанской. Взял бутылку, начислил себе по «самый поясок» коньяка и залпом всадил его до дна.
– Черт! Я… Прости… – даже не поморщившись после выпивки, виновато пролепетал полковник.
– Понимаю… – кивнула Ольга, только-только начиная понимать, всю серьезность случившейся ситуации.
Как тебе удалось выбраться? – поинтересовался Дрот, когда Ольга немного пришла в себя.
– Зинчук – он меня вывел.
– Ключник? – Не поверил полковник. – А где он сам?
– Он остался в СИЗО. Меня через старую трубу для дерьма, можно сказать, выпихнул.
Телефон на столе Дрота истошно задребезжал, заставив Ольшанскую вздрогнуть от неожиданности. Дрот снял трубку:
–Слушаю. Кого? Ольшанскую?
Дрот протянул трубку Ольге.
– Зинчук? Вы? – удивленно произнесла она. – Ах, мой телефон у вас. Да-да, я поняла. Спасибо!
Ольшанская положила трубку на место и взглянула на полковника.
– Это кто звонил? Ключник? – спросил он Ольшанскую, хотя сам прекрасно это понял из обрывков разговора.
– Да. У него остался мой сотовый. Зинчук узнал, с какой целью взяты заложники. Хобот хочет вытащить из СИЗО некоего Фаруха…
Дрот перескочил на свое место и запустил программу с поиском уголовных дел. На мониторе высветилась страничка с делом, заведенным на уголовника Фаруха. Пока они разыскивали дело в кабинет потихоньку вошел полковник ФСБ Толстобоков. Увлеченные поисками Дрот и Ольшанская даже не заметили его появления
– Вот, есть: Фарух Гамемельдиев… – воскликнул Дрот, но сбился, оторвав глаза от экрана, поскольку заметил в кабинете незваного гостя.
Но гость ничуть не смутился и продолжил вместо Дрота, только уже по памяти:
– …глава террористической организации «Зеленое знамя». В прошлом – один из полевых командиров Басаева. В нашем ведомстве считают, что на его счетах зависла большая сумма за сорванную террористическую операцию, а также сконцентрировались серьезные средства за поставку большой партии оружия. И самое главное – он знает о «партнерах» террористов в нашем правительстве!
***
Окна в кабинете начальника тюрьмы были занавешены темными плотными «шторами» из старых одеял – страховка от снайперов. За столом, развалившись кто во что горазд, сидели самые авторитетные заключенные следственного изолятора, из которых особо выделялись обилием татуировок Хряк и Гвоздь. Во главе, на хозяйском месте, забросив ноги на стол, восседал Хобот. Рядом, по правую руку расположится горбоносый террорист Фарух. Не всем ворам нравилось такое соседство, но ничего предъявить Хоботу они не могли – статус не позволял – коронованных среди них больше не было. Вдоль стены, по-старчески шаркая ногами, слоняется Старый – беззубый и немощный заключенный – некогда бывший очень уважаемым вором, но ввиду преклонного возраста растерявший былой авторитет. На стульях вдоль стены вольготно развалился Бацилла.
Входная дверь, легко скрипнув открылась и в кабинет тюремного начальства вошел Ключник:
– Привет честной компании!
– Надо же – сам пришел! – изумленно произнес Хряк.
– Это шо за явление, Хряк? – «сквозь губу» поинтересовался Хобот.
– Знакомься, братва – Ключник! – «просветил» честную компанию Хряк.
Хобот сбросил ноги со стола и наклонился вперед:
– Ну, садись, раз пришел.
Ключник присел на стул как раз напротив Хряка, не обратив внимания на странно активизирующегося за его спиной Бациллу.
– Имеешь, что сказать людям? – с видом этакого третейского судьи спросил местный пахан.
– Да вот с приятелем не сошлись во мнениях… – указав на Хряка, мирно произнес Зинчук.
– Ну, так давай, а мы рассудим! – продолжал «издеваться» Хобот, прекрасно зная, что сила на его стороне.
Хряка и Ключника разделял лишь стол. Смотрящий резко наклонился вперед и плюнул Зинчуку в лицо. Острое лезвие бритвы, которое во время разговора Хряк прятал во рту, вонзилось Ключнику в левый глаз. Он непроизвольно вскрикнул от боли и прижал руки к лицу: вязкая густая кровь прочертила на его запястьях темные дорожки и, просочившись сквозь плотно сжатые пальцы, закапала полновесными каплями на грубую поверхность стола.
Пока Ключник корчился от боли, со стульев подскочил Бацилла и подло вогнал в его незащищенную спину заточку. Зинчук вздрогнул, а затем рухнул на стол. Его голова, гулко стукнув о столешницу, развернулась боком, открывая взору присутствующих криминальных авторитетов окровавленную глазницу.
– Лихо ты его повенчал, Хряк! – с нотками зависти в голосе, произнес Хобот. – Я и не знал, что ты такой виртуоз!
Хобот, а видел, как я сработал?! А?! – дающим «петуха» голосом от нахлынувшего возбуждения, пролепетал Бацилла, демонстрируя всем трясущиеся руки. – вот этими самыми руками гниду работал…
Заткни фонтан, Бацилла! – презрительно процедил законник. – Убери эту падаль…
– Сейчас сделаем все в лучшем виде, пахан! – Бацилла мелко закивал и потянул все еще дрожащими руками заточку, торчащую из спины Ключника. Выдернув окровавленное лезвие, он откинул неподвижное тело Зинчука на спинку стула и деловито принялся стягивать с него модную спортивную мастерку.
– Э-э-э… – удивился даже Хобот, не говоря об остальной братве. – Ты чего это делаешь, братская чувырла? Крысятничаешь?
– А чего добру пропадать? – Не постеснялся Бацилла, продолжая стягивать мастерку с мертвого тела. – Клифт[1] канолевый совсем! И кровью почти не запачкался…
– Ладно, – махнул рукой Хобот, – ему уже без надобности.
Бацилла, наконец-то, стянул мастерку, оставив труп Ключника с «голым торсом». Раздался сиплый кашель – шаркая по полу ногами, к трупу подошел Старый. Презрительно посмотрев на Хобота, он, брызжа слюной из беззубого рта, ткнул кривым пальцем с желтым обломанным ногтем в остывающее тело:
– Ну, чё? Сявки мелкокалиберные! Ужо и фраера нормально опустить не можете?
Хобот «отмахнулся» от престарелого зэка, словно от назойливой мухи:
Дед, сгинь – твой паровоз давно отстукал…
Бацилла неожиданно истерично взвизгнул, словно перепуганная мышью баба, и отпрыгнул от трупа:
– Мля! Бугор, че за фуфло!
Бацилла указывал рукой на обнаженную спину мертвого Ключника, на которой стремительно проступали неясные очертания многочисленных татуировок. Через секунду взорам изумленных зэков «открылась» искусно наколотая церковь со непомерным количеством куполов[2] и «проявились» старые уродливые шрамы от ударов плетью.
Хряк даже с места привстал и изумленно присвистнул:
– Вот это фрак с орденами[3]!
Старый, что ошивался возле тела, наклонился, пытаясь разглядеть подслеповатыми глазами татуировку церкви.
– Это ты его Пряником обзывал, Хряк? – каркнул скрипучим голосом старик.
Хряк кивнул, не понимая куда клонит этот древний маразматик.
– Не думал, что еще свидимся… – наклонившись к самому лицу мертвеца, произнес дед.
– Че ты там бубнишь, Старый? – Не расслышал последних слов старика Хобот.
– Я базарю, шо уже видел эти ордена и регалки[4]! – повысил голос Старый, елозя узловатым пальцем по голой спине Ключника. – А вот эти кумпола я колол. Примлаг… в семидесятых.
– Ты чего, Старый, крышу совсем унесло? – Брови Хобота потихоньку поползли вверх.
– Сам знаешь, Хобот, я колыцик[5] на зоне не последний, – вполне себе вменяемо произнес старик. – Свою регалку с чужой даже сослепу не попутаю, отвечаю! А вот эти буковки под лопаткой видишь?
Старый вновь ткнул пальцем в спину мертвеца, демонстрируя Хряку многочисленные татуировки и ожоги, выполненные аббревиатурами «СБ», «СК» и «Б» под правой лопаткой, тянущиеся едва ли не до самой поясницы.
– Ну? Вижу, – кивнул авторитет.
– Гну! – передразнил его старик, совсем потеряв страх. – Это – настоящие каторжанские клейма! Царские! Я их хорошо по малолетству выучил, тогда еще встречались такие сидельцы: «СК» –ссыльнокаторжный, «СБ» – ссыльнобеглый, «Б» – бродяга, Иван родства не помнящий. Вот гляди… – Старый без отвращения поднял запачканную в крови правую руку трупа и вывернул её запястьем наружу. На руке Ключника, ниже локтя, татуировки аббревиатур дублировались – те же многочисленные «СБ», «СК» и «Б». – Ну вот, все как положено! Кто из вас, – он оторвался от тела и пробежался выцветшими от старости глазами по лицам присутствующих авторитетов, – сопляков, знает, как при царе босоту клеймили?
Ни один из зэков не подал голоса, все напряженно молчали, не зная, что последует за тирадой Старого.
– То-то! – разошелся дедок. – А вот еще посмотрите… – Старый взял Зинчука за волосы и оторвал его окровавленную голову от стола.
Бацилла испуганно ахнул, а Хряк, сидевший рядом, едва сдерживает возглас изумления – у Ключника напрочь отсутствовали обе ноздри – вырезаны до самой кости. Лоб трупа украшало большой игольчатый оттиск-клеймо – большая буква «В», а на щеках – «О» и «Р».
Бацилла суетливо присел от страха:
– Братва, как это, а? Где-ноздри-то? Только же на месте все было?
А Старый, тем временем, продолжал потрясать клейменой головой Ключника с вырванными ноздрями: